- И я тоже поэтому. В Скрентоне я зарабатывала больше. И все считали, что я с ума сошла - бросаю такую работу, но я жила с родителями, вот и подумала, что, пожалуй, пора пожить самостоятельно, - она смущенно улыбнулась.
Роберта поразило ее простодушие, очень поразило, он даже не нашелся, что сказать. Она растягивала некоторые слова, но это не было кокетством, скорее так растягивает слова ребенок, случайно или по привычке. "Наверно, ей лет двадцать с небольшим, - подумал он, - но выглядит гораздо моложе, почти девочкой".
Она перенесла свой кофе на раздвижной столик и поставила его на синюю плетеную салфетку.
- Вот пепельница, - сказала она, поближе подвигая к нему пепельницу. - Не хотите ли присесть?
- Спасибо, - он присел на стул с прямой спинкой напротив нее. Но его сразу потянуло встать и уйти. Ему было стыдно, и он боялся, что девушка это заметит. "Вот докурю, - подумал он - и уйду". Он посмотрел на ее длинную гибкую кисть, она спокойно помешивала кофе чайной ложкой
- Вы верите в странные встречи?
Он посмотрел ей в лица
- Что вы имеете в виду?
- Пожалуй, я имею в виду случайности. Ну вот то, что я встретила вас сегодня О таких случайностях пишут во всех великих книгах. Ну не во всех, наверно, но во многих. Людям, которые встречаются случайно, суждено было встретиться. Это гораздо важнее, чем когда тебя кому–то представляют, потому что тот, кто представляет, уже знает того человека и просто знакомит тебя с ним. Я познакомилась с Грегом - это мой жених - через Риту, мы с ней вместе работаем, но многих близких друзей я встретила случайно, - она говорила медленно, убежденно.
- Вы хотите сказать, что верите в судьбу.
- Конечно. И в то, что все люди что–то олицетворяют, - глаза у нее были отсутствующие, печальные.
- Да, - согласился он неуверенно, думая о том, что пока он с ней не заговорил, она в самом деле олицетворяла для него многое. А сейчас? Похоже, ни той мудрости, ни того здравого смысла, которыми он наделял ее, глядя через окно, у нее нет. - И что же я олицетворяю для вас?
- Еще не знаю. Но что–то. Скоро пойму. Может быть, завтра или послезавтра - Наконец он подняла чашку и отхлебнула кофе. - В то время, когда у меня была депрессия, в доме жил незнакомый человек, друг моего отца Он останавливался у нас на несколько дней. Мне он не нравился, я чувствовала что он олицетворяет собой смерть. И вот он уехал, а через неделю у моего братика начался менингит и он умер.
Роберт смотрел на нее потрясенный, не в силах вымолвить ни слова Меньше всего он ожидал, что она заговорит о смерти. И ее слова напомнили ему о его сне, который постоянно повторялся.
- А я что олицетворяю для вас? - спросила девушка
Роберт смущенно закашлялся
- Девушку, у которой есть дом, работа, жених. Девушка, которая счастлива и спокойна.
Она засмеялась медленным мягким смехом.
- Вот уж никогда не думала о себе, что я спокойна.
- Наверно, люди сами того не замечают. Просто именно такой вы мне показались. Я тосковал, а вы показались мне счастливой. Вот почему мне нравилось смотреть на вас, - он больше не считал, что ему следует извиняться или чего–то стыдиться. Она не из тех, кто решит, будто он подсматривал, как она раздевается. Слишком чиста.
- А почему у вас депрессия? - спросила девушка.
- Не стоит об этом, - Роберт нахмурился. - Бесполезно объяснять, если не сказать главное - жизнь бессмысленна, раз жить не для кого. С сентября я жил для вас, хоть и не знал вас совсем, - он сердито уперся взглядом в стол, понимая, что выдал нечто высокопарное. Девушка, наверно, посмеется, сделает вид, что не заметила его слов или просто пробормочет: "М–мм".
Она вздохнула
- Я понимаю, что вы хотите сказать. Правда.
Он оторвал глаза от стола лицо у него было серьезное:
- Вы работаете в Хэмберт Корнерз?
- Да, в местном банке Я кассир, а еще помогаю в бухгалтерии, меня научили в колледже. Я специализировалась в социологии, но так и не кончила курс. Наверно, я из тех, кто сначала заводит семью, а потом возвращается к учению и заканчивает образование.
"Вероятно, она немного ленива, - подумал Роберт, - очень легкомысленна и ленива".
- Вы скоро собираетесь замуж?
- Гм–м, весной. Грег хочет скорее, но по существу мы ведь знаем друг друга всего четыре месяца. Его зовут Грег Уинкуп. Он продает лекарства.
Роберту вдруг стало не по себе.
- Вы увидитесь с ним сегодня?
- Нет, сегодня он в поездке. Вернется завтра.
С отсутствующим видом она взяла предложенную сигарету и зажигалку так, словно не привыкла курить.
- Вы его очень любите? - ему хотелось, чтобы это было так.
- По–моему, да, - ответила она серьезно. - Не так безумно, как… Знаете, в Скрентоне, два года назад, у меня был парень, я его любила куда больше, но он женился на другой. А Грег замечательный. Он ужасно милый. И семьи у нас похожи, это тоже важно. Моя семья не одобряла парня, которого я любила в Скрентоне. Не то, чтобы меня это сильно беспокоило, но все было сложнее.
Роберту стало скучно ее слушать и грустно. По тому, как она говорит, ясно, что она вовсе не любит Грега. Но, может быть, она из тех девушек, у кого удачным оказывается брак с человеком, к которому нет страстной любви, кто просто нравится? Взять хотя бы их с Никки - чем обернулась их безумная страсть? Он уже собирался отодвинуть стул, встать и уйти, когда девушка вдруг сказала:
- Мне кажется, я боюсь выходить замуж, - она пристально вглядывалась в пепельницу, подперев рукой щеку, длинные пальцы были сложены в кулак.
- Я слышал, девушки часто говорят так до замужества. Да и мужчины тоже.
- А вы когда–нибудь были женаты?
- Нет.
- Я не представляю себе никого, за кого было бы легче выйти, чем за Грега, так что, если я когда–нибудь решусь на замужество, то, наверно, выйду за него.
- Надеюсь, вы будете очень счастливы, - Роберт встал. - Мне пора. Спасибо. Спасибо за…
- Вы любите печенье?
Он смотрел, как она открыла дверцу духовки, отмотала кусок вощеной бумаги от рулона и оторвала В центре каждого печенья красовалась изюминка. Она положила с полдюжины печений на бумагу.
- Я знаю, - сказала она смущенно, - думаете, что у меня не все дома или что–то в этом роде. Но, наверно, виновато Рождество. Разве нельзя подарить человеку печенье? Что в этом плохого?
- По–моему, это очень мило, - ответил он, и оба рассмеялись.
Роберт осторожно опустил печенье в карман пальто.
- Спасибо вам, - он двинулся к дверям.
- Если вам когда–нибудь снова захочется поговорить, что ж, позвоните и приезжайте. Мне бы хотелось, чтобы вы познакомились с Грегом. Ему не обязательно сообщать, как мы с вами встретились Он, наверно, не поймет. Я скажу ему… ну, например, что меня познакомила с вами Рита.
Роберт покачал головой.
- Спасибо, мисс Тиролф. Я и правда боюсь, что Грег не поймет. И, наверно, лучше мне с ним не встречаться, - он сразу почувствовал, что она приняла его слова как отказ от дальнейшего знакомства. "Ну и пусть", - подумал он.
- Надеюсь вы когда–нибудь позвоните, - просто сказала она идя к дверям. - А у вас нет машины?
- Она на шоссе чуть дальше, - ему снова стало мучительно стыдно. - До свидания.
- До свидания, - девушка зажгла свет на крыльце.
Это позволило разглядеть несколько ярдов дорожки. Потом он зажег свой фонарик. Выйдя на дорогу, он начал насвистывать какую–то песенку, от волнения, от стыда, от безумия - или от всего вместе взятого.
Через полчаса Роберт вернулся домой и закурил сигарету, тут раздался телефонный звонок. Звонила Никки из Нью–Йорка.
- Слушай, где ты был?
Роберт тяжело опустился на стул, ему хотелось, чтобы слова его звучали непринужденно и весело.
- Выходил ненадолго. Прости, пожалуйста А ты что, меня разыскивала?
- Весь вечер. Хочу сообщить новость, которая тебя сильно обрадует. Через месяц ты будешь свободным человеком. А я тут же выйду замуж за Ральфа.
- Прекрасно. Рад что дела двигаются. Адвокат мне ничего не сообщает.
- А зачем ему? Всем распоряжаюсь я, - голос Никки стал несколько раздраженным.
- Ну что ж, спасибо, что сообщила.
- Счет тебе пришлют своевременно. Поровну, ладно?
- Конечно.
- А как у тебя с головой? Совсем уже мозги набекрень?
- Не думаю, - теперь он страшно жалел, что когда–то рассказал Никки о своих "состояниях". Обмолвился как–то невзначай, когда они обсуждали его депрессию. Роберт пожаловался тогда, что эти депрессии очень мучительны, из–за них можно лишиться рассудка или что–то в этом роде. В тот раз Никки ему посочувствовала, велела пойти к психотерапевту, и он пошел. А потом, через несколько дней, она припомнила ему его же слова, заявив, что он - сумасшедший, он ведь сам признался. Конечно, так оно и есть, поэтому она боится находиться с ним в одном доме и, вообще, разве можно любить душевнобольного, а тем более полагаться на него?
- Все еще прячешься в этой своей дыре? - продолжала Никки, и он услышал, как, закуривая, она щелкнула зажигалкой.
- Городок вовсе неплохой. Но я не собираюсь жить тут до конца своих дней.
- Меня не интересуют твои планы.
- Ну, ладно, Никки.
- Встречаешь каких–нибудь интересных девиц?
- Вероника, ты не могла бы сосредоточиться на Ральфе и на своей живописи, а меня оставить в покое?
- Я и оставлю тебя в покое. Можешь не сомневаться. Ты же псих, а мне психи ни к чему. Что же касается моей живописи, то я написала сегодня два с половиной холста. Каково? Это Ральф меня вдохновляет, понимаешь? Не то, что ты, слонялся вокруг, дурак дураком.
- Да, да, понятно.
Никки презрительно рассмеялась. Воспользовавшись тем, что она придумывает, как бы побольнее его уесть, он поспешил опередить ее.
- Еще раз спасибо, Никки. Спасибо, что позвонила и сообщила.
- Пока! - она бросила трубку.
Роберт развязал галстук, прошел в ванную и вымыл лицо. "Почему она вечно злится, - думал он, - так язвит, так стремится сделать больно?" Он устал задавать себе эти вопросы, хотя ему казалось, что не задавать их нельзя. Даже Питер Кэмпбелл - а может, это был Вик Макбейн - спросил его однажды о том же самом, когда Роберт рассказал ему про одну сцену из своих ссор с Никки. Предлог для ссоры был довольно забавный, они разошлись во мнениях насчет цвета обивки на диване, поэтому Роберт и рассказал. Но в самой ссоре ничего забавного не было, ведь Никки грызла его целый день, всю ночь, весь следующий день, всю субботу и воскресенье. Когда Питер Кэмпбелл об этом услышал, он, как сейчас вспомнил Роберт, перестал улыбаться и спросил:
- Но в чем дело? Откуда столько злости?
Себе Роберт мог бы это объяснить разными причинами, например тем, что Никки не нравится угнетенное состояние, которое часто на него находит, его беспричинное уныние, и винить ее за это нельзя. Или тем, что Никки придает громадную важность своим занятиям живописью, и мужчина в ее жизни означает посягательство на ее время, может быть, даже посягательство на господство ("Недаром, - подумал Роберт, - она собралась замуж за Ральфа Юргена, он довольно слабохарактерный. Никки легко подчинит его себе"). А может, дело в том, что у Никки легко уязвимое самолюбие, она очень чувствительна и не выносит критики. В последнее время она начала попрекать Роберта тем, чего он никогда не говорил, а когда он пытался объясниться, заявила, что он потерял рассудок. Все это Роберт мог бы перечислить, но и это не объясняло дикую злобу, которую она к нему испытывала, не давало возможности разобраться в ее поведении до конца. Чего–то Роберт не понимал, не мог ухватить, и сам сомневался, поймет ли когда–нибудь, сможет ли когда–нибудь сказать: "Ну вот, теперь–то я все понимаю, теперь все встало на свои места".
Роберт стоял у окна и разглядывал двухэтажное белое здание на другой стороне улицы, все окна верхнего этажа в нем были заставлены цветами. Иногда какой–то пожилой человек садился возле цветов с газетой, но сегодня кресло пустовало. На крыльце можно было разглядеть трехколесный детский велосипед. Слева на углу помещалась аптека она же закусочная, в ней всегда пахло шоколадным сиропом. Там Роберт раза два покупал зубную пасту и бритвенные лезвия. На другом углу - отсюда этого угла не было видно - находилось довольно мрачное здание Христианского союза молодых людей. А если идти прямо, в двух–трех кварталах отсюда вокзал, там он получил посылку, в которой Никки прислала забытые им вещи. Не то, чтобы он их забыл - большинство из них он оставил специально, он ведь покупал эти вещи для их с Никки дома: дорогие платяные щетки, ваза, большая стеклянная пепельница, статуэтка майя высотой дюймов десять. Он отыскал ее в одной из лавок в Виллидж. Отправляя эти вещи, Никки как бы еще раз заявляла.
"Между нами все кончено. Забирай всю дрянь, которую ты себе накупил".
Да она покончила с ним внезапно, так же внезапно, как меняла псевдонимы, которыми подписывала свои картины. Теперь у нее был уже четвертый или пятый псевдоним - "Амат". А может, это Ральф вдохновил ее на выбор нового имени? "Интересно, - подумал Роберт, - когда Ральфа начнут воспитывать? Когда начнут бесконечные поучения, спровоцированные ссоры, бешеные вспышки, за которыми следуют извинения? Когда Ральфу начнут надоедать пьяницы, спящие в ванной, в гостиной, а может быть, и в его собственной постели?"
Роберт прошел в маленькую кухню и налил себе шотландского виски с водой. Ему понадобилось почти шесть месяцев, пока он понял, что Никки играет, играет удивительно хорошо, и может вызвать у себя настоящие слезы, когда начинает извиняться, когда уверяет, что любит его и по–прежнему верит, что они смогут жить вместе. И каждый раз у Роберта вспыхивала надежда и он говорил:
- Ну, конечно, сможем. Господи, мы же любим друг друга.
И по просьбе Никки возвращался из гостиницы, куда переезжал по ее же требованию, а потом игра продолжалась и снова провоцировались ссоры:
- Убирайся в эту свою вонючую гостиницу! Сегодня я тебя в доме не потерплю! Убирайся ищи себе проститутку, мне наплевать.
И медленно, но верно на горизонте утверждался Ральф Юрген, и чем увереннее становилась Никки насчет Ральфа, тем реже ей хотелось разыгрывать сцены с Робертом.
А ведь начинали Роберт и Никки совсем по–другому: они были по уши влюблены друг в друга, и Никки часто говорила:
- Я буду любить тебя всю жизнь. Ты для меня единственный в целом мире.
И у Роберта были все основания верить, что так оно и есть. От друзей он знал, что им она говорила о нем то же самое. Никки была замужем второй раз, но те, кто знал ее первого мужа, - их правда, было немного, всего двое или трое, потому что Никки, видимо, порвала с прежним кругом - уверяли, что Оррина она никогда не любила. Через два года Роберт и Никки собирались совершить кругосветное путешествие. "Теперь уже через год", - подумал Роберт. Он помнил, как однажды она добралась до самого Бруклина, чтобы отыскать вечную ручку, которая ему нравилась. Может быть, сначала, скажем, около года, Никки действительно любила erо. А потом стали вспыхивать стычки, совсем незначительные, но Никки умела раздуть их в настоящую бурю. Зачем в ящике стола лежат письма от Марион? Так звали девушку, с которой у него был роман четыре года назад. Роберт забыл про эти письма. А Никки нашла их и прочла. Она заподозрила Роберта в том, что время от времени он встречается с Марион в Нью–Йорке (хотя та уже давно вышла замуж) и либо завтракает с ней, либо ужинает, а дома говорит, что задержался на службе. В конце концов Роберт вынес эти письма в холл и выбросил в мусоропровод. А потом пожалел. Какое, собственна право имеет Никки рыться у него в столе? Роберту казалось, что неуверенность Никки в себе - а он считал, что она испытывает такую неуверенность, - объясняется тем, что ее не удовлетворяют ее поиски в живописи. Роберт познакомился с ней как раз в то время, когда она начала понимать, что с помощью одних только роскошных вечеринок, которые она закатывала для критиков и владельцев галерей, ей не пробиться в картинные галереи в центре города. У Никки был скромный доход оставшийся ей от родных, и, прибавив к нему жалованье Роберта, она могла позволить устраивать свои причудливые сборища. Но оказалось, что все владельцы галерей уговаривают ее выставляться на Десятой улице, а там, мол, дело само пойдет. Пришлось Никки смириться Но даже на Десятой улице выставиться было довольно трудна За те два года и шесть или семь месяцев, в течение которых они были женаты, у Никки состоялось, кажется, три выставки совместно с группой, которая обычно там выставлялась. Откликов в газете было немного.
Роберт подошел к шкафу и нащупал в кармане пальто пакет с печеньем. Вот оно, его можно потрогать и даже съесть. Он улыбнулся Все–таки на свете есть хорошие люди, добрые, дружелюбные, может быть, есть такие и среди женатых, они не превращаются в смертельных врагов, даже когда ссорятся. Роберт ругал себя, ведь он так тяжело переживает разрыв с Никки, так мучается от боли, только оттого, что это случилось с ним, что эта боль - его. Все нужно воспринимать в сравнении с остальным. Именно в этом й состоит разница между психически здоровым человеком и человеком неуравновешенным. "Помни об этом", - сказал он себе.
Он откусил кусок печенья и подумал о Рождестве. Нилсон пригласил его на праздники к ним, и Роберт подумал, что, пожалуй, примет приглашение. Накупит побольше игрушек для их маленькой дочки. Все лучше, чем ехать в Чикаго к матери и ее мужу Филу. Такая даль К тому же, если он туда поедет, придется что–то рассказывать о своем разрыве с Никки, хотя бы его мать не из тех, кто задает вопросы. У отчима Роберта две дочери от первого брака, и у них дети, так что в любом случае дом в Чикаго на Рождество пустовать не будет. А приглашение Нилсонов гораздо привлекательнее, чем те два или три, которые он получил от нью–йоркских друзей ведь одновременно они были и друзьями Никки.
4
- Алло! - сказал женский голос - Ну, как вы чувствуете себя? Лучше?
- А кто говорит?
- Это Дженни Тиролф - медленно ответил голос чувствовалось что девушка улыбается - Я подумала, дай–ка позвоню, поздороваюсь и узнаю, как вы. Хорошо ли провели Рождество?
- Очень. Спасибо. Надеюсь, что и вы повеселились.
- Да, конечно. Были мои родители и Грег. Очень по–домашнему.
- Ну что ж, на Рождество так и должно быть А снегом вас тогда не завалило?
- Тогда? Меня сейчас завалило. А вас?
Он засмеялся
- Я в городе. Мне, пожалуй легче.
- Завтра утром меня откопают. Восемь долларов за работу. Это уже третий раз. Ну и зима! Хорошо еще телефонный кабель не повредило, а вот электричества всю ночь не было.
Наступило молчание. Роберт не знал, что сказать У него промелькнула мысль что он не послал ей цветы на Рождество, хотел было, но передумал. Так ничего и не послал.
- Судя по голосу, депрессия у вас прошла - сказала она.
- В общем–то, да.
- Я тут подумала, может, вы как–нибудь приедете пообедать? Как насчет среды?
- Спасибо, но… почему бы мне не пригласить вас? Не хотите ли пообедать со мной в ресторане?
- С удовольствием.
- Здесь поблизости есть два неплохих. Знаете "Золотые цепи" в Кромуэлле?
- "Золотые цепи"?
- Это название гостиницы. И там есть ресторан. Я слышал, очень хороший. Может, встретимся там?
- Идет.
- В семь?
- Отлично, в семь.