- Не сразу, дорогой, а по очереди. У Джина Дарроу. Эти программки, которые они раздают перед просмотром, рассказывают много интересного, но разрушают иллюзии. В картине он играл студента, романтически настроенного молодого человека. Но я никак не могла забыть про его пять жен, и это очень портило впечатление. А какой красавец! Говорят, свою третью жену он грозил выбросить с пятого этажа - да, собственно, и выбросил, только держал ее за руки и грозился отпустить, но в это я не верю. Не такой уж он геркулес с виду. Мне кажется, у него в детстве был туберкулез - откуда бы еще эта худоба, эти тонкие запястья? Нет, держать женщину на весу ему не по силам. Тем более из окна пятого этажа…
Тетя Лин продолжала свой неторопливый монолог, пока они ели третье, но Роберт перестал ее слушать, думая о странных событиях во Франчесе. Он вернулся к окружающей его действительности, только когда они встали из-за стола и перешли в гостиную пить кофе.
- Он так украшает, а служанки не хотят этого признавать, - услышал он голос тети Лин.
- Вы о чем?
- О фартуке. Она служила горничной во дворце и носила такой прелестный фартучек с кружевами. Он ей так шел! Кстати, а во Франчесе есть горничная? Нет? Ничего удивительного. Одну они чуть не уморили голодом. Давали ей…
- Тетя Лин, хватит!
- Честное слово. На завтрак ей давали засохшие края тостов. Потом сами ели молочный пудинг…
Роберт не стал дослушивать, как бессовестно Шарпам удавалось экономить на молочном пудинге. Хотя он съел хороший ужин, его вдруг охватила усталость, и у него испортилось настроение. Если его добрая, хотя и недалекая, тетя Лин повторяет эту чушь, то что же станут говорить милфордские сплетники, когда у них действительно появится пища для пересудов!
- Да, к вопросу о служанках - сахарный песок кончился, дорогой, придется тебе сегодня пить кофе с пиленым - так к вопросу о служанках: девчонка, которая служит у Карли, беременна.
- От кого?
- От Артура Уоллиса, бармена в "Белом олене".
- Что? Еще одна!
- Да. Это уже не смешно. И почему он не женится, понять не могу. Это ему обошлось бы дешевле.
Но Роберт не слушал. Мысленно он был в гостиной Франчеса и слушал, как Марион посмеивается над ограниченностью его юридического мышления в гостиной, где стоит потертая мебель, где на стульях навалены самые разнообразные предметы, и никто их не убирает.
И где, вдруг ему пришло в голову, никто не бегает за ним с пепельницей.
5
Прошло больше недели. И вот однажды в кабинет Роберта Блэра просунулась седая голова мистера Хезелтайна: его хочет видеть инспектор Хэллем, который сидит в конторе.
Комната с другой стороны коридора, где над клерками правил мистер Хезелтайн, называлась конторой, в отличие от кабинета Роберта и маленькой комнатки позади него, где помещался Невиль Беннет, хотя последние, несмотря на ковры и мебель красного дерева, тоже были, несомненно, помещениями конторского типа. Была у них и официальная приемная, такая же маленькая, как комнатка Беннета, но клиенты фирмы не любили там ждать, а обычно проходили в "контору" и в ожидании, когда Роберт сможет их принять, болтали там с мистером Хезелтайном и клерками. А маленькую "приемную" давно уже захватила мисс Тафф и поставила там свою машинку. Здесь ей никто не мешал перепечатывать письма - ни посетители, ни вечно шмыгающий носом мальчик-посыльный.
Мистер Хезелтайн пошел за инспектором, и Роберт вдруг с удивлением почувствовал, что волнуется. Последний раз он так волновался в молодости, подходя к доске, на которой были вывешены результаты экзаменов. Неужели ему так наскучила безмятежная жизнь, что он готов принять близко к сердцу беду почти незнакомых людей? Или дело в том, что всю эту неделю он думает о Франчесе, и мать и дочь Шарп перестали быть для него незнакомыми людьми?
Роберт приготовился услышать от Хэллема худшее, однако тот, тщательно подбирая слова, лишь проинформировал его, что Скотланд Ярд пока не собирается передавать дело в суд. Роберт заметил слово "пока" и сразу понял его смысл: они не закрыли дело - Ярд вообще никогда не закрывает нераскрытые дела - они просто потихоньку продолжают расследование.
Мысль о том, что Скотланд Ярд потихоньку "копает" под Шарпов, была малоутешительна.
- Значит, они ищут свидетелей, которые бы подтвердили слова мисс Кейн? - сказал он.
- Им не удалось найти водителя грузовика, который подвез ее до дома.
- Здесь нет ничего удивительного.
- Разумеется. Признавшись, что он кого-то подвез, водитель рискует потерять работу. Это категорически запрещено. А когда к тому же речь идет о девушке, с которой случилась какая-то неприятность, и когда делом интересуется полиция, ни один здравомыслящий человек даже не признается, что он ее видел. - Хэллем взял предложенную Робертом сигарету. - Без водителя или другого надежного свидетеля Скотланд Ярд ничего не сможет предпринять.
- Это верно, - согласился Роберт. - А что вы о ней думаете?
- О девочке? Не знаю. Симпатичная девочка. Не вижу, зачем бы ей врать. Похожа на моих дочек.
"Вот так же будут рассуждать и другие, если дело дойдет до суда, - подумал Роберт. - Каждому порядочному человеку эта девочка будет напоминать собственную дочку. И не потому, что она сирота, а именно потому, что она - из хорошей семьи. Приличное школьное пальтецо, скромная прическа, молодое личико без следов косметики с такими умилительными впадинками под скулами, широко расставленные искренние глаза - прокурор может только мечтать о такой свидетельнице обвинения".
- Девочка как девочка - продолжал Хэллем. - Никто о ней не сказал худого слова.
- Значит, цвет глаз для вас не играет роли? - спросил Роберт, мысленно разглядывая Бетти Кейн и не особенно задумываясь о своих словах.
- Ха! Еще как играет, - к его удивлению ответил Хэллем. - Когда я вижу человека с младенчески голубыми глазами, я заранее знаю, что он преступник. Такие люди горазды выдумывать убедительные сказки. - Хэллем выпустил изо рта дым. - Они и перед убийством не остановятся, хотя мне не так уж много приходилось встречать убийц.
- Страшное дело, - сказал Роберт. - Придется держаться подальше от людей с младенчески голубыми глазами.
Хэллем широко улыбнулся.
- Главное - подальше держите от них бумажник. Все эти голубоглазые лгут только для того, чтобы выманить у вас деньги. Вот когда такой человек совсем запутается в своих хитросплетениях - тогда он может и убить. А настоящего убийцу можно узнать не по цвету глаз, а по тому, как они у него посажены.
- Посажены?
- Ну да. Они посажены по-разному. Один смотрит так, а другой - этак, точно они принадлежат разным людям.
- Вы же говорите, что мало имели дело с убийцами.
- Мало. Но я изучал дела об убийствах и рассматривал фотографии. Удивляюсь, почему ни в одном криминальном исследовании не упоминается форма глаз у убийц. У них почти всегда разные глаза.
- Значит, это ваша собственная теория?
- Да, результат моих наблюдений. Советую вам тоже обратить на это внимание. Я уже начал специально высматривать такие глаза.
- Прямо на улице?
- Ну нет, до этого я еще не дошел. Но когда где-то совершается убийство, я жду, когда напечатают фотографию убийцы. А увидев ее, думаю: "Ну вот! Что я вам говорил!"
- А если на фотографии глаза одинаковые?
- В таком случае можно поручиться, что человек совершил убийство случайно, - что при соответствующих обстоятельствах может случиться с любым из нас.
- А если вам попадается на глаза фотография, на которой достопочтенный викарий Нижнего Дубльтона принимает поздравления от благодарных прихожан по поводу пятидесятилетия безупречной службы, и вы видите, что у него по-разному посажены глаза - тогда как вы это себе объясняете?
- Я прихожу к заключению, что у него любящая жена, послушные дети, что он получает достаточное для своих нужд жалованье, не принимает участия в политике, и прихожане не мешают ему читать такие проповеди, какие ему хочется. То есть, у него ни разу не возникла необходимость кого-нибудь убить.
- Какая у вас растяжимая теория!
- Ну вот! Какой смысл рассказывать юристу про опыт полицейской работы. Зря только потратил время, - в сердцах сказал Хэллем. - Поблагодарили бы, что вам бесплатно подсказывают, как разбираться в незнакомых людях.
- Вы мне не подсказываете, а совращаете мой неиспорченный ум. Теперь я уже никогда не смогу, знакомясь с новым клиентом, подсознательно не отметить цвет его глаз и их симметричность.
- Вот и прекрасно. Давно пора спуститься с небес на землю.
- Спасибо, что пришли сообщить, как обстоят дела, - сказал Роберт, переходя на серьезный тон.
- Не мог же я вам позвонить. Вы же знаете, что сказать что-нибудь у нас по телефону - все равно, что объявить по радио.
- Так или иначе, я вам очень признателен. Сейчас же извещу Шарпов.
Хэллем вышел, и Роберт взял телефонную трубку.
Конечно, как правильно заметил Хэллем, то, что говорится по телефону, подслушивает весь город, но он только скажет Марион, что выезжает и что у него хорошие новости. Они ведь, наверное, места себе не находят. К тому же сейчас - Роберт взглянул на часы - как раз то время, когда миссис Шарп ложится отдохнуть, так что ему, может быть, удастся избежать встречи с этой медузой горгоной. И поговорить с Марион наедине. Впрочем, это была не четкая мысль, а скорее смутное предвкушение чего-то приятного.
Но к телефону никто не подошел. Неохотно поддаваясь на его уговоры, телефонистка пробовала соединиться с Франчесом в течение пяти минут, но там никто не брал трубку. Ни матери, ни дочери не было дома.
Пока Роберт препирался с телефонисткой, к нему в кабинет забрел Невиль Беннет. На нем, как обычно, был твидовый костюм невообразимой расцветки, розовая рубашка и лиловый галстук. Глядя на него и слушая длинные гудки во Франчесе, Роберт в сотый Раз спросил себя: что станет с фирмой, когда он, наконец, будет вынужден передать бразды правления этому отпрыску рода Беннетов. Он знал, что юноша не дурак, но в Милфорде этого недостаточно. В Милфорде требовалось, чтобы человек вел себя согласно своему положению в обществе. Но Невиль не признавал взглядов мира, оставшегося за пределами его тесного кружка единомышленников. Он до сих пор старательно - если даже не умышленно - эпатировал этот мир, о чем свидетельствовала хотя бы его манера одеваться.
Роберт вовсе не хотел затолкать его в черный костюм - традиционное платье адвоката. Он и сам-то носил серый костюм из твида, поскольку его клиентура - жители английской глубинки - не одобряла "городской" одежды. ("Этот ужасный человечек в полосатом костюме" - нечаянно вырвалось у Марион об юристе, который одевался так, как было принято в Милфорде). Но твид твиду рознь. И Невиль выбирал твидовые костюмы расцветок, от которых волосы вставали дыбом.
- Роберт, - сказал Невиль, когда тот обреченно положил трубку. - Я закончил дело с переводом собственности Калторпов. Если у тебя для меня больше ничего нет, я хотел бы съездить в Ларборо.
- Ты что, не можешь поговорить с ней по телефону? - спросил Роберт. Невиль был помолвлен с младшей дочерью епископа Ларборского.
- Да нет, Розмари на неделю уехала в Лондон.
- Наверное, чтобы участвовать в митинге протеста в Альберт-холле, - ядовито заметил Роберт, который, не дозвонившись до Франчеса, когда у него были для них хорошие новости, был недоволен всем и вся.
- В Гилдхолле.
- А на этот раз по какому поводу? Против вивисекции?
- Ты совсем отстал от жизни, Роберт, - сказал Невиль с видом человека, призывающего на помощь все свое терпение. - В наши дни, кроме некоторых полоумных, никто не возражает против вивисекции. Они протестуют против отказа правительства предоставить политическое убежище патриоту Котовичу.
- Насколько я знаю, этого патриота разыскивают в его собственной стране?
- Да, разыскивают, - его враги.
- Не враги, а полиция - за два убийства.
- Не убийства, а казни.
- Ты что, последователь Джона Нокса, Невиль?
- Боже сохрани! При чем здесь Нокс?
- При том, что он считал себя вправе казнить по собственному разумению. С тех пор у нас в Англии как-то отошли от этой идеи. Кроме того, если мне предложат выбор между мнением о Котовиче Розмари и службы безопасности, я предпочту службу безопасности.
- Служба безопасности делает то, что ей приказывает Министерство иностранных дел. Это всем известно. Но если я начну объяснять тебе подробности дела Котовича, я опоздаю в кино.
- Какое кино?
- На французский фильм, который я хочу посмотреть в Ларборо.
- Надеюсь, тебе известно, что все эти французские пустячки, которые вызывают такой восторг у английской интеллигенции, у себя в стране совсем не пользуются успехом? Но это неважно. Вот что, ты не мог бы по дороге бросить записку в почтовый ящик во Франчесе?
- Пожалуйста. Мне всегда хотелось заглянуть за ту стену. Кто там сейчас живет?
- Старуха с дочкой.
- Дочкой? - переспросил, моментально заинтересовавшись, Невиль.
- Этой дочке под сорок.
- А… Ну ладно. Пойду надену пальто.
Роберт написал в записке только то, что пытался им звонить и не застал дома, что ему надо будет уехать по делам, но он им позвонит, как только освободится, и что Скотланд Ярд пока не собирается передавать дело в суд.
Торопливыми шагами вошел Невиль. Через руку у него было переброшено ядовито-желтого цвета пальто с рукавом реглан. Он взял записку и исчез, бросив на прощанье:
- Скажи тете Лин, что я, наверное, немного опоздаю. Она пригласила меня к ужину.
Роберт надел свою серую шляпу, которая никогда и никому не бросилась бы в глаза, и отправился в ресторан "Роза и корона", где у него была назначена встреча с клиентом - старым фермером, страдавшим хронической подагрой, несмотря на то, что в рот не брал спиртного. Старик еще не приехал, и Роберт, обычно уравновешенный и никогда не теряющий хорошего расположения духа, почему-то рассердился на него за опоздание. Что-то изменилось в привычном ходе его жизни. До сих пор он шел по ней, не торопясь, получая одинаковое удовольствие от разных занятий, никуда не спеша и не испытывая ни по кому поводу сильных чувств. Теперь все занятия отошли на второй план, а на первом оказалось дело во Франчесе.
Он сел в кресло в холле ресторана и посмотрел на старые зачитанные журналы, лежащие на журнальном столике. Единственный свежий номер был еженедельник "Наблюдатель", и он нехотя взял его в руки, в который раз подумав, что его жесткие сухие страницы вызывают неприятное ощущение в пальцах, а зубчатые края страниц - что-то похожее на зубную боль. Содержание журнала было предсказуемым - письма протеста, стихи и заумные статьи. Среди писем выделялось пространное - почти на целую колонку - послание будущего тестя Невиля, выражавшего возмущение по поводу отказа Англии дать убежище беглому патриоту.
Епископ Ларборский включил в догматы религиозной философии убеждение, что обиженный всегда прав. Он пользовался огромной популярностью у балканских революционеров, английских забастовочных комитетов и заключенных в местной тюрьме. (Единственным исключением был Бэнди Брейн, хронический рецидивист, презиравший епископа и страшно уважавший начальника тюрьмы, которого нельзя было пронять слезной историей и который умел вывести на чистую воду самого вдохновенного враля из своих подопечных. А вот епископу, любовно говорили старые отсидчики, можно заморочить голову чем угодно. Какую чушь ему ни неси, он все проглотит).
Обычно Роберт только посмеивался, читая диатрибы епископа, но сегодня он почувствовал раздражение. Он проглядел два стихотворения, ничего в них не понял и швырнул журнал на столик.
- Что, опять Англия перед кем-то провинилась? - спросил Бен Карли, останавливаясь перед Робертом и кивая на журнал.
- Привет, Карли.
- Гайд-Парк-Корнер для тех, кто с жиру бесится, - сказал низкорослый адвокат, пренебрежительно перелистывая страницы "Наблюдателя" желтыми от никотина пальцами. - Может, выпьем по рюмочке.
- Спасибо, но я жду мистера Уайнарда. А ему нынче каждый лишний шаг в тягость.
- Знаю. Бедняга. Грехи отцов. Ужасно страдать от портвейна, которого ты в рот не брал. Я тут на днях видел вашу машину у ворот Франчеса.
- Да, - лаконично отозвался Роберт, удивившись про себя. На Бена это непохоже - задавать вопросы в лоб. И если он видел машину Роберта, то он также видел и полицейские машины.
- Если вы с ними знакомы, то ответьте на вопрос, который меня давно мучает. Это правда, что о них говорят?
- А что о них говорят?
- Они и в самом деле ведьмы?
- А их в этом подозревают? - с улыбкой спросил Роберт.
- Наши фермеры в этом убеждены, - ответил Карли. Он на секунду многозначительно остановил на Роберте взгляд своих живых черных глаз, потом стал с привычным любопытством озирать холл.
Роберт понял, что Карли как бы ненароком выдал ему информацию, которая, по его мнению, может оказаться Роберту полезной.
- Это неважно, - заметил он. - С тех пор, как появилось кино (благослови Бог того, кто его изобрел) сельским жителям уже не надо искать развлечения в охоте на ведьм.
- Вовсе нет. Этим недоумкам только дай приличный предлог, и они с восторгом потащат ведьму на костер. Вот уж сборище наследственных дегенератов. А вот и твой старикашка ползет. Ну, я пошел.
Роберт располагал к себе людей тем, что искренне интересовался их заботами. Он внимательно выслушал сбивчивый рассказ мистера Уайнарда, чем заслужил признательность старика, в результате чего, хотя Роберту это было неизвестно, сумма, проставленная в завещании старого фермера против его имени, увеличилась на сто фунтов. Но как только они с мистером Уайнардом покончили со своим делом, Роберт устремился к телефону.
Однако в холле было слишком много народа, и Роберт решил позвонить из гаража. Контора его уже заперта, к тому же до нее и идти дальше. А позвонив из гаража, думал Роберт, шагая по улице, можно будет тут же сесть в машину, если она… если они пригласят его приехать и обсудить с ними положение дел - что весьма вероятно, весьма… Конечно, им захочется обсудить с ним, как разоблачить эту историю, независимо от того, будет дело передано в суд или нет.
- Пожалуйста, звоните.
Второй совладелец гаража Стэнли выглянул из-под машины, в которой он копался, и спросил Роберта:
- На какую лошадь поставить, не подскажете, сэр?
- Понятия не имею, Стэн. Давно уже не играл на скачках.
- А я зря выбросил два фунта на эту корову Брайт Промис. Вот и верь лошадям. Если услышите про верняк…
- Если услышу, я вам обязательно скажу, Стэн. Только это все равно будет лошадь.
- Лишь бы только не корова, - сказал Стэн и опять исчез под машиной. Роберт зашел в жарко натопленную контору и взял трубку.
Ответила Марион и, узнав, кто звонит, сказала голосом, полным теплой благодарности: