Когда нас доставили к дому миссис Меррилоу, первое, что бросилось нам в глаза, - это сама хозяйка, которая своей крупной фигурой перегородила дверь скромного, но уединенного жилища. Было очевидно, что больше всего ее беспокоило, как бы не потерять выгодную постоялицу, и прежде чем впустить нас в дом, она принялась умолять не говорить и не делать ничего, что могло бы привести к такому нежеланному концу. Добившись соответствующего обещания, хозяйка пансиона повела нас наверх по грубой, со сбитой ковровой дорожкой лестнице и впустила в комнату загадочной квартирантки.
Это было небольшое помещение, с тяжелым, спертым воздухом, что и неудивительно, поскольку обитательница почти никогда не покидала этих стен. Судьба как будто покарала эту женщину за то, что раньше она держала в неволе животных, превратив ее саму в зверя в клетке. Она сидела в темном углу в покосившемся кресле. Долгие годы бездействия огрубили ее фигуру, но было видно, что когда-то она действительно была прекрасна и до сих пор сохранила соблазнительную роскошь форм. Густая темная вуаль закрывала ее лицо, но не все, только до верхней губы, оставляя открытым идеально очерченный рот и мягко округленный подбородок. Я легко мог представить себе, что когда-то она и впрямь была удивительно красива. Голос ее звучал мелодично и приятно.
- Значит, мое имя вам знакомо, мистер Холмс, - сказала она. - Я так и думала, что оно приведет вас сюда.
- Вы правы, мадам, хотя я не знаю, как вам стало известно, что я интересовался вашим делом.
- Когда мое здоровье улучшилось, меня допрашивал мистер Эдмундс, местный следователь, он мне и рассказал об этом. Боюсь, что я солгала ему. Наверное, было бы лучше, если бы я тогда все же сказала правду.
- Всегда лучше говорить правду. Но почему вы солгали?
- Потому что от этого зависела судьба другого человека. Я знала, что он был совершенно недостоин того, но не хотела, чтобы его гибель была на моей совести. А ведь мы были с ним так близки… Так близки!
- Но сейчас эта преграда исчезла?
- Да, сэр. Человек, о котором я говорю, умер.
- Тогда почему теперь вы не расскажете все, что вам известно, полиции?
- Потому что мне приходится считаться еще с одним человеком. С собой. Я не вынесу огласки и той шумихи, которая поднимется, если за дело снова возьмется полиция. Мне осталось недолго жить, и я хочу умереть спокойно. Но все же мне нужно было найти кого-то, кому я могла бы поведать свою ужасную историю. Я хочу, чтобы, когда меня не станет, люди узнали правду.
- Вы мне льстите мадам. Но прошу вас учесть, что я - ответственный человек и не могу обещать вам, что после вашего рассказа не посчитаю своим долгом передать дело полиции.
- Думаю, этого не будет, мистер Холмс. Я слишком хорошо знаю ваш характер и ваши методы, так как несколько лет следила за вашей деятельностью. Чтение - единственное удовольствие, которое оставила мне судьба, и я внимательно слежу за тем, что происходит в мире. Как бы то ни было, я не хотела бы упустить случай, может быть, вы как-то воспользуетесь моим рассказом о трагедии, которая случилась со мной. Мне станет легче, если я выговорюсь.
- Мы с доктором Ватсоном готовы вас выслушать.
Женщина поднялась и достала из ящика стола фотографию мужчины. Изображенный несомненно был профессиональным циркачом. Богатырская фигура, могучие руки сложены на мощной груди, из-под пышных усов проглядывает улыбка… Самодовольная улыбка мужчины, знающего вкус победы.
- Это Леонардо, - сказала она.
- Леонардо, силач, который давал показания?
- Он самый. А это… Это мой муж.
Лицо на второй фотографии было ужасным… Настоящий боров, даже лучше сказать, дикий кабан - такими грубыми, звериными были его черты. Легко можно было представить себе этот отвратительный рот чавкающим или испускающим пену в приступе ярости, и эти маленькие свирепые глазки, пронзающие бешеной злостью все, на что падал их взгляд. Дебошир, задира, животное… Все это было написано на грузном лице с тяжелым подбородком.
- Эти две фотографии, джентльмены, помогут вам понять мою историю. В цирк меня привели бедной маленькой девочкой, мне еще не было десяти, а я уже прыгала через обруч перед публикой. Когда я повзрослела, этот человек полюбил меня (если этим словом можно назвать его похоть), и я стала его женой… Будь проклят тот день! С тех пор жизнь моя превратилась в ад, а он - в дьявола, мучившего меня. В цирке не было никого, кто не знал бы, как он ко мне относился. Он уходил к другим женщинам. Если я жаловалась, он связывал меня и избивал хлыстом. Все жалели меня и презирали его, но кто мог что-либо сделать? Его боялись все до одного, потому что человек этот был страшен в обычной жизни, а когда напивался, и вовсе превращался в настоящее чудовище. Снова и снова его задерживали за драки и жестокое обращение с животными, но он был необыкновенно богат, и штрафы для него ничего не значили. Со временем все лучшие артисты покинули нашу труппу, и дела у нас стали идти все хуже и хуже. Только Леонардо и я еще привлекали зрителя… Да еще малыш Джимми Григгс, клоун. Бедолага, разве до веселья ему было? Но он старался как мог, чтобы хоть как-то продержаться на плаву.
А потом в мою жизнь все больше и больше стал входить Леонардо. Видите, каким он был? Сейчас-то я знаю, какая хилая душонка таилась в этом прекрасном теле. Но, по сравнению с моим мужем, он был просто архангелом Гавриилом. Он жалел меня, помогал, пока в один прекрасный день дружба наша не превратилась в любовь… Настоящую, глубокую, страстную любовь, такую любовь, о которой я мечтала, но никогда не надеялась испытать. Муж начал подозревать, но я думаю, что этот задира в душе был трусом и боялся Леонардо. В отместку он стал еще больше истязать меня. Однажды ночью я так кричала, что Леонардо примчался к нашему фургончику. В ту ночь чуть не произошла трагедия, и вскоре я и мой любовник поняли, что рано или поздно это должно случиться. Мой муж был недостоин того, чтобы жить. Мы решили, что он должен умереть.
Леонардо был умен и хитер, это он все придумал. Я это говорю не для того, чтобы свалить всю вину на него, ведь я сама помогала ему и готова была пройти с ним весь путь до конца. Просто одна я до такого никогда бы не додумалась. Мы изготовили специальную палицу… Леонардо сделал ее. К свинцовому наконечнику он приделал пять длинных стальных гвоздей, острыми концами наружу, так, чтобы это напоминало львиную лапу. Эта палица предназначалась для того, чтобы убить моего мужа, но выглядеть все должно было так, будто это сделал лев, которого мы собирались выпустить из клетки.
Когда мы с мужем как обычно отправились кормить зверя, ночь была темная, безлунная. В цинковом ведре мы несли с собой сырое мясо. Леонардо ждал за углом большого фургона, мимо которого мы должны были пройти по дороге к клетке. Но он почему-то замешкался, и мы прошли, прежде чем он успел нанести удар. Тогда Леонардо пошел за нами, и через какое-то время я услышала удар, он все-таки раскроил череп мужу. От этого звука сердце мое радостно забилось, я бросилась к клетке со львом и откинула щеколду.
И тут случилось что-то страшное. Может, вам приходилось слышать о том, что эти животные мгновенно улавливают запах человеческой крови, который их сильно возбуждает. Какое-то звериное чутье подсказало хищнику, что только что убит человек. Как только я открыла дверь, он прыгнул и подмял меня под себя. Леонардо мог спасти меня. Если бы он подбежал к зверю и ударил своей палицей, то смог бы усмирить его, но у него сдали нервы. Я услышала его полный ужаса вопль и увидела, как он развернулся и бросился бежать сломя голову. И в этот миг зубы льва впились мне в лицо. Я уже задыхалась от его горячего и зловонного дыхания, поэтому почти не почувствовала боли. Ладонями я попыталась оттолкнуть от себя огромные пышущие паром окровавленные челюсти и закричала. Когда в лагере поднялась тревога, я еще оставалась в сознании. Смутно помню, как несколько мужчин, Леонардо, Григгс и другие, вытаскивали меня из лап льва, и это мое последнее воспоминание, мистер Холмс, на несколько долгих мучительных месяцев. Когда наконец ко мне вернулось сознание и я впервые посмотрела в зеркало, я прокляла этого льва… О, как же я проклинала его! Не за то, что он лишил меня красоты, а за то, что не лишил меня жизни. У меня было только одно желание, мистер Холмс, и достаточно денег, чтобы воплотить его в жизнь. Я хотела исчезнуть из этого мира, закрыть свое бедное лицо, чтобы его никто не видел, и поселиться там, где меня не нашел бы ни один человек из тех, кто знал меня раньше. Выбора у меня не было… Так я и поступила. Несчастный раненый зверь заполз в эту нору, чтобы умереть… Таков конец Юджинии Рондер.
Когда горемычная женщина закончила свой рассказ, в комнате на какое-то время повисла тишина. Потом Холмс протянул длинную руку и с выражением такого искреннего сострадания, которое я почти никогда не замечал у него на лице, мягко похлопал ее по руке.
- Бедная девочка! - произнес он. - Бедная девочка. Действительно, пути провидения трудно понять. Если на том свете нас не ждет воздаяние, то весь наш мир - не более чем чья-то жестокая шутка. Но что было дальше с этим Леонардо?
- Я больше его не видела и ни разу не слышала о нем. Может быть, я и ошибалась, так плохо думая о нем. Любить то, что оставил лев, все равно что любить одного из тех уродцев, которых мы возили с собой по стране. Но женскую любовь так просто не отбросишь. Он оставил меня в когтях зверя, не пришел на помощь, когда мне это было так нужно, а я до сих пор не могла решиться отправить его на виселицу. Во что превратилась я сама, мне безразлично. Разве можно вообразить что-нибудь ужаснее, чем моя нынешняя жизнь? Но судьба Леонардо все это время находилась в моих руках.
- Вы сказали, что он умер.
- В прошлом месяце он утонул в Маргейте, когда купался в море. Я прочитала об этом в газете.
- А что он сделал с этой палицей? В вашей истории это самая любопытная и необычная часть.
- Этого я не могу вам сказать, мистер Холмс. Рядом с лагерем был меловой карьер с глубоким стоячим озером. Может быть, на дне этого озера…
- Да сейчас это уже и не важно. Дело ведь закрыто.
- Да, - произнесла миссис Рондер, и вуаль ее медленно качнулась. - Дело закрыто.
Мы поднялись, чтобы уйти, но что-то в голосе женщины заставило Холмса задержаться еще на секунду. Он быстро повернулся.
- Ваша жизнь не принадлежит вам, - сказал он. - Вы не вправе решать, жить вам или умереть.
- Кому нужна эта жизнь?
- Кто знает? Пример терпеливого страдания - это ценнейший урок для мира, в котором почти не осталось места терпению.
Ответ женщины заставил нас содрогнуться.
- Интересно, а вы бы смогли с таким жить? - сказала она, подняла вуаль и вышла на свет.
Это было жутко. Никакими словами нельзя описать лицо, когда лица попросту нет. Два живых карих глаза, печально глядевших на нас с кошмарных останков, делали это зрелище еще ужаснее. Холмс одновременно протестующе и с жалостью вскинул руку, и вместе мы вышли из комнаты.
Два дня спустя, когда я заглянул к своему другу, он не без гордости указал на маленькую голубую бутылочку, которая стояла у него на каминной полке. Я взял ее в руку и увидел красный значок, указывающий на то, что внутри находится яд. Открыв пузырек, я почувствовал приятный миндальный запах.
- Синильная кислота? - спросил я.
- Да. Пришло с почтой. "Я отсылаю вам свое искушение. Решила последовать вашему совету" - эта записка прилагалась к ней, и я думаю, Ватсон, мы с вами знаем имя мужественной женщины, которая послала ее.
Дело XII. Приключение в поместье "Шоском-олд-плейс"
Шерлок Холмс долго сидел над микроскопом, приложив глаз к окуляру. Наконец выпрямился и с торжествующим видом повернулся ко мне.
- Это клей, Ватсон, - сказал он. - Однозначно клей.
Взгляните сами на эти мелкие частички.
Я приложился к трубке и навел резкость.
- Эти шерстинки и ниточки с твидового пальто. Бесформенные серые комки - пыль. Слева эпителиальные чешуйки, а эти коричневые капельки посередине, несомненно, клей.
- Ну что ж, - рассмеялся я. - Готов поверить вам на слово. От этого что-то зависит?
- Это очень важная улика, - ответил он. - Помните, что рядом с убитым полицейским, которого нашли у "Сент-Панкраса", лежало кепи? Обвиняемый отрицает, что оно принадлежит ему, но он занимается изготовлением рам для картин и постоянно имеет дело с клеем.
- Вы занимаетесь этим делом?
- Нет. Меривейл, мой друг из Скотленд-Ярда попросил помочь ему с ним. С тех пор, когда я доказал виновность того фальшивомонетчика по частичкам цинка и меди в шве на его манжете, они начали осознавать важность микроскопа. - Он нетерпеливо посмотрел на часы. - Ко мне сегодня должен зайти новый клиент, но он что-то задерживается. К слову, Ватсон, вы разбираетесь в скачках?
- Приходится. Я ведь на это трачу половину пенсии по ранению.
- Хорошо, тогда вы будете моим "Популярным справочником по скачкам". Что вы скажете о сэре Роберте Норбертоне. Вам это имя ничего не говорит?
- Отчего же, говорит. Он живет в поместье "Шоскомолд-плейс". Я это точно знаю, потому что как-то провел лето в тех местах. Этот Норбертон, кстати, один раз чуть не угодил в сферу ваших интересов.
- Каким образом?
- На Ньюмаркет-хит он однажды избил хлыстом Сэма Брюэра, известного ростовщика с Керзон-стрит. Бедняга чуть не отдал Богу душу.
- Хм, это интересно! И часто он так развлекается?
- Вообще, поговаривают, что он опасный человек. Во всей Англии это, наверное, самый отчаянный наездник. Несколько лет назад он занял второе место на "Гранд нэшнл" . Это, что называется, человек, который родился не в свое время. Ему бы быть придворным повесой времен Регентства… Этакий боксер, охотник, игрок на тотализаторе, донжуан, и, что самое главное, на такой мели, что, наверное, никогда уж с нее не снимется.
- Браво, Ватсон! Коротко и ясно. Я уже как будто знакóм с ним лично. А теперь не могли бы вы в двух словах описать "Шоском-олд-плейс"?
- Я знаю только, что стои́т оно в самой середине Шоскомпарка, там находятся знаменитые Шоскомские конюшни и тренировочный ипподром.
- И главный тренер там - Джон Мейсон, - добавил Холмс. - Не удивляйтесь, Ватсон, просто это письмо от него. Но давайте лучше вспомним, что нам еще известно о Шос коме. Кажется, я напал на богатую жилу.
- Есть шоскомские спаниели, - сказал я. - Они участвуют во всех выставках собак. Самая редкая порода в Англии.
Это предмет особой гордости хозяйки "Шоском-олд-плейс". - Жены Роберта Норбертона, надо полагать?
- Сэр Роберт никогда не был женат. И, думаю, пока не собирается. Он живет со своей овдовевшей сестрой, леди Беатрис Фэлдер.
- Вы хотели сказать, она живет с ним?
- Нет-нет, дом принадлежал ее покойному мужу, сэру Джеймсу. Норбертон не имеет на него прав. Сейчас поместье принадлежит брату ее мужа, но ренту с него получает она.
- А тратит эту ренту, очевидно, ее братец Роберт?
- Где-то так. Этот парень - сущий дьявол, и, наверное, доставляет ей массу хлопот, хотя я слышал, что она очень предана ему. Но что там случилось, в Шоскоме?
- Это я и хочу узнать. А вот, кажется, и человек, который может обо всем нам рассказать.
Дверь открылась, и наш мальчик-слуга пропустил в комнату высокого чисто выбритого мужчину с уверенным и строгим выражением лица, которое встречается только у тех, кому приходится усмирять лошадей или мальчишек. Мистер Джон Мейсон имел дело как с первыми, так и со вторыми и, похоже, прекрасно с этим справлялся. Он коротко и сдержанно поклонился и сел на стул, указанный Холмсом.
- Вы получили мою записку, мистер Холмс?
- Да, но она ничего не объясняет.
- Для меня это слишком щекотливое дело, чтобы доверять его бумаге. И слишком запутанное. Подробности я бы хотел рассказать вам лично.
- Ну что ж, мы в вашем распоряжении.
- Во-первых, мистер Холмс, я думаю, что человек, на которого я работаю, сэр Роберт, сошел с ума.
Холмс удивленно поднял брови.
- Это Бейкер-стрит, а не Харли-стрит, - сказал он. - Но что заставляет вас так думать?
- Понимаете, сэр, когда человек допускает одну странную выходку, это можно понять, когда две - тоже, но, если все, что он делает, ни в какие ворота не лезет, тут уж начинаешь задумываться. По-моему, рассудок его помутился из-за дерби и Принца Шоскома.
- Это ваш молодой жеребец?
- Да, лучший в Англии, мистер Холмс, уж кому это знать, как не мне. Скажу вам откровенно, джентльмены, ведь я знаю, что вы люди чести, и наш разговор не выйдет за стены этой комнаты, сэр Роберт в этом году должен взять первый приз на дерби. Он по горло в долгах, и это его последняя надежда. Все, что он сумел наскрести или одолжить, поставлено на него. И ставки, надо сказать, прекрасные! Сейчас идет около сорока к одному, правда, когда он только его заявил, было почти сто к одному.
- Но почему ставки настолько упали, если лошадь действительно так хороша?
- Публика не знает, насколько она хороша. Сэр Роберт перехитрил всех шпионов, которые поставляют сведения о лошадях. На тренировку он вместо Принца выводил его брата. Они похожи как две капли воды, да только галопом Принц обходит его на два корпуса за фарлонг. Сейчас он не думает ни о чем, кроме лошади и скачек. Только этим и живет. Евреев своих он уговорил подождать до дня скачек. Если Принц подведет его, ему конец.
- Да, рискованную игру он затеял, но откуда ваши мысли о безумии?
- Во-первых, если бы вы его увидели, вы бы не спрашивали. Мне иногда кажется, что он вообще не спит. В любое время дня и ночи его можно застать на конюшне. Глаза у него какие-то дикие. Нет, нервы у него явно не выдержали. Да еще отношения с леди Беатрис… - А что у них не так?
- Они ведь всегда жили душа в душу. Вкусы-то у них совершенно одинаковые, и она любила лошадей не меньше, чем он. Каждый день в одно и то же время она заезжала посмотреть на них… И больше всех ей нравился Принц. А он, бывало, только заслышит шуршание колес по гравию, тут же уши насторожит, бежит к ее коляске за кусочком сахара… Да только все это в прошлом.
- Почему?
- Ну, она, похоже, утратила всякий интерес к лошадям. Уже целую неделю проезжает мимо конюшен и даже доброго утра не пожелает!
- Вы думаете, они поссорились?
- Я думаю, они серьезно поругались. Зачем бы ему понадобилось еще и избавляться от ее спаниеля, которого она любила как дитя родное? Несколько дней назад он отдал его старому Барнсу, хозяину "Зеленого Дракона", это в трех милях от нас, в Крендалле.
- Действительно, весьма странно.