Никита набрал номер Погодина и в двух словах обрисовал ситуацию. Лешка обещал немедленно позвонить матери и тут же сообщить. Через пять минут он действительно перезвонил и сказал, что мать не против.
- Ну вот, - Никита допил коктейль и ложкой выскреб со дна шоколадную крошку. – Можете ехать. Адрес я вам напишу, как доехать, расскажу. Только учтите, печка дровяная, вода в колодце, удобства на улице.
- Неважно.
- Насчет оплаты договоритесь, не думаю, что она с вас много запросит. А как же работа, пенсия?
- Пенсию мне переводят на карточку. А работа? Ой, не до работы сейчас.
- Может, все-таки расскажете, что случилось?
Евгения закурила очередную сигарету.
- Помните, Анна затеяла ненужную возню, чтобы признать мать недееспособной? Глупость страшная, она сама от этого абсолютно ничего не имела бы, кроме неприятностей. Так вот теперь это хотят сделать Зоя, Кирилл и Валера. Посмертная психиатрическая экспертиза и признание ее через суд недееспособной на момент составления завещания.
- Та-ак… - Никита забарабанил пальцами по столу. – И Кирилл Федорыч туда же?
- Зоя его убедила, что так будет лучше для Светы. Он человек хороший, но очень уж слабый. Его во что угодно можно втянуть, если доказать, что это хорошо. А сделать это – раз плюнуть. Понимаете…
- Обращайтесь ко мне на ты, - перебил Никита. – А то как-то неудобно.
- Хорошо. Понимаешь, я не слишком огорчусь, если у них это получится. В конце концов, даже в этом случае я свою долю получу. А вот все остальные – нет. Разумеется, они не стали обращаться к Стасу, нашли какого-то другого адвоката, подали иск. Но все это очень сомнительно. Вероятность, что у них получится, минимальная.
- Тогда почему вы хотите уехать?
- Видите… видишь ли… Меня хотели убить.
- Как?
- Очень просто, - усмехнулась Евгения. – Сегодня утром я переходила дорогу. На переходе, на зеленый свет. У "зебры" стояла машина, белая "шестерка". Когда я пошла, она вдруг резко взяла с места – прямо на меня. Не представляю, как мне удалось отскочить, только крылом задело, синяк на все бедро.
- Номер не запомнили? Или, может, водителя рассмотрели?
- Да что ты! Номер, кажется на "семерку" начинается. А может, на "единицу". А водитель… Не знаю. Женщина? Или мужчина с длинными волосами? Помню только темные очки.
- Неужели ваши братья или сестра?…
- А почему нет? Такие деньги на кону. Тем более, мы только на половину родные. К тому же есть еще Илья, Виктория, Марина, Алексей. В завещании ничего нет на тот случай, если я умру до вступления в права наследования. Тут есть определенные нюансы, но скорее всего, если я… если со мной что-то случится за эти полгода, мою долю разделят между наследниками по закону – Зоей, Кириллом и Валерой.
- А если в милицию?
- Смеешься?
- Ну… да, пожалуй, - согласился Никита. – Тогда вам действительно лучше уехать. Лучше прямо сегодня.
- Только, пожалуйста, не говори никому. Даже Свете. Я как-то сказала, что она цветочек, выросший на помойке. Это действительно так. Она не умеет врать. Лучше уж ей ничего не знать.
- И Костя не будет знать?
- Он будет знать, что я в Петрозаводске, но адрес я ему не скажу. На всякий случай. Так что, кроме тебя, знать не будет никто.
Ее лицо снова стало жестким, словно армированным. И Никите, который уже почти начал ей сочувствовать, стало почему-то неловко.
* * *
Евгения уехала в Петрозаводск тем же вечером. Потом она позвонила Никите, сказала, что устроилась прекрасно, обещала не пропадать. Одной головной болью меньше.
День шел за днем, Дима не объявлялся. Никита начал беспокоиться. Позвонил домой – трубку никто не брал. Позвонил на мобильный – недоступен. Тогда он решил поехать к нему домой.
Дима жил во флигеле старого дома на улице Яблочкова. Его квартира занимала весь первый этаж. Никита вошел во двор и посмотрел на окна. Темно. Похоже, приехал зря.
Огромный серый дог на тонких длинных лапах обследовал мусорные ящики. Пожилая женщина с поводком в руках топталась у подъезда, зябко кутаясь в кофту. Никита вспомнил, как Дима рассказывал про своего дога по имени Иннокентий. Он или нет?
Подойдя к женщине, он спросил, показывая на собаку:
- Простите, это случайно не Иннокентий?
- Он самый, - приветливо кивнула женщина.
- А хозяин где?
- В больнице.
- Как? Что с ним?
- Да машина сбила. Вчера. Дмитрий Палыч у меня ключи оставлял, вот я за собакой и слежу – кормлю, гуляю.
- А в какой больнице, не знаете?
- В Джанелидзе.
Никита поехал в институт "скорой помощи", но к Диме его не пустили. Сказали, что он в реанимации и что состояние тяжелое, но стабильное. С превеликим трудом удалось найти следователя, который занимался этим делом. Вернее, делал вид, что занимался. Время было темное, улица пустынная, свидетелей никаких. На Диминой одежде остались частицы белой краски – единственная ниточка. Машина, судя по всему, двигалась на полной скорости, да еще по мокрой дороге, не тормозила, так что следов протекторов не осталось. Конечно, на станциях техобслуживания побывали, справки навели, но безрезультатно.
Никита рискнул взять на себя ответственность и рассказал следователю о том, как белая "шестерка" чуть не сбила Евгению. Тот отнесся к его рассказу скептически.
- Заявление было? Нет? Тогда все это теория. И с чего вы взяли, что это та же самая машина? Хорошо, допустим, я соглашусь с вами, что в случае с той женщиной дело могло быть в наследстве. Но как с этим связан гражданин Зименков?
- Может быть, тот, кто его сбил, таким образом решил увеличить свою долю наследства?
- Ну, это какая-то Агата Кристи получается, - добродушно засмеялся следователь, отчего его круглый живот мягко заколыхался под туго натянутой рубашкой. – Тогда он должен убить и всех остальных членов семьи. Честно говоря, уважаемый Никита Юрьевич, я не вижу между этими двумя случаями никакой связи. Я вообще не думаю, что это было покушение на убийство. Просто мокрая дорога, темное время суток. Кстати, у Зименкова в крови было известное количество алкоголя. Конечно, водитель виноват уже в том, что скрылся с места происшествия, но, может, он просто испугался?
Никита понял, что с ним каши не сваришь. Он еще немного поизображает кипучую деятельность, а потом, если гаишники случайно машину не обнаружат, благополучно спишет дело в архив. Конечно, может и такое быть, что Дима придет в себя, что-нибудь вспомнит. Марку, машины, например. Но это сомнительно. Не то, что очнется, а что вспомнит.
В конце концов, рассердился Никита, выходя на улицу, мне-то что! Еще не хватало в частного детектива играть.
* * *
Марину грызла ядовитая ревность. Никогда еще с ней такого не было. Нет, конечно, она ревновала мужа постоянно, но не до такой же степени.
Конечно, она догадывалась, что ее ненаглядное сокровище не образец супружеской верности. То придет заполночь, благоухая чужими духами, то помада на рубашке обнаружится. Ко мне бабу какую-то мелкую в автобусе притиснули, беззаботно ухмылялся он. И, конечно же, Марине это не слишком нравилось. Вернее, совсем не нравилось. Но устраивать сцены она не решалась. Все равно окажешься дурой, да еще во всем виноватой. Неважно, к кому Лешка уходит, пыталась она доказать себе, главное, что возвращается к ней.
Но то, что происходило сейчас, доводило ее до белого каления. Что именно? Марина не знала. Но происходило определенно. И довольно давно. По крайней мере, несколько месяцев. Она старательно закрывала глаза и делала вид, что ничего не замечает. Хотя не замечать было сложно.
То Алексей ходил хмурый и постоянно к ней придирался, то наоборот становился благодушным и расслабленным, как нализавшийся сметаны кот, даже в постели оставлял ее в покое. Он пропадал где-то по несколько вечеров подряд, не предупреждая и не беря себе труд объясниться. Вел какие-то бесконечные и подозрительные телефонные разговоры, стараясь уйти с трубкой радиотелефона куда-нибудь подальше. Что-то было в его глазах такое… сумасшедшее. И Марина испугалась. Это уже не было похоже на рядовую интрижку. А что, если в один не самый прекрасный день он вернуться к ней не пожелает?
Когда Алексей так экзальтированно заговорил о "крашеной стерве" Веронике, она насторожилась. Не должен был он быть с ней знаком, не должен. И на бабкином дне рождения Марина весь день к ней приглядывалась. Да, такая могла ему понравиться, как раз в его вкусе. А уж как он погладывал на нее, как косился! Впервые Марине захотелось вцепиться кому-то в волосы и как следует исполосовать когтями физиономию. И плевать, что она беременна. И не только плевать, а даже тем более. Потому что самой Марине очень хотелось ребенка, но вот уже два года она замужем – и ничего. А эта фифа тут, видите ли, с пузом ходит. Подумаешь, что пуза не видно пока, главное, факт. Кстати, не от Лешика ли у нее пузо это, а?
Марина просто бесилась и не отходила от мужа ни на шаг, даже футбол уселась с ним смотреть, хотя ненавидела этот спорт от всей души. Впрочем, Алексей ее прогнал – чтобы "не ломала кайф". Тогда она принялась прохаживаться взад-вперед по дорожке, не сводя глаз с двери домика для гостей. На глаза попался Вадик, смешной тощий мальчишка, даже верится с трудом, что на год ее старше. Десять лет прошло со времени их последней встречи, а он, вроде, почти не изменился, разве что подрос немного. Чтобы отвлечься, Марина решила с ним немного пофлиртовать, а заодно и уточнить, что же творится вокруг. Потому что нечто происходило – это она поняла, хотя голова ее была занята совсем другим. А оказалось! Такая ерунда! Подумаешь, очередная мышиная возня вокруг бабкиного наследства. Нет, конечно, деньги им очень даже были нужны, но, во-первых, ни на что серьезное она не рассчитывала, а во-вторых, личная проблема казалось намного более важной.
Разговаривая с Вадиком, Марина немного отвлеклась. С лавочки, где они сидели, домик для гостей было плохо видно. И, видимо, в этот самый момент Алексей и вышел. Когда Марина вернулась, в комнате никого не было, только включенный телевизор занудно бубнил что-то про стиральные порошки.
Она совершенно потеряла голову. Какое-то безумие! Слезы так и брызнули из глаз, но никак не могли смыть воображаемую картинку: Алексей и Вероника. Вероника и Алексей. В самом непристойном сюжете. И хотя Вероника на Лешкины красноречивые взгляды никак не реагировала, Марина была уверена: просто притворяется. Маскировочка, так сказать.
Кое-как ей удалось удержать себя в руках, чтобы не начать метаться по саду и дому на манер испуганной курицы. Алексея нигде не было. Вероники тоже. Хотелось визжать, топать ногами и биться головой о стену.
Вдруг Марине показалось, что она слышит голос Вероники – такой же противный, манерно слащавый, как и она сама. Вероника разговаривала с кем-то, сидя на скамейке за кустами. Марина стала тихонечко подкрадываться, но тут на дорожке появилась Светка, позвала своего мужа, он вынырнул, словно из-под земли, а за кустами испуганно притихли. По гравию зашуршали быстрые шаги.
Марина с досады прокусила губу до крови. Быстрым шагом она пошла к дому и у самого крыльца столкнулась с мужем. Он появился откуда-то из-за угла, довольно ухмыляющийся.
- Наши выиграли! – он торжествующе вскинул руку. – "Зенит" – чемпион!
- Где ты был? Я тебя искала, - Марина изо всех пыталась казаться спокойной, даже веселой.
- Да нигде. Смотрел, как в теннис играют. Чайники натуральные. Как будто впервые в руки ракетки взяли. А что?
- Да нет, ничего, - пожала плечами Марина и отвернулась.
Засунув руки в карманы платья, по дорожке шла Вероника и улыбалась едва заметной, но довольной и откровенно змеиной улыбкой. Скользнула по ним равнодушным взглядом, вошла в дом.
Марина почувствовала себя так, словно ее медленно разодрали вдоль на две половинки. А потом еще пополам. И еще.
Она желала Веронике смерти. Никогда еще никому не желала. Даже в шутку. А сейчас желала. Всерьез. Она держала в правой руке вилку, а левую под скатертью сжала в кулак. Ногти впились в ладонь. Больно. Еще больнее. Влажное под ногтями – кровь. Все вокруг почернело. И на этом фоне – бледный профиль Вероники с прядью светлых волос. "Умри! Я хочу, чтобы ты умерла!" - как испорченная пластинка без конца крутилось в голове.
И Вероника умерла.
Только вот лучше не стало!
Потому что стало еще хуже.
Алексей по-прежнему где-то пропадал по вечерам, по-прежнему подолгу разговаривал с кем-то по телефону, по-прежнему что-то от нее скрывал. Марина внимательно наблюдала за ним на похоронах. Но понять по его лицу ничего не смогла. Приличествующая случаю маска скорби. Так, значит, не Вероника? Значит, она ошиблась? Тогда кто?
Она сидела на кухне и смотрела, как покрывается пленкой застывающего жира приготовленное на ужин тушеное мясо. Ходики – "тик" громче, "так" тише – показывали половину двенадцатого. Вчера была его смена, и он работал, а позавчера пришел вообще во втором часу ночи. Может, наконец, устроить громкий скандал, в который выплеснуть все? Скандал с криками, визгом, битьем посуды. Швырнуть ему в физиономию это проклятую тушеную говядину. Конечно, он ее изобьет и выгонит. Но вдруг нет? Вдруг хоть немного, но начнет воспринимать ее иначе – не как бессловесную скотину.
Марина положила голову на стол и тихонько заплакала, понимая, что не решится на это никогда.
5.
Огненные колеса в тумане. С крыльями и глазами. Страшная картинка из книги дедушки Федора. "Глупенький, - ласково смеялся дедушка. – Это же Престолы. Ангелы такие. Только главнее тех, которые как мальчики с крылышками".
Колес все больше и больше, они становятся ярче, вспыхивают нестерпимым светом, который больно режет глаза.
- Очнулся?
Голос ласковый, а чей – непонятно. Может, ангельский? Ничего не видно. Кругом все огненно-белое, из глаз текут слезы. Боль рвет тело в лоскуты. Нет, не ангельский. В раю такой боли быть не может. Да и за что ему рай?
- Как себя чувствуем?
Чьи-то руки ощупывают его тело, осторожно, но боль все равно отзывается в каждой клеточке.
- Больно! – показалось, что закричал на весь свет, а на самом деле выжал из себя свистящим шепотом.
- Сейчас, потерпи немножко, сейчас станет легче.
Легкий укол – какая ерунда по сравнению с тем океаном боли, в котором он плавает! – и вот огненные колеса снова завертелись перед глазами, а потом начали гаснуть, удаляться. Откуда-то стекла мягкая, легкая и пушистая, как дорогая шуба, темнота. Она укутала – и боль отступила.
* * *
- Ник, к телефону!
- Скажи, пусть перезвонят через полчаса.
- Говорят, срочно. Из института "скорой помощи".
Никита извинился перед клиенткой и подошел к общему для всего офиса телефону.
- Никита Юрьевич? – поинтересовался казенный женский голос. – Это из института Джанелидзе вас беспокоят. По поводу Зименкова. Вы не могли бы подъехать?
- Срочно? – у Никиты противно заныло в животе, но он себя одернул: если бы Дима умер, вряд ли бы стали звонить ему, и других родственников хватает.
- Понимаете, - женщина понизила голос, и в нем сразу же появилось что-то человеческое. – Он пришел в себя и попросил позвонить вам. С ним хотели говорить из милиции, но врач запретил. Да и сам он отказался, сказал, что плохо себя чувствует. А вам попросил позвонить. Чтобы вы обязательно приехали. Это, конечно, не положено, но он очень просил, сказал, что вопрос жизни и смерти.
Положив трубку, Никита посмотрел на часы. До конца рабочего дня оставалось полчаса. Договорившись с клиенткой о встрече, он подошел к начальнице. Такое уж у них было правило: раньше положенного с работы ни-ни. Позже – пожалуйста, но не раньше. Исключение – кафетерий напротив и рабочие поездки, о которых надо было сделать запись в специальном журнале.
- Инна Аркадьевна, - сконструировав любезную гримасу, начал он. – Мне к родственнику в больницу срочно надо, только что позвонили. Можно?
Начальница посмотрела на него с глубоким сомнением.
- Я, между прочим, сегодня не обедал.
Похоже, это возымело действие, потому что Инна милостиво кивнула и углубилась в изучение нового каталога недвижимости.
В реанимацию его, разумеется, сначала не пустили, поэтому пришлось долго искать ту самую медсестру Галю, которая ему звонила, а потом идти за нею кружными путями, путаясь в халате гигантского размера.
Дима лежал в одноместной палате, вернее, не палате, а целом зале, заставленном всевозможными приборами и мониторами. Что-то противно пищало и пощелкивало. Никита подошел к странному сооружению, напоминающему операционный стол с металлическими бортиками. На нем под простыней находилось нечто, напоминающее большее белое бревно.
- Галя, ты? – прохрипело бревно.
- Ваш друг пришел. Корсавин, - Галя, маленькая пухлая брюнетка, поправила простыню, посмотрела показания приборов. – Пять минут, не больше. – И она отошла в сторону, где за столиком сидела и писала что-то в журнале другая сестра.
- Никита, наклонись.
Он оглянулся в поисках стула или табуретки, но ничего подобного поблизости не было, а спросить было неловко. Пришлось присесть рядом с кроватью на корточки. Голова Димы, как и тело, была полностью забинтована, остались только небольшие щели для рта и носа.
- Тебе отдадут мой мобильник. Узнай, откуда был последний звонок.
- Хорошо, Дима. Ты можешь сказать, что случилось?
- Мне позвонили. Странный голос, не мужской и не женский. Сказали, что это ошибка. Что умереть должен был я, а не Ника. – Дима говорил с трудом, останавливаясь на каждом слове. – Что, если я хочу узнать всю правду, должен прийти в одиннадцать вечера к входу в Московский парк Победы, который около улицы Севастьянова. Я один боялся идти, позвонил тебе. Но дома никого не было, а сотовый недоступен. Я поехал один. На такси. Потому что выпил немного для храбрости. Стал переходить Кузнецовскую. Откуда-то выскочила машина.
- Машину помнишь? – перебил Никита.
- Нет. Кажется, светлая.
- Все, все, хватит! – подошла медсестра.
- Еще минуту! – взмолился Дима. – Никита, поищи в памяти мобильника, найди телефон Бурмистрова. Это патолого… ну, врач, тот самый. Позвони, объясни все, пусть скажет. Результаты.
Слова давались Диме все тяжелее. Галя потянула Никиту за рукав.
- Это что тут еще такое? А ну выйдите немедленно! - В дверях стоял высокий полный мужчина в зеленой хирургической пижаме. – Кто разрешил? Поувольняю всех к чертовой матери!
- Галя, мобильник! – из последних сил прошептал Дима.