Мне так и не удалось понять, как это Твиллс сумел подчинить их своей воле. Разумеется, он оставался совершенно спокоен: драматические события мало взволновали его, и все прочие обитатели дома Куэйлов были так растеряны, что готовы были подчиниться любому, кто мог проявить твердость. Впрочем, были попытки протеста, Кларисса, например, была охвачена гордым негодованием. Она то и дело поднимала свои бусы и отпускала их, отчего они со стуком падали ей на грудь. Наконец она сказала с иронией в голосе:
- Что-то ты, Уолтер, очень уж раскомандовался.
Но он лишь свирепо посмотрел на нее, и она испуганно замолчала. Мэтт бубнил, что он юрист и не позволит, чтобы разбирательство шло без его участия.
Так или иначе, библиотека в конце концов опустела.
Было решено, что я проведу ночь в доме Куэйлов. Я попросил диванчик в библиотеке, хотя было ясно, что особенно поспать в эту ночь не удастся.
Когда я прощался с ними на ночь, они стояли в нерешительности в холле. Мери боялась идти наверх одна. Мэтт пошел ее проводить. Обняв ее за плечи, он громким уханьем отпугивал потенциальных привидений. Кларисса, не сказав мужу ни слова, величественной походкой двинулась за братом и сестрой. Все разговаривали громко, участливо и с каким-то вызовом. Только Джинни была бледна и молчалива.
Огни в доме погасли, и темнота вступила в свои права. Я стоял в холле, испытывая озноб. Почему, я сам не мог понять - ведь вокруг все было знакомое. Или мне это лишь казалось знакомым? Когда сознание начинает разлагаться, возможно, происходит выделение продуктов распада, каковые в сочетании с прахом образуют плесень на окружающих оболочках. Так разлагающиеся тела усопших создают специфическую атмосферу в склепах. В голове каждого из обитателей дома Куэйлов бешено стучали молоточки ненависти, ярости, разочарованности - передо мной снова всплыли их лица, - и у кого-то одного этот молоточек пробил трещину. Они продолжали жить обыденной жизнью, но продукты распада невысказанных желаний и надежд отравляли атмосферу дома, обволакивали находящихся в нем липкой сыростью. Тайно стиснутый кулак, исподволь брошенный взгляд за чашкой кофе были всего-навсего внешними знаками - но то были знаки, подаваемые убийцей. Убийцей, который избрал самый кровавый путь - путь улыбающегося, но не знающего снисхождения отравителя. В холле было темно, и лишь на площадке второго этажа тускло горела желтая лампа, отбрасывая на нижнюю стену силуэт лестничных перил, зловеще высвечивая очертания шляп и пальто на вешалке внизу. Ступени лестницы заскрипели, но шагов не последовало. Желтый блик осветил портрет в золотой раме. Порыв ночного ветра заставил портрет шелохнуться. Холл снова наполнился скрипом. Я стоял спиной к входной двери и оглядывал холл. В библиотеке Твиллс ворочал что-то тяжелое, а потом, похоже, свалил его в камин. Наверное, он разводил огонь. За окном завывал ветер.
Внезапно за спиной я услышал быстрый раскатистый стук в парадную дверь.
Глава 7
ВТОРОЙ УДАР
Твиллс выскочил из библиотеки так, словно ожидал этого стука. Он отодвинул засовы и распахнул дверь. В холл ворвался ветер. В проеме мы увидели очень мрачного рассыльного, который держал в руке желтый конверт.
- В такую позднотищу, - ворчал рассыльный. - Распишитесь вот тут.
Твиллс расписался, вручил рассыльному доллар, запер снова дверь и, все еще читая телеграмму, жестом пригласил меня в библиотеку.
- Это для Джинни, - сообщил он и преспокойно разорвал конверт.
- Послушайте! - воскликнул я. - Что вы, собственно, делаете?!
- Имею на то основания. Хм. Вот что, значит, она устроила, когда якобы ездила в библиотеку. Она посылала телеграмму. Никакой книги она домой не привезла. Вот пришел и ответ. Глядите.
- Но ведь телеграмма не нам…
- Тогда я вам ее прочитаю, - спокойно отозвался доктор. - Значит, так. "Приеду тотчас же. Что значит: наши беды через несколько дней кончатся? Старик сдался? Целую, Пат".
- Кто такой Пат?
- Пат Росситер. Два сердца бьются в унисон. - Твиллс подмигнул мне и, запустив руку под пиджак, попытался изобразить, как бьется сердце.
- Вам не кажется, что вы могли бы убедительней сыграть роль Купидона, если бы…
- Я не играю роль Купидона, - возразил доктор, еще раз изобразив бьющиеся в унисон сердца. - Ладно, я сейчас с этим разберусь. Погодите минуту.
Я подождал, пока он разжигал под бревнами в камине маленькие щепочки, а затем стал раздувать огонь мехами, напоминая гнома в очках.
- То, что вы подумали, - не утерпел я, - просто абсурд!
- Откуда вы знаете, что я подумал?
- Просто я…
- Вы ничего не знаете. Вы просто пришли к поспешному заключению. Ха-ха! - воскликнул доктор, тыча в меня пальцем и злорадно улыбаясь. - А теперь глядите!
К этому времени поленья уже весело потрескивали в камине. Твиллс бросил туда желтый конверт.
- Ну вот. Я боялся именно этого. И я знал, что эта юная дурочка получит именно такой безумный ответ. Хороша была бы она в глазах этих гиен. Хорошо бы она выглядела в ваших глазах.
- Доктор, - признался я, - мне совершенно непонятны мыслительные процессы, происходящие в вашей голове. Но тем не менее продолжайте.
Загадочно улыбаясь, Твиллс сел, вынул трубку и начал набивать ее с неторопливостью человека, собирающегося кое-что рассказать.
- Есть моменты, которые мне хотелось бы с вами обсудить, - сказал он раздумчиво. - И прежде всего самый очевидный момент. Самый загадочный…
- Вы имеете в виду руку?
- Это ерунда. Театральщина, не более того. Неужели вам не бросилось в глаза одно странное обстоятельство? Вас не удивляет отношение ко всему происходящему членов семьи?
- То есть?
Все еще набивая трубку табаком, Твиллс нахмурился и спросил:
- У вас есть братья или сестры?
- Нет.
- Я так и подумал. Значит, вам этого не понять. Семьи бывают разные. В них нередко случаются размолвки, скандалы. Их члены могут быть на ножах. Но когда приходит беда, знаете, что они делают? Они объединяются. А вот Куэйлы как раз именно этого и не делают.
- И все же я вас не совсем понимаю…
- Черт возьми! Неужели непонятно! Неужели вас не удивляет та легкость, с которой они допустили, что один из них мог отравить мать или отца? Что бы сделали на их месте нормальные люди? Они бы обыскали дом, чтобы удостовериться, что в нем нет посторонних. Они бы перебрали в голове всех потенциальных недоброжелателей в городе. И первым делом они бы хорошенько допросили служанку, будучи уверенными, что она тут замешана. Они бы подозревали всех, кроме самих себя.
- Вы правы…
- Еще бы! Вместо этого они спокойно выслушивают наши обвинения. Они уже были готовы начать обвинять друг друга. Стоит понять, почему это так, и тайна окажется разгадана. - Он закурил трубку и торжествующе посмотрел на меня. - Господи, они даже не удосужились проверить, были ли заперты двери и закрыты окна. Враги? Разумеется, у судьи могут быть враги, и они вполне способны пробраться в дом и затаиться. Но это самое очевидное предположение не пришло ни одному из них в голову.
- Но гипотеза насчет того, что тут замешан кто-то посторонний, выглядит малоубедительной, - возразил я.
- Вы меня не понимаете. - Доктор беспомощно развел руками. - Конечно, это малоубедительно - для нас. Но не для них. Именно на этом они по идее должны были настаивать с самого начала. Им следовало бы встать спиной к спине, ополчиться против всех посторонних. Им следовало бы кричать, что злодей спрятался в шкафу и, когда все они не могли его видеть, сделал свое грязное дело. По крайней мере они должны были заподозрить служанку. Но никто из них и не подумал этого сделать.
- Мэтт говорил об этом, - напомнил я. - Но кажется, и сам в это не верил.
- Они выбрали неверный путь, - задумчиво сказал доктор. - Им следовало бы изготовить соломенное пугало - постороннего злодея и колошматить его что есть силы. Но им это и в голову не пришло. Они, похоже, понимали…
- Не забывайте, что долгое время они жили в ожидании катастрофы. Они знали, что за этим фокусом с белой рукой кто-то скрывается, и, когда наступил критический момент, семейные узы оказались натянуты до предела.
- Но учтите, речь ведь теперь идет об отравлении. Фокусы с рукой могут быть сколько угодно неприятны, но яд - это уже нечто совсем иное. Они имеют основания подозревать, что кто-то из них мог пугать старика мраморной рукой, но гиоскин! Нет-нет, мистер Марл, - сказал Твиллс, с любопытством глядя на меня. - Вы, я вижу, со мной не согласны. Но повторяю: когда вы поймете, почему они так странно себя ведут, вы получите разгадку. Всей тайны.
- А вы сейчас ее знаете?
Твиллс задумчиво затянулся и выпустил клуб дыма.
- Пожалуй, что да. Но черт возьми, я боюсь высказать вслух свою догадку. Попозже. А вдруг сегодня ночью…
- Что сегодня ночью?
- Вдруг сегодня ночью кто-то захочет добровольно рассказать мне правду? Моя дверь всегда открыта.
Огонь тем временем разгорелся вовсю - веселые блики падали на очки доктора. Он казался очень маленьким в большом кресле. Он улыбался и потирал свою кнопку носа черенком трубки.
- Вы дали этому человеку понять, что его подозреваете?
- Да.
- Но это же опасно…
- Вряд ли, - снова улыбнулся доктор. - Но так или иначе, я готов рискнуть. Поначалу, надо признать, я двигался не в том направлении. Но сегодня, когда я послушал их всех, то переменил точку зрения. - Он зевнул и встал. - Пора на боковую. А то они тут рано встают.
Погруженный в свои размышления, с тенью улыбки на губах, он подошел к столу и взял сифон. Трубка во рту торчала под причудливым углом. Твиллс взялся за ручку двери.
- Ну что ж, - сказал я. - Я сплю здесь. А вы будьте осторожны.
- А, ерунда! - отмахнулся он. - Знаете, о чем я думал? Я вспоминал Вену. О том, как я там по утрам просыпался. Меня будил шарманщик. Ровно в восемь он появлялся под моим окном. Я высовывал из окна голову, и мы говорили друг другу "гутен морген", затем он снимал шляпу и играл мелодию из "Розовой дамы" - он знал, что я люблю ее…
Не вынимая изо рта трубки, Твиллс попытался просвистеть несколько тактов. Руки его были так глубоко засунуты в карманы мешковатого пиджака, что казалось, тот доходил ему до колен. Сифон был зажат под мышкой. С мечтательным блаженством, он глянул на потолок.
- Я вспомнил запах лип, - продолжал он, прищурясь, - как горничные открывают окна и выставляют проветриваться подушки, как играет солнце на флюгерах. Знаете, о чем я мечтаю?.. Чтобы снова можно было слушать орган. Впрочем, шарманщик уже никогда не сыграет мелодию. Его настигла пуля на войне… - Твиллс поправил очки, виновато улыбнулся. - Ладно, что-то я очень заболтался. Спокойной ночи, мистер Марл.
Оставшись один, я закурил сигарету и уселся у огня. Значит, Твиллс мечтает о Вене? Так почему же он туда не едет? Эта мысль посетила меня уже во второй раз за вечер. Я подозревал, что каким-то туманным, непонятным образом это связано с происходящим в доме, но я не мог четко объяснить, в чем именно заключается эта зависимость. Иначе с чего бы ему здесь торчать? Кларисса была бы только рада щеголять в новой шляпке на Рингштрассе. Рингштрассе! Листва деревьев словно зеленое кружево. Солнце отражается в блестящих шляпах кучеров. Цокот копыт. Музыка…
Я сидел в этом холодном доме у подножия горы и чувствовал, как и меня охватывает ностальгия по элегантным улицам Вены. Но сейчас лучше не думать об этом. Снова пошел снег. За окном показались снежинки, одна из них оказалась на стекле. Рамы слегка подрагивали от ветра. Я встал и начал расхаживать по комнате, размышляя над мрачной загадкой. Мои шаги гулко отдавались в мертвой тишине.
Я посмотрел на портреты, висевшие над книжными шкафами. Темные, плохо написанные - казалось, художник торопился, чтобы успеть запечатлеть привидение. Глаза были, как правило, не на месте - лица выглядели косоглазыми или глуповатыми. Отец судьи Куэйла был изображен в высоком воротничке и с галстуком-шнурком. Он и построил этот странный дом в семидесятые годы прошлого века, на том самом месте, где до этого стоял каменный дом, выстроенный его отцом. Рядом висел портрет матери судьи - плоское лицо, кружевной чепец, как у королевы Виктории. Следующий портрет всегда вызывал у меня живой интерес. О Джейн Макгрегор ходили легенды. Это была суровая старая шотландка, няня, которая стала семейным тираном во времена, когда здесь еще жили родители судьи Куэйла. Она держала в страхе всю семью и умерла в мансарде древней старухой. Согревая ноги горячими кирпичами, она свирепо глядела в глаза смерти.
Мери Куэйл когда-то рассказывала мне о ней. Она помнила Джейн Макгрегор на ее смертном одре в маленькой комнатке с низким потолком. В комнате горела керосиновая лампа и лежала огромная Библия. Джейн ворчала, сердилась, молилась и, наконец, отправилась на встречу со своим суровым кальвинистским Богом. Мери сохранила в памяти лишь обрывки воспоминаний: Джейн Макгрегор с мрачным удовольствием посещала все похороны, где очень помогала хозяину похоронной конторы. Джейн Макгрегор разглагольствовала об ужасах, которые несет смерть. Она знала самые страшные истории о привидениях в Западной Пенсильвании. Да, не самая симпатичная особа была нянькой судьи Куэйла, кстати, руководившая им и после его женитьбы. Когда судья привел в дом молодую жену, та, судя по всему, была страшно перепугана старой каргой.
Джейн Макгрегор глядела на меня с портрета - властная, мужеподобная, в черном платье фасона шестидесятых годов прошлого столетия. Ее могучая натура давала о себе знать, вопреки всем стараниям бездарного портретиста. У нее был полоумный брат, который был прислугой до того, как попал на Гражданскую войну, где и погиб. Да, именно этот брат и сделал статую Калигулы, что стояла в углу комнаты. Он хотел стать скульптором, и отец судьи Куэйла - старый судья Энтони Куэйл, член Верховного суда - весьма его поощрял. У него была мастерская в старой коптильне. Там-то Джейн ругала брата на чем свет стоит за изготовление языческих идолов. Но если верить Тому, сама Джейн втайне была заворожена развращенными римскими императорами, бюсты которых постоянно изготовлял ее братец. Рассказы Дункана Макгрегора о своих любимых персонажах она выслушивала, постукивая по столу рукой и отпуская различные замечания. Однажды она разбила молотком голову императора Тиберия, но не позволяла никому другому и дотрагиваться до творений ее родственника. А затем безумный Дункан вставил в свою шляпу перо, вступил в кавалерийский полк и получил в битве при Антитеме пулю в грудь. После этого Джейн прямо-таки обожествила павшего героя. Она настояла, чтобы статую Калигулы поставили в гостиной старого каменного дома. Потом император уже перекочевал в библиотеку нового. Том рассказывал мне со слов своей матери, что заброшенную коптильню Джейн Макгрегор сделала пугалом для всех детей округи. Она рассказывала, как призрак Дункана работает по ночам, насвистывая печальные мелодии.
Истории о привидениях. Цепочка от няньки к отцу, а затем к сыну, Тому Куэйлу. В мозгу у меня появилось смутное воспоминание, которое я попытался оставить без внимания, но не тут-то было. В библиотеке я обнаружил радиоприемник. Он так спрятался в углу, что казалось, стесняется своего присутствия в этой комнате. Впрочем, он был таким старым, что вполне соответствовал библиотеке. Дабы разогнать фантомов, я включил его. В комнате раздались звуки курантов, потом глухой голос возвестил, что время - час ночи. Затем послышалась танцевальная музыка, совершенно неуместная в этих стенах. Это было как раз то, чего судья решительно не понимал. Судья вполне напоминал своих предков, воспитанных в суровой патриархальной школе Макгрегор. У всех у них было мало детей, и дети любили своих родителей. Они ели на завтрак запеканку и воспитывали детей в строгости - ради их же блага. Я представлял себе судью Куэйла - одевающегося только в черное, с цепочкой для часов, осуждающего любые шалости детей. Но теперь настали другие времена. Его ружье пылилось на чердаке, и призрак судьи недоуменно взирал на клубы бриджа, где женщины пили плохой джин и потом чувствовали себя нехорошо, а мужчины упоенно сражались в пинг-понг или мини-гольф.
Он тепло отзывался о Мэтте. Но он должен знать, что такое Мэтт, что такое его трусливая осторожность, его тихое продвижение в правильном направлении.
И хотя Мэтт стал юристом, судья скорее всего не может не презирать такого наследника профессии, где блистали Лютер Мартин и Джон Маршалл. В Томе была страсть, была сила, но Том хлопнул дверью и ушел из отчего дома навсегда. Может, поэтому-то сердце старого призрака оказалось разбитым…
Что это за шум?
Сердце екнуло у меня в груди. Неприятно, когда ты уносишься на крыльях воспоминаний, а тебя вдруг вырвет из этих странствий такой шум.
Я прислушался. Обычные ночные звуки и скрипы. Шум ветра за окном. Легкое шипение газа в лампе. В очаге упало полено. И вроде бы ничего больше. Но нет, я слышал что-то очень похожее на тихие шаги наверху.
Безумный спектакль. Неужели начинается еще одно действие? Библиотека в час ночи - это совсем особый мир. Находясь в нем, вполне можно поверить в то, что один из твоих старых знакомых, охваченный дьявольски гибельной страстью, крадучись блуждает по дому - но только с какой целью? Стараясь ступать бесшумно, я подошел к двери. Рядом с косяком был выключатель, я нажал на него, но комната не погрузилась во мрак. Три газовых рожка испускали причудливое голубоватое пламя, еще более жуткое, чем сама темнота. Мне некогда было приворачивать их. Я осторожно приоткрыл дверь, вышел в холл и закрыл за собой дверь.
Тишина. Было так темно, что в моих глазах еще некоторое время стояли пятна от света люстры в библиотеке. Затем я услышал скрип. Меня охватил озноб. Кто-то действительно ходил наверху.
Я сделал шаг, и пол подо мной заскрипел. Я шагнул еще с тем же эффектом. Да, в этом доме невозможно ни за кем последовать бесшумно. Я остановился. Шарканье прекратилось. Затем я услышал, как щелкнула дверь, но какая именно, сказать было нельзя.
Затем я вдруг осознал абсурдность своих предположений. Твиллс ушел к себе всего пятнадцать - двадцать минут назад, он явно еще не заснул. В комнате миссис Куэйл дежурила медсестра, и дверь, похоже, была приоткрыта. Вряд ли отравитель отважится на новые вылазки этой ночью. К тому же я не мог сделать и шагу, чтобы не заскрипели половицы, - тут уж не до выслеживания. Нет, лучше вернуться в библиотеку, оставить дверь открытой, выключить свет и радио и нести караул. В такой ситуации злоумышленник сочтет за благо затаиться. Если он, конечно же, не безумец!
В библиотеке было темно, если не считать слабых желто-голубых бликов газового света. В его мерцании лица на портретах словно слегка шевелились, на дальней стене возникла длинная тень Калигулы. Я придвинул стул к радиоприемнику и сел лицом к статуе: находиться спиной к Калигуле, указующему на тебя, было неуютно. Стало холодать. Я поднял воротник пиджака. Радио тихо мурлыкало - чуть слышная музыка напоминала о шумных больших городах далеко-далеко от этого мрачного дома возле гор.
"Я на тебя, красавица, смотрю…"
Снежинки стучали в окно, потрескивали поленья в камине. Пахло пылью, старыми книгами, краской. По странному капризу обстоятельств радио играло ту самую мелодию, о которой упоминал Твиллс.