4
В пятницу, 21 ноября, мужчина лет тридцати с небольшим сел в поезд, отправлявшийся с Паддингтонского вокзала в Оксфорд. Он без труда нашёл пустое купе первого класса, откинулся на спинку сиденья и закурил сигарету. Достав из портфеля довольно пухлый конверт, адресованный ему самому ("При отсутствии адресата просьба возвратить в Синдикат по экзаменам для иностранных учащихся"), он вытащил несколько обширных отчётов. Отцепил шариковую ручку от внутреннего кармана пиджака и начал делать пометки. Но он был левша, а при узких полях, да и то имевшихся с правой стороны листов плотного текста, это оказалось непростой задачей, которая стала ещё труднее, когда междугородный поезд набрал полную скорость, достигнув северных окраин Лондона. Дождь чертил наклонные параллельные линии на грязном стекле, мелькали телеграфные столбы, то падали, то уходили вверх провода, а человек этот бездумно смотрел на скудеющий осенний пейзаж и даже когда заставил себя вновь переключиться на скучные документы, то понял, что не может сосредоточиться. Немного не доезжая Рединга, он сходил в буфет и взял себе виски. Потом ещё. Стало лучше.
В четыре часа он спрятал бумаги в конверт, зачеркнул своё имя, К. А. Руп, и написал на лицевой стороне: Т. Г. Бартлет. Бартлета как человека он не любил (и не мог этого скрыть), но он был достаточно справедлив, чтобы отдать должное его опыту и административным способностям. Он обещал привезти эти протоколы в синдикат сегодня. Бартлет никогда не позволит, чтобы хоть единая фраза вошла в окончательный вариант отчёта, пока каждый из присутствовавших на заседании не прочитает черновик. И (Руп должен был это признать) такая дотошность в ведении протоколов часто оказывалась весьма благоразумной. Как бы то ни было, с постылыми бумагами покончено, и Руп защёлкнул замок на портфеле и вновь посмотрел на дождь за окном. Путь оказался не таким долгим, как ожидалось. Через несколько минут справа стали видны мокрые серые шпили Оксфорда, и поезд прибыл на станцию.
Руп прошёл по подземному переходу, терпеливо выстоял у барьера билетного контролёра и на секунду задумался, надо ли ему волноваться. Хотя всё равно знал, что волноваться будет. Он достал из бумажника обратный билет во второй класс и протянул его контролёру.
- Мне, наверно, надо доплатить. Обратно я ехал первым классом.
- Контроль на линии был?
- Нет.
- Что ж… Тогда это не имеет значения, не так ли?
- Вы уверены?
- Если бы все были такими честными, как вы…
- Тогда ладно, если вы так считаете.
Руп взял такси и, добравшись до синдиката, оставил щедрые чаевые водителю. На верхних этажах соседних административных зданий загорелись бледно-жёлтые квадраты окон, на фоне темнеющего неба нависли мрачные очертания огромных деревьев перед особняком синдиката Дождь не кончался.
Чарльз Ноукс, занимающий в настоящее время ключевой пост смотрителя синдиката, был (для своего племени) сравнительно молодым и толковым человеком, чья душа тем не менее ожесточилась за годы непрестанной заботы об окнах, которые надо закрывать, паркете, который надо натирать, титане, за которым надо следить, и сигнализации, которую надо включать на ночь. Он заменял перегоревшую лампу дневного света в коридоре первого этажа, когда Руп вошёл в здание.
- Привет, Ноукс. Секретарь здесь?
- Нет, сэр. После обеда он так и не появился.
Руп постучал в кабинет Бартлета и приоткрыл дверь. Свет был включён, но потом Руп вспомнил, что свет должен гореть повсюду. Бартлет утверждал, что для простого включения-выключения люминесцентной трубки требуется столько же электроэнергии, сколько для непрерывной работы в течение четырёх часов, и, следовательно, свет должен гореть весь день во всём офисе - "из соображений экономии". Рупу на секунду показалось, что внутри кабинета раздался звук, но там никого не было. Только записка на столе: "Пятница пополудни. Уехал в Бенбери. Возможно, вернусь около пяти".
- Ну что, убедились, сэр? - Ноукс спустился со стремянки и стоял в дверях.
- Да, вы правы. Впрочем, не важно. Я поговорю с кем-нибудь ещё.
- А почти никого нет. Думаю так, сэр. Хотите, посмотрю?
- Нет, не беспокойтесь. Я сам.
Он постучался и сунул голову в дверь кабинета Оглби. Нет Оглби.
Он заглянул к Мартину. Нет Мартина.
Он тихонько постучал в дверь Моники Хайт и наклонился вперёд, стараясь уловить какой-либо отклик изнутри, но тут в ярко освещённом, начищенном коридоре вновь появился смотритель.
- Похоже, что из научных сотрудников здесь только мистер Квин, сэр. Во всяком случае, его машина по-прежнему стоит за домом. Думаю, все остальные уже разъехались.
Ну вот, когда надо, так никого нет, подумал Руп… Он открыл дверь Моники и заглянул в кабинет. Комната была сама опрятность, стол безупречно прибран, кожаное кресло аккуратно придвинуто к столу.
Смотритель направился проверить кабинет Квина. Руп подошёл к нему, когда тот уже заглянул внутрь. На спинке кресла висела зелёная куртка с капюшоном, верхняя дверца одного из шкафов была распахнута, на полке в ряд стояли коричневого цвета папки. На столе, под дешёвеньким пресс-папье, была записка от Квина для секретарши. Но самого Квина нигде не было видно.
Рупу часто рассказывали о педантичных инструкциях Бартлета своим сотрудникам не только касательно их первейшей обязанности соблюдать строгую дисциплину в обращении с материалами, содержащими экзаменационные вопросы, но также касательно необходимости уведомить о месте и времени возможной отлучки.
- По крайней мере, он хоть записку оставил. Не то что некоторые.
- Однако не думаю, что господин секретарь обрадуется, узнав об этом.
Ноукс с важным видом прикрыл дверцу верхнего отделения шкафа и щёлкнул замком.
- Что, старик Бартлет в этих вопросах педант?
- Он во всём педант, сэр. - И всё же Ноукс каким-то образом дал понять, что если он был на чьей-то стороне, то определённо на стороне Бартлета.
- Вы не находите, что он большая заноза?
- Нет, сэр. Разные люди сюда заходят. В таком месте никакие предосторожности не будут лишними.
- Да, вы совершенно правы.
Ноукс почувствовал себя приятно удовлетворённым. Отстояв свою точку зрения, он решил немного уступить нападкам Рупа.
- Впрочем, для пожарной тревоги он мог бы выбрать недельку потеплее, сэр.
- Он что, сам проводит пожарные учения? - ухмыльнулся Руп. На подобных мероприятиях ему не приходилось бывать со школы.
- А как же! Сегодня как раз было первое. Ровно в двенадцать, сэр. Он всех нас собрал, поставил на холоде минут на пятнадцать. Морозильник это, вот что. Я согласен, здесь, например, жарковато, но… - Ноукс готов был перейти к рассказу о своей неравной борьбе с устарелой системой отопления в здании синдиката, но Рупа, очевидно, гораздо больше интересовал Бартлет.
- На пятнадцать минут, говорите? По такой погоде?
Ноукс кивнул.
- Видите ли, он предупредил нас всех об этом за неделю, поэтому мы запаслись и пальто, и всем остальным, да и дождь ещё не пошёл, слава Богу, но всё-таки…
- А почему так долго - пятнадцать минут?
- Ну, у нас теперь довольно много постоянных служащих, всем надо было отметиться в списке. Ха-ха-ха! Как будто мы школьники. И потом господин секретарь провёл с нами небольшую беседу…
Но Руп уже не слушал Ноукса - не мог же он весь вечер болтать со смотрителем, поэтому он медленно пошёл по коридору.
- Как странно, вам не кажется? Утром были все, а после обеда - никого!
- Вы правы, сэр. Вы уверены, что я вам ничем не могу помочь?
- Нет-нет. Это не важно. Я пришёл только затем, чтобы передать этот конверт Бартлету. Я оставлю его у него на столе.
- Я скоро пойду на второй этаж пить чай, вот только налажу свет. Не желаете чайку, сэр?
- Нет, мне пора идти. В любом случае спасибо.
Руп воспользовался мужской комнатой у выхода и только сейчас понял, как жарко в здании: словно в турецких банях.
Бартлет тем временем проводил совещание с директорами школ округа Бенбери в связи с изменением порядка проведения экзаменов, и последний вопрос повестки дня был авторитетно (и с юмором) изложен как раз в тот момент, когда Руп поймал такси, чтобы ехать в синдикат. Вскоре Бартлет уже сидел за рулём своей гордости и отрады, тёмно-коричневого "ванден-пласа", выдерживая шестьдесят миль в час по отрезку шоссе до Оксфорда (двадцать с небольшим миль). Жил он в Ботли, на западной окраине города, и по дороге он размышлял, стоит ли заезжать на службу или прямиком направиться домой. Но в Кидлингтоне начался обычный для этого часа затор, поэтому Бартлет решил сразу же свернуть на окружную дорогу, а не продвигаться черепашьим темпом к центру города. В синдикат он, может быть, заглянет чуть позже, когда рассосутся вечерние пробки.
Добравшись в начале шестого до дома, он узнал от жены, что ему несколько раз звонили. Окаянный предмет зазвонил даже тогда, когда она сообщала ему подробности. Как ей хотелось бы, чтобы их номера не было в телефонном справочнике!
В субботу, 22 ноября (как почти во всякую субботу), сигнализация была отключена в восемь тридцать утра, на час позже, чем в будни. В течение зимних месяцев субботы лишь от случая к случаю был нерабочими, и утром двадцать второго ноября в здании было по всем признакам совершенно пусто. Оглби вошёл тихо. Запах политуры для пола, подобно запаху сидений в кинотеатре и старых библиотечных книг, дразнил его обоняние, возвращая к далёким школьным дням, но ум его был занят совсем другими мыслями. Он заглянул по порядку во все комнаты первого этажа, чтобы убедиться, что в здании никого нет. Хотя он был уверен в этом инстинктивно: повсюду царила жутковатая, гулкая пустота, которую лишь подчёркивали щелчки дверных защёлок. Он зашёл в свой кабинет и набрал номер:
- Доброе утро, господин секретарь. Надеюсь, я не поднял вас с постели? Нет? Ну, хорошо. Послушайте. Я знаю, это прозвучит глуповато, но не могли бы вы мне напомнить, во сколько отключают сигнализацию по субботам? Мне помнится… в восемь тридцать? Да, я так и думал, просто хотел удостовериться… Нет. Странно, однако. У меня почему-то отложилось в голове, что произошли какие-то изменения… Нет, я понимаю. Ну что ж, простите, что потревожил вас. Кстати, как прошло совещание в Бенбери? Отлично. Ну что же, пока.
Оглби зашёл в кабинет Бартлета. Он быстро осмотрелся по сторонам и достал свои ключи. До Ботли отсюда как минимум двадцать минут езды: пожалуй, можно позволить себе по меньшей мере полчаса. Но Оглби человек осторожный, и он позволил себе ровно двадцать минут.
Спустя двадцать пять минут, уже сидя за своим столом, он услышал, как в здание кто-то вошёл и почти немедленно - так ему показалось - открыл дверь в его кабинет.
- Как ты вошёл, Филип? Без проблем?
- Да, спасибо. В это утро в полицию не поступало никаких тревожных сигналов.
- Хорошо. - Бартлет прищурился из-под пенсне, - Я располагаю кое-какими сведениями, но хотелось бы сперва разобраться самому.
Бартлет прикрыл дверь снаружи и вошёл к себе в кабинет. Он, конечно, догадывался, что тут происходило. Оглби умный человек, и сигнализация в качестве предлога - это явная натяжка. Но что он искал? Бартлет открыл шкаф, выдвинул ящики - всё было в порядке. На первый взгляд ничего не пропало. А что должны были взять? Он откинулся на спинку кресла и мрачно сдвинул брови. Всё это странным образом тревожило и угнетало его. Он прошёл по коридору в кабинет Оглби, но того уже не было.
5
Морс смотрел в большое зеркало прямо перед собой и в нём изучал отражение маленького ручного зеркала, которое Держали за его головой и в котором, в свою очередь, он рассматривал затылочную область того, что не без удовольствия считал незаурядным черепом. Он невозмутимо кивнул, когда ручное зеркало держали слева от его шеи, кивнул во второй раз, когда зеркало переместили на правую сторону, отказался от применения беловатого, сального на вид масла для волос, что стояло на зеркале прямо перед ним, поднялся с кресла, словно памятник, с которого сдёрнули покрывало, взял предложенную бумажную салфетку, энергично вытер лицо и уши и полез за бумажником. Теперь совсем другое дело! Он терпеть не мог, когда волосы неопрятно отрастали, изобильно кудрявясь над воротничком. Морс печально недоумевал, почему такая роскошь уже недоступна на макушке. Он щедро отстегнул парикмахеру и вышел на Саммертаун. Накрапывал дождь, хотя было не так холодно, как в последние дни, и он решил подождать автобус, чтобы добраться до своей холостяцкой квартиры на северной окраине Оксфорда. Было десять пятнадцать утра 25 ноября, вторник.
Казалось маловероятным, что нечто важное потребует его немедленного присутствия в управлении, тем более что в любом случае он должен заехать домой. Для Морса это было ритуалом. Его, юного новобранца, едва не доводило до бешенства колючее казённое бельё, колючие сорочки и колючие брюки. Мать говорила, что у него очень чувствительная кожа, и он ей верил. После стрижки всегда происходило одно и то же. Он снимал рубашку и погружал голову в ванну с горячей водой. Блаженство! Он дважды мыл волосы шампунем и потом тщательно промокал лицо и уши мягким полотенцем. Затем досуха вытирал голову и шею, смывал короткие чёрные волоски со стенок ванны, надевал чистую рубашку и наконец любовно расчёсывал волосы перед зеркалом.
Но в это утро случилось иначе. Только он собирался ополоснуть волосы после второго применения лечебного шампуня, как зазвонил телефон. Морс сердито выругался. Какого дьявола?
- Я так и думал, что вы дома, сэр. На работе никто вас не видел.
- И что с того? Я был в парикмахерской. Это не преступление, верно?
- Можете приехать прямо сейчас, сэр? - Голос Льюиса вдруг стал очень серьёзен.
- Дай мне хотя бы пять минут. А что случилось?
- Найден труп, сэр.
- Ты откуда звонишь?
- Из управления. Знаете, где находится Пайнвуд-клоуз?
- Нет.
- Ладно, всё равно будет лучше, если вы приедете сначала сюда, сэр.
- Ладно. Жди.
Шеф полиции Стрейндж тоже его ждал. Он нетерпеливо переминался на ступеньках перед входом в управление полиции "Темз-Вэлли" в Кидлингтоне, когда Морс торопливо припарковал свою "ланчию" и выскочил из машины.
- Где вы пропадали, Морс?
- Простите, сэр. Я был у парикмахера.
- Что-что?
Морс ничего не ответил. Его серые глаза не выдали ни малейшего признака вины или досады.
- Ну и заявочки, а? Граждан, которые должны находиться под защитой полиции, средь бела дня отправляют на тот свет, а единственный дежурный инспектор идёт стричь свои чёртовы волосы!
Морс ничего не сказал на это.
- Послушайте, Морс. Следствие поручается вам, вы меня поняли? Можете взять Льюиса, если он вам нужен. - Стрейндж повернулся и пошёл, но вдруг о чём-то вспомнил. - И вы не войдёте в парикмахерскую раньше, чем расследуете это дело. Это приказ!
- Может, мне раньше и не понадобится, сэр. - Морс довольно подмигнул Льюису и направился в здание. - Ну, как я смотрюсь сзади?
- Прекрасно, сэр. Вас очень аккуратно подстригли.
Морс привалился к спинке своего чёрного кожаного кресла и, сияя улыбкой; посмотрел на Льюиса.
- Ну? Что хорошего можешь мне сообщить?
- Фамилия парня Квин, сэр. Снимает квартиру на первом этаже в сдвоенном особняке на Пайнвуд-клоуз. Судя по виду, уже давно был мёртв. Не удивлюсь, если выяснится, что его отравили. Работает ("Работал", - проворчал Морс) в Синдикате по экзаменам для иностранцев где-то в районе Вудсток-роуд. Как раз один из его коллег и забеспокоился, поехал к нему и обнаружил, что он мёртв. Мне позвонили примерно без четверти десять, я тут же взял Диксона, и мы поехали осмотреть место. Диксон остался там, а я вернулся, чтобы позвонить вам.
- Ну, вот я здесь. Что мне прикажешь делать?
- Зная вас, сэр, я подумал, что вы, наверно, захотите задержать того парня, который его нашёл?
Морс улыбнулся.
- Он тут?
- В комнате для допросов. Я взял у него показания, но их надо ещё довести до ума, прежде чем давать ему на подпись. Хотите, наверно, с ним поговорить?
- Успеется. Машина готова?
- Ждёт у входа, сэр.
- Надеюсь, ты ещё не звонил ребятам из анатомички?
- Нет. Решил подождать вас.
- Правильно. Ступай, приведи в порядок протокол. Буду ждать тебя у выхода через десять минут.
Морс сделал пару телефонных звонков, ещё раз причесался и почувствовал себя необычайно счастливым.
Несколько лиц высунулось из-под кисейной занавески в окнах первого этажа, когда полицейская машина остановилась на Пайнвуд-клоуз, маленькой, ничем не примечательной улочке, вдоль которой полукругом стояло восемь сдвоенных особняков, построенных лет пятьдесят тому назад. Теперь они тихо, с достоинством старели. Деревянные заборы, некогда ограждавшие владения, теперь большей частью ухитрялись лишь сохранять видимость, что они занимают вертикальное положение. Столбы, не пропитанные креозотом, оставались беззащитными, перекладины были поражены грибком, отсырели от дождей и подгнили. Только у крайних домов переулка архитектор предусмотрел место для гаражей, и у одного из них, крайнего левого, маячила грузная фигура констебля Диксона, притопывавшего на мокрой бетонной дорожке перед въездом в сборный некрашеный гараж. Диксон разговаривал с женщиной лет пятидесяти с небольшим, как выяснилось владелицей этого дома и полдюжины других домов по соседству. Какие бы выгоды ни приносили ей её разнообразные доходы, на её одежде богатство не сказалось никак: когда Морс и Льюис вышли из машины, она зябко натягивала на себя потёртое пальтецо, надетое поверх неопрятной белой кофты, и к тому же была без чулок.
- А вот и наш мозговой центр, миссис, - пробормотал Диксон и сделал приветственное движение к старшему инспектору. - Это миссис Джардайн, сэр. Она владеет этим домом и разрешила нам сделать осмотр.
Морс дружески кивнул, взял ключ у Диксона и приказал ему отвести миссис Джардайн в полицейский автомобиль и там взять у неё официальные показания. Сам он постоял немного в молчании спиной к дому, осматриваясь вокруг. На овальном участке, окружённом бордюрным камнем, густо росли кусты и низкие деревья, закрывая дома от главной дороги и придавая полукруглой улочке некое подобие уединённости. Но сама улочка содержалась из рук вон плохо, была неровно укатана, прорезана длинной неправильной трещиной, что шла параллельно тротуару, где недавно в который раз раскопали водопроводную магистраль. Сточная канава была полна прелой коричневой листвы, а фонарь перед домом номер один был вдребезги разбит. Вдруг дверь соседнего дома приоткрылась, и дама средних лет выглянула полюбопытствовать, что тут происходит.
- Доброе утро! - игриво воскликнул Морс.