- Давайте отнесем мебель подальше, - предложил Стэнли. - Здесь ей не место: она может загореться от искр, или этим мерзавцам взбредет в голову на нее взгромоздиться. "Мерзавцы" - относилось к пожарным, которые трудились в поте лица.
И Роберт начал перетаскивать мебель, с горечью узнавая отдельные вещи, которые успели стать для него родными: кресло, для которого, по мнению миссис Шарп, инспектор Грант слишком тяжел; стол вишневого дерева, за которым они обедали, когда приезжал Кевин; столик из прихожей, на который всего несколько часов назад миссис Шарп "брякнула" свою дорожную сумку… Шум и треск пламени, крики пожарных, причудливая игра лунного света, включенных фар и отблесков пламени, нелепо торчащая посреди газона мебель - все это привело Роберта в состояние, похожее на то, когда отходишь от наркоза.
И вдруг одновременно случились две вещи: с грохотом обвалился второй этаж, и в яркой вспышке пламени, высветившей все вокруг, Роберт увидел двух парней, чьи лица светились нескрываемым злорадством. Он сразу понял, что Стэнли их тоже заметил. Роберт увидел, как кулак Стэнли с треском, который даже не смог заглушить гул пожара, ударил одного из них в челюсть, и злорадная физиономия скрылась в темной, мягкой траве.
Роберт ни с кем не дрался с тех пор, как еще в колледже забросил бокс, и драться ни с кем не собирался. Но его левая рука сама сделала все, что нужно, - и еще одна ухмыляющаяся физиономия скрылась во тьме.
- Отличная работа, - заметил Стэнли, облизывая разбитые в кровь суставы. - Смотрите!
В этот момент крыша сморщилась, как лицо ребенка, когда он собирается заплакать, или как горящая пленка. Печально известное маленькое круглое окно наклонилось вперед, а потом медленно провалилось вовнутрь. Из него вырвался язык пламени и тут же исчез. И тут рухнула вся колыхающаяся крыша, увлекая за собой оба этажа, чтобы догорать всем вместе. Люди отошли подальше от нестерпимого жара. И пламя, торжествуя, еще ярче полыхнуло в летней ночи.
Когда пожар, наконец, потух, Роберт с легким удивлением заметил, что наступил рассвет. Спокойный, серый рассвет, сулящий отличный день. Вместе с ним наступила тишина: рев пламени и крики пожарных сменились негромким шипением воды на дымящемся остове дома. Посреди затоптанной травы стояли четыре стены, черные от копоти. Четыре стены и лестничный пролет с покоробленными чугунными перилами. По обе стороны крыльца стояло то, что осталось от кадок с желтофиолями, - через края неузнаваемыми лохмотьями свешивались почерневшие обугленные цветы.
- Ну вот и все, - сказал Стэнли.
- Как это случилось? - спросил Билл, который только что пришел на пепелище.
- Неизвестно. Когда пришел констебль Ньюзэм, дом уже горел, - сказал Роберт. - Кстати, куда делись эти два типа?
- Те, которых мы наказали? - спросил Стэнли. - Пошли домой.
- Жаль, что выражение лица нельзя использовать в суде как улику.
- Да, - сказал Стэнли. - За это никого не задерживают, впрочем, как и за разбитые стекла. А я еще кое с кем не расквитался за тот удар по голове.
- Вы чуть не сломали тому типу шею. Пусть это послужит своеобразным утешением.
- Как вы им об этом скажете? - спросил Стэнли, имея в виду Шарпов.
- Бог его знает. То ли сказать им сразу и этим омрачить их триумф в суде, то ли дать им насладиться победой и только потом сказать про пожар?
- Пусть насладятся победой, - сказал Стэнли. - Не надо ее портить.
- Пожалуй, вы правы, Стэн. Если бы я знал… Наверно, мне стоит заказать им номер в "Розе и короне".
- Вряд ли им там понравится.
- Пожалуй, - с легкой досадой сказал Роберт. - Но у них нет выбора. Что бы они ни решили, одну-две ночи им придется провести в Милфорде. А лучше "Розы и короны" им ничего не найти.
- Знаете, я думаю, моя хозяйка с радостью согласится их принять. Она всегда была на их стороне, у нее есть свободная комната, и они смогут воспользоваться гостиной в передней части дома - она ею никогда не пользуется; там очень тихо - это крайний ряд муниципальных домов, которые выходят окнами в поле. Я уверен, им там понравится больше, чем в гостинице, где все будут на них пялиться.
- Конечно, это намного лучше, Стэн. Я бы сам никогда не додумался. Значит, вы думаете, ваша хозяйка согласится?
- Я не думаю, я уверен. Сейчас они составляют главный интерес в ее жизни. Для нее это будет лучший подарок.
- Хорошо, но вы все-таки узнайте определенно и позвоните мне в Нортон. Отель "Перья".
22
Роберту казалось, что, по крайней мере, половина жителей Милфорда сумела втиснуться в зал заседаний суда в Нортоне. Во всяком случае, многие жители Нортона толпились у входа, громко выражая свое недовольство тем, что, когда в "их" суде рассматривают нашумевшее дело, какие-то нахалы из Милфорда лишили их права на нем присутствовать. Причем, весьма хитроумные нахалы - представьте себе, они додумались подкупить нортонских мальчишек, и те держали им очередь - до чего взрослые жители Нортона сами, увы, не додумались.
В зале было очень жарко и душно, и пока шел предварительный допрос и Майлз Эллисон зачитывал обвинительный акт, публика вела себя неспокойно. Эллисон был полной противоположностью Кевина Макдермота: казалось, что его ясное, тонкое лицо принадлежит не конкретному человеку, а некоему типу. Его негромкий, сухой голос был абсолютно бесстрастен, так же как и манера чтения. И поскольку эта история была известна всем присутствующим до малейших подробностей и неоднократно обсуждалась, они не слушали прокурора, а высматривали в зале знакомых.
Роберт все время крутил в кармане маленький продолговатый кусок картона, который вчера перед самым отъездом ему всучила Кристина, и репетировал про себя, как он после суда скажет Шарпам о пожаре. Картонка была ярко-голубого цвета, и на ней золотом было написано: "Ни один волос не упадет с головы без воли божьей". Интересно, думал Роберт, крутя картонку пальцами, как сказать им, что у них больше нет дома?
Вдруг в зале все зашевелились, а потом стало тихо - Роберт отвлекся от своих мыслей и увидел, что Бетти Кейн присягает на Библии перед тем, как приступить к даче показаний. "Да она в жизни не целовалась с мужчиной", - вспомнилось ему, как в прошлый раз сказал о ней Бен Карли. Точно такое же впечатление производила она и сегодня. При виде ее голубого костюма в голову приходили мысли о юности и невинности, веронике, дымке костра и колокольчике. Завернутые поля шляпы открывали детский лоб и красиво очерченную линию волос. И хотя Роберт теперь знал все подробности ее жизни за те недели, что она отсутствовала, глядя на нее, он по-прежнему удивлялся. Способность внушать доверие - один из важнейших талантов для преступника; до сих пор Роберту приходилось иметь дело лишь с дешевыми поделками, шитыми белыми нитками, теперь он впервые столкнулся с работой мастера.
И на этот раз она образцово-показательно давала показания, и ее юный, звонкий голосок был слышен всем в зале. И на этот раз аудитория слушала ее, затаив дыхание. Однако судья на этот раз не замирал от благоговения - во всяком случае, судя по выражению лица судьи мистера Сейе, он был весьма далек от благоговения. Интересно, подумал Роберт, откуда этот критический взгляд? Результат естественной неприязни к разбираемому делу или он понимает, что Кевин Макдермот не взялся бы защищать этих женщин, если бы не был абсолютно уверен в успехе.
Рассказ девушки о муках, которые выпали на ее долю, сделал то, чего не сумел сделать прокурор, - зал встал на ее сторону. То там, то тут слышались вздохи и возмущенный шепот - настолько громкий, чтобы вызвать недовольство судьи, но достаточно громкий, чтобы продемонстрировать свою солидарность с истицей. Наконец пришел черед Кевина, и он встал, чтобы начать перекрестный допрос.
- Мисс Кейн, - начал Кевин вкрадчивым голосом, - вы сказали, что, когда вы приехали во Франчес, было темно. Очень темно?
И сам вопрос, и вкрадчивый тон, которым его задавали, привели Бетти к мысли, что он хочет, чтобы это было не так, и она, как и рассчитывал Кевин, попалась на крючок.
- Да. Было совсем темно.
- Так темно, что вы не могли рассмотреть дом снаружи?
- Да, очень темно.
Кевин сделал вид, что оставил эту тему, и задал новый вопрос.
- А в ночь, когда вы убежали - может, тогда было не так темно?
- Нет, тогда было еще темнее.
- Значит, у вас не было случая рассмотреть дом снаружи?
- Не было.
- Не было. Хорошо, здесь все ясно. А теперь давайте разберемся, что вам было видно из окна на чердаке, где вы были заперты все это время. В заявлении в полицию вы утверждаете, описывая незнакомое место, что подъездная дорожка от ворот к дому "сначала шла прямо через двор, а потом раздваивалась и образовывала круг перед крыльцом".
- Да.
- А откуда вам это известно?
- Откуда? Я ее видела.
- Откуда?
- Из чердачного окна. Оно выходит во двор перед домом.
- Но из окна виден только прямой отрезок подъездной дорожки. Остальную часть закрывает край крыши. Откуда вы знаете, что дорожка раздваивается и образует круг перед крыльцом?
- Я видела!
- Как?
- Из окна.
- Вы хотите сказать, что видите не так, как все? Может, по принципу ирландского ружья, которое стреляет из-за угла? Или с помощью системы зеркал?
- Все так, как я описала!
- Разумеется так, но вы описали двор, каков он есть, если на него смотреть, например, через забор, а не из окна на чердаке. А вы утверждаете, что видели двор только из окна.
- Я полагаю, - сказал судья, - что у вас есть свидетель, который может подтвердить, что на самом деле видно из окна.
- Два свидетеля, ваша честь.
- Достаточно одного с хорошим зрением, - сухо сказал судья.
- Итак, вы не можете объяснить, каким образом вы сумели описать в полиции Эйлсбери то, о чем вы не могли знать, если вы говорите правду. Мисс Кейн, вы бывали за границей?
- За границей? - переспросила она, удивившись внезапной перемене темы. - Нет, не была.
- Никогда?
- Никогда.
- А вам не доводилось бывать, скажем, в Дании? Например, в Копенгагене.
- Нет, - выражение ее лица ничуть не изменилось, но Роберту показалось, что голос звучал уже не так уверенно.
- Вы знакомы с Барнардом Чэдвиком?
Она вдруг насторожилась. Она напоминает животное, подумал Роберт, которое было спокойно и вдруг насторожилось. Оно не изменило позу, внешне все по-прежнему, оно словно стало еще неподвижнее, но уже почуяло опасность.
- Нет, - голос совершенно ровный и бесстрастный.
- Он не ваш друг?
- Нет.
- А вы случайно не жили с ним в отеле в Копенгагене?
- Нет.
- А с кем-нибудь другим?
- Нет, я вообще ни разу не была за границей.
- Значит, если я скажу, что все это время вы были не на чердаке во Франчесе, а в отеле в Копенгагене, я буду неправ?
- Абсолютно неправы.
- Спасибо.
Как и предполагал Кевин, Майлз Эллисон взял слово, чтобы поправить дело.
- Мисс Кейн, вы приехали во Франчес на машине?
- Да.
- И машина, как вы сказали в заявлении, подвезла вас прямо к порогу. Раз было темно, у машины, наверно, были включены фары или хотя бы подфарники; в их свете вы и могли увидеть подъездную дорожку и часть двора.
- Да, - подхватила Бетти, прежде чем он успел задать вопрос, - ну, конечно, тогда я и увидела этот круг. Я знала, что видела его, я точно знала. - И она бросила взгляд на Кевина, и Роберт вспомнил, какое у нее было лицо в тот первый день, когда она поняла, что правильно догадалась про чемоданы в шкафу. Если бы она знала о задумке Кевина, то не ликовала бы, что ей сейчас удалось выкрутиться.
Затем показания давала "глянцевая картинка" (по меткому выражению Карли). Специально для суда в Нортоне она купила себе новые платье и шляпу - платье оранжевого, а шляпу кирпичного цвета с синей лентой и розовой розой - в этом диком наряде она была еще отвратительнее. Роберт с интересом отметил, что и на сей раз, несмотря на расположенную в пользу Бетти аудиторию, то злорадство, с которым она говорила, сводило на нет все ее показания. Она не нравилась публике, и хотя она уже сделала свой выбор, врожденная английская подозрительность по отношению к недоброжелательности заставляла ее относиться к Розе Глин с недоверием. Когда Кевин сказал, что она была уволена, а "не ушла по собственному желанию", почти у всех в зале на лице было одинаковое выражение: "Вот оно в чем дело!" - Кевину удалось подпортить ее репутацию - больше она ему была не нужна, и он оставил ее в покое. Он явно приберегал силы для ее партнерши.
Бедняга Глэдис сегодня имела еще более бледный вид, чем в полицейском суде в Милфорде. Внушительный вид судей, их мантии и парики просто потрясли ее. Полицейская форма ей тоже внушала страх, но, по сравнению с сегодняшней торжественной атмосферой и величавым ритуалом, она казалась чуть ли не по-домашнему родной. Глэдис и в Милфорде чувствовала себя не в своей тарелке, здесь же она совершенно потерялась. Роберт видел, как Кевин оценивал ее взглядом, выбирая тактику поведения. Она до смерти испугалась Майлза Эллисона, несмотря на все его терпение и спокойствие: по-видимому, для нее любой человек в парике и мантии был врагом и нес в себе угрозу наказания. Поэтому Кевин взял на себя роль успокоителя и защитника.
Нет, это просто неприлично, подумал Роберт, сколько нежности Кевин вложил в свой голос, обращаясь к ней. Его тихий, спокойный тон взбодрил Глэдис. Она послушала его и начала успокаиваться. Роберт увидел, как маленькие, худые руки, судорожно сжимавшие поручни, расслабились. Кевин спрашивал ее о школе, где она училась. Из ее глаз ушел страх, и она спокойно ему отвечала. Она чувствовала, что это ее друг.
- Итак, Глэдис, я скажу, что вы сегодня не хотели сюда приходить и давать показания против этих двух женщин из Франчеса.
- Не хотела. Правда, не хотела.
- Но пришли, - сказал он, не осуждая, а просто констатируя факт.
- Да, - пристыженно созналась она.
- Почему? Потому что думала, что это ваш долг?
- Нет, нет.
- Может, вас принудили прийти?
Роберт увидел, что судья собирается прервать Кевина, но Кевин тоже заметил это краем глаза.
- Может, кто-то вас запугал? - мягко закончил Кевин, и судья успокоился. - Может, вам сказали: "Вы скажете, что я вам велю, а если нет, то я скажу про вас?"
В глазах Глэдис были одновременно удивление и надежда.
- Не знаю, - сказала она, прибегнув к извечной уловке неграмотных людей.
- Дело в том, что если кто-то вас заставил лгать, угрожая…
Для нее это явно было откровением.
- Весь суд, все люди, которых вы здесь видите, пришли сюда сегодня для того, чтобы узнать правду. И судья строго накажет любого, кто заставил вас сюда прийти и сказать неправду. Более того, существует суровое наказание для тех, кто под присягой обещает говорить правду, а говорит неправду; но если случится так, что их заставили говорить неправду угрозой, тогда больше накажут того, кто угрожал. Это понятно?
- Да, - прошептала она.
- Тогда я сделаю предположение, как было на самом деле, а вы мне скажете, прав я или нет. - Он подождал ее согласия, но она молчала, и он продолжил: - Кто-то, например, ваша подруга взяла во Франчесе одну вещь. Скажем, часы. Ей самой они были не нужны, и она дала их вам. Может, вы и не хотели их брать, но ваша подруга с властным характером, и вам не хотелось обижать ее отказом принять подарок. Поэтому вы их взяли. Признайтесь, что эта подруга предложила вам подтвердить то, что она собирается сказать в суде, а вы не любите врать и отказались. Тогда она сказала вам: "Если ты не подтвердишь мои слова, я скажу, что ты как-то раз зашла ко мне во Франчес и взяла часы", - или еще что-нибудь…
Он подождал минуту, но она лишь молча таращила на него глаза.
- Я считаю, из-за этих угроз вы пошли в полицейский суд и подтвердили лживые слова подруги, а когда вернулись домой, вам стало стыдно. Так стыдно, что вы больше не могли держать часы у себя. Вы завернули часы и отправили их по почте во Франчес с запиской: МИНЕ ОНИ НИ НУЖНЫ. - Он помолчал. - Признайтесь, Глэдис, что именно так и было дело.
Но она уже успела испугаться.
- Нет. Нет, у меня никогда не было этих часов.
Он не обратил на ее оговорку никакого внимания и мягко сказал:
- Я не прав?
- Да. Это не я отправила часы.
Он взял лист бумаги и так же мягко сказал:
- Когда вы учились в школе, о которой мы с вами говорили, вы очень хорошо рисовали. Так хорошо, что ваши работы отбирали для школьной выставки.
- Да.
- Вот здесь у меня карта Канады - очень аккуратно выполненная карта - это ваша работа, которая была на выставке, и вы за нее получили приз. Вот здесь в правом углу ваша подпись, и я уверен, что вам было приятно подписать такую хорошую работу. Я думаю, вы ее помните.
Глэдис передали карту, а Кевин продолжил:
- Дамы и господа присяжные, это карта Канады, которую Глэдис Риз нарисовала в последний год обучения в школе. Когда его честь с ней ознакомится, он покажет ее вам. - Потом он обратился к Глэдис. - Вы сами ее нарисовали?
- Да.
- И сами подписали в углу?
- Да.
- И внизу написали печатными буквами: ДОМИНЕОН КАНАДА?
- Да.
- Вы написали внизу печатными буквами: ДОМИНЕОН КАНАДА. Отлично. А вот у меня клочок бумаги, на котором кто-то написал: МИНЕ ОНИ НИ НУЖНЫ. Этот клочок бумаги с печатными буквами был вложен в коробочку с часами, которые прислали по почте во Франчес, - часами, которые пропали, когда там работала Роза Глин. Так вот, печатные буквы на карте и клочке бумаги одинаковые. Они написаны одной рукой. Их написали вы..
- Нет, - сказала она, взяв клочок бумаги с запиской, который ей передали, и быстро его положила, словно он мог ее ужалить. - Нет, это не я. Я никуда ничего не отсылала.
- Это не вы написали печатными буквами: МИНЕ ОНИ НИ НУЖНЫ?
- Нет.
- Но ведь это вы написали: ДОМИНЕОН КАНАДА?
- Да, я.
- Ну что же, чуть позднее я представлю доказательства, что это написано одной рукой. А пока присяжные могут со всем ознакомиться и сделать свои выводы. Спасибо.
- Мой ученый друг сделал предположение, - сказал Майлз Эллисон, - что вы пришли сюда по принуждению. В этом предположении есть доля истины?
- Нет.
- Значит, вы пришли сюда не потому, что в противном случае с вами могло что-нибудь случиться?
Она немного подумала, пытаясь расшифровать смысл сказанного.
- Нет, - выдавила она наконец.
- То, что вы сказали в полицейском суде и сегодня, это правда?
- Да.
- Вам никто не предлагал сказать это?
- Нет.
Однако у присяжных осталось впечатление, что она давала показания неохотно, повторяя вымышленную кем-то другим историю.
На этом и закончились свидетельские показания со стороны обвинения, и Кевин решил закончить с показаниями Глэдис Риз по принципу домохозяек - разделаться с мелочами перед тем, как приступить к важным делам.