Он был самым преданным из ее поклонников… и самым богатым. Известно, что он сопровождал Еву в Германию по ее просьбе. Однако мало кому известно, что перед отъездом из Англии он составил завещание в ее пользу…
Одри отступила от стола:
- Завещание? Ты намекаешь…
- Нет, я просто говорю о том, что произошло. В Мюнхене, где заканчивался их тур, мисс Иден объявила, что она и мистер Мэтьюз обручились и собираются пожениться.
Хотя хозяева, вероятно, были не очень довольны, все же они похлопали ее по плечу и поздравили с этим событием. Собираются ли они объявить об этом? "Пока нет", - ответила она: они с мистером Мэтьюзом пока решили не афишировать это. Ну что же! Кстати, она оказала "новому порядку" большую услугу; не могут ли ей в таком случае преподнести в качестве подарка какой-нибудь контракт или выразить свою благодарность каким-то другим способом?
Ну конечно, пожалуйста! Тогда она сказала, что существует самый лучший на свете подарок: нельзя ли предоставить ей и мистеру Мэтьюзу возможность лично выразить свое почтение фюреру? Они находились в Мюнхене, то есть совсем недалеко от него. Нельзя ли посетить фюрера в его резиденции в Берхтесгадене?
И это устроили. Чрезвычайно польщенный, Гитлер пригласил их на обед.
Четырнадцать человек в сопровождении шарфюрера Ганса Йогста входили в эту группу. Кроме будущих молодоженов и двоих приглашенных (оба - британцы, которые были вынуждены войти в эту группу), имена остальных десяти гостей значения не имеют, так как все они работали в нацистской службе безопасности и впоследствии умерли насильственной смертью. Их можно представить себе однообразной массой с притворно веселыми улыбками.
И все же мы можем в деталях восстановить все, что тогда происходило.
Колонна автомобилей доставила их в "Гастхоф цум Тюркен" - дом для гостей Гитлера, находившийся по пути в его горную резиденцию. Там они провели ночь, а на следующее утро по извилистой дороге поехали в Вендеплатте. Поднявшись в "Орлиное гнездо" на знаменитом подъемнике, построенном прямо в горе, они обнаружили, что в это время года там не было холодно. Яркий солнечный свет, пьянящий горный воздух, сбегающие вниз по склону деревья - представляешь?
Все, кроме Гектора Мэтьюза, пребывали в прекрасном настроении; он же, казалось, страдал от разреженного горного воздуха. Фотокамера (ох уж эта неизменная фотокамера!) запечатлела очень высокого человека с редкими развевающимися волосами и печальным взглядом.
Но какое это имело значение - все равно всем было весело!
Пока гости ждали неподражаемого Адольфа в большой комнате, из которой была видна часть террасы, мисс Иден, взяв за руку жениха, потащила его на эту самую террасу полюбоваться прекрасным видом. Кроме них, там никого не было - кто-то из свидетелей говорил, что их было видно из комнаты, кто-то отрицал это. Будущие молодожены стояли у довольно низкого парапета над отвесным обрывом.
Вдруг кто-то вскрикнул - возможно, женщина, а может быть, и сам Мэтьюз, когда перевернулся.
Он опрокинулся вниз головой и разбился насмерть о сосну, росшую внизу в тридцати с лишним метрах. Выбежавшие на террасу, глянув вниз, увидели то, что от него осталось.
Шарфюрер Йогст поддерживал мисс Иден, прислонившуюся к парапету и пребывавшую в полуобморочном состоянии. Один из свидетелей, не симпатизировавший нацистам и, строго говоря, не обожавший и саму леди, все же склонен думать, что ее шок и ужас были довольно искренними. В этот момент она не притворялась, или, по крайней мере, так казалось.
"Я не знала, - твердила она. - Господи, я не знала. Все дело в высоте. Он почувствовал дурноту, побледнел, и я ничем не могла ему помочь. Господи боже мой, это все из-за высоты!"
Шарфюрер Йогст с необыкновенно важным и в то же время заботливым видом сказал, что это, безусловно, произошло из-за высоты, что этот несчастный случай достоин самого глубокого сожаления и что он лично видел, как все произошло. Еще два свидетеля в один голос подтвердили, что видели то же самое. Мисс Иден без чувств упала на руки шарфюрера Йогста, и на террасе замерли все, кроме красного флага с черной свастикой, развевающегося над ними и отбрасывающего тени.
Вот и все.
Глава 2
- Все? - словно эхо прозвучал шепот Одри. - Все?
- По официальной версии - да.
- Но это все, что произошло, не так ли? Я хочу сказать, что это то, что реально произошло?
- Дай, пожалуйста, определение реально произошедшего события.
- Брайан Иннес, не будь циничным и не выводи меня из терпения. Ты прекрасно понимаешь, о чем я веду речь. Эти три свидетеля видели, как этот бедняга упал?
- Нет, они лгали. Никто из них даже не смотрел в его сторону.
- Но…
Брайан тряхнул головой, словно для того, чтобы как-то прояснить ее, и стоящая перед глазами картина исчезла.
Он снова был в салоне, устланном толстым ковром, душном, несмотря на распахнутые настежь высокие окна за кружевными занавесками и пыльными зелеными бархатными шторами. Теперь это снова был 1956 год, и его волновало физическое присутствие Одри Пейдж, как, должно быть, когда-то Гектора Мэтьюза волновала юная Ева Иден.
Одри стояла у стола, касаясь руками фарфоровой пепельницы. Она казалась такой невинной - даже слишком невинной, что моментами невольно наводило на мысль о ее распущенности. Не выдержав прямого и пристального взгляда Брайана, она отвела глаза.
- Послушай, - настаивал Брайан, - я не утверждаю, что это не был несчастный случай. Я лишь сказал, что они не видели, как все произошло. Никто этого не видел.
- Тогда зачем же они говорили?
- Не могу этого сказать. С медицинской точки зрения представляется очень маловероятным, чтобы человек, на какое-то мгновение потеряв сознание, мог упасть, перекинувшись через парапет высотой ему по грудь. Маловероятно, но все же возможно. С другой стороны, если он потерял сознание и она лишь ловко подтолкнула его…
Фарфоровая пепельница с грохотом пролетела через весь стол.
- В любом случае, - продолжал он, - будет лучше, если ты послушаешь, чем кончилось дело.
- Ее арестовали или что-нибудь в этом роде?
- Ну что ты, как можно! В прессе была опубликована официальная версия: английский турист мистер Гектор Мэтьюз погиб в результате несчастного случая во время восхождения в горах Баварии. Ни о Еве Иден, ни, естественно, об "Орлином гнезде" даже не упоминалось. Но поскольку мистер Мэтьюз был известен как "друг" Евы, к тому же у него не было живых родственников, ей позволили вывезти морем его тело на родину. Это - самое малое, что она могла для него сделать, - в конце концов, она была единственной наследницей его состояния.
Одри открыла было рот, чтобы что-то сказать, но промолчала. Ее собеседник стал мерить шагами салон.
- После этого, - продолжал он, - началась война, которая никого не оставила в стороне. Всякий интерес к делу Гектора Мэтьюза пропал. В Голливуд Ева Иден больше не вернулась, а ее контракт с "Рэдиант пикчерз" не был возобновлен, о чем она, вероятно, знала еще до поездки в Германию. С финансовой точки зрения это значения не имело. Как только завещание Мэтьюза вступило в силу, Ева унаследовала все его имущество, за исключением некоторой части, предназначенной на благотворительность.
Неожиданно Одри заговорила полным отчаяния голосом:
- Послушай, это просто ужасно и отвратительно. Раньше мне такое и в голову не приходило, но все равно это ужасно!
- Однако это лишь поразительное стечение обстоятельств.
- Вообще-то все это ничего не значит!..
- Нет. Успокойтесь, юная леди. И все же я вполне могу понять, почему твой отец не хочет, чтобы ты ехала к ней.
- А ты бы к ней поехал?
- Конечно, с удовольствием! Добродетельные люди никогда меня не интересовали, тогда как другие - всегда.
Одри обернулась и взглянула на него; странный блеск промелькнул в ее необычных раскосых глазах и тут же исчез, а может быть, это была просто игра света на ее обнаженных плечах.
- Брайан, что известно Де Форресту? И если так случится, что тебе придется ему это рассказать, как ты сможешь повторить все это? Ты что, был там? Ты лично видел, как все произошло?
- Вряд ли. В 1939 году я был молодым художником, еще только пробивавшимся в жизни и значившим для окружающих гораздо меньше, чем сейчас. Рассказав тебе всю эту историю, я в каком-то смысле нарушил слово, но чувствую, что должен был сделать это. Да, меня там не было, но там был мой большой друг: Джералд Хатауэй.
Одри неожиданно вскрикнула.
- В чем дело? - испугался Брайан.
- Сэр Джералд Хатауэй? Директор какой-то галереи?
- Да, к тому же и замечательный художник. Я знаком с ним уже много лет. Правда, какое-то время мы не виделись.
- Тогда у тебя есть возможность встретиться с ним гораздо раньше, чем ты думаешь. Он здесь.
- Здесь?
- Да нет, не здесь, в отеле, и даже не в Женеве! Но завтра он будет здесь. Ева Иден его тоже пригласила.
Потрясенный, Брайан остановился у окна и обернулся к Одри.
- Но этого не может быть, Одри! Нет, погоди, послушай, - невероятно разумным тоном продолжил он. - Любопытство уже однажды подвело Хатауэя, когда он был приглашен на обед к Гитлеру в Берхтесгаден. Он очень стыдился этого; до последнего времени даже скрывал этот факт и рассказал о нем только мне, так как мы много беседовали с ним о разных преступлениях и детективных историях. Даже если у твоей подруги Евы хватило духу пригласить его, он ни за что не согласится приехать. Ты, должно быть, ошибаешься.
- Я говорю т-тебе лишь то, - воскликнула Одри, которая в моменты особого волнения начинала слегка заикаться, - о чем Ева написала мне в последнем письме: сэр Джералд Хатауэй охотно принял приглашение! Думаешь, она написала одно имя, а имела в виду совсем другое?
- Полагаю, что нет.
- Понимаешь, в этом может не быть ничего особенно таинственного. Может быть, как и в случае с обедом у Гитлера, все дело в его любопытстве?
- И тебя нисколько не смущают эти ужасные намеки, не так ли?
- А что, разве такого не может быть?
- Конечно, может. А может быть, так оно и есть на самом деле. И все же мне хотелось бы больше знать о мотивации поступков этой леди. - Пристально глядя в открытое окно, Брайан едва замечал уличные фонари и упорядоченный покой Большой набережной. - Погоди, Одри! Сколько человек должны приехать на этот прием?
- На самом деле это не обычный прием в загородном доме, когда гостей приглашают на несколько дней. Будет приглашен только еще один человек.
- Только один человек? И кто же это?
- Не знаю. Ева не говорила.
- Нет, я что-то ничего не понимаю. Не могу объяснить это внятно, но ситуация мне что-то не нравится. Почему бы тебе не послушаться отца и не вернуться в Лондон на ближайшем самолете?
- Послушаться? Опять слушаться! Ты что, будешь пытаться остановить меня, если я поеду к Еве?
- Нет, я не стану этого делать, - едва сдерживая гнев, вежливо проговорил Брайан. - Тебе уже больше двадцати одного года, ты вольна поступать по своему усмотрению.
- Благодарю за разъяснения. В таком случае мне хотелось бы сказать тебе…
Но Одри так и не смогла закончить фразу, если она вообще собиралась ее заканчивать.
Свет передних фар стремительно подъехавшего автомобиля ярко осветил кружевные занавески и бархатные шторы, и двухместный "бентли" остановился у отеля. Глубоко вздохнув, Одри подбежала к окну и встала рядом с Брайаном, но больше уже не смотрела на своего собеседника - она словно забыла о нем.
Из машины вышел темноволосый молодой человек в белом смокинге и без шляпы.
Одри резко отдернула занавеску:
- Фил! Фил, дорогой!
Молодой человек, который был не кем иным, как сыном Десмонда Ферье, резко остановился.
- Я здесь, - сказала Одри (и это было совершенно излишне). - Я жду тебя! Я здесь!
- Да-да, я тебя вижу. Кто это с тобой? - В голосе, хотя и довольно приятном, неожиданно послышались нотки враждебности и подозрительности.
Одри попыталась улыбнуться. Она по-прежнему не смотрела на Брайана, но он буквально физически почувствовал, как поднялись ее брови.
- О, Фил, не надо так. Мне он никто! Совершенно никто!
Брайан не сказал ничего.
- Фил, я хочу сказать, - громко говорила Одри, выворачивая запястье, - что тебе совершенно не стоит о нем думать. Это всего лишь старый друг нашего дома, Брайан Иннес, и я не знаю, зачем… - Она снова замолчала.
Произнесенное имя Брайана оказало довольно любопытный эффект на кое-кого на этой тихой улице.
Филипу Ферье оно ни о чем не говорило; он просто кивнул и вошел в отель. Однако для кое-кого другого это имя имело вполне определенное значение. На противоположной стороне улицы, в тени английского сада, по тротуару шел невысокий коротконогий и толстый человек, погруженный в собственные мысли, и словно разговаривал с самим собой. Вдруг он остановился, огляделся и, пересекая улицу, направился к отелю "Метрополь".
- Ага! - выдохнул толстяк.
У него было довольно примечательное лицо, обрамленное коротко остриженной, с проседью бородой и шляпой с остроконечным верхом, очень похожей на ту, в которой обычно изображают Гая Фокса. Поношенная темная шляпа контрастировала с парадным вечерним костюмом.
Последние вспышки вечерней зарницы тускло озаряли небо над озером. Одри, казалось бы поглощенная собственными мыслями, все же не могла не обратить внимание на этого человека.
- Брайан, взгляни, какой странный человек в шляпе! Кажется, он направляется прямо сюда!
- Да, ты права, хотя этот, как ты сказала, странный человек вовсе не такой уж и странный; он всегда отдает себе отчет в том, что делает. Это - Джералд Хатауэй.
- Сэр Джералд Хатауэй?
- Собственной персоной.
- Но что ему здесь нужно? Что он делает в Женеве так рано?
- Понятия не имею. Хотя… помнишь, я говорил тебе, что на знаменитом обеде в Берхтесгадене помимо Евы Иден и Гектора Мэтьюза было еще двое гостей из Англии?
- Да, ну и что?
- Одним из них был Хатауэй, а второй - некая журналистка по имени Паула Кэтфорд. Когда ты упомянула о Хатауэе, я подумал, не повторяется ли история заново и не появится ли Паула Кэтфорд тоже.
Новая вспышка зарницы осветила неподвижные деревья, но нашим героям было не до того, чтобы заметить ее. За дверью раздался голос, и в салон энергичным, широким шагом вошел молодой человек в белом смокинге. Это был Филип Ферье.
Брайан отметил, что Ферье-младший не похож на отца. Легендарный Десмонд Ферье был таким же высоким и худощавым, как сам Брайан; он отличался громовым голосом и, к сожалению, легкомысленными и даже несколько фривольными манерами. Его же двадцатичетырехлетний сын казался слишком серьезным, на грани напыщенности, да и ростом был пониже, однако от всей удивительно красивой внешности Филипа - начиная с темных вьющихся волос и заканчивая классическим профилем с широко вырезанными ноздрями - веяло кипучей энергией и большой жизненной силой.
Одри так и устремилась к нему:
- Мистер Ферье, позвольте вам представить мистера Иннеса.
Единственный внимательный взгляд, брошенный на Брайана, убедил Филипа, что ему не стоит опасаться соперника, и его враждебность тут же исчезла.
- Как поживаете? - спросил он. - Э-э-э… Од и я обедаем в "Ричмонде", а потом идем в ночной клуб. Вы не против, если мы пойдем?
- Да, конечно, не против.
- Благодарю вас. Мы очень опаздываем. - Он с облегчением выдохнул через широкие ноздри. - Од, извини меня за опоздание. Наши два гения снова демонстрировали свой буйный нрав.
- Фил, прошу тебя, не говори так. Это нехорошо.
Филип прикусил губу.
- Может быть, и так - не знаю. Я обожаю моего старика, да и Еву тоже, но тебе не следует нянчиться с ними.
Нечто совершенно новое, очень человечное и внушающее симпатию послышалось в словах, прозвучавших из уст этого напыщенного на вид молодого человека. Какая-то тревога, словно аура, окружала Филипа Ферье.
- Беда в том, - продолжал он, - что никогда нельзя понять, что есть на самом деле, а чего нет. Ни тот ни другой не могут толком объяснить, да, пожалуй, и не знают. Ох уж эти люди театра и кино! А вы, случайно, не связаны с театром или кино, сэр?
- Никоим образом, - усмехнулся Брайан. - А что, я похож на одного из них?
- Вообще-то нет, - с серьезным видом ответил Филип, - но в вас что-то такое есть, а что - не пойму. Так вот, - он повернулся к Одри, - сейчас оба они пишут мемуары, пытаясь перещеголять друг друга перед издателем, откуда-то вытаскивают подшивки из газетных вырезок, в которых о них упоминается хоть словом, - просто сумасшествие какое-то!
- Д-думаю, это так, - согласилась Одри.
- Не сомневайся! "Видите, что Джеймс Эгейт написал обо мне в 1934 году?" - "Что-то не припомню: это не тот ли старик, который играл лорда Портеса в фильме "Круг" "Бинки Бомонт продакшн" в 1936-м?" - "Да, этот старик - крупная личность, прекрасный человек, и все мы очень любим его, но, между нами говоря, он самый отвратительный актер в мире". Ох уж эти актеры!
Брайан, продолжавший прислушиваться к приближавшемуся по фойе сэру Джералду Хатауэю, оглянулся. Одри облизала губы.
- Фил, ты хочешь сказать, что тебе это не нравится?
- Мне это никогда не нравилось. Я знаю, что это огорчает и раздражает меня.
- Почему ты мне об этом рассказываешь? Что-то произошло, не так ли?
- В том-то и дело, девочка моя, что в действительности никогда ничего не происходит!
- Тогда в чем же дело?
- Ты ведь собираешься приехать к нам, Од. Так вот, если старик скажет тебе, что Ева пытается его отравить, постарайся не воспринимать это всерьез. А теперь идем немного перекусим.
Звук шагов эхом отзывался в фойе, вымощенном мрамором; гудел лифт. Внезапно шаги замерли.
- Мистер Ферье! Одну минуточку! - резко попросил Брайан.
- В чем дело?
Филип уже взял накидку Одри со стола и держал ее в руках. Одри, как никогда яркая, женственная и привлекательная, подняла руку, словно для того, чтобы отразить удар.
- Ваш отец на самом деле считает, что мисс Иден пытается отравить его? Чем? Мышьяком, стрихнином или чем-нибудь в этом роде?
- Нет. Нет. Вовсе нет! Вот я и говорю: избави меня бог от этих истеричных людей! Поэтому-то я и здесь. - Филип явно пытался подобрать слова. - Я хотел предупредить Од…
- О чем?
- В последнее время это - любимая шутка старика, да и Евы тоже. Он начинает рассказывать, как она якобы хотела отравить, до смерти напугать или зарезать его, и описывает все это с кажущейся серьезностью. Пару раз и Ева отомстила ему тем же. Если не знать, что оба они просто развлекаются таким образом, то волосы могут встать дыбом. Одна женщина-репортер из "Вуман'з лайф" была настолько шокирована, что мне пришлось потом целый час беседовать с ней в аэропорту. Но вообще-то это вовсе не забавно, по крайней мере для меня. Вы что, не можете понять всего этого?
- Я-то могу понять это, мистер Ферье, но хотел бы знать, понимают ли они.
- Что вы имеете в виду?
В голове Брайана мелькнули догадки…