Он был мягкий человек и не мог отказать в такой, в общем-то, разумной просьбе. И она оставляет ему лазейку на случай, если дело окажется чересчур заковыристым. По правде говоря, ему не так уж и хотелось "сплавить" ее Карли. Конечно, ее возражение насчет полосатых костюмов большого веса не имеет, но все-таки можно ее понять. Если ты совершил что-то неблаговидное и хочешь избежать последствий, тогда Карли для тебя - дар судьбы, но если ты попал в непонятную тебе передрягу безо всякой вины, не имеет смысла искать помощи у нагловатого и пронырливого Карли.
И все же, положив трубку, Роберт пожалел, что он не наделен внешностью Кальвина или Калибана, тогда незнакомые дамы, попав в трудное положение, не бросались бы к нему за помощью.
- Как это понимать - "похищение", - размышлял Роберт по дороге в гараж на Син Лейн, где он держал свою машину. - Кажется, в английских законах даже нет такой статьи. И кого могла похитить Марион Шарп? Ребенка? Ребенка, которого ждет большое наследство? Хотя мать с дочерью и жили в большом доме, у него создалось впечатление, что они весьма стеснены в деньгах. Или они решили, что с каким-то ребенком жестоко обращаются родители? Это вполне вероятно. У старухи лицо фанатички, да и сама Марион Шарп, казалось, бестрепетно взошла бы на костер, если бы сожжение заживо не вышло из моды. Да, скорее всего, они совершили какое-нибудь неразумное действие из филантропических соображений. Как это сформулировано у "Гарриса и Уишера"? Незаконное удержание с целью лишить законных прав родителя или опекуна? Роберт не мог вспомнить, как это квалифицируется в кодексе, - как уголовное преступление, за которое наказывают тюремным заключением, или просто проступок.
Обвинение в "похищении и задержании против воли жертвы" в последний раз осквернило досье фирмы в декабре 1798 года, когда владелец поместья Лессоу после обильных возлияний отлично выдержанным кларетом перекинул через седло мисс Греттон и умыкнул ее прямо с бала в отчем доме. Но в его намерениях ни у кого сомнений не было.
Ну что ж, внезапное вторжение Скотланд Ярда, наверняка, заставит похитительниц одуматься. "Но почему Скотланд Ярд? - недоуменно подумал Роберт. - Неужели они похитили ребенка из такой высокопоставленной семьи, что делом занялось Главное управление полиции?"
В Син Лейн Роберт, как всегда, оказался втянутым в военные действия, но сумел уклониться от роли арбитра. (Этимологически слово "син", если читателя это интересует, является просто искажением слова "сенд", но жители Милфорда придерживались своей собственной точки зрения на происхождение этого названия: до того, как на окраине городка построили муниципальные дома, эта дорожка вела в лес, где любили прогуливаться по ночам влюбленные пары). А теперь по обе стороны узенькой улочки, прямо напротив друг друга, стояли два враждебные учреждения - школа верховой езды и новенький гараж с заправочными колонками и авторемонтной мастерской. Машины своим шумом пугали лошадей (так, по крайней мере, утверждали владельцы школы), а воза с сеном, соломой и кормами сплошь и рядом загораживали проезд для машин (как утверждали владельцы гаража). Кроме того, один из владельцев гаража, Билл Броу, ранее служил в отряде электромеханического обслуживания, а другой, Стэнли Питерс, - в королевской службе связи; и хозяин школы верховой езды, старый Мэтт Эллис, служивший в свое время в королевской конной гвардии, считал их представителями поколения, которое уничтожило кавалерию, и позором нашей цивилизации.
Зимой, когда Роберт ездил на псовую охоту, он выслушивал монологи бывшего драгуна, в остальное время года, пока он дожидался, когда его машину вымоют, заправят или просто выведут из гаража, ему изливала свое негодование королевская служба связи. Сегодня служба связи потребовала у Роберта разъяснения, в чем разница между клеветой и оговором, и что такое диффамация. Можно ли квалифицировать как диффамацию утверждение, что "человек, который без конца возится с консервными банками, не может отличить ореха от желудя?"
- Не знаю, Стэн. Надо подумать, - торопливо ответил Роберт и выжал сцепление. Ему пришлось подождать, пока в ворота школы зайдут вернувшиеся с прогулки три усталые лошади, на которых сидели инструктор и двое толстых детей. ("Вот-вот, о чем я все время и говорю", - пробурчал у него за спиной Стэнли). Затем он выехал на главную улицу.
Ближе к ее южному концу магазины уступили место жилым домам, выходившим фасадами прямо на тротуар, потом пошли особняки с портиками и подъездными двориками, дальше - скрытые за деревьями виллы, а затем город вдруг кончился, и взору Роберта открылись просторы типично английской сельской местности.
По обе стороны дороги, сколько хватало глаз, простирались поля, разделенные живой изгородью на квадраты. Лишь изредка виднелся дом фермера. Земля отличалась плодородием, но было здесь безлюдно Можно было проехать много миль и не встретить ни души. Со времен войны Алой и Белой розы здесь ничто не изменилось - все те же квадраты полей и все то же небо. Только телеграфные столбы показывали, что на дворе двадцатый век.
Вдали за горизонтом лежал Ларборо, город, где находились велосипедная фабрика, оружейный заводик, мастерские по производству гвоздей с широкими шляпками и фабрика фирмы Коуэн, изготовлявшая знаменитый клюквенный соус, а также добрый миллион набитых в кирпичные коробки жителей. Время от времени их охватывало атавистическое стремление к природе, и они устремлялись за город на травку. Но в окрестностях Милфорда не было ничего привлекательного для людей, которым нужна не только травка, но и красивые пейзажи и кафе: когда жители Ларборо выезжали на природу, они ехали на запад, где были горы и море, а широкие просторы к северу и востоку от Ларборо оставались такими безлюдными и незамусоренными. Это были "скучные" места, и сама их невыразительность спасала их от цивилизации.
В двух милях от Милфорда по дороге стоял дом под названием Франчес. Он торчал посреди открытого пространства, как телефонная будка. В последние дни Регентства кто-то купил участок земли, известный под названием Франчес, построил посредине его приземистый белый дом и обнес его высокой кирпичной стеной с чугунными воротами спереди. Этот дом стоял сам по себе, вокруг не было сельскохозяйственных построек, не было даже калитки сбоку в стене, выводящей в поле. Конюшня, по обычаю того времени, находилась позади дома, но внутри двора. Дом, казалось, был заброшен сюда волей случая, как детская игрушка, валяющаяся у обочины дороги. В доме много лет жил какой-то старик, видимо, один и тот же, но, поскольку обитатели Франчеса всегда ездили за покупками в Хэм Грин, деревню, стоявшую по направлению к Ларборо, их никогда не видели в Милфорде. А затем в доме поселились Марион Шарп и ее мать и стали по утрам приезжать за покупками в Милфорд. Все решили, что старик оставил им Франчес в наследство.
"Сколько они здесь уже живут? - подумал Роберт. - Три года, четыре? Они не завели в Милфорде друзей, но это ничего не значит. Старая миссис Уорпен, надеясь, что климат средней Англии будет более благотворен для ее ревматизма, чем морской, купила первую виллу, построенную в тени вязов в конце главной улицы, ни много ни мало двадцать пять лет тому назад. О ней все еще говорили: "Та леди, что переехала из Веймута, между прочим, на самом деле переехала из Суэнеджа".
Да, дочь с матерью не искали знакомств. Им, казалось, вполне хватало друг друга. Раза два Роберт видел, как Марион играет в гольф с доктором Бортуиком. Она играла в мужской манере, и у нее было резкое движение кисти, как у профессионала.
Это все, что знал о ней Роберт.
Подъехав к высоким чугунным воротам Франчеса, Роберт увидел там еще две машины. Одна из них была столь незаметной, чистой и скромной, что несомненно принадлежала полиции. "Где еще в целом свете, - подумал Роберт, выходя из машины, - полицейские так стараются не бросаться в глаза и вести себя благопристойно?"
Вторая машина принадлежала начальнику местной полиции Хэллему, который так хорошо играл в гольф.
В ближайшей к Роберту машине сидели три человека - шофер, пожилая женщина и очень молоденькая девушка, почти ребенок. Шофер поглядел на Роберта спокойным, как будто рассеянным, но все замечающим взглядом полицейского, и отвел глаза. Лица двух женщин на заднем сиденье Роберт не разглядел.
Высокие чугунные ворота были закрыты - Роберт не помнил, чтобы когда-нибудь видел их распахнутыми - и он с любопытством толкнул одну из створок. Чугунное кружево ворот было обито изнутри листовым железом каким-то викторианским владельцем, не желавшим, чтобы его дом открывался посторонним взглядам. Через высокую кирпичную стену, окружавшую дом, виднелись лишь крыша и каминные трубы, так что Роберт сейчас увидел дом впервые.
Первым его чувством было разочарование. Дело здесь даже не в том, что дом давно не ремонтировался и пришел в упадок, хотя это сразу бросалось в глаза, а в том, что это было на редкость некрасивое строение. Или его построили слишком поздно, когда изящный стиль эпохи Регентства уже исчерпал себя, или его просто строил бездарный архитектор, у которого не было чувства пропорции. Он использовал приемы своей эпохи, но они ему явно были чужды. И все в доме было как-то не так: окна слишком маленькие, а простенки слишком большие, входная дверь слишком широкая, а ступени, ведущие к ней, - слишком высокие. В результате дом, вместо того, чтобы подобно другим постройкам того периода, излучать довольство, хмуро таращился каким-то враждебно-вопросительным взглядом. Роберт прошел через двор к негостеприимной двери, подумав, что дом напоминает ему сторожевого пса, который проснулся, услышав шаги постороннего человека, поднялся на передние лапы и размышляет, броситься ему на него или просто залаять. У дома было точно такое же выражение: а что ты тут, собственно говоря, делаешь? Роберт не успел нажать кнопку звонка, как дверь отворили, - и не горничная, а сама Марион Шарп.
- Я увидела вас в окно, - сказала она, протягивая ему руку. - Мама прилегла после обеда, и я боялась, ваш звонок ее разбудит. Надеюсь, нам удастся покончить с этим делом до ее пробуждения. Тогда она об этом и не узнает. Большое вам спасибо, что приехали.
Роберт произнес в ответ какую-то незначащую фразу, заметив, что у Марион вовсе не карие цыганские глаза, как он предполагал, а зеленовато-серые. Они вошли в прихожую. На полу лежал коврик.
- Полиция, - сказала она и открыла дверь в гостиную. Роберт предпочел бы сначала поговорить с ней наедине и разобраться в обстановке, но теперь было уже поздно. Видимо, так она и задумала.
Начальник полиции Хэллем со смущенным видом сидел на стуле, а у окна непринужденно откинулся в великолепном хэплуайтском кресле сам Скотланд Ярд в лице высокого довольно молодого человека в хорошо пошитом костюме.
Хэллем и Роберт обменялись кивками.
- Значит, вы знакомы с инспектором Хэллемом. - сказала Марион. - А это следователь Грант из Главного управления.
Роберт отметил, что она сказала не "Скотланд Ярд", а "Главное управление". Что это значит? Или ей уже приходилось иметь дело с полицией, или ей просто не хотелось произносить сенсационное слово "Скотланд Ярд".
Грант пожал Роберту руку и сказал:
- Я очень рад, что вы приехали, мистер Блэр. И не только за мисс Шарп, но и за себя.
- За себя?
- Я просто не мог приступить к делу, пока у мисс Шарп нет какого-то помощника, если не адвоката, то хотя бы друга. Но то, что вы - адвокат, сильно упрощает дело.
- Так-так. А в чем вы ее обвиняете?
- Пока мы ее ни в чем не обвиняем… - начал Грант, но Марион перебила его:
- Меня обвиняют в том, что я похитила девочку, насильно держала ее в доме и подвергала побоям.
- Побоям? - изумленно спросил Роберт.
- Да, - ответила она как будто бы даже наслаждаясь чудовищностью приписываемых ей деяний. - Плеткой.
- Девочки, что…?
- Да, той, что сидит в машине у ворот.
- Может, нам стоит выслушать все по порядку, - сказал Роберт, пытаясь вернуться в мир нормальных понятий.
- Разрешите, я объясню, как обстоит дело, - спокойно сказал Грант.
- Да, пожалуйста, - подхватила мисс Шарп. - В конце концов это ваша история.
"Интересно, уловил ли Грант иронию, - подумал Роберт. - Однако какое завидное самообладание - посмеиваться над сидящим у нее в гостиной представителем Скотланд Ярда. По телефону она говорила совсем не так: у нее в голосе был испуг, почти отчаяние. Может быть, она успокоилась, получив себе союзника, а может быть, просто овладела собой".
- Перед самой Пасхой, - начал Грант, словно Цитируя полицейский протокол, - девушка по имени Элизабет Кейн, которая живет с опекунами на окраине Эйлсбери, приехала на несколько дней погостить в Ларборо. Она приехала на автобусе, потому что рейс Лондон - Ларборо проходит через Эйлсбери и также через Мейнсхилл, район Ларборо, где живет ее тетка. Сойдя с автобуса в Мейнсхилле, она через три минуты оказалась у тетки, а если бы она поехала поездом, ей пришлось бы около вокзала Ларборо опять садиться на автобус до Мейнсхилла. Через неделю ее опекуны мистер и миссис Винн получили от нее открытку, в которой сообщалось, что ей у тетки очень хорошо, и она решила пожить у нее подольше. Они решили, что она останется у тетки до конца каникул - то есть еще на три недели. Когда она не приехала к открытию занятий в школе, они сначала решили, что она просто решила прогулять несколько дней, и написали тетке, чтобы она немедленно отправила ее домой. Тетка же, вместо того чтобы позвонить им по телефону или дать телеграмму, послала им письмо, в котором сообщала, что племянница уехала в Эйлсбери две недели тому назад. Еще неделя ушла на обмен письмами, и когда ее опекуны, наконец, обратились в полицию, о девочке не было ни слуху ни духу уже три недели. Полиция занялась этим делом, но тут девочка вернулась домой. Это произошло поздно вечером, на ней были только платье и туфли, и она была в полном изнеможении.
- Сколько ей лет? - спросил Роберт.
- Пятнадцать, почти шестнадцать, - Грант помедлил, ожидая не будет ли у Роберта еще вопросов, затем продолжал (Роберт, как юрист, не мог не восхититься его манерой изложения: под стать скромно стоящей у подъезда машине, - подумал он). - Она сказала, что ее похитили в автомобиле, но больше от нее в первые день-два ничего узнать не удалось. Она впала в полузабытье. Они постепенно услышали всю историю, когда через двое суток она пришла в себя.
- Кто это "они"?
- Ее опекуны. Полиция сама хотела ее допросить, но при одном упоминании полиции она впадала в истерику, так что нам ее показания попали как бы из вторых рук. Она рассказала, что, когда ждала автобус на остановке в Мейнсхилле, около нее остановилась машина, где сидели две женщины. Женщина помоложе, которая была за рулем, спросила, не автобуса ли она ждет и не надо ли ее подвезти.
- Девочка была на остановке одна?
- Да.
- Почему ее никто не провожал?
- Ее дядя был на работе, а тетка ушла на крестины, - Грант опять помолчал, давая Роберту возможность задавать вопросы. - Девочка ответила, что ждет лондонский автобус, а женщина сказала, что тот уже прошел.
Поскольку она почти не оставила себе запаса времени, и ее часы шли не очень точно, девочка ей поверила. У нее самой возникли подозрения, что автобус уже прошел. Она не знала, что делать, - было уже четыре часа, темнело, и начинал идти дождь. Женщины предложили подвезти ее до места, названия которого она не запомнила, где через полчаса она сможет сесть на другой автобус, идущий в Лондон. Она с благодарностью приняла их предложение и села на заднее сиденье рядом с пожилой женщиной.
Роберт живо представил себе миссис Шарп на заднем сиденье автомобиля: прямая спина, грозный взгляд. Он взглянул на Марион Шарп, но лицо ее было спокойно: она слушала эту историю уже во второй раз.
- Дождь заливал окна машины, и девочка рассказывала пожилой женщине о себе, особенно не вглядывалась, куда они едут.
В какую-то минуту ей показалось, что прошло довольно много времени, и она внимательнее посмотрела в окно. Она сказала, что они, наверное, ради нее делают такой крюк и что это очень любезно с их стороны, но тут женщина помоложе, которая до этого момента молчала, сказала, что им как раз по дороге, и у нее еще будет время зайти к ним в дом и выпить чаю, а потом они отвезут ее на остановку. Девочка стала отказываться, но женщина помоложе сказала: какой смысл мокнуть под дождем, когда можно провести время в тепле и выпить чаю? Это убедило девочку, и она согласилась. Вскоре машина остановилась, женщина помоложе вышла, открыла какие-то ворота, и затем машина подъехала к дому, который она в темноте не разглядела.
Ее привели в большую кухню…
- Кухню? - переспросил Роберт.
- Да, кухню. Пожилая женщина поставила на огонь кофейник, а та, что помоложе, приготовила бутерброды. Они поели, выпили кофе, и тут женщина помоложе сказала девочке, что у них сейчас нет служанки, и спросила, не согласится ли она поработать у них. Девочка отказалась. Они начали ее уговаривать, но она стояла на своем - ей такая работа ни к чему. Потом у нее в глазах все стало как-то расплываться, и когда женщины предложили ей хотя бы подняться наверх посмотреть, какая у нее была бы хорошенькая комнатка, если бы она согласилась остаться, она пошла вслед за ними по лестнице, плохо понимая, что делает. Она помнит, что сначала на лестнице была дорожка, а после второго этажа ступени были "жесткие" - и больше она уже ничего не помнит. Утром она проснулась на раскладушке в чердачной каморке, где почти не было никакой мебели. На ней была только рубашка, и никаких следов всей прочей одежды. Дверь оказалась заперта, а маленькое круглое окошко не открывалось. Да и…
- Круглое окошко? - с неприятным чувством спросил Роберт.
Ему ответила Марион:
- Да, круглое окошко под крышей.
Подходя к дверям дома несколько минут тому назад, Роберт подумал, как неудачно расположено круглое чердачное окошко, и сейчас не нашелся, что сказать. Грант опять помолчал, затем продолжал: