- Вы не представляете, как вы нас порадовали своей запиской. Всю эту неделю мы с мамой представляли себе, как щиплем паклю. Кстати, в тюрьмах по-прежнему заставляют щипать паклю?
- Кажется, нет. Сейчас заключенным предлагается делать что-нибудь более конструктивное.
- Трудотерапия?
- Что-то в этом роде.
- Не могу себе представить, чтобы мои преступные наклонности исчезли оттого, что меня заставят что-то шить.
- Они найдут для вас что-нибудь более подходящее. Сейчас считается, что заключенного не следует заставлять заниматься тем, что ему противно.
- В первый раз чувствую в ваших словах терпкий привкус.
- Терпкий?
- Как у сухого вермута.
Раз речь дошла до напитков, может быть, она пригласит его на рюмку хереса перед ужином?
- Какой у вас очаровательный племянник.
- Племянник?
- Ну да, молодой человек, который принес записку.
- Он мне не племянник, - холодно сказал Роберт. Ему почему-то совсем не хотелось, чтобы его считали дядей взрослого племянника. - Он мне троюродный брат. Но я рад, что он вам понравился.
Ничего не поделаешь, придется брать быка за рога.
- Мне хотелось бы как-нибудь увидеться с вами и обсудить, что нам следует предпринять. Надо все же распутать эту историю.
Он помедлил, ожидая ответа.
- Ну конечно. Может быть, нам заглянуть к вам в контору, когда мы поедем в Милфорд за покупками? А что, по-вашему, можно предпринять?
- Наверное, надо провести частное расследование. Но я не могу обсуждать это по телефону.
- Да-да, разумеется. Тогда, может, мы приедем утром в пятницу? Мы всегда ездим за покупками в пятницу. Вы в пятницу не особенно заняты?
- Нет. Пятница вполне подходит, - ответил Роберт. Он был разочарован в своих ожиданиях, но постарался этого не показать. - Часов в двенадцать?
- Хорошо. Значит, встретимся послезавтра в двенадцать часов у вас в конторе. До свидания и еще раз спасибо за помощь и поддержку.
Она положила трубку, не тратя времени на прощальное щебетанье, которое Роберт привык слышать от женщин.
- Вывести вам машину? - спросил Билл Броу, выходя из гаража.
- Что? Машину? Нет, не надо. Она мне сегодня не понадобится.
Роберт пошел домой своим обычным маршрутом, убеждая себя, что ему не на что обижаться. Когда Марион позвонила в первый раз, он не хотел ехать во Франчес и не скрывал этого. Естественно, она опасается еще раз нарваться на отказ. У них чисто деловые отношения, и обсуждать дела естественно в конторе, а не в гостиной. Они не хотят заявлять на него какие-нибудь другие права.
"Ну что ж, - подумал Роберт, усаживаясь в свое любимое кресло перед горящим камином и открывая вечернюю газету, - когда они в пятницу придут к нему в кабинет, он постарается установить с ними более теплые отношения и стереть из их памяти свой первоначальный отказ".
Тишина, царившая в доме, успокоила Роберта. Кристина уже два дня сидела, запершись в своей комнате, молилась и занималась медитацией, а тетя Лин готовила на кухне ужин. Его единственная сестра Летиция прислала Роберту веселое письмо.
Во время войны она водила армейский грузовик, влюбилась на фронте в высокого молчаливого канадца и сейчас жила с ним в Саскачеване и растила пятерых белокурых мальчишек. "Скорей приезжай к нам в гости, Робин, - писала она, - пока мальчишки не выросли, а ты весь не покрылся мхом. Ты же знаешь, что тебе просто вредно жить с тетей Лин".
Роберту показалось, что он слышит, как она говорит эти слова. Они с тетей Лин никогда не находили общего языка.
Он сидел в кресле, предаваясь воспоминаниям и размягченно улыбаясь, и тут в гостиную ворвался Невиль и разнес вдребезги его покой и довольство.
- Почему ты мне не сказал, что это за женщина? - почти крикнул Невиль.
- Кто?
- Да эта Шарп. Почему ты мне не сказал?
- Я не предполагал, что ты с ней встретишься. Я просил тебя только бросить письмо в почтовый ящик.
- Там нет почтового ящика, и бросить его было некуда. Поэтому я позвонил в дверь. Они только что откуда-то вернулись. Так или иначе, дверь открыла она.
- Я думал, она днем ложится вздремнуть.
- По-моему, она вообще никогда не спит. Она вообще не относится к человеческому роду, а сделана из металла и огня.
- Я знаю, эта старуха говорит жуткие грубости, но ее можно понять и простить. Ей тяжело пришлось…
- Старуха? О ком ты говоришь?
- О старой миссис Шарп, разумеется.
- Я не видел миссис Шарп. Я говорю о Марион.
- Марион Шарп? А как ты узнал, что ее зовут Марион?
- Она мне сказала. Это имя ей очень подходит, правда?
- Я смотрю, за эти секунды, что ты передавал ей мою записку, вы успели близко познакомиться?
- Она напоила меня чаем.
- Да? Ты же спешил на французский фильм?
- Я никуда не спешу, если такая женщина, как Марион, приглашает меня зайти в дом и выпить чашку чая. Ты заметил, какие у нее глаза? Заметил, конечно. Ты же ее адвокат. Потрясающий зеленовато-серый цвет. А какие брови - точно их провел кистью гениальный художник. То, что называется - брови вразлет. На обратном пути я сочинил о них стихотворение. Хочешь послушать?
- Нет! - твердо сказал Роберт. - Ну и как фильм?
- Я не пошел в кино.
- Как это?
- Я же говорю, что пил чай у Марион.
- Ты хочешь сказать, что все это время проторчал во Франчесе?
- В общем, да, - мечтательно ответил Невиль, - но мне показалось, что прошло всего несколько минут.
- Но ты же жаждал увидеть французский фильм.
- Марион Шарп даст сто очков вперед любому французскому фильму. Это должно быть понятно даже тебе. - Это "даже тебе" неприятно резануло слух Роберта. - Зачем идти смотреть на отражение, когда тебе представляется возможность побыть в обществе оригинала? Оригинальность - это ее главное свойство. Я в жизни не встречал более оригинальной женщины.
- А Розмари?
Роберт, как говорила тетя Лин, был "не в духах".
- Розмари - милочка, и я на ней обязательно женюсь, а тут совсем другое дело.
- Вот как? - с обманчивой кротостью спросил Роберт.
- Конечно, другое. На таких женщинах, как Марион, не женятся. Нельзя же жениться на туче или штормовом ветре. Или на Жанне д'Арк. Даже думать о женитьбе на такой женщине, как Марион, - богохульство. Между прочим, она очень мило о тебе отзывалась.
- Весьма тронут.
Роберт произнес эти слова таким сухим тоном, что даже Невиль заметил его неудовольствие.
- Неужели она тебе не нравится? - спросил он, с изумлением глядя на троюродного брата.
В эту минуту Роберт перестал быть самим собой - благожелательным, ленивым и терпимым Робертом Блэром, а был просто усталым человеком, которому еще не дали ужин и который еще не пережил обиду и разочарование.
- На мой взгляд, - заявил он, - Марион Шарп - просто костлявая женщина сорока лет, которая живет с грубиянкой-матерью в уродливом доме и которой иногда, как и всем людям, бывает нужна консультация юриста.
Но, не успев произнести эти слова, он уже о них пожалел: ему показалось, что он предал друга.
- Ну, может, тебе такая женщина и не по вкусу, - снисходительно сказал Невиль. - Тебе всегда нравились глупенькие блондинки.
Невиль не хотел обидеть Роберта, он просто констатировал факт.
- Откуда ты это взял?
- Все женщины, на которых ты почти женился, были в этом духе.
- Я никогда и ни на ком "почти не женился", - отрезал Роберт.
- Это тебе так кажется. А на самом деле ты чуть на попался на крючок Молли Мандерс.
- Молли Мандерс? - спросила раскрасневшаяся от плиты тетя Лин, входя в комнату с подносом, на котором стояла бутылка хереса. - До чего же была глупенькая девочка. Воображала, что оладьи разделывают на доске. И все время смотрелась в зеркальце.
- Это тетя Лин тебя от нее спасла, правда, тетя Лин?
- Не знаю, о чем ты говоришь, Невиль. И перестань скакать по коврику. Лучше подложи в огонь пару поленьев. Ну как, понравился тебе французский фильм?
- Я не пошел в кино. Меня пригласили к чаю во Франчесе.
Невиль искоса поглядел на Роберта, уяснив, что тот как-то болезненно относится к этой теме.
- Тебя пригласили эти странные дамы? И о чем же вы разговаривали?
- О горах… о Мопассане… о курах…
- Курах?
- О том, какое у курицы, если близко присмотреться, злобное выражение лица.
Тетя Лин смотрела на него непонимающим взглядом. Потом, как бы в поисках твердой почвы под ногами, повернулась к Роберту.
- Может, мне надо нанести им визит, раз уж ты будешь иметь с ними дело? Или попросить жену викария?
- Я бы не стал принуждать жену викария делать столь непоправимый шаг, - сухо отозвался Роберт.
Тетя Лин посмотрела на него с недоумением, но домашние заботы вытеснили у нее из головы готовый сорваться с языка вопрос.
- Не засиживайтесь за хересом, мальчики, а то жаркое пересохнет. Слава Богу, Кристина завтра, наконец, выйдет из своего заточения. По крайней мере я на это надеюсь. До сих пор спасение никогда не занимало больше двух дней. Пожалуй, если ты на этом не настаиваешь, я все же не поеду с визитом к этим женщинам, дорогой. Во-первых, они чужие и какие-то странные люди, а во-вторых, я их просто боюсь.
"Да, - подумал Роберт, - вот такую же реакцию можно ожидать почти в каждом милфордском доме. Бен Карли дал ему понять, что если хозяйки Франчеса окажутся на скамье подсудимых, ему не следует надеяться на непредвзятость присяжных. Надо эту угрозу предотвратить. В пятницу он предложит им нанять частного детектива. Полиция по горло завалена делами, и один человек, который, не торопясь, попробует распутать след, скорее добьется успеха, чем официальное расследование ортодоксальными методами".
6
Но к пятнице принимать меры для предотвращения угрозы было уже поздно.
Роберт рассчитывал на добросовестность полиции, рассчитывал на то, что слухи в сельской местности расходятся медленно, но он совсем упустил из виду "Ак-Эмму".
"Ак-Эмма" - была пришельцем с другой стороны Атлантики, бульварной газетой, которая втерлась в общество английской прессы лет десять тому назад. Основополагающий принцип ее издателей был таков: оплатить иск обиженного в две тысячи фунтов - не такая уж большая цена за тираж, который приносит доход в полмиллиона. Эта газета позволяла себе более кричащие заголовки, более сенсационные фотографии и более откровенные письма читателей, чем самая разнузданная газета, издававшаяся когда бы то ни было на Британских островах. На Флит-стрит для такого рода газеты существовало краткое и непечатное определение, но поделать с ней никто ничего не мог. Дело в том, что английская пресса сама осуществляла цензуру над собой, сама решала, что можно печатать, а чего нельзя, исходя из принципов здравого смысла и хорошего вкуса. Если появлялся бульварный листок, который не желал подчиняться правилам, не существовало силы, которая могла бы принудить его это делать.
За десять лет "Ак-Эмма" на полмиллиона обошла по ежедневной выручке самые популярные из существовавших до того в Англии газет. По утрам в метро семь человек из десяти по пути на работу читали "Ак-Эмму".
И вот "Ак-Эмма" пронюхала про историю во Франчесе и раструбила о ней на всю Англию.
В пятницу утром Роберт поехал на ферму к пожилой женщине, которая считала, что она при смерти и хотела изменить свое завещание. Она проделывала это примерно раз в три месяца, и ее доктор утверждал, что она "еще задует сто свечей на своем именинном пироге". Но адвокат не может позволить себе сказать клиенту, который срочно вызывает его к своему смертному одру в полдевятого утра, не приставать к нему по пустякам. И Роберт взял несколько бланков для завещаний, забрал в гараже машину и отправился на ферму. Хотя ему опять пришлось спорить со своевольной старухой, которая отказывалась понимать, что нельзя завещать четыре трети своего завещания. Роберт получил удовольствие от поездки по зеленеющим весенним полям и на обратном пути мурлыкал песенку, предвкушая встречу с Марион.
Он решил простить ее за то, что ей понравился Невиль. В конце концов Невиль не пытался "сплавить" ее Карли. От всего этого никуда не денешься. Роберт загнал машину в гараж, едва успев проскочить под носом первой партии любителей верховой езды, и потом, вспомнив, что уже начался новый месяц, пошел в контору Билла Броу, чтобы оплатить счет. Но в конторе он застал одного Стэнли, перебирающего счета и квитанции своими сильными пальцами, которыми удивительным образом заканчивались его худые и с виду слабые руки.
- Когда я служил в войсках связи, - сказал он, бросив на Роберта рассеянный взгляд, - я считал, что наш квартирмейстер - жулик, но теперь я в этом не уверен.
- Что-нибудь пропало? - спросил Роберт. - Я зашел оплатить свой счет. Билл обычно выписывает его в начале месяца.
- Наверное, он где-нибудь здесь, - сказал Стэнли, продолжая перебирать квитанции. - Посмотрите на столе.
Роберт, привыкший к здешним порядкам, стал раскапывать груду квитанций, набросанных на стол Стэнли, чтобы добраться до нижнего слоя - аккуратно сложенных счетов, подготовленных Биллом. И вдруг он увидел газетную фотографию молодой девушки. Он не сразу ее узнал, но лицо показалось ему знакомым, и он вгляделся в фотографию.
- Нашел! - с торжеством воскликнул Стэнли, вытаскивая бумажку из сколотой пачки. Он сгреб остальные квитанции в кучу и открыл взору Роберта первую страницу утреннего выпуска "Ак-Эммы".
Роберта прошиб холодный пот. Протянув руку за бумажками, которые держал Роберт, Стэнли заметил, что тот вперился в фотографию и одобрительно сказал:
- Ничего девчонка. Напоминает мне одну египетскую потаскушку. Такие же широко расставленные глаза. Ничего была девчонка. Но время безбожно.
Стэнли принялся приводить стол в порядок, а Роберт тупо смотрел на газетную страницу.
ВОТ ЭТА ДЕВОЧКА
кричали со страницы огромные буквы. Под ними примерно две трети полосы занимал портрет Бетти Кейн. А еще ниже, шрифтом помельче, но достаточно крупным было напечатано:
Не этот ли дом?
Внизу страницы опять огромными буквами шла строчка:
ДЕВОЧКА УТВЕРЖДАЕТ, ЧТО ЭТО ТОТ САМЫЙ ДОМ: А ЧТО ГОВОРИТ ПОЛИЦИЯ?
Читайте рассказ о том, что произошло в этом доме, на второй странице.
Роберт развернул газету.
Так и есть, вся история во всех подробностях. Не упоминается только имя Шарпов.
Он бросил газету на стол и опять воззрился на фотографию. Вчера еще Франчес был закрыт от посторонних глаз высокой стеной и жил такой обособленной жизнью, что даже жители Милфорда не знали толком, как выглядит этот дом. Сегодня фотография дома глядит на вас из каждого газетного киоска от Пензанса до Пентленда. И его мрачный фасад служит контрастом для невинного полудетского лица.
Газета, видимо, использовала фотографию, сделанную в студии. Волосы у Бетти были тщательно причесаны, и на ней было нарядное платье. Без школьной формы у нее был совсем другой вид - не то чтобы она казалась старше или взрослее, нет. Роберт старался подобрать слово. Да, вот в чем дело - она уже не казалась запретным плодом. Школьная форма исключала всякие мысли о ней как о женщине. Она была сродни черному одеянию монахини. Глядя на фотографию, Роберт подумал, что о защитных свойствах школьной формы можно было бы написать целый трактат. Защитных в обоих смыслах слова: и как броня, и как камуфляж. А сейчас, без формы, Бетти была просто существом женского пола - она была женщиной.
Тем не менее ее лицо казалось трогательно юным и взывало о помощи. Открытый лоб, широко поставленные глаза, пухлая, словно ужаленная осой, нижняя губка, которая придавала ей выражение обиженного ребенка, - все это вместе взятое производило убедительное впечатление правдивости. В историю, рассказанную девочкой с таким лицом, поверит не только епископ Ларборский.
- Можно, я возьму эту газету? - спросил Роберт.
- Берите, - ответил Стэнли. - Я ее уже прочитал за завтраком. Там нет ничего интересного.
Роберт удивился.
- А эта история тебя разве не заинтересовала? - спросил он, показывая на первую полосу газеты.
- Да нет, - сказал Стэнли, взглянув на фотографию. - Разве что напомнила мне ту потаскушку из Египта. Та тоже врала без зазрения совести.
- Так ты не веришь ее истории?
- Да кто же в это поверит?
- Где же, по-твоему, она была весь этот месяц?
- Если судить по ее сходству с той потаскушкой с Красного моря, то я бы сказал, что не иначе, как шастала по крышам, - сказал Стэнли и пошел обслуживать подъехавшую машину.
Роберт сунул газету в карман и с нахмуренным лицом пошел к себе в контору. По крайней мере один читатель "Ак-Эммы" не поверил этой истории: но тут большую роль играет случайное сходство с египетской проституткой.
К тому же Стэнли явно не обратил внимания на собственные имена и названия местности, а согласно обзорам общественного мнения, только десять процентов читателей проявляют такое безразличие, остальные девяносто процентов вчитываются в каждое слово. Так что жители Милфорда уже наверняка с наслаждением обсуждают эту историю.
В конторе Роберту сказали, что несколько раз звонил инспектор Хэллем.
- Закройте дверь и зайдите ко мне, - сказал Роберт мистеру Хезелтайну, который сообщил ему эту новость и сейчас стоял в дверях кабинета. - Взгляните на это.
Одной рукой Роберт потянулся за телефонной трубкой, другой сунул газету мистеру Хезелтайну.
Старый клерк как-то брезгливо потрогал ее сухонькой ручкой - словно разглядывая какую-то новую для него и не очень пристойную вещь.
- Так это та самая газетка, о которой столько говорят? - сказал он и принялся читать ее, словно египетский папирус.
- Ну, мы оба влипли, - сказал Хэллем, когда их наконец соединили с Робертом, и добавил несколько крепких эпитетов в адрес "Ак-Эммы". - Можно подумать, что у полиции мало дел, надо еще, чтобы ее хватала за пятки эта злобная шавка, - сказал он в заключение. Разумеется, его больше всего задели нападки на полицию.
- А из Ярда вам не звонили?
- Грант названивает куда только можно с девяти часов утра. Но управы на них не найти. Остается только терпеть. Полицию у нас только ленивый не критикует. Но и вы тоже ничего не можете им сделать.
- Я знаю. Какая у нас великолепная свободная пресса.
Хэллем добавил еще несколько эпитетов в адрес прессы.
- А ваши дамы знают? - спросил он.