- Ты все так и скажешь в полиции?
- Ага, - ответил я.
- Я не дам тебя в обиду, приятель. Если ты со мной хорошо, то и я верну сторицей. Насчет парнишки не беспокойся. Дай мне знать, если ему нужна будет помощь.
Он приблизился и протянул мне руку. Я пожал ее. Она была липкая, словно дохлая рыба. От липких рук и людей с такими руками меня просто с души воротит.
- Еще один момент, - вспомнил я. - Этот твой напарник, Ибарра. Не будет ли он на тебя в некоторой претензии за то, что ты не захватил его с собой на дело?
Коперник пригладил волосы и протер ленту внутри своей шляпы большим желтым платком.
- Этот гвинеец? - осклабился он. - К черту его! - Он подобрался ко мне вплотную, дыша мне прямо в лицо, - Ты уж постарайся без ошибок, приятель, - ну, я о нашей истории.
Его дыхание смердело. У таких, как он, всегда смердит изо рта.
4
В кабинете начальника полицейского управления, где Коперник выкладывал свои козыри на стол, нас было пятеро: стенографист, сам шеф полиции, Коперник, я и Ибарра. Последний восседал на стуле, приставленном к боковой стене. Он надвинул шляпу глубоко на глаза, но их мягкий блеск все равно был заметен. В уголках его рта с четко обрисованными латиноамериканскими губами играла слабая улыбка. Он избегал встречаться взглядом с Коперником. А тот вообще не обращал на него внимания.
В коридоре, чуть раньше, были сделаны снимки: Коперник, пожимающий мне руку, Коперник в шляпе и с револьвером в руке, с суровым и озабоченным выражением лица.
Они, то есть полицейские, заявили, что им известно, кто такой Уолдо, только мне они об этом говорить не имеют права. Я, конечно, не поверил этому, тем более что на столе у шефа полиции я видел фотографию Уолдо, снятую в морге. Отличная работа, надо признать: волосы приглажены, галстук завязан безукоризненно; чтобы глаза блестели - прямо в них бьет свет. Никто бы не догадался, что это фото умершего человека с двумя пулями в сердце. Он выглядел как признанный чемпион танцпола за принятием решения: выбрать блондинку или рыжую.
До своего дома я добрался уже около полуночи. Парадная дверь была заперта. Пока я рылся в поисках ключей, из темноты, адресуясь ко мне, послышался тихий голос.
Прозвучало лишь одно слово: "Пожалуйста", но я тотчас узнал голос девушки. Я обернулся и заметил темный двухдверный "кадиллак", припаркованный у грузовой площадки. Его фары были погашены.
В свете фонаря глаза девушки блестели особенно выразительно.
Я подошел к машине.
- Вы невероятная дуреха, - заметил я.
Она сказала:
- Садитесь.
Я забрался в "кадиллак", она тронула машину с места и проехала полтора квартала по Фрэнклин-стрит, потом свернула на Кингсли-драйв. Бушующий горячий ветер по-прежнему обжигал кожу. Из открытого, но занавешенного окна дома доносился шум радио. Здесь стояло множество припаркованных машин, но девушка нашла свободное местечко за новехоньким "паккардом", на ветровом стекле которого еще виднелась эмблема дилера.
После того как мы притиснулись к тротуару, девушка откинулась на спинку сиденья; ее руки в перчатках продолжали покоиться на руле.
Она была теперь вся в черном или в темно-коричневом, а на голове - маленькая дурацкая шляпка. Я ощутил знакомый аромат ее духов - сандаловое дерево.
- Я не слишком-то учтиво с вами обошлась, верно?
- Вы лишь спасли мне жизнь.
- Что произошло потом?
- Я позвонил в полицию, скормил порцию небылиц копу, который мне не по душе, и уступил все лавры ему - тем дело и кончилось. Тот тип, которого вы отвлекли на себя, и был человеком, убившим Уолдо.
- Вы хотите сказать… что не сообщили копам обо мне?
- Леди, - молвил я вновь, - вы спасли мне жизнь. Что еще я для вас могу сделать? Я готов, горю желанием и постараюсь оказаться полезным.
Она ничего не сказала и не пошевелилась.
- От меня о вас никто ничего не узнает, - заверил ее я. - По чистой случайности я и сам-то ничего не знаю.
- Я миссис Фрэнк К. Барсали, улица Фремонт, двести двенадцать, телефон: Олимпия 24596. Это то, что вы хотели узнать?
- Благодарю, - промямлил я и стал раскатывать пальцами сухую незажженную сигарету. - Почему вы вернулись? - Тут я щелкнул пальцами левой руки. - Шляпа и жакет, - сказал я. - Я пойду и принесу их.
- Дело не только в них, - произнесла она. - Мне необходимо мое жемчужное ожерелье.
Я, должно быть, слегка подпрыгнул. Пожалуй, всего было довольно и без жемчуга.
Улицу прорезала машина, двигаясь со скоростью, вдвое превышающей дозволенную. Тонкое горьковатое облачко пыли взметнулось в свете уличных фонарей, взвихрилось и растаяло. Девушка поспешила поднять стекло - как раз перед моим носом.
- Хорошо, - сказал я. - Расскажите мне о своем жемчужном ожерелье. У нас уже имеется убийство и таинственная женщина, а также безумный киллер, героическая спасательная операция и детектив, которому подсунули для представления фальшивый рапорт. А теперь у нас еще и ожерелье. Хорошо - валяйте, рассказывайте.
- Я должна была выкупить его за пять тысяч долларов. У человека, которого вы называете Уолдо, а я - Джозефом Коутсом. Ожерелье должно было быть при нем.
- Жемчуга не было, - заметил я. - Я видел все, что извлекли у него из карманов. Куча денег, но жемчуга не было.
- А не могло оно быть спрятано в его квартире?
- Да, - ответил я. - Насколько мне известно, он мог запрятать ожерелье где угодно в Калифорнии, но не в своих карманах. А как там мистер Барсали в эту горячую ночь?
- Он до сих пор на совещании. Иначе я не смогла бы приехать.
- Что ж, вам следовало его взять, - сказал я. - Он мог бы устроиться на откидном сиденье.
- Ох, я даже не знаю, - сказала она. - Фрэнк весит две сотни фунтов. Я не думаю, что ему бы понравилось сидеть на откидном сиденье, мистер Марлоу.
- Черт, о чем это мы говорим?
Она не ответила. Ее руки в перчатках легко и как бы провоцирующе похлопывали по ободу изящного руля. Я выбросил незажженную сигарету в окно, немного повернулся и притянул ее к себе.
Когда я ее отпустил, она отодвинулась от меня так далеко, как позволяли размеры машины, и отерла тыльной стороной перчатки свои губы. Я сидел совершенно неподвижно.
Какое-то время мы молчали. Потом она очень медленно проговорила:
- Я ведь сама спровоцировала вас. Но я не всегда была такой. Лишь с тех пор, как Стэн Филиппс погиб в авиакатастрофе. Если бы этого не произошло, я бы сейчас была миссис Филиппс. Стэн подарил мне это жемчужное ожерелье. Оно обошлось ему в пятнадцать тысяч долларов, как он однажды признался. Белые жемчужины, всего их сорок одна; самая крупная из них диаметром около трети дюйма. Уж и не знаю, сколько она там весила. Я никогда не оценивала их и не показывала ювелирам, так что ничего об этом не знаю. Но они мне нравились благодаря Стэну. Я любила Стэна. Так, как любят лишь один раз в жизни. Вы можете это понять?
- А как вас зовут? - спросил я.
- Лола.
- Продолжайте, Лола. - Я достал из кармана еще одну сигарету и принялся по привычке разминать ее пальцами, только чтобы их чем-то занять.
- На ожерелье была незамысловатая серебряная застежка в форме двухлопастного пропеллера. А в самой середине - небольшой бриллиант. Фрэнку я сказала, что жемчуг поддельный и купила я его сама. Он не мог понять разницу. Впрочем, отличить их не так уж и просто. Но, видите ли… Фрэнк жутко ревнив.
В темноте она придвинулась ко мне, и ее бедро коснулось моего. Однако на этот раз я даже не двинулся. Снаружи завывал ветер, сотрясая деревья. Я продолжал вертеть пальцами сигарету.
- Вы, наверное, читали этот рассказ, - сказала она. - Про одну жену и про настоящий жемчуг, который она выдала мужу за фальшивый?
- Я читал его, - ответил я. - Моэм.
- Джозефа наняла я. Мой муж в это время был в Аргентине. Я чувствовала себя очень одинокой.
- Вы и должны были быть одинокой, - заметил я.
- Мы с Джозефом частенько катались на машине. Иногда выпивали коктейль-другой. Только и всего. Я не пускаюсь во все тяжкие с…
- Вы рассказали ему о жемчуге. А когда ваши двести фунтов говядины возвратились из Аргентины и дали ему под зад ногой, он стащил ожерелье, поскольку знал, что жемчужины настоящие. А потом предложил их вам за пять штук.
- Да, - бесхитростно сказала она. - Естественно, я не желала обращаться в полицию. И естественно, что при сложившихся обстоятельствах Джозеф не побоялся сообщить мне, где он живет.
- Бедный Уолдо, - сказал я. - Мне его где-то даже жаль. Что за дьявольское невезение - столкнуться в такой момент со старым дружком, имеющим на тебя зуб.
Я чиркнул спичкой о подошву и зажег сигарету. Табак настолько высох от горячего ветра, что вспыхнул как трава. Девушка тихо сидела рядом; ее руки вновь лежали на руле.
- Ах уж эти летчики - всем женщинам погибель, - произнес я. - И вы по-прежнему его любите или думаете, что любите… Где вы хранили ожерелье?
- В русской малахитовой шкатулке на туалетном столике. С прочими драгоценностями. Я была вынуждена так поступить, иначе каким образом я смогла бы его носить?
- И стоили эти жемчужины пятнадцать штук. И вы полагаете, что Джозеф мог спрятать их в своей квартире. Тридцать первая, так?
- Да, - сказала она. - Я полагаю, что прошу о слишком многом.
Я открыл дверцу и выбрался из машины.
- Мои услуги вами уже оплачены, - сказал я. - Пойду гляну. В наших апартаментах двери не слишком упрямые. Когда будет обнародована фотография Уолдо, полицейские обнаружат, где он жил, но произойдет это, надеюсь, не сегодня.
- Это ужасно мило с вашей стороны, - произнесла она. - Мне подождать здесь?
Я стоял, выпрямившись и поставив ногу на подножку, и смотрел на Лолу.
Я не ответил на ее вопрос. Я лишь стоял и вглядывался в сияние ее глаз. Потом захлопнул дверь машины и двинулся по улице в направлении Фрэнклин-стрит.
Даже при таком ветре, иссушающем кожу моего лица, я мог по-прежнему ощущать аромат сандалового дерева от ее волос. И чувствовать прикосновение ее губ.
Я отпер дверь апартаментов "Берглунд", прошел через тихий вестибюль к лифту и поднялся на третий этаж. Потом на цыпочках двинулся вдоль спящего коридора и вскоре стоял у порога тридцать первой квартиры.
Света под дверью не было. Я постучал - традиционной легкой конфиденциальной дробью бутлегера, у которого широкая ухмылка на лице и поистине бездонные карманы. Ответа не последовало. Я достал кусок плотного целлулоида, претендующего на роль защитного чехла для моей водительской лицензии, и вставил его между язычком замка и дверным косяком, потом сильно приналег на ручку, нажимая в направлении петель. Краешек целлулоида достиг откоса пружины и сдвинул ее назад с тихим сухим щелчком, как будто сломалась сосулька.
Дверь подалась, и я вступил в объявшую меня темноту. В комнату проникал свет уличных огней, то здесь, то там оставляя отблески.
Я затворил дверь, включил свет и замер на месте. В воздухе стоял странный запах. Мгновение спустя я его узнал - это был запах черного табака. Я приблизился к пепельнице у окна и обнаружил в ней четыре коричневых окурка - мексиканские или южноамериканские сигареты.
Наверху, на моем этаже, послышался звук шагов: кто-то отправился в ванную. Потом я услышал, как спустили воду. Я зашел в ванную тридцать первой квартиры. Некоторый беспорядок, но в целом сойдет; однако прятать что-либо тут было негде. Кухонька заняла у меня больше времени, правда, искал я уже вполсилы. Я уже знал: в этой квартире жемчуга нет. Однако было очевидно, что Уолдо, собираясь, сильно спешил, и что-то сильно его заботило, когда он поймал пару пуль от своего старого дружка.
Я возвратился в гостиную, откинул складную кровать от стены и попытался заглянуть за зеркальную дверь гардеробной: не осталось ли каких следов пребывания от прежнего владельца. Потом я отодвинул кровать еще дальше и тотчас перестал думать о поисках жемчуга. Я увидел человека.
Он был небольшого роста, средних лет, очень смуглый и с седыми висками; одет в бежевый костюм с галстуком бордового цвета. Его ухоженные смуглые руки безвольно свисали по бокам. Небольшие ноги в блестящих остроносых туфлях почти что касались пола.
Он был подвешен на ремень, крепившийся к верхней металлической спинке кровати. Его язык высовывался изо рта гораздо дальше, чем, думалось мне, это вообще возможно для языка.
Он немного покачнулся, и это мне не понравилось. Я опустил кровать, и, надеюсь, он вполне уютно почувствовал себя между двух подушек. Я к нему так и не притронулся. Мне не нужно было касаться его, чтобы понять: он холоден как лед.
Я обошел его и проник в гардеробную, обтерев платком дверные ручки. Помещение было просто вылизано; оставалась лишь какая-то мелочь из обихода одиноко живущего мужчины.
Я вышел оттуда и все-таки приступил к осмотру покойника. Бумажник отсутствовал. Уолдо наверняка забрал его, чтобы, опустошив, выбросить. Плоская и наполовину пустая коробка из-под сигарет с надписью золотом: Louis Tapia у Cia, Calle de Paysandu, 19, Montevideo. Спички из клуба "Спецциа". Подмышечная кобура из темной грубой кожи, в которой маузер тридцать восьмого калибра.
Этот маузер говорил о нем как о профессионале, так что меня немного отпустило. Хотя, должно быть, не слишком хороший профессионал, иначе его нельзя было бы прикончить голыми руками, с таким-то маузером - оружием, которым можно легко пробить стену, - безмятежно лежавшим в его кобуре.
Кое-что я, конечно, уяснил, но не так уж и много.
Четыре выкуренных коричневых сигареты наводили на мысль об ожидании или беседе. Где-то в процессе этого Уолдо схватил маленького человека за горло и сжал настолько сильно, чтобы уже через пару секунд тот потерял сознание. Маузер теперь мог пригодиться ему не больше какой-нибудь зубочистки, если только не меньше. Потом Уолдо повесил его на ремне, не исключено, что уже мертвого. Это объясняет спешные сборы, свободную от вещей квартиру и то, как Уолдо нервничал, не застав девушку в положенном месте. Это также объясняет и оставленную незапертой машину возле коктейль-бара.
Так-то оно так, но объясняет лишь в том случае, если именно Уолдо убил его, если это действительно была его квартира - и вообще, если меня не пытались развести.
Я еще пробежался по карманам. В левом брючном я нашел золотой перочинный ножик, несколько серебряных монет. В левом заднем кармане брюк обнаружился платок - аккуратно сложенный и надушенный. В правом - тоже платок, не сложенный, хотя и чистый. В переднем кармане брюк - четыре или пять неиспользованных платочков. Просто малыш-чистюля. Ему было не по душе платком вытирать нос. Под платочками лежал небольшой новехонький футляр для четырех новехоньких ключей - от машины. На футляре было золотом выбито: Дар Р. К. Фогельзанг Инкорпорейтед. "Паккард Хауз".
Я положил на место все найденное, откинул кровать обратно, прибег к помощи платка для уничтожения своих отпечатков на ручках и прочих выступах и поверхностях, вырубил свет и высунул нос за дверь. Коридор был пуст. Я спустился, вышел на улицу и, обогнув угол, пошел к Кингсли-драйв. "Кадиллак" был на месте.
Я открыл дверь машины и облокотился на нее. Девушка как была, так и сидела. Было сложно разглядеть выражение на ее лице. Вообще нельзя было ничего разглядеть, кроме ее глаз и подбородка, но аромат сандалового дерева - можно, и еще как.
- От этих духов, - произнес я, - и дьяк рехнется… А жемчуга там нет.
- Спасибо за то, что попытались, - ответила она низким вибрирующим голосом. - Я полагаю, что смогу это пережить. Должна я… Нам следует… Или?..
- Вы сейчас отправляйтесь домой, - сказал я. - И что бы ни случилось, вы никогда меня прежде не видели. Что бы ни случилось. Да вы и впрямь можете никогда меня больше не увидеть.
- Это ужасно.
- Всех благ, Лола. - Я захлопнул дверцу и отступил на шаг.
Зажглись фары, завелся мотор. Машина неторопливо развернулась против ветра, дующего из-за угла, и уехала. А я так и стоял на освободившемся месте парковки у тротуара, которое она только что занимала.
Тем временем уже совсем стемнело. Окна, из которых доносилась музыка, были погружены во тьму. Я стоял и не сводил глаз с багажника нового "паккарда". Я уже видел его раньше - прежде чем пошел на поиски жемчуга, причем здесь же, перед машиной Лолы. Аккуратно припаркован, темного цвета, с выключенным мотором, а на блестящем ветровом стекле, в правом углу, - голубая эмблема.
И тут у меня в голове возникло иное - связка новеньких автомобильных ключиков в футляре с выбитой надписью: "Паккард Хаус"; эту связку ключей я видел на третьем этаже своего дома, в кармане у мертвеца.
Я обошел машину спереди и включил компактный карманный фонарик, наведя его на голубую эмблему. Дилер был тот же самый. Под названием фирмы были написаны чернилами имя и адрес: Эжени Колченко, Арвиеда-стрит, 5315, Западный Лос-Анджелес.
Это было безумие. Я возвратился к тридцать первой квартире, открыл дверь прежним способом, залез за откидную кровать и вытащил футляр из кармана брюк аккуратного смуглого мертвеца. Пять минут спустя я уже был на улице перед кабриолетом.
Ключи подошли.