"Я в этом не так уверен, - грубо отозвался Питер. - Что происходит с твоим полоумным стариком? Какого черта он не обратится к психиатру? Неужели он не понимает, что губит твою жизнь?"
"Он неисправимый игрок, Питер".
"И неисправимый бабник - не забывай об этом. Твой отец, Вирджин, вообще неисправим. - Питер наедине часто называет меня Вирджин, не сознавая, насколько это уместно. Это вызывает у меня корчи. - Ты говоришь, что он тебя любит. Что это за любовь, которая заставляет отца продать дочь евнуху, чтобы спасти свою жалкую шкуру?"
"Папа слабый человек, Питер, и потакает своим слабостям, но он вовсе не считает такой страшной судьбой мой брак с одним из богатейших людей в мире. Конечно, он не знает о… слабостях Нино. - Подошел официант, и я быстро сказала: - Я проголодалась. - Хотя вовсе не хотела есть. - Ты собираешься кормить меня разговорами?"
Мы что-то заказали - кажется, мне подали телячью котлету, запеченную в каком-то клее; очевидно, у их знаменитого шеф-повара был выходной. Питер подверг меня перекрестному допросу относительно договора, который мне пришлось подписать перед свадьбой. Очевидно, бедняга был в отчаянии, так как мы уже сотни раз пытались перелезть через эту Берлинскую стену, но не находили в ней ни единой лазейки. Я была вынуждена снова напомнить ему, что до истечения пятилетнего срока не обладаю никакими правами на состояние Нино, и если покину его ложе (!) и кров до конца срока, то он не только оставит меня без гроша в кармане, но и запросто может отправить папу за решетку по старому обвинению в растрате.
"Неужели его деньги так важны для тебя?" Питер скривил губы.
"Я ненавижу их и его самого! Ради бога, Питер, неужели ты думаешь, что дело в деньгах? Я же говорила тебе, что охотно согласилась бы на бедность, если бы не…"
"Если бы не твой дорогой старенький папочка. - Питер скрипнул зубами. - Черт бы его побрал! Когда истекает срок?"
"Какой срок, Питер?"
"Пятилетний срок вашего договора. Это одна из личных бумаг Нино, к которым он меня не подпускает".
"Какое сегодня число? 9 декабря. Значит, ровно через девять месяцев - 9 сентября будущего года, в шестьдесят восьмой день рождения Нино и пятую годовщину нашей свадьбы".
"Девять месяцев". Питер произнес это очень странным тоном.
Я не поняла смысл, пока Питер не повторил фразу. Это показалось мне забавным, и я засмеялась. Но Питер оставался серьезен, и, взглянув на его лицо, я тоже расхотела смеяться.
"В чем теперь дело, Питер?"
"Ни в чем", - ответил он.
Но я знала, что это не так. Я чувствовала, что в его светловолосой разочарованной голове мелькают ужасные мысли, но не стала об этом думать. Мне хотелось выкинуть это из моей головы как можно скорее. Я уверяла себя, что мой Питер не станет лелеять какие-то кошмарные планы, в какой бы ярости он ни пребывал.
Но я понимала, что он может это делать и делает.
Знает ли один человек другого по-настоящему? Даже того, которого любит? В тот момент я знала мистера Питера Энниса, родившегося в 1930 году и окончившего Гарвард в 1959-м, доверенное лицо Нино, Джулио и Марко Импортуны, ведущего личные дела трех братьев, не более, чем любого незнакомца, которого случайно толкнула на улице.
Это пугало меня и пугает до сих пор.
Но и еще кое-что сделало сегодняшний день таким скверным. Когда я смотрела через стол на Питера, прикусив зубами салфетку, то увидела через его плечо моего отца, только что вошедшего в ресторан. Рядом с ним была размалеванная девица, но пришла ли она с ним, я так и не узнала. Меня беспокоило то, что папа увидит меня с Питером - ведь о наших отношениях не знал даже он. Конечно, папа специально не стал бы выдавать меня Нино, но он иногда выпивает лишнее, а Нино - ходячий радар, добывающий информацию из воздуха. Я просто не могла идти на такой риск.
"Питер, там мой отец, - прошептала я. - Нет, не оборачивайся - он не должен видеть нас вместе!.."
Питер не подкачал. Небрежно бросив на столик двадцатидолларовую купюру, он повел меня к задней стене, так что мы все время оставались спиной к папе. Мы притворились, будто идем к уборным, но вместо этого ускользнули через кухню. Персонал не обратил на нас никакого внимания. Заставить работающих ньюйоркцев оторваться от своих обязанностей можно, лишь подложив под них бомбу.
Мы едва не попались, и на улице я сказала Питеру, что больше нам не стоит появляться вместе на людях. Он посмотрел на мое испуганное лицо, поцеловал меня, посадил в такси, но не поехал со мной. Прежде чем захлопнуть дверцу машины, Питер произнес тихим дрожащим голосом:
"Мне остается сделать только одно, и, клянусь богом, когда придет время, я это сделаю".
Больше я не видела Питера сегодня, но эти слова все еще преследуют меня. Они - и выражение его лица перед тем, как мой отец вошел в ресторан.
Девять месяцев…
Как будто сегодня что-то было оплодотворено в матке времени. Надеюсь, я не права, и молюсь, чтобы это было так, потому что, если взгляд Питера выражал то, что мне показалось, а его прощальные слова означали то, о чем я думаю, зародыш превратится в урода, как бывает, если беременная женщина принимает талидомид, если не в кого-нибудь еще хуже.
Это ужасная мысль, и я чувствую, что больше не в силах излагать свои мысли связно. Я выпила больше половины бутылки и здорово опьянела, чего почти никогда не позволяю, так как боюсь к этому пристраститься. Так что прощайте, миссис Бутылка, лучше я лягу в кроватку.
Первый месяц
Январь 1967 года
Беременность началась.
Зигота стала многоклеточным эмбрионом. Он вырос до размера горошины, а его сердцевина - до размера булавочной головки.
Клетки в этой сердцевине образуют хребет, на краю которого формируется крошечный узелок. Это зачаток головы.
Второй месяц
Февраль 1967 года
До конца второго месяца при обычном наблюдении невозможно отличить человеческий эмбрион от собачьего.
Но по истечении первых восьми недель он приобретает безошибочные человеческие очертания. Теперь это уже не эмбрион, а утробный плод.
Третий месяц
Март 1967 года
Глаза уже не на одной стороне головы, но сближены друг с другом. Крошечные щелочки отмечают уши и ноздри, а чуть большая - рот. Лоб становится массивнее. На верхних конечностях появляются пальцы, запястья, предплечья. По внутренним репродуктивным органам можно определить пол.
Четвертый месяц
Апрель 1967 года
В течение этого периода живот развивается очень быстро, уменьшая диспропорцию между головой и остальной частью плода.
На голове появляются волосы.
Мать начинает чувствовать шевеление маленького тельца.
Пятый месяц
Май 1967 года
На половинной стадии беременности нижняя часть плода пропорционально увеличивается, а ноги начинают подниматься. Теперь мать четко ощущает то, что она вынашивает. Руки и ноги плода совершают внутри ее тела энергичные движения.
* * *
Эллери отделал свой кабинет панелями из сплавного леса - тогда этот выбор казался ниспосланным истинным вдохновением. Щербатая, неровная поверхность выглядела испещренной многолетними приливами и отливами и была искусно покрыта сероватым налетом пены морской. Глядя на нее, Эллери чувствовал, как пол колышется у него под ногами, а щеки обжигают соленые брызги. При установленном на максимальной мощности кондиционере было легко представить себя на палубе прогулочного судна, рассекающего воды Зунда.
Однако это оказалось серьезной помехой требованиям реальности. Метаморфоза стен кабинета изменила обстановку до критической степени, превратив обычную манхэттенскую квартиру в аттракцион. Эллери всегда считал, что для наиболее эффективного использования времени и следования графику писатель прежде всего нуждается в рабочей атмосфере привычного беспорядка. Изменения должны ограничиваться моделью точилки для карандашей на подоконнике. Даже пыль поощряет к работе. Согласно древней метафоре, творческое пламя ярче горит на тусклых и пыльных чердаках.
Зачем же было избавляться от милых сердцу грязных обоев, которые так преданно помогали ему заканчивать многие рукописи?
Эллери тупо смотрел на четыре с половиной фразы, отпечатанные на листе, вставленном в машинку, и складывал руки в молитвенном жесте, когда в кабинет вошел его отец.
- Все еще работаешь? - устало спросил он и быстро удалился при виде мучительного зрелища.
Но через пять минут старик появился вновь, неся запотевший стакан с зеленоватым коктейлем, которым успел освежиться. Эллери стучал себя кулаком по виску.
Инспектор Квин опустился на диван, продолжая потягивать коктейль.
- К чему колотить себя по мозгам? - осведомился он. - Кончай работу, сынок. У тебя на этой странице меньше, чем было, когда я уходил утром.
- Что? - отозвался Эллери, не оборачиваясь.
- Заканчивай работу.
Эллери наконец обернулся:
- Не могу. Я и так запаздываю.
- Еще наверстаешь.
Эллери коротко усмехнулся:
- Если не возражаешь, папа, я все-таки попытаюсь работать.
Инспектор поднял стакан:
- Приготовить тебе то же самое?
- Что именно?
- "Типперери", - терпеливо объяснил старик. - Особый рецепт дока Праути.
- Из чего он состоит? - спросил Эллери, поправляя вставленный в машинку лист на сотую долю дюйма. - Я уже пробовал особые рецепты дока Праути и убедился: они все отдают запахом его лаборатории. Что это за зеленая гадость?
- Шартрез, смешанный с ирландским виски и сладким вермутом.
- А не с мятным ликером? Храни нас Боже от профессиональных ирландцев! Если ты заделался барменом, папа, приготовь мне "Джонни на камнях".
Старик принес скотч. Эллери сделал глоток, поставил стакан рядом с машинкой и начал сгибать пальцы. Инспектор снова сел на диван, сдвинув колени, как викарий во время официального визита, потягивая "Типперери" и наблюдая. Когда пальцы сына готовились опуститься на клавиши, отец семейства со вздохом промолвил:
- Жуткий был денек.
Сын медленно опустил руки, откинулся на спинку стула и потянулся к стакану.
- Ладно, - сказал он. - Я слушаю.
- Нет-нет, сынок, я просто подумал вслух. Ничего важного - жаль, что я прервал твою работу.
- Мне тоже жаль, но факт, как сказал бы де Голль, свершился. Теперь я смог бы напечатать не больше, чем лежа на смертном одре.
- Я же сказал, что сожалею, - проворчал инспектор, вставая. - Вижу, мне лучше убраться отсюда.
- Сиди, где сидишь. Очевидно, ты вторгся в мои владения с заранее обдуманными дурными намерениями, как любила говорить моя знакомая леди из шоу-бизнеса, вопреки правам, гарантированным четвертой поправкой к конституции. - Старик снова сел с озадаченным видом. - Между прочим, как ты смотришь на то, чтобы не разговаривать на пустой желудок? Миссис Фабрикант оставила нам свое знаменитое - точнее, пользующееся дурной славой - ирландское жаркое. Сегодня Фабби пришлось уйти раньше…
- Я не хочу есть, - быстро прервал инспектор.
- Превосходно! Тогда я позже спущусь в забегаловку Сэмми и закушу горячей кошерной пастромой с еврейским жареным хлебом и пикулями. А стряпню Фабби мы можем отдать сеттеру Дилихэнти, поскольку он ирландец.
- Отлично. Тогда как насчет еще одной порции? - Эллери с трудом принял вертикальное положение, размял затекшие мышцы, подошел со своим стаканом к отцу и взял у него пустой стакан. - Ты все еще идешь долгим путем?
- Долгим путем?
- До Типперери. Каковы пропорции?
- По три четверти унции ирландского виски, сладкого вермута и…
- Знаю. - Эллери содрогнулся и направился в гостиную. Вернувшись, он сел не за письменный стол, а в мягкое кресло лицом к дивану. - Если ты нуждаешься в амбулаторной помощи, папа, то я не в состоянии поднять зад. Срок сдачи книги дышит мне в затылок. Но если тебя удовлетворит совет, данный в кресле… Короче говоря, в чем дело?
- В трети от полумиллиарда долларов. И тут нечего ухмыляться, - сердито добавил инспектор.
- Это истерия разочарованного писателя, папа. Я правильно расслышал? Полмиллиарда?
- Абсолютно правильно.
- Ну и ну… Чьи же они?
- "Импортуна индастрис". Слышал что-нибудь об этом предприятии?
- Только то, что это конгломерат из множества компаний, больших и малых, иностранных и местных, которым владеют три брата по фамилии Импортуна.
- Неправильно.
- Неправильно?
- Им владеет один брат по фамилии Импортуна. Двое других носят фамилию Импортунато.
- Они стопроцентные братья? Не единокровные, единоутробные или сводные?
- Насколько я знаю, стопроцентные.
- А как возникла разница в фамилиях?
- Нино, старший брат, очень суеверен, и у него пунктик насчет счастливого числа или еще чего-то… Мне приходится ломать голову над куда более важными вещами. Короче говоря, он сократил свою фамилию, а его братья нет.
- Допустим. Что дальше?
- Проклятие… - Старик с отчаянием сделал большой глоток. - Предупреждаю, Эллери, что получилась чудовищная неразбериха. Не хочу отвечать за то, что втянул тебя в нее, когда ты занят своей работой…
- Заранее отпускаю тебе грехи, папа. Могу это сделать в письменном виде. Ты удовлетворен? Тогда продолжай.
- Ну ладно, - вздохнул инспектор с явным облегчением. - Три брата живут в принадлежащем им многоквартирном доме в Верхнем Ист-Сайде, выходящем фасадом на реку. В доме девять этажей и пентхаус, его спроектировал какой-то знаменитый архитектор в конце 90-х годов прошлого века. Купив дом, Нино Импортуна восстановил его первоначальный облик, модернизировал водопровод и отопление, установил новейшие кондиционеры - короче говоря, сделал его одним из самых шикарных в районе. Насколько я понимаю, арендаторы проходят там более строгую проверку, чем охранники, прикомандированные к президенту.
- Почему? - осведомился Эллери.
- Этот дом - один из многих, которыми братья - особенно Нино - владеют на всем земном шаре, но именно в "99 Ист", как его называет Импортуна, они осуществляют управление конгломератом - по крайней мере, его американскими компонентами.
- Разве у них нет офисов?
- Офисов? У них куча офисных зданий, однако все главные решения принимаются именно там… Но прежде чем я перейду к убийству…
При этом слове нос Эллери дрогнул, как у сенбернара.
- Не мог бы ты хотя бы сказать мне, кого прикончили, как и где?
- Потерпи минутку, сынок! Ситуация следующая: Нино занимает пентхаус, а его братья Марко и Джулио - апартаменты на верхнем этаже, прямо под пентхаусом. На каждом этаже дома две огромные квартиры - не знаю, сколько в них комнат. У братьев общее доверенное лицо - парень-секретарь по имени Питер Эннис, красивый и, очевидно, смышленый малый, иначе он не удержался бы на такой работе…
- Доверенное лицо, секретарь - слишком неопределенное понятие. Какую именно работу Эннис выполняет для братьев?
- Он говорит, что в основном занимается их личными делами, но поскольку братья управляют предприятиями из дома, то Эннис наверняка осведомлен и об их бизнесе. Как бы то ни было, сегодня рано утром…
- Все братья женаты?
- Только Нино - двое других холосты. Так ты хочешь, чтобы я перешел к убийству, или нет?
- Я весь внимание.
- Когда Эннис утром явился на работу, то обошел все три квартиры, как, по его словам, делает всегда, и обнаружил младшего брата, Джулио, мертвым. Там было настоящее кровавое месиво…
- Где именно он его обнаружил?
- В библиотеке квартиры Джулио. Ему размозжили голову - одним ударом превратили мозги в кашу - во всяком случае, с одной стороны. Убийство само по себе скверная штука, но, учитывая то, что прикончили одного из членов правящей династии империи Импортуна, пошли взрывные волны…
- Какие еще волны?
- Ты не слушал шестичасовые новости?
- Я не включал радио всю неделю. Так что произошло?
- Убийство Джулио Импортунато потрясло фондовую биржу. Не только Уолл-стрит, но и европейские валютные рынки. Это первое следствие. Есть и второе. Комиссар давит с одной стороны, мэр - с другой, а я оказался между двух огней.
- Черт! - Эллери метнул злобный взгляд на пишущую машинку. - Ну, продолжай.