Аппер-Уистлинг-авеню, которая пересекала Стейт-стрит в одном квартале в северу от площади, тянулась к Хилл-Драйв, где находились старейшие в городе жилые дома (еще более древние строения, ветхие уже во время первого визита Эллери, располагались в дальнем конце Стейт-стрит). Аппер-Дейд-стрит поднималась на северо-запад к Норт-Хилл-Драйв, где размещались поместья райтсвиллских нуворишей (таковыми, с точки зрения Райтов, Блуфилдов, Дейдов, Грэнджонов, Миникинов, Ливингстонов et al, являлись те, кто накопил состояние после президентства Ратерфорда Б. Хейса).
От всего этого оставалось очень мало. Фасады магазинов на площади напоминали торговые здания на бульваре Вентуры в долине Сан-Фернандо, отходящей от Голливуда, всегда повергавшие Эллери в ужас - высокомерные модернистские сооружения из стекла, штукатурки, красного дерева и неона, полностью подавляющие лавчонки, которые теснились позади. "Холлис", рискнувший установить новый навес над входом только перед Второй мировой войной, опрометчиво предпринял косметический ремонт фасада, сделавший его (по мнению Эллери) до отвращения современным. Универмаг "Нью-Йорк" и аптека в Хай-Виллидж исчезли, а "Бон-Тон", захвативший все пространство между Вашингтон- и Линкольн-стрит, также осуществил перестройку и, к ужасу Эллери, стал напоминать "Корветтс" в миниатюре. Склада оборудования на случай атомной войны, разумеется, больше не существовало, и восточная дуга площади обновилась почти полностью.
На возвышенностях к северу дела обстояли еще хуже. Прекрасная старая Хилл-Драйв пала под натиском застройщиков (несколько домов удалось спасти в качестве "исторических мест" благодаря битве, которую Райтсвиллское историческое общество вело до последнего окопа); величавый Холм порос многоквартирными зданиями, хмуро взирающими на город внизу, словно охрана концентрационного лагеря. Многие из обширных имений на Норт-Хилл-Драйв были проданы, и их места заняли частные дома представителей среднего класса с одноакровыми участками. Более скромные пригороды Райтсвилла дотянулись до аэропорта, где появились новые районы с названиями вроде Нью-Виллидж и Махогани-Эйкрс. По крайней мере тридцать пять ферм, которые знал и любил Эллери, были уничтожены. Вместо них появились аккуратные маленькие заводы, изготовляющие электронное оборудование по субконтракту с министерством обороны. Даже у Твин-Хилл и Скайтоп-роуд, где укрылись наиболее состоятельные жители города, начали отрастать щупальцы.
Большинство старинных семейств исчезли вовсе, или же потомки их капитулировали, обрубили корни и рассеялись кто куда.
Тем не менее для Эллери это был все тот же Райтсвилл. Мощеные улицы Лоу-Виллидж почти не изменились - бедняки оставались последними хранителями американской старины. Река Уиллоу, обслуживавшая мельницы, по-прежнему катила красно-желто-бирюзовые воды без заметного эффекта на бессмертных старых ивах и ольхах, растущих по берегам и впитывающих ее ядовитую влагу. Кафе-мороженое Эла Брауна и здание райтсвиллской газеты стояли на прежнем месте. Вокруг благожелательно улыбались холмы, за которыми высились горы Махогани, обещающие отразить любое посягательство человека, за исключением атаки водородными бомбами, которая казалась невероятной. Райтсвилл был слишком незначителен (как уверяли себя его жители) для подобного оборота событий.
Поэтому для глаз Эллери город, несмотря на все недостатки, оставался вполне жизнеспособной Шан-гри-Ла.
В агентстве по прокату автомобилей возле аэропорта Эллери взял "кугуар", и Квины, радостно вдыхая свежий воздух, покатили к убежищу Бенедикта.
* * *
На основании рассказа Бенедикта Эллери ожидал увидеть участок в двадцать-тридцать акров. Вместо этого они с отцом обнаружили территорию в две сотни акров с лесом, водой и пастбищем - целую освобожденную от ферм часть долины, где она начинала вторгаться в северо-западные холмы, между Райтсвиллом и Шинн-Корнерс. Поместье было защищено высокой стальной оградой; прикрепленные к ней таблички грозно предупреждали о запрете охоты, рыбной ловли и вторжения на территорию вообще.
- Раньше здесь были молочные фермы, - пожаловался Эллери, выйдя из машины, чтобы открыть главные ворота. - С лучшими коровами, каких я когда-либо видел.
- Только не упрекай Бенедикта, - отозвался его отец. - Вероятно, фермы перестали существовать до того, как он купил поместье. Мелкие фермы исчезают по всей Новой Англии.
Эллери что-то буркнул и вернулся в автомобиль, хлопнув дверцей.
Грязная дорога провела их мимо главного здания, находящегося в нескольких сотнях ярдов от ворот и, очевидно, являвшегося ранее одним из фермерских домов. Это было старое дощатое двухэтажное строение с полудюжиной труб, по внешнему виду вмещающее от двенадцати до пятнадцати комнат. Проехав еще четверть мили, они оказались у гостевого коттеджа в стиле тех, которые сооружали на полуострове Кейп-Код, выглядевшего сравнительно новым. Он стоял на лесной поляне, где деревья вырубили, чтобы не затеняли солнечный свет. Выйдя из "кугуара", они услышали шум водного потока.
- Похоже, мы сможем закидывать удочку прямо из окна спальни, - заметил инспектор. - Вот это жизнь!
- Да, если кто-то печет для тебя хлеб, - мрачно произнес Эллери.
- Что, черт возьми, с тобой творится? - воскликнул его отец. - Если ты думаешь, что я намерен две недели терпеть рядом с собой примадонну, то нам лучше сразу уехать. Со стороны твоего друга было чертовски достойно предложить нам этот коттедж. Так что, если у тебя болит живот, будь любезен держать это при себе, иначе я полечу следующим самолетом назад в Нью-Йорк!
Инспектор Квин уже давно не говорил с сыном таким образом, и Эллери был настолько удивлен, что предпочел промолчать.
Внутри коттедж оказался таким уютным, как его рекламировал Бенедикт. Здесь явно не работал декоратор с Парк-авеню. Мебель - Эллери взглянул на ярлыки - была прислана от А.А. Гилбуна в Хай-Виллидж, а домашнее оборудование и скобяные изделия приобретены в магазине Клинта Фосдика или "Хант и Кекли". На всем остальном красовались ярлыки "Бон-Тон". Мебель была обита ярким ситцем, на полу лежали лоскутные коврики, а камин в гостиной пробуждал желание развести огонь. На полках стояли книги, рядом находился стереомагнитофон с коллекцией кассет, а в углу скромно примостился цветной телевизор, словно давая понять, что пользоваться им не обязательно.
Инспектор вызвался распаковывать вещи, покуда Эллери съездит в город за покупками. В холодильнике они обнаружили солидные запасы мяса, птицы и консервов, но не хватало скоропортящихся продуктов - молока, хлеба, масла, яиц, свежих овощей и фруктов.
- Купи какую-нибудь выпивку у… как бишь его… Данка Маклина, сынок, - сказал инспектор. - Ржаное виски, скотч, водку - что-нибудь, чтобы согреть кости.
- В этом нет надобности, - отозвался Эллери. - Ты не заметил вмонтированный в стену гостиной бар, папа. Там есть все - от абсента до зубровки.
Эллери предпочел лавке Логана на Слоукем-стрит между Аппер-Уислинг и Вашингтон-стрит, где его знали, супермаркет на другой стороне улицы, где он мог рассчитывать остаться незамеченным. Тем не менее ему пришлось отвернуться, дабы избежать взглядов двух женщин, показавшихся знакомыми. Поездка в город лишь усилила депрессию Эллери - слишком много было перемен, и, на его взгляд, только к худшему. Он поспешил вернуться в коттедж, где застал отца, в рубашке с расстегнутым воротом и слаксах, сидящим у камина со стаканом, наполненным коричневой жидкостью.
- Да, - мечтательно произнес инспектор, - это жизнь!
* * *
Старик предоставил Эллери полную свободу. Он ни на чем не настаивал, ограничиваясь предложениями, и не протестовал, когда Эллери от них отказывался. Большую часть среды инспектор посвятил рыбалке (несмотря на хвастовство Бенедикта относительно самодельной удочки, старик обнаружил кладовую со спортивными принадлежностями, включающими несколько первоклассных удочек) и вернулся с великолепной форелью к ужину. Эллери провел день лежа на спине и слушая Баха и Моцарта, иногда перемежая их ансамблем "Тихуана брасс" и время от времени подремывая. Ночью он впервые за много недель спал без снотворных таблеток и кошмарных снов. В четверг Квины обследовали поместье, пройдя пешком большую часть двух сотен акров и вернувшись проголодавшимися. Они пообедали парой стейков, которые Эллери поджарил на углях на заднем дворе, с печеной картошкой, сметаной и луком. Инспектор притворился не заметившим того, что его сын не оставил на тарелке ни кусочка, - такого старик не видел уже давно.
Едва включив посудомойку, Эллери услышал резкий звонок, который издавал аппарат, похожий на внутренний телефон.
- Кто это, черт возьми? - осведомился он, сняв трубку.
- Джонни, - послышался голос Бенедикта. - Как пациент?
- Только начинаю расслабляться. Неужели Бенедикт последовал за ними?
- Эта штука соединяет с большим домом?
- Да. Я помню, Эллери, что обещал не б-беспо-коить вас…
- Когда ты приехал?
- В конце дня. Послушай, я должен к-кое-что тебе рассказать. Не возражаешь, если я загляну на несколько минут?
- Не болтай вздор.
Эллери положил трубку и направился в спальню инспектора. Старик уже переоделся в пижаму.
- Папа, здесь Бенедикт - хочет поговорить с нами или со мной. Сейчас он придет из большого дома. Хочешь при этом присутствовать?
Отец и сын посмотрели друг на друга.
- Звучит таинственно, - заметил инспектор Квин.
- Видит бог, я не ищу неприятностей, - сказал Эллери. - Но я их чую.
- Надеюсь, сынок, ты не прав.
Спустя десять минут Эллери впустил Джонни-Би, который выглядел озабоченным. "Что бы это ни было, - заверил себя Эллери, - я не стану в это вмешиваться".
- Входи, Джонни.
- Прошу прощения за пижаму и халат, мистер Бенедикт, - сказал инспектор. - Я провел утомительный день, бродя по вашему поместью, и как раз собирался ложиться.
- Выпьешь, Джонни?
- Не сейчас, спасибо. - Бенедикт опустился на стул и огляделся. Его улыбка казалась вымученной.
Что-то явно было не так. Квины не смотрели друг на друга.
- Тебе здесь нравится?
- Хочу еще раз поблагодарить тебя, Джонни. Я в полном восторге. Это как раз то, что мне было нужно.
- И ему и мне, - добавил инспектор.
Бенедикт колебался, и Эллери с тоской подумал:
"Сейчас начнется".
- Эллери….
- Да, Джонни?
- Я хотел сообщить тебе, что на этот уик-энд у меня будут гости.
- Вот как?
- Нет-нет, я вас не выставляю! Они остановятся в большом доме - там полным-полно места. Эл Марш прибывает завтра, а его секретарша - девушка по имени Сьюзан Смит - в субботу вечером. Кроме того… - Бенедикт скорчил гримасу и пожал плечами, - завтра также прибудут три мои бывших.
- Бывших жены?
- Да.
- Это что, ежегодная встреча?
Инспектор решил разрядить ситуацию легкомысленной ноткой:
- Я читал, что вы ведете необычайно интересную жизнь, мистер Бенедикт, но это уже чересчур!
Все засмеялись.
- Хорошо, если бы это было так забавно, - вздохнул Бенедикт. - Я ни в коем случае не хочу причинять вам неудобства. В этой встрече нет ничего сентиментального и ностальгического. Она строго д-деловая, если вы п-понимаете, что я имею в виду.
- Не понимаю, Джонни, но все в порядке. Ты не обязан давать нам объяснения.
- Но я не могу позволить, чтобы вы меня считали человеком, который дает и тут же отбирает назад. Д-даю вам слово, что вас не побеспокоят.
Все это казалось настолько излишним, что у Эллери невольно пробудилось любопытство. После Гарварда прошло много времени, и он внезапно осознал, что ему очень мало известно о Джонни-Би. Эллери считал приглашение искренним, но что, если у Бенедикта была тайная цель?..
Дав слово, Бенедикт умолк. Казалось, он решал какую-то проблему. Молчание становилось угнетающим.
- Что-нибудь не так, Джонни? - спросил Эллери, проклиная самого себя.
- Это очень з-заметно? Пожалуй, теперь я выпью, Эллери… Нет, я сам налью. - Он подошел к бару, налил себе неразбавленного виски и вернулся назад. - Я должен попросить вас обоих об одолжении, хотя терпеть не могу это делать…
- Мы у вас в долгу, а не вы у нас, мистер Бенедикт, - улыбнулся инспектор.
- Мы едва ли можем в чем-то отказать тебе, Джонни, - сказал Эллери. - В чем проблема?
Бенедикт поставил свой стакан, достал из нагрудного кармана сложенный втрое лист белой бумаги и развернул его.
- Это мое з-завещание. - Он произнес эту фразу странным ледяным тоном, и для чувствительных ушей Эллери она прозвучала как приговор за тяжкое преступление. Бенедикт ощупал карманы. - Вечно забываю ручку. Могу я позаимствовать твою, Эллери? - Он склонился над кофейным столиком. - Сейчас я подпишу завещание, поставлю дату и прошу вас обоих его засвидетельствовать. Вы с-согласны?
- Естественно.
- Конечно, мистер Бенедикт.
Квины обратили внимание, что Джонни, ставя подпись, заслонял рукописный текст предплечьем. Закончив, он сложил бумагу таким образом, что открытым оставался только низ, и указал Квинам, где им подписываться. Они повиновались, Джонни вернул ручку Эллери, спрятал завещание в конверт, запечатал его и, поколебавшись, неожиданно протянул инспектору Квину:
- Могу я попросить вас, инспектор, с-сохранить завещание у себя? На короткое в-время?
- Ну… разумеется, мистер Бенедикт.
- Я не порицаю вас за то, что вы выглядите озадаченными, - продолжал Бенедикт. - Но тут нет ничего особенного. Марш собирается в этот уик-энд составить для меня официальное завещание - вот почему приезжает его секретарша, - но я хотел, чтобы до тех пор самое основное было зафиксировано на бумаге. - Он снова натужно засмеялся. - Я приближаюсь к возрасту, когда жизнь становится все более неопределенной. Сегодня я здесь, а завтра…
Квины должным образом улыбнулись, а Бенедикт допил скотч, пожелал им доброй ночи и удалился. Казалось, он испытывал облегчение.
Но этого нельзя было сказать об Эллери.
- Что ты обо всем этом думаешь, папа? - спросил он, тщательно закрыв дверь.
- Тут множество вопросительных знаков. - Инспектор уставился на конверт, который держал в руке. - Учитывая его капиталы и юристов вроде Марша, он наверняка должен был располагать официальным завещанием практически со дня рождения. Таким образом, то завещание, которое мы только что засвидетельствовали, аннулирует предыдущее.
- Не только аннулирует, папа, - сказал Эллери, - но и изменяет, иначе зачем писать новое? Вопрос в том, что и как оно изменяет.
- Ни то ни другое тебя не касается, - указал его отец.
- Очевидно, это касается его бывших жен, - пробормотал Эллери, начав ходить взад-вперед, что с неудовольствием отметил инспектор. - Деловой уик-энд… Это скверно пахнет.
- Очевидно, мне придется отложить сон. - Инспектор направился к бару. - Думаю, сынок, и тебе не грех им воспользоваться. Что тебе налить?
- Спасибо, ничего.
- Кто эти везучие леди?
- Что-что?
- Женщины, на которых он женился. Тебе это известно?
- Конечно. Сага о Бенедикте всегда меня интересовала. Его первая жена выступала в кордебалете в Лас-Вегасе. Рыжая грудастая бабенка по имени Марша Кемп, которая путалась с крутыми ребятами, пока Джонни не увез ее из штата и не женился на ней.
- Марша Кемп… - Старик кивнул. - Теперь я припоминаю. Сколько времени продолжался этот брак? Три месяца?
- Ближе к четырем. Миссис Бенедикт номер два была Одри Уэстон - блондинка с актерскими амбициями, но с недостаточным талантом, чтобы реализовать их на Бродвее или в Голливуде. Иногда она получает маленькие роли - в основном на коммерческом телевидении. Но Джонни, очевидно, думал, что она подходящий материал для "Оскара" или "Эмми" - по крайней мере пять или шесть месяцев.
- А номер три? - спросил инспектор, потягивая "Чивас".
- У меня есть особая причина помнить номер три. - Эллери продолжал мерить шагами комнату. - Причина, по которой я уделял особое внимание Элис Тирни, заключалась в том, что, как писали газеты, она из Райтсвилла. Естественно, меня это приятно возбуждало, хотя фамилия Тирни была мне незнакома. Эта девица - судя по фотографиям, довольно невзрачная брюнетка - была медсестрой. Джонни разбил свой "мазерати", или что он тогда вел на сельской дороге, - должно быть, это произошло где-то около Райтсвилла - и в результате был вынужден проваляться долгое время в своем "сельском доме" - как я теперь понимаю, имелся в виду здешний большой дом. Если Райтсвилл упоминался, я это упустил, но думаю, Джонни выложил изрядную сумму за то, чтобы газеты помалкивали о его убежище. Как бы то ни было, сестру Тирни наняли ухаживать за знаменитым пациентом, а вынужденная близость женщины - пусть даже невзрачной - в течение нескольких недель оказалась достаточной, чтобы сломить сопротивление Джонни. После обычного ухаживания в бенедиктовском стиле он женился на Элис Тирни. Этот брак оказался самым долгим - девять с половиной месяцев. Джонни получил официальный развод только около месяца назад.