– Полицейский врач, – продолжал Мак-Коннел, – нашел положение руки покойного, державшей револьвер, неестественным. Тогда мне пришла идея достать из стены пулю, что было нетрудно сделать, так как она вошла неглубоко. И вот тут-то мы и установили, что пуля была выпущена из револьвера совершенно другого калибра, чем тот, который вы видите.
– Это доказательство достаточно убедительно! Но ведь и в этом револьвере не хватает одного заряда.
– Совершенно верно. Убийца для большей правдоподобности, без сомнения, выпустил его.
– И, несомненно, в камин! – сказал сыщик, который, подойдя к камину, сунул в него голову и посветил электрическим фонариком.
– Разве никто в доме не слышал выстрелов?
– Нет. При сильном завывании ветра, свирепствовавшего прошлую ночь, они ускользнули от внимания жильцов.
– Имя покойного, кажется, Джон Фельдор?
– Да. Больше о нем ничего неизвестно.
– Кто содержит эти комнаты?
– Вдова Анна Клеменс. Я уже допросил ее, но из ее показаний нельзя вывести никаких заключений. Она знает только, что мистер Джон Фельдор, богатый англичанин, поселился у нее три месяца назад. Он часто уходил из дому, любил развлечения, но никогда не говорил ничего, что касалось его личной жизни. Особенное пристрастие он питал к изящным искусствам и нередко приносил домой новую картину или какое-нибудь произведение искусства, которые вы видите здесь в таком большом количестве.
– Неужели миссис Клеменс совсем не знает, где молодой человек бывал?
– Я знаю только, что он иногда ходил в Стар-клуб! – послышался в эту минуту голос миссис Клеменс, добродушной седой старушки, вошедшей в комнату.
Пинкертон поклонился хозяйке и назвал себя.
– В Стар-клуб? – переспросил он. – Где он помещается?
– На Пятьдесят восьмой улице, номер двести сорок пять.
– У мистера Фельдора были там друзья?
– Наверное не знаю: сюда он никогда не приводил ни одного знакомого, да и его никогда никто не спрашивал.
– Когда мистер Фельдор был последний раз в клубе?
– Недели три назад. До этого он каждую неделю бывал там несколько раз, а с тех пор что-то перестал.
– А где он еще бывал, вы не знаете?
– Он часто посещал театры, однако, какие – этого тоже не могу сказать. Он вообще любил веселиться, но никогда ничего об этом не говорил. Иногда он целыми часами просиживал у себя в комнате и писал необыкновенно длинные письма.
– Не отправляли ли вы их когда-нибудь?
– Нет, он всегда отправлял их сам.
– И адреса на них вам не приходилось прочитывать?
– Никогда.
– Какие марки наклеивались на эти письма?
– Всегда пятицентовые.
– Значит, письма посылались здесь, по Америке. Для Англии требуются десятицентовые, – сказал Пинкертон. – А так, вообще, в молодом человеке не было ничего особенного, обращавшего на себя невольное внимание?
– Нет! А впрочем… он часто как-то особенно выглядел грустным. Когда по утрам я, бывало, приносила ему в комнату завтрак, то нередко заставала его сидящим за письменным столом, ничем не занятым, погруженным, по-видимому, в тяжелое раздумье. Раз я даже заметила у него на глазах слезы!
– А вы никогда не спрашивали, что так сильно огорчает его?
– Раз спросила, но он так огрызнулся, что я больше никогда не рисковала. Да и вправду, какое мне дело?
– Скажите, пожалуйста, часто мистер Фельдор получал письма или деньги?
– Нет, очень редко. Вначале я недоумевала, на что, собственно говоря, он существует, но однажды нашла на столе чековую книжку банка "Юнион". Очевидно, он перевел свой капитал из Англии сюда и по мере надобности брал деньги с текущего счета.
– Из какого именно города Англии приехал мистер Фельдор?
– Из Лондона.
– Гм. Надо будет навести там справки. Может быть, через посредство банка "Юнион" нам удастся собрать более точные сведения о таинственной личности этого мистера Джона Фельдора! Благодарю вас, миссис Клеменс! Пока мне больше не о чем вас спрашивать.
После этого сыщик принялся за тщательный обыск. Он начал с убитого, потом осмотрел кровать и наконец с лупою в руке дюйм за дюймом исследовал весь пол.
Особенное внимание он обратил на камин: среди истлевших углей он ясно различил остатки сожженной бумаги и, пошарив в золе, вскоре нашел в ней кусок письма, верхняя часть которого совершенно обгорела, тогда как нижняя – вполне сохранилась.
Едва только взглянул он на слова, которые еще можно было прочесть на полуобгоревшей бумаге, как вскочил, пораженный до такой степени, что невольно вскрикнул.
– Что это? Да это немыслимо! Не верится просто! – взволнованно прошептал он.
Инспектор Мак-Коннел взял поданную ему сыщиком бумагу и прочел на ней:
"будь проклят убийца Артура Повелла.
+ + +"
Инспектор Мак-Коннел недоумевающе покачал головой, а Нат Пинкертон сейчас же припомнил до мельчайших подробностей случившееся с ним накануне происшествие.
Не то ли это было письмо, которое так испугало неизвестного с мертвенно-бледным лицом? Три креста доказывали это с почти непреложною очевидностью, да и слова обгорелого письма вполне соответствовали странному поведению бледного человека: недаром же он пришел в такое ужасное волнение.
Неужели незнакомец и был убийцей? Теперь дом № 85 на Катарина-стрит сразу получил какое-то страшное значение для сыщика.
– Я пока еще ничего не могу сказать, мистер Мак-Коннел, однако странное приключение со мной, не более как вчера вечером, кажется мне стоящим в связи с совершенным здесь преступлением. Пока у меня нет еще никаких положительных доказательств, но я почти не сомневаюсь! Быть может, завтра я дам вам необходимые разъяснения и представлю таинственного убийцу Джона Фельдора!
С этими словами Нат Пинкертон взял шляпу, простился с инспектором и немедленно же отправился на Катарина-стрит.
Глава II Неприятный жилец
Через некоторое время сыщик стоял перед мрачным домом, до которого накануне проводил незнакомца с бледным лицом, после того как тот получил письмо, подписанное тремя крестами, адресованное "М. К. 713".
Войдя в темные сени, сыщик прежде всего подошел направо к низкой двери, за которой слышалось какое-то негромкое постукивание. Он открыл дверь и очутился в мастерской сапожника, который, сидя у тусклого окна, усердно занимался своей работой.
При виде вошедшего, незнакомого ему, хорошо одетого господина старичок сначала посмотрел с некоторым удивлением. Должно быть, нечасто заходили к нему такие посетители, вот почему он поторопился встать и вежливо поклонился:
– Чем могу служить? Может быть, джентльмен хочет заказать себе пару новых сапог? Товар у меня самый хороший, первый сорт!
Нат Пинкертон не без сожаления взглянул на старика, которому, вероятно, давно никто ничего не заказывал, и, повинуясь какому-то внезапному внушению, присел на деревянную табуретку.
– Снимите-ка с меня мерку. Надоели мне эти готовые сапоги; хочется, наконец, иметь хорошую удобную обувь.
Обрадованный сапожник сейчас же принялся за дело. Пока он снимал мерку, Пинкертон заговорил с ним:
– Кажется, в этом доме живет молодой человек по имени…
Он сделал вид, что припоминает.
– Не могу припомнить! – сказал он наконец.
– На каком этаже он живет? – спросил сапожник.
– Если не ошибаюсь, в подвале. Вы, вероятно, его знаете. Он всегда ходит в темном плаще и широкополой черной шляпе. Лицо у него необыкновенно бледное.
– А, вы говорите об иностранце, который живет у вдовы Стралерс! Он актер, его имя Адамс.
– Адамс? Да, да, кажется, так! Он актер, вы говорите? Где же он играет?
– Не могу вам сказать. Вдова Стралерс и сама не знает этого. Он никогда об этом не говорил, да и вообще он какой-то неразговорчивый, скрытный. У него масса всякого рода масок и костюмов. Иногда он уходит из дому среди ночи, а возвращается только на рассвете! Вдова Стралерс была бы рада, если б могла отделаться от этого неприятного жильца.
– А как вы думаете, теперь Адамс дома?
– Может быть. В это время он обыкновенно лежит еще в постели.
– А у него всегда такое бледное лицо?
– Бледное? Напротив, у него румянец во всю щеку! Только иногда, когда он, как я вам говорил, отправляется на представление, в котором играет роль духа, он покрывает свое лицо густым слоем белил.
– Странный человек. Все это вы узнали от вдовы Стралерс?
– Да. Она каждый день приходит ко мне поболтать часок-другой.
– А что же, этот Адамс хорошо и аккуратно платит?
– До сих пор всегда платил в срок. Да и вообще он, кажется, живет довольно хорошо.
– Может быть, у него есть родственники в Нью-Йорке или в каком-либо другом городе Соединенных Штатов?
– Этого тоже не могу сказать. О своих семейных обстоятельствах он никогда не говорил.
– Не упоминал ли он когда-нибудь имени Артура Повелла?
– И об этом ничего не знаю. Да вы лучше поговорите с самой вдовой Стралерс. Попросить ее, чтобы она пришла сюда?
– Я был бы вам очень благодарен.
Сапожник, окончив снимать мерку, поспешно отправился к вдове Стралерс, которая занимала квартиру, расположенную налево от сеней и выходившую окнами во двор, и через минуту вернулся с какой-то старушкой, одетой просто и опрятно, производившей симпатичное впечатление.
– Вы хотите расспросить меня относительно моего жильца? – сейчас же начала она. – Вы, вероятно, от полиции? Он, должно быть, совершил какое-нибудь преступление? О, я всегда предполагала нечто подобное!
– Отчего же вы это предполагали? – осведомился сыщик.
– Да оттого, что Адамс какой-то странный. Эти вечные отлучки куда-то по ночам всегда пугали меня. Несколько раз я видела, когда он уходил: лицо у него тогда бывало белое, как снег! Ходит он тоже как-то особенно, не наступая как следует. Он говорил мне раз, что на сцене всегда играет роли интриганов, и при этом засмеялся таким неприятным, страшным смехом, что я даже вздрогнула!
– Сейчас он дома?
– Да, спит. До самого обеда всегда валяется в постели!
– А чего-нибудь особенного о нем вы не можете мне рассказать?
– Иногда он говорит у себя в комнате каким-то страшным, глухим голосом, точно из могилы. У меня мороз проходит по коже каждый раз, когда я его слышу! Как-то раз я даже сказала ему, чтобы он оставил это, но он ответил, что учит роль и что мне придется с этим примириться. Так он и продолжал делать свои страшные упражнения!
– А не различали ли вы в его речи отдельных слов?
– Связной речи никогда и не слышала. Он вечно твердит о смерти, о неотвратимом суде Божьем, о небесной каре, которая постигает каждого виновного.
Нат Пинкертон задумался.
– Боюсь, что он слишком хорошо играет свою роль интригана, только не в театре, а в жизни! Не знаете ли, миссис Стралерс, есть у него здесь какие-либо родственники?
– Не знаю.
– И имени Артура Повелла тоже никогда от него не слышали?
Лицо старушки сразу просветлело.
– Артур Повелл? Как же, как же, слышала! Погодите, когда же это было? Ах да, имя Артура Повелла он произносил несколько раз в тех разговорах с самим собою, которые он называл репетициями.
– Каким же тоном он произносил это имя?
– Насколько помню, глухим, угрожающим.
– Прекрасно! Знаете, мне все-таки хотелось бы поговорить с этим мистером Адамсом. Проводите меня к нему, миссис Стралерс. Он запирается у себя в комнате?
– Да!
– Все равно, это не мешает. Постучитесь к нему и скажите, что вам необходимо с ним переговорить, а вместо вас войду я.
– Хорошо, так и сделаю. Не правда ли, вы от полиции? О боже мой! Какой ужас, если этот Адамс в самом деле преступник! Еще, пожалуй, и меня, бедную старуху, заподозрят заодно! Горемычная я, в самом деле!
– Будьте совершенно покойны, миссис Стралерс. С вами ничего не случится. Одного взгляда на ваше честное лицо достаточно, чтобы понять, что вы порядочная женщина! Прощайте, мастер, поскорее сделайте мне сапоги.
Вот вам пять долларов задатку. А до поры до времени никому не говорите о том, что я здесь у вас разузнавал.
Старик-сапожник с сияющим лицом спрятал щедрый задаток и принялся уверять сыщика, что сошьет ему прекраснейшие и прочные сапоги.
После этого Пинкертон пошел за вдовою в ее квартиру. Войдя в маленькую темную переднюю, миссис Стралерс подошла к двери налево и постучалась.
– Мистер Адамс! – кликнула она.
Вместо ответа сначала послышался только громкий зевок.
– Что такое? – спросил наконец заспанный голос.
– Мне обязательно необходимо с вами переговорить. Откройте!
– Лень вставать. Если хотите, можете сказать через дверь!
– Да дело очень важное!.
– Так что ж такое! Скажите в нескольких словах. Если мне покажется нужным, я вам тогда открою.
– Нет, я так ничего не могу сказать!
– Так подождите, пока я встану к обеду, а теперь не мешайте мне!
– Не говорите больше ничего, миссис Стралерс, – шепнул Нат Пинкертон. – Идите в кухню и хорошенько хлопните дверью, чтобы он слышал, что вы ушли.
Старушка исполнила желание сыщика, а Нат Пинкертон наклонился и, заглянув в замочную скважину, убедился, что ключа в замке не было. Тогда он достал свои отмычки и с изумительной ловкостью принялся работать около замка, не производя ни малейшего шума.
Адамс, лежащий в постели, не слышал ни одного звука, пока замок не щелкнул. Тут он приподнялся и резко крикнул:
– Кто там у дверей?
– Я! – сказал Пинкертон, переступая порог комнаты, убранной просто, но чисто и красиво.
Адамс сидел на постели и широко раскрытыми глазами уставился на неизвестного ему посетителя. Сыщик немедленно же узнал в нем того самого незнакомца, которого накануне провожал из почтовой конторы, почувствовав неопределенное подозрение.
Актер с проклятием выскочил из постели:
– Черт возьми, что это значит? Что вам нужно здесь? Как вы смеете взламывать дверь и врываться в чужую комнату?
– У меня к вам очень важное дело, – ответил Нат Пинкертон, прикрывая за собою дверь.
Адамс смотрел на сыщика глазами, полными ужаса, и, точно подозревая, что дело это не может быть ему особенно приятно, крикнул с нескрываемой досадой:
– Не хочу я ничего слышать! С людьми, которые таким образом проникают ко мне, я не желаю иметь никакого дела!
– Мало ли что вы не желаете, мистер "Адамс", хотя я мог бы вас назвать и настоящим именем, потому что знаю его.
Лицо актера так и перекосилось:
– Что вам нужно? Меня зовут Адамс, и никакого другого имени у меня нет!
Сыщик презрительно улыбнулся:
– Я уже говорил вам, что знаю ваше настоящее имя. Но теперь – к делу! Знаете ли вы, кто меня посылает?
Это было сказано необыкновенно решительно, а вместе и грозно, и Адамс, который успел уже кое-как одеться, обеими руками схватился за спинку стула, точно собирался ударить им непрошеного гостя.
– Черт возьми! Я уже говорил вам, что не желаю иметь с вами дела! Убирайтесь вон отсюда и скажите тому, кто вас послал, чтобы он пришел сам, если ему что-нибудь от меня нужно!
– Это невозможно. Мистер Артур Повелл не может прийти сам!
Имя Артура Повелла ошеломило актера, точно его ударили обухом по голове. Он вздрогнул и отшатнулся.
– Это неправда! – прохрипел он после минутной паузы. – Вас послал не Повелл!
– А отчего бы нет? – насмешливо спросил Нат Пинкертон. Сыщик был убежден, что говорит о человеке уже мертвом, убитом.
– Артур Повелл не знает, что я здесь.
– Нет, знает!
– Он тяжко болен?
– Очень тяжко.
– А какое же вы мне принесли от него известие?
– Он велел вам сказать, чтобы вы навестили его как можно скорее.
– Откуда он узнал, что я вернулся?
– Этого не знаю. Так как мне приказали сообщить вам об этом как можно скорее, а вы не пожелали открывать, то я вошел насильно. Ну-с, так какой же ответ? Придете к мистеру Повеллу?
– Да, приду, сегодня же! Скажите ему, что я приду непременно!
– Прекрасно! Мистер Повелл будет очень рад. Только я порошу вас написать, что вы придете, а то мистер Повелл, пожалуй, не поверит мне.
– Скажите старику, что говорили со мной лично!
– Нет уж лучше напишите. Ведь у вас на письменном столе все есть, что нужно. Напишите записку.
Адамс проворчал что-то себе под нос, но сел и стал писать, Пинкертон стоял за его спиной и глядел через плечо. Адаме писал:
"Зайду к тебе в течение сегодняшнего дня и, во всяком случае, никак не позже завтрашнего утра. До свидания! Тогда же получишь и объяснение, почему я остался здесь. Твой…"
Здесь Адамс остановился.
– Подписывайтесь, – сказал Нат Пинкертон.
– Нет, не нужно. Повелл хорошо знает мой почерк.
– Так подпишите хоть начальные буквы М.К
Актер вздрогнул и бросил на сыщика полный
ненависти и страха взгляд. Он опять пробормотал что-то невнятное, но все-таки поставил названные сыщиком буквы и вручил записку Пинкертону.
– Ну, надеюсь, вы теперь довольны?
– Нет, уж как хотите, а придется вам вложить записку в конверт и написать адрес. Не стану же я, в самом деле, подавать мистеру Повеллу какую-то сложенную бумажку!
– Но ведь это совершенно излишне!
– У приличных людей так не принято.
– Ну, бог с вами!
Адамс достал конверт и надписал. "Мистеру Артуру Повеллу, Нью-Йорк".
– Пожалуйста, полный адрес! – сказал сыщик.
– Но…
– Без всяких но, полный адрес!
Актеру снова пришлось повиноваться. Злобно стиснув зубы, он прибавил еще: "76-я улица, Запад, 456".
Тут только сыщик принял письмо и сунул себе в карман.
– Я сейчас же отнесу это мистеру Повеллу, – сказал он. – Старый джентльмен будет очень рад, что вы согласились прийти!
Адамс ничего не ответил, бросив только на уходившего сыщика злобный взгляд, но когда Пинкертон уже подошел к двери, актер вдруг позвал его обратно:
– Вот что. Кто же вы, собственно, такой? Каким это образом вы вдруг являетесь посланным от мистера Повелла?
– Это вышло случайно, – спокойно ответил Пинкертон.
– Вы служите у него?
– Нет. Я только очень хорошо знаком с ним.
– А каково теперь здоровье мистера Повелла?
Сыщик загадочно улыбнулся, но ответил совершенно хладнокровно:
– При данных обстоятельствах – хорошо!
– Я буду очень рад снова увидеть его. Скажите, что я приду непременно!
Сыщик раскланялся и вышел. В передней он остановился и, вырвав листик из своей записной книжки, особым, только ему и его помощникам понятным шифром, написал Бобу Руланду на частную квартиру, прося его немедленно же отправиться на Катарина-стрит и зорко следить за неким Адамсом, мнимым актером, живущим в № 85, у вдовы Стралерс.
Затем сыщик снова зашел в мастерскую сапожника и попросил его немедленно доставить записку по адресу, сам же отправился на 76-ю улицу, взяв извозчика, чтобы попасть туда как можно скорее.