Я кивнул и пришел в раздевалку. Раздевшись донага, я вновь вернулся на весы, чтобы сообщить контрольные цифры перед заездом на Панцире.
Смотри не сверни шею, - сказал Гарольд,
принимая от меня седло. - Этим ты никому ничего не докажешь, просто все увидят, что ты набитый дурак.
Все под богом ходим. Я тебя предупреждал, - сказал напоследок
Г арольд и вышел из весовой с седлом под мышкой.
Я почувствовал, что он призывает меня к благоразумию не всерьез, а больше так, для очистки
совести. Возможно, ему тоже не нравится, что Виктор Бриггс придерживает лошадей. Если остановить его можно, только рискуя сломать позвоночник, - что ж, я готов.
В отличие от покладистого Рассвета, четырехлетний Панцирь отличался довольно скверным характером, и заставить его чисто взять препятствие было так же непросто, как малолетнего преступника - прилежно делать уроки.
Я всегда считал, что хладнокровием и твердостью могу сдержать клокочущую в нем ярость, которая заставляет его бороться с жокеем, кусать других лошадей и пытаться сбросить седока у каждой изгороди. Уж не знаю, что нашло на него сегодня, только он стал совершенно неуправляем. Я был готов к любым вывертам, но когда он в третий раз попытался избавиться от меня у препятствия, не выдержал и с силой огрел его кнутом. "От тебя не ожидал", - прочел я обиженные мысли Панциря. Не сердись, малыш, я и сам не ожидал от себя такого.
Потом мы слились воедино и в стремительном полете понеслись над землей, напрочь забыв о благоразумии. Один барьер, другой, третий… Не щадя живота, я выворачивался наизнанку ради Виктора Бриггса.
Но этого, как видно, было мало. Панцирь пришел к финишу третьим из четырнадцати - не так уж плохо, учитывая его возможности. Отстал всего лишь на полтора корпуса. И все же - третий.
А Виктору Бриггсу нужны победы. Не будет побед - станет искать поражений. Как прежде. Как три года назад, когда я и моя душа были молоды.
Понуро побрел я к бару, где мне назначила встречу Мари Миллейс. Господи, как я устал.
Глава 12
Мари сидела в кресле и беседовала с женщиной средних лет, в которой я с удивлением узнал леди Уайт.
Я подойду попозже, - сказал я, собираясь уходить. Нет-нет, - запротестовала леди Уайт, вставая, - Мари очень нужно поговорить с вами, я знаю. - Она улыбнулась, но настороженный страдальческий взгляд выдал состояние ее души, а в уголках рта резко обозначились морщинки неутихающей боли. - Мари I рассказала мне, как много вы для нее сделали.] Ничего особенного, - покачал я головой. ( Мари думает иначе. '
Женщины улыбнулись друг другу, расцеловались |
на прощанье, и леди Уайт, слабо помахав мне рукой, вышла из бара. Я проводил ее взглядом. Хрупкая, сломленная женщина, не слишком успешно пытаю- | щаяся делать вид, будто никто в мире не знает о ее беде.
Мы вместе учились в школе, - сказала Мари Миллейс. - А в выпускном классе жили в одной комнате в общежитии. Я ее очень люблю. Вы, конечно, знаете о…, О Дане ден Релган? Да, - кивнула Мари. - Хотите | выпить? Спасибо. Лучше пойду принесу чего-нибудь вам.
Я заказал ей джин с тоником, а себе - кока-колу
и расположился в кресле, где только что сидела леди Уайт.
Мне нравился этот бледно-зеленый бар с бам-
буковой мебелью. Здесь редко бывало людно. Обычно, как и сейчас, посетителей почти не было. Отсюда было не слишком удобно следить за ходом соревнований - бар располагался высоко над трибунами, вдалеке от площадки для выводки и букмекеров, зато, в отличие от холодных трибун, здесь было тепло.
Поэтому этот бар и стал излюбленным прибежищем полуинвалидов, просиживающих здесь дни напролет, и от бара к тотализатору, размахивая билетами, сновали их молодые легкие на ногу племянники и племянницы.
Уэнди… Уэнди Уайт спросила, что я думаю об увлечении ее мужа, а я… я ничего не смогла ответить. Как я могла сказать правду? Сказала, что не сомневаюсь, что лорд Уайт вскоре и не вспомнит о Дане. - Она сделала паузу, но я промолчал, и Мари спросила: Как вы думаете, это надолго? Вынужден вас огорчить.
Мари грустно помешивала соломинкой свой коктейль, пытаясь зацепить льдинку.
Несколько дней назад лорд Уайт собрался на охоту. Уэнди всегда скучает на охоте и уже много лет не ездит с мужем., Джон взял с собой Дану. Когда все отправились в лес - охоту устраивал один из приятелей Джона, - они с Даной остались в доме и провели там всю ночь. Я, наверное, зря вам рассказываю. Кто-то из присутствующих не поленился сообщить об этом Уэнди. Но вы ведь не станете ни с кем делиться, правда? Разумеется, нет. Уэнди страшно переживает, - сказала Мари. - Она-то думала, с этой историей давно покончено. Неужели? А я считал, что их роман только начался. Уэнди говорит, что Джон давно влюблен без памяти, просто эта чертова девка на какое-то время исчезла с горизонта и не появлялась на скачках, вот Уэнди и решила, что они больше не встречаются. А теперь она явилась снова и выставляет свои отношения с лордом Уайтом на всеобщее обозрение, - Мари вздохнула, - Джон совершенно потерял власть над
собой, он увлечен, как никогда, и горд своей | любовью. Мне так жаль Уэнди. Право, все это просто ужасно.
Во взгляде Мари я прочел неподдельное сочув-. ствие. А ведь ее собственные беды по любым меркам были много серьезнее. ’
Вы знакомы с Даной ден Релган? Нет, никогда не видела. Джордж, должно быть, знал ее, по крайней мере, в лицо. Он знал всех на свете. Мы прошлым летом отдыхали в Сен-Тропе, так он как-то однажды пришел, говорит, только что видел Дану, - и смеется. Уж не знаю, почему это его так позабавило.
Потягивая кока-колу, я, чтобы поддержать разговор, стал расспрашивать Мари о проведенном в Сен- Тропе отпуске: понравилось ли и часто ли они там бывали. Да, отвечала Мари, они прекрасно провели время. Нет, отдыхали там один-единственный раз. Правда, Джордж и на отдыхе не расставался с камерой, зато по вечерам они с Мари лежали в шезлонгах на балконе, любовались морем и чудесно загорели.
Но я хотела поговорить с вами совсем не об этом. Спасибо вам за все, что вы для меня сделали… а как там с выставкой? Вы, помнится, сказали, что я могла бы получить за фотографии деньги… мне не хотелось бы затрагивать эту скользкую тему, но деньги… они мне, возможно, понадобятся.
Деньги нужны всем, нечего стесняться, успокоил я ее. - Но неужели ваше имущество не было застраховано?
Да-да, разумеется, Джордж оставил страховку на дом, и я получу по ней деньги - хотя, к сожалению, не полную стоимость. Но надолго мне их не хватит - сами понимаете, инфляция… Скажите, Мари, - осторожно начал я, - а разве после Джорджа не осталось сбережений? Ну, например, на отдельном счете в банке?.. '
Дружелюбие на ее лице сменилось подозрительностью.
Что вы имеете в виду? Мне этот вопрос уже задавали - в полиции.
Мари… вспомните о грабежах, о своем лице, о поджоге… Не было у него никакого счета в банке! - изорвалась она и уже тише добавила: - Джордж не мог совершить ничего бесчестного. Я вам уже (оворила. Неужели вы мне не верите?
Я промолчал, потом, вздохнув, спросил, знает ли она, к кому из друзей заезжал Джордж по пути из Донкастера?
Конечно. Не к другу - просто к знакомому - пропустить стаканчик. Его зовут Ланс Киншип. Джордж позвонил мне утром из Донкастера - он всегда звонил по утрам, если накануне не ночевал, и сказал, что задержится на полчаса, завернет к Лансу Киншипу - это по пути. Киншип хотел, чтобы Джордж сфотографировал его за работой, он какой- то киношник, режиссер, что ли, бог его знает. "Противный парень, этот Ланс Киншип, - сказал Джордж, - мелочный, эгоистичный, самовлюбленный, но если ему польстить, хорошо заплатит." И больше я от Джорджа почти ничего не услышала.
Мари сделала глубокий вдох, пытаясь сдержать подступившие к глазам слезы.
Извините, - она всхлипнула и полезла в сумочку за платком. Поплачьте, - сказал я, думая о том, что прошло всего три недели с тех пор, как погиб Джордж. - Поплачьте, никто вас не осудит. Только не здесь, - она попыталась улыбнуться. - Не на скачках. - Уголком платка проведя под нижними веками, она снова всхлипнула. - А напоследок Джордж попросил меня купить жидкого "Аякса" для мойки окон. Глупо, правда? Его последние слова… - было видно, что ей стоит нечеловеческих усилий не разрыдаться. Купи немного жидкого "Аякса", Мари. Купишь? А я даже не знаю… - Она судорожно глотнула, слезы побежали по ее бледным щекам. - Я даже не знаю, зачем тот "Аякс" ему понадобился. Мари… - я протянул ей руку, и, как в больнице, она вцепилась в мою ладонь горячими пальцами. Говорят, человек навсегда запоминает последние слова любимого…
Губы Мари задрожали, в глазах застыли слезы.
Да-да, вы правы.
Опираясь на мою руку, она снова вытерла глаза. Постепенно присутствие духа вернулось к ней. Она разжала побелевшие от напряжения пальцы на моей ладони и смущенно улыбнулась. Я спросил ее о результатах вскрытия.
Вы имеете в виду алкоголь? Да, кровь на анализ брали, сказали, содержание ниже нормы. Он у этого Киншипа выпил всего две рюмки виски. Я рассказала, что Джордж собирался заехать к Киншипу, и его вызывали в полицию… Он мне еще потом прислал письмо с соболезнованиями. Конечно, его вины тут нет. Я тысячу раз предупреждала Джорджа, что надо быть осторожнее. Он и прежде несколько раз чуть не заснул за рулем, возвращаясь издалека.
Я рассказал Мари, что мне пришлось делать для Киншипа фотографии вместо Джорджа. Новость заинтересовала ее куда больше, чем я ожидал.
Джордж всегда говорил, что если вы решите всерьез заняться фотографией, он останется без штанов. - Мари заставила себя улыбнуться, чтобы я понял, что она шутит. - Если бы он только знал… Он бы так обрадовался. Господи, господи, Джордж…
Слезы вновь брызнули из глаз Мари. Мы посидели немного, пока она успокоилась и опять стала просить прощения за свою слабость, а я снова сказал ей, что извиняться не за что, было бы странно, если бы она не горевала.
Я спросил, где она сейчас живет, чтобы послать к ней агента за работами Джорджа. Мари ответила, что пока остановилась у друзей, а куда ей потом деваться, не знает. Все вещи сгорели во время пожара, кроме костюма, который на ней, и надеть нечего. И мебель сгорела, если у нее когда-нибудь будет дом, что она туда поставит? В голосе Мари слышалась безысходность. Но самое ужасное… у нее не осталось ни одной фотографии Джордж/…
После пятого заезда мы с Мари распрощались. Взяв из машины фотографии Ланса Киншипа, я направился в весовую, как вдруг увидел, что у двери стоит Джереми Фоук.
Смотри, упадешь, - сказал я. Понимаешь, я думал…
Ты думал, что я выполню твою просьбу, только если схватить меня тепленьким прямо у носовой. Ну… в общем-то, да. Что ж, ты недалек от истины. Я приехал поездом, - сказал он явно довольный воей проделкой. - Подбросишь до Сент-Олбанса? По-моему, у меня нет другого выхода.
Увидев меня, Ланс Киншип подошел за фотографиями. Я машинально представил их с Джереми друг другу, добавив, что именно в доме у Киншипа в последний раз пил виски Джордж Миллейс.
Разрывая твердый конверт, Киншип наградил каждого из нас пронзительным взглядом, после чего сокрушенно покачал головой.
Да, жалко Джорджа. Отличный был парень. - Он выхватил фотографии из конверта и стал просматривать одну за другой, высоко взметнув подвижные брови. - Прекрасно, - заключил он. - Просто отлично. Сколько с меня?
Я заломил баснословную цену, но он только кивнул и, вытащив туго набитый кошелек, тут же отсчитал деньги.
Сделаете еще? Конечно. Перепечатка обойдется дешевле. Каждый вид в двух экземплярах, - сказал Киншип. - Хорошо? Каждый вид? - переспросил я удивленно. Да. Они мне все нравятся. Чудо как хороши. Хотите взглянуть, - обратился он к Джереми и приглашающе помахал пачкой у него перед носом. Джереми принял предложение с похвальным энтузиазмом и, просматривая снимки, даже счел нужным по-киншиповски вскинуть брови. Вы, должно быть, в мире кино большой человек, - сделал вывод Джереми. Киншип просиял и стал засовывать фотографии обратно в конверт. В двух экземплярах, - повторил он. - Хорошо? Хорошо.
Он кивнул и пошел прочь, но не успел отойти и десяти шагов, как остановился - показать свои фотографии очередной жертве.
По-моему, пора делать ноги, - сказал Джереми, наблюдая за Киншипом. - Если этот тип будет
продолжать в том же духе, тебя через пять минут клиенты на части разорвут.
Я вполуха слушал болтовню Джереми, не решив еще, хочется ли мне ему верить. Внимание привлекло зрелище куда более необычное, и я застыл, наблюдая.
Смотри, - дернул я Джереми за рукав, - видишь, вон там, двое, стоят и разговаривают. Ну, вижу. Один из них - Барт Андерфилд, тренер из Ламбурна. А второй - помнишь фотографию во французском кафе? Так вот, это Элджин Яксли… вернулся домой из Гонконга.
Итак, Элджин Яксли снова в Англии. Всего через три недели после гибели Джорджа, через две недели после того, как сожгли его дом, Элджин Яксли счел возможным вернуться.
Я часто торопился с выводами, но на сей раз вряд ли это случайность. Элджин Яксли уверен, что уличающая его фотография благополучно сгорела, потому-то и стоит сейчас, не таясь, и широко улыбается, счастливый, что бояться больше нечего.
Проклятый шантажист и его имущество обратились в прах - это ли не повод для радости?
Может, просто совпадение? - предположил Джереми. Нет, - отрезал я. Гляди, прямо сияет. Жалкий холуй. Ты сохранил фотографию? Можешь не сомневаться.
А пока Элджин Яксли похлопывал Барта Андер- филда по спине, ощерив в улыбке крокодилью пасть, а Барт Андерфилд не казался таким довольным даже после того, как был оправдан судом.
И что ты собираешься с ней делать? Подожду. Посмотрю, что будет дальше. Помнишь, я как-то посоветовал тебе сжечь фотографии? - задумчиво спросил Джереми. - Я был неправ. Ну-ну, - улыбнулся я. - Завтра займусь голубыми прямоугольниками.
Так ты догадался, как их проявлять? По-моему, да. Надо попробовать. И как же?
В его глазах светился неподдельный интерес, обычно рассеянное выражение сменилось сосредоточенным, и Джереми удалось задержать на мне взгляд на целых десять секунд.
Гм… Тебе как, лекцию о природе света прочесть или просто рассказать, что я буду делать? Ради бога, не надо лекций. Так вот, я думаю, что, если увеличить оранжевые негативы через синий светофильтр и напечатать их на высококонтрастной бумаге, может получиться нормальный снимок. Черно-белый? - спросил, подмигнув, Джереми. Черно-белый. Откуда возьмешь синий светофильтр? Ты, кажется, все-таки хочешь, чтобы я прочел тебе лекцию. Пойдем. Посмотрим последний заезд.
Мне показалось, что Джереми заколебался. Он, как мог, старался отбрыкаться от моего предложения и даже снова поджал ногу: видно, совесть служителя Фемиды не позволяла ему принять участие в столь низменном зрелище. Но вскоре выяснилось, что я был к нему несправедлив. Когда мы уже сидели на трибунах в ожидании старта, Джереми вдруг сказал:
Между прочим… я сегодня днем уже видел скачки. И тебя видел. Да ну? Я подумал, что грех отказываться от возможности познать новое… Ну и как тебе? Да так себе. И что ты нашел в этих скачках?
По дороге в Сент-Олбанс Джереми рассказал, что удалось узнать.
Как ты советовал, я связался с телекомпанией: попросил показать бухгалтерские книги и познакомить хоть с кем-нибудь из участников съемок. Кстати, в Сосновой Сторожке снимали фильм всего один раз, и съемочная группа провела там недель шесть, не больше. Шансов мало.
Да. Но, как бы там ни было, мне объяснили, где найти режиссера, - он все еще работает на телевидении. Режиссер произвел на меня тяжелое впечатление - хмурый такой усатый дядька - ну, в общем, сам понимаешь. Я встретился с ним в Стритхэме, он сидел на обочине дороги и наблюдал за профсоюзным собранием электриков. Они, видишь ли, решили объявить забастовку, а потому отказались осветить церковный дворик, где он собирался снимать сцену из нового фильма. Одним словом, настроение у него было отвратительное. Могу себе представить. Толку я от него не добился, - сказал Джереми с сожалением. - Только рот открыл, а он как понес меня: "Что же я, по-вашему, должен помнить какие-то вшивые шесть недель тринадцать лет назад и вшивую девчонку с вшивым сосунком?" Дальше - больше. Дескать, была бы его воля, он бы всяких вшивых прихлебателей на пушечный выстрел к Сосновой Сторожке не подпустил. И вообще, ходят тут всякие, суются, куда не следует, а ему это вот где сидит, ему работать надо. Так что лучше мне убираться подобру-поздорову. Вот так. Очень жаль. Потом мне удалось заловить одного актера, он был занят в том злополучном фильме на главной роли, а сейчас временно работает в картинной галерее, - так он сказал мне то же самое. Тринадцать лет назад? 'Молодая женщина с маленькой девочкой? Безнадежно. Я возлагал большие надежды на съемочную группу, - сказал я со вздохом. Могу найти других, - сказал Джереми. - Это совсем не трудно. Я связался с актером через наших агентов. Поступай, как считаешь нужным. Думаю, можно попробовать. А музыканты долго жили в Сторожке?
Джереми извлек из кармана уже изрядно помятый
листок и, сверившись с ним, ответил:
Три месяца - плюс-минус неделя. А после них? Религиозные фанатики, - он поморщился. - Твоя мать, по-моему, не была набожной.
Она и понятия не имела о том, что такое религия. Этих сектантов тоже уже давно след простыл. Возможно. Послушай, а почему бы нам не пойти другим путем? Опубликуем фотографию Аманды в журнале "Лошадь и Собака" - вдруг кто-нибудь узнает конюшню? Здание, наверное, стоит на прежнем месте и ничуть не изменилось. Это будет стоить недешево. Ну уж не дороже частных детективов, - отозвался я. - Думаю, журнал берет деньги за место на полосе - а что на этом месте будет стоять, фотография или текст, им все равно. Я могу сделать хороший черно-белый снимок нужного размера, а там посмотрим. Может, кто и клюнет. Уговорил, - вздохнул Джереми. - Боюсь, расходы на поиски Аманды в конечном итоге превысят сумму, которую она сможет унаследовать. А бабушка… действительно так богата? Не знаю. Не удивлюсь, если там и нет ничего. Она ужасно скрытная. Ее бухгалтер, по-моему, в курсе дела, но из этого скряги и слова не вытянешь. Прикидывается этаким простачком.
В Сент-Олбансе первым делом заехали в лечебницу. Джереми уселся в приемной и стал листать старые номера женского журнала, а я поднялся наверх в комнату умирающей. Поддерживаемая подушками, она сидела необычайно прямо. На волевом, суровом, все еще полном жизни лице горели злые, совсем не старческие глаза.
Ты нашел ее? - спросила старуха, не удостоив приветствием, едва я закрыл за собой дверь. Нет. Но ты ищешь? И да, и нет. Что ты хочешь этим сказать? Я посвящаю поискам лишь часть свободного времени: у меня есть и другие дела.
Она уставилась на меня, прищурив воспаленные веки; не отводя глаз, я опустился в кресло для посетителей и сказал:
Я был у Джеймса.
Лицо в подушках на миг исказилось гневом и отвращением, и я с удивлением увидел, как глубоко она разочарована. Неженатый бездетный сын-гомо-