Беатриса написала длинное письмо дяде Чарльзу, которое он должен был получить в Марселе. В письме она подробно описала его нового внучатого племянника, ведь в телеграммах так мало можно было сказать, и конечно, Чарльз вряд ли оценит то, что Брет любит лошадей и умеет с ними обращаться. Сам он лошадей терпеть не мог, считая их безгранично тупыми, неуравновешенными и лишенными всякого соображения животными. Чарльз как-то заявил, что любой трехмесячный ребенок, не страдающий врожденными дефектами умственного развития, скорее сообразит, что к чему, чем самый умный чистокровный конь. Чарльз любил кошек и, если его удавалось заманить в конюшню, он тут же отыскивал кошку, брал ее на колени и сидел с ней где-нибудь в сторонке, пока не заканчивался осмотр лошадей. Он и сам был похож на кота: большой, мягкий, с пухлым круглым лицом. У него почти не было морщин, и он лишь слегка щурился, чтобы удержать монокль, который он поочередно вставлял то в один глаз, то в другой в зависимости от того, какая рука у него была свободна. И хотя Чарльз был высок ростом, он так мягко ступал на своих больших ногах, словно ничего не весил.
Чарльз любил родной дом в Англии и родных людей, но говорил, что сам он принадлежит к прошлому, более мужественному веку, когда лошадь была просто средством передвижения и могла переносить большие тяжести, и когда не нужны были жокеи с цыплячьими костями, чтобы никчемные чистокровки могли перепрыгивать через бессмысленные и никому не нужные препятствия.
Голодный кот все равно прыгнет выше и дальше любой лошади, и его к тому же не надо этому специально обучать.
Но внуков своего брата Чарльз обожал до последней цыплячьей косточки. И потому-то Беатриса так подробно писала ему, каким замечательным парнем оказался Патрик.
"Всего за две недели он превратился из незнакомца в своего человека - настолько своего, что мы его просто не замечаем. И дело вовсе не в том, что он сознательно держится в тени. Нет, он совсем не тушуется - он просто чувствует себя дома. Даже наши деревенские соседи уже перестали поглядывать на него с нездоровым интересом и ведут себя с ним так, точно он никогда никуда не уезжал. Он неразговорчив, но у него живой ум и порой он может отпустить прямо-таки уничтожающую реплику. Однако его собеседник не чувствует себя обиженным, потому что сарказм облечен в чрезвычайно мягкую форму. Речь у него правильная с небольшим американским акцентом, то есть он немного растягивает гласные. Но у него это совсем не похоже на то, что иногда делает Саймон. Брет растягивает гласные просто потому, что он привык так говорить, а не для того, чтобы выразить пренебрежение.
Брет покорил нас, но, главное, он покорил Джейн, которая считала, что его возвращение - несправедливость по отношению к Саймону. Несколько дней она избегала Брета, но потом капитулировала. Сандра же с самого начала приняла его с распростертыми объятиями, но Брет реагировал на это довольно прохладно. По-моему, ему не нравилось, что она с такой готовностью переметнулась к нему от Саймона, и сейчас Сандра умерила свои восторги.
Джордж Пек вроде бы вполне его одобряет, но, кажется, не может простить ему многолетнего молчания. Конечно, мне тоже нелегко это простить. Честно говоря, я нахожу это молчание необъяснимым. Видимо, надо попытаться понять, как велико было смятение, которое выгнало его из дома.
Саймон ведет себя безукоризненно. Он воспринял случившееся с поразительным мужеством и благородством. Но мне кажется, что в глубине души он очень несчастлив и не узнает в оттеснившем его на второе место Патрике брата, которого он так любил. Своим молчанием Патрик навредил больше всего Саймону. Остается думать, что он вообще не собирался к нам возвращаться. Я пыталась его расспрашивать, но мне не удалось вызвать его на откровенность. Он ребенком был склонен к замкнутости, а сейчас стал еще более сдержанным. Может быть, он будет более откровенным с тобой.
Мы тут готовимся к выставке в Бьюресе. Могу тебя порадовать - она состоится за три дня до прибытия твоего парохода. Мы надеемся не ударить в грязь лицом на соревнованиях. У нас есть три новые, очень приличные лошади. Посмотрим, как они себя покажут. Лачету реклама не повредит. Патрик отказался выступать на соревнованиях, предоставив пожинать лавры Саймону и Элеоноре - да, собственно, они им по праву и принадлежат. Этот жест, на мой взгляд наиболее полно выражает суть Патрика".
ГЛАВА 23
Поскольку на скачках на Тимбере собирался выступать Саймон, Брет предоставил ему тренировать жеребца, а сам занялся другими лошадьми. Но бывали дни - и в последнее время это происходило все чаще - когда Саймона весь день не было дома и кому-то надо было проезживать Тимбера. Сам себе в том не признаваясь, Брет радовался каждой такой возможности. Ему нравились почти все лошади в конюшне, хотя некоторых он и презирал, но с особой симпатией относился к впечатлительному Шеврону, доброй благоразумной Скапе и старому Бастеру, который утратил иллюзии молодости, сохранив добрый нрав. Но Тимбер стоял особняком. Единоборство с коварной лошадью приносило Брету огромное удовольствие. Тимбер задавал загадки и Тимбер рождал в нем восторг победы.
Брет был твердо намерен отучить Тимбера от его повадки сбрасывать седока с седла, но пока ничего не предпринимал. Нельзя было подорвать в лошади уверенность в себе перед соревнованиями в Бьюресе. Придет день - Брет уж об этом позаботится - когда Тимбер получит жестокий урок. А пока что пусть Саймон выступает на лошади, исполненной высокомерной самоуверенности. Поэтому Брет обращался с Тимбером весьма мягко, но исподволь присматривал место, где Тимбера, когда придет время, можно будет вылечить от его преступных замашек. У буков на холме не было достаточно низко нависших ветвей, да к тому же на вершине холма не удастся развить нужную скорость. Брет искал открытое место и отдельно растущие деревья с низко нависшими ветвями, которые прельстили бы Тимбера возможностью расправиться с седоком. Тут-то Брет его и проучит. Брет вспомнил, что Тимбер совершил свое самое гнусное деяние в Лерридж-парке: надо поискать похожее место в Клер-парке и его окрестностях.
- А что, директор школы разрешает нам ездить верхом в парке? - спросил он Элеонору, когда до выставки в Бьюресе еще оставалось семь дней.
- Он не возражает против этого, только просит не заезжать на спортивные площадки. Собственно говоря, они не устраивают спортивных игр; по их мнению, всякое организованное предприятие вредно для детской психики, если только его не организовали русские у себя в России. Но в целях рекламы они поддерживают спортивные площадки в порядке.
В следующий раз Брет направил Тимбера на противоположный склон долины и проскакал с ним легким галопом по мягкой ухоженной траве Клер-парка, зорко следя за тем, чтобы не оказаться около деревьев. Потом он шагом проехал мимо некоторых из них, прикидывая высоту нижних ветвей. Тимбер воспринял этот маневр с недоумением и одновременно жадным интересом. Казалось, можно было проследовать ход его мыслей: "Что это значит? Зачем человек разглядывает большие деревья?" Наделенный, как все лошади, выдающейся памятью, Тимбер отлично помнил, какие восхитительные возможности таят в себе большие деревья, но, будучи всего только лошадью, не мог понять, с чего вдруг седок проявляет к ним интерес.
Изящно выступая, Тимбер послушно подходил к каждой группе деревьев, пока они не приблизились к большому дубу, представлявшему собой гордость Клер-парка. Оказавшись в тени его широко раскинувшейся кроны, Тимбер вдруг уперся в землю передними ногами и испуганно фыркнул. "Странно, - подумал Брет. - Что помнит конь об этом дереве? Что его в нем пугает?" Брет поглядел на сторожко стоявшие уши лошади. А может быть, он ничего не помнит? Может быть, он увидел что-нибудь в траве?
- Вы всегда так подкрадываетесь к девушкам? - Раздался голос, и из травы приподнялась Шейла Парслоу. Опершись на локоть, она оглядела лошадь и всадника. Брет был удивлен, застав ее одну. - Вы ездите только на этой черной бестии?
- Да нет, - ответил Брет. - На других лошадях тоже.
- Вы случайно не меня искали в парке?
Брет ответил, что он искал место, где можно было бы отучить Тимбера от вредных замашек.
- А какие у него вредные замашки?
- Он имеет обыкновение нырять под низко нависшие ветви деревьев и сбрасывать таким образом седока с седла.
Мисс Парслоу села повыше и с интересом посмотрела на лошадь.
- Да! А я и не думала, что бывают такие сообразительные животные. А как вы собираетесь его от этого отучить?
- Я хочу сделать так, чтобы ему неповадно было нырять под низкие ветки.
- То есть вы его побьете, если он попытается это сделать?
- Нет-нет. Это нисколько не поможет.
- Отхлещете после?
- Нет. У него может не возникнуть никакой связи между трепкой и деревом. - Брет провел хлыстом по холке Тимбера, и тот пригнул голову.
- Вы не представляете, какие странные ассоциации возникают у лошадей.
- Очень может быть. Ну и как же вы собираетесь его проучить?
- Я позволю ему промчаться во весь опор мимо какого-нибудь соблазнительного дерева, а когда конь под него свернет, изо всех сил хлестну его по животу - так, чтобы он это запомнил на всю жизнь.
- Ой, так нельзя! Ему же будет больно. Бедняжка Тимбер!
- Больно будет мне, если я не успею вовремя соскользнуть с седла, - сухо сказал Брет.
- И вы думаете, это его образумит?
- Надеюсь. Когда он в следующий раз увидит подходящее дерево, он вспомнит, как ему было больно.
- Но он вас возненавидит.
Брет улыбнулся.
- Скорее всего он не поймет, что это моих рук дело. Вряд ли он даже свяжет эту боль с хлыстом. Лошади не умеют думать логически, как люди.
- И что же он подумает? Кто причинил ему эту боль?
- Скорей всего он подумает, что это сделало дерево.
- Я всегда считала, что лошади - очень глупые животные.
Тут Брет сообразил, что он давно не видел Шейлу на верховых прогулках, которые организовывала Элеонора. Да и вообще он за последнее время ни разу не встречал девушку в конюшне.
- Ну и как продвигаются уроки верховой езды? - спросил он.
- Никак. Я их бросила.
- Совсем?
- Ага.
- Но у вас же начало получаться! Элеонора говорила, что у вас дело пошло на лад.
- Да не очень-то пошло. - Шейла принялась жевать травинку, с усмешкой глядя на Брета. - Кроме того, мне нет больше нужды околачиваться на конюшне. Если мне надо повидать Саймона, я знаю, где его найти.
- Где же? - спросил Брет, не в силах превозмочь любопытства.
- В баре на втором этаже "Ангела".
- В Вестовере? Разве вам разрешают ездить в Вестовер, когда вам вздумается?
- Я езжу в Вестовер к зубному врачу. - Шейла хихикнула. - То есть, ездила. Конечно, в первый раз директор сам записал меня на прием. А потом я просто стала ему говорить, когда доктор велел мне прийти в следующий раз. У меня тридцать зубов, и пока он их все вылечит, тут и каникулы начнутся. - Она засмеялась. Зубы у нее были на редкость белые и здоровые. - А тут я жду автобуса в Вестовер. Можно было поехать на предыдущем, но на этом очень симпатичный кондуктор. Уже приглашал меня в кино. Если бы Саймон по-прежнему притворялся, что не замечает моего существования, может быть, я и занялась бы этим кондуктором - видели бы вы, какие у него ресницы! - но раз уж Саймон перестал заноситься, пожалуй, кондуктору ничего не перепадет. - Она жевала травинку, вызывающе глядя на Брета. - С Саймоном у нас теперь дружба.
- Да?
- А вы случайно не соблазнили дочку Гейтса, как я вам советовала?
- Нет.
- Странно. Он явно ее сторонится. Да и к вам не очень-то расположен. Вот я и подумала, что вы отбили у него Пегги. Но, наверно, дело в том, что вы отбили у него Лачет.
- Вы так опоздаете на автобус.
- Вы тоже умеете поставить человека на место, только по-другому, чем Саймон.
- Я просто хотел сказать, что автобус уже показался около кузницы. Еще три-четыре минуты - и он будет у ворот Клер-парка.
- Что?! - взвизгнула Шейла и так стремительно вскочила на ноги, что Тимбер шарахнулся в сторону. - Господи! Как же я так? Ой-ой-ой!
Подвывая от отчаяния, она помчалась к воротам парка. Брет смотрел, как большой зеленый автобус проехал мимо Лачета и замедлил ход у ворот Клер-парка. Кажется, она на него все-таки успеет, и ее день не пройдет зря. Она найдет Саймона в "Ангеле". В баре на втором этаже.
Оказывается, Саймон проводит дни в кабачке в Вестовере. Тут нечему радоваться, но нечему и удивляться. Чему Брет удивлялся, так это внезапной "дружбе" между Саймоном и Шейлой Парслоу. Раньше Саймон считал Шейлу низкоорганизованной формой материи. Каждый раз, когда о ней заходила речь, он бросал какую-нибудь уничтожающую реплику, а в ее присутствии делал вид - как она справедливо отметила - что не замечает ее существования. Что же заставило Саймона не только терпеть ее общество, но даже вести с ней "дружбу"? Девчонка явно говорила правду. Ее слова подтверждала ее самодовольная мина. И, в конце концов, если бы Саймон хотел от нее избавиться, ему достаточно было бы сменить питейный дом. Пивных в Вестовере хватало, причем в большинство из них женщинам - и тем более девушкам - не было доступа. Однако Саймон околачивался в "Ангеле", где собиралось дамское общество.
Брет попытался представить себе, о чем Саймон разговаривает с Шейлой, но это ему не удалось.
Что же случилось с Саймоном, который очень разборчив в своих знакомствах? Почему он вдруг стал терпеть общество Шейлы? И проводить с ней по нескольку часов подряд?
Может быть, он пытается таким образом отомстить семье за крушение своих надежд? Дескать, вам я не нужен, ну и пусть, чем мне Шейла Парслоу не подружка? Как говорят обиженные дети: "Вот умру, тогда пожалеете!" В Саймоне много ребяческого.
Кроме того, судя по всему, в Саймоне сильна и практическая жилка. Шейла Парслоу - богатая наследница, а Саймон нуждается в деньгах. Но все же Брету не верилось, чтобы Саймон мог продаться за деньги и связать жизнь с безмозглой потаскушкой.
Брет пустил Тимбера шагом и всю дорогу домой размышлял над странностями характера Саймона, но, как всегда, не смог прийти к какому-нибудь выводу.
Брет сдал Тимбера на руки Артуру, приказав ему хорошенько растереть лошадь, и пошел с Элеонорой посмотреть на жеребенка, только что родившегося у Регины.
- Ну не молодец ли старуха! - воскликнула Элеонора, глядя на новорожденного, который, шатаясь, переступал на тонких длинных ножках. - Еще один чудный жеребенок! То-то у мамаши такой самодовольный вид. Вот уж лет двадцать на ее жеребят приходят полюбоваться будущие покупатели. По-моему, она для того их и рожает, чтобы ею каждый год заново восхищались. Сами-то жеребята ей совсем ни к чему.
- По-моему, он ничем не лучше жеребенка Хани, - сказал Брет, без особенного восторга разглядывая новорожденного.
- Далась тебе эта Хани!
- Подожди, еще увидишь, какое чудо она принесет от нового жеребца. Это будет не жеребенок, а событие.
- Ты просто до неприличия влюблен в Хани.
- Ты повторяешь слова Беатрисы.
- А ты откуда знаешь?
- Я сам слышал, как она это сказала.
Они посмеялись. Потом Элеонора проговорила:
- Как хорошо, что ты живешь с нами, Брет.
Естественней было бы сказать: "Как хорошо, что ты вернулся, Патрик", - подумал Брет. Но Элеонора, видимо, не заметила, как странно она выразилась.
- А этот доктор поедет в Бьюрес? - спросил Брет.
- Вряд ли. Он слишком занят. А почему ты о нем вспомнил?
Этого Брет и сам не знал.
Они так долго ходили по выгонам, что опоздали к чаю. Джейн старательно и точно играла на рояле вальс Шопена и с нескрываемым облегчением прекратила свои музыкальные занятия, когда Брет и Элеонора вошли в столовую.
- Как ты думаешь, Элеонора, двадцать пять минут сойдут за полчаса? - спросила она. - Даже двадцать пять минут с половиной.
- Сойдут, сойдут, дай только нам спокойно поесть.
Джейн слезла со стула, сняла очки, которые придавали ей сходство с совой, и мгновенно исчезла в дверях.
- Сандра больше заботится о "выразительности", а фальшивые ноты ее не волнуют, а для Джейн главное - точность. Уж не знаю, что бы сказал Шопен: кто из них хуже, - сказала Элеонора, намазывая толстый слой масла на толстый кусок хлеба, похоже, она сильно проголодалась.
Брет с удовольствием смотрел, как изящно и неспешно она разливает чай. Рано или поздно этой жизни придет конец: либо Саймон осуществит свой план разоблачения, либо он сам выдаст себя неосторожным словом, - и тогда больше не будет Элеоноры.
Этого он, кажется, боялся чуть ли не больше всего.
Они ели молча, как близкие люди, которым не надо поддерживать разговор, время от времени высказывая какое-нибудь пришедшее в голову соображение.
- Ты узнал у Беатрисы, в чем ты будешь выступать на скачках? - спросила Элеонора.
Брет ответил, что забыл.
- Давай сходим в сбруйную, посмотрим, в каком состоянии экипировка.
И они пошли обратно на конюшню. В сбруйной никого не было: Грегг ушел домой ужинать. Но Элеонора знала, где он прячет ключи.
- Свитер совсем истрепался, - сказала она, разложив свитер и бриджи на столе. - Экипировку вообще-то шили для папы, а потом ее немного ушили для Саймона - он тогда был тоньше, чем сейчас. А когда он вырос и раздался, опять пришлось ее расставлять. Да, свитер и бриджи совсем износились. Может быть, теперь мы сможем…
Элеонора оборвала себя на полуслове.
- Конечно, надо сшить новую.
- По-моему, лиловый с желтым - очень хорошее сочетание цветов, но когда краски линяют, то делаются совсем безобразными. Саймон зимой синеет от холода, и он уверяет, что наши цвета задуманы в тон его физиономии.
Они рылись в сундуке, доставая оттуда один за другим сувениры прежних соревнований. Потом обошли сбруйную, разглядывая приколотые к стене розетки, под каждой из которых была бумажка, сообщающая, где эта розетка была завоевана. Наконец Элеонора закрыла сундук и сказала:
- Пора идти ужинать.
Она заперла сундук и повесила ключ на гвоздик.
- Свитер и бриджи возьмем с собой. По-моему, они тебе будут как раз впору - вы с Саймоном примерно одного сложения. Надо только их погладить.
Элеонора взяла экипировку и они вместе вышли из сбруйной. На пороге они столкнулись с Саймоном.
- А, ты вернулся, Саймон, - сказала Элеонора и осеклась, увидев лицо брата.
- Кто ездил на Тимбере? - задыхаясь от ярости, спросил Саймон.
- Я, - ответил Брет.
- Тимбер - моя лошадь. Кто тебе дал право хватать его?
- Надо же было кому-то его проездить, - спокойно ответил Брет.
- Никто, кроме меня, не смеет проезжать Тимбера. Никто, ясно? Раз я буду на нем выступать, то я и решаю, когда его надо проездить, и я делаю это сам.
- Послушай, Саймон, что за вздор ты несешь? - вмешалась Элеонора. - Во всяком случае…
- Заткнись! - злобно прошипел Саймон.
- Нет, не заткнусь! Все эти лошади принадлежат Брету, и решать, кому, когда и что с ними делать - это его право.
- Я сказал, заткнись! Я не допущу, чтобы какое-то неотесанное бревно из американского захолустья портило чистокровную лошадь!
- Саймон, опомнись!
- Явился Бог знает откуда и лезет командовать в конюшне, словно прожил здесь всю жизнь!