Краем глаза он наблюдал за дверью, открывавшей небольшой проход в фойе, тоже вымощенное мрамором. Света там не было, но благодаря зеркалам Брайан видел отражение манжета рукава, плеча и полей шляпы. Джералд Хатауэй, этот безупречный человек, стоял в фойе и откровенно, если не сказать нагло, подслушивал.
Снаружи просигналила машина.
- Мистер Ферье, не могли бы вы ответить мне на один вопрос?
- Да, если сумею.
- Помимо Одри к вам приглашены еще два гостя. Один из них - сэр Джералд Хатауэй. Вы не знаете, кто второй?
- Конечно знаю. Правда, я никогда не встречался с ней…
- С ней?
- Да. А что тут особенного? Она - какая-то журналистка, говорят, большая шишка. Пишет книги о знаменитостях, с которыми ей доводится встречаться, и обещала помочь Еве с ее мемуарами.
- Ее зовут не Паула Кэтфорд?
- Да, но оставим в покое Паулу Кэтфорд. Мы говорили с вами о Еве и старике. Они - артисты, а я не понимаю артистов. Но они также, слава богу, и человеческие существа. Что бы они ни говорили и что бы ни изображали, в реальной жизни они не делают того, что те люди, которых они играют в пьесах.
- Вы в этом уверены? Разве, к примеру, мисс Иден никогда не была замешана в деле, связанном с насильственной смертью при подозрительных обстоятельствах?
- Нет, конечно нет. Никогда.
- А если, предположим, была? Предположим, что для подтверждения этого я здесь и сейчас предоставлю вам свидетеля? Что вы тогда скажете?
- Не верю ни единому вашему слову. - Филип аж задохнулся от возмущения. - Вы говорите о моем отце и о порядочной женщине, на которой он женат уже много лет.
- Никто не имеет ничего против вашего отца. Наоборот! Мне будет очень неприятно, если с ним тоже произойдет "несчастный случай". А как быть с Одри?
- Одри?
- Ни вы, ни она не подумали об этом, поэтому я прошу вас сделать это сейчас. - Брайан говорил спокойно и уверенно, глядя прямо в глаза молодому человеку. - Предыдущий жених Евы Иден разбился насмерть, упав с террасы дома в Альпах, на которой он в тот момент находился вдвоем с невестой. Мисс Кэтфорд и Джералд Хатауэй находились в соседней комнате, когда все это произошло. И вот теперь, по прошествии многих лет, она приглашает их обоих на виллу на холмах юго-западнее Женевы. Мы не знаем, почему она послала эти приглашения; возможно, они тоже.
Но главное, что и Одри, которая была лишь ребенком в то время, когда погиб Гектор Мэтьюз, также приглашена туда. Для чего? Это, как и все остальные факты, можно посчитать подозрительными обстоятельствами, которые буквально "кричат", требуя объяснений. Каким образом Одри вписывается в эту схему? Неужели вы так рады видеть ее там?
- Послушайте… - начал было Филип.
- Минуточку!
Стало так тихо, что было слышно, как тикают часы Филипа.
- После смерти Мэтьюза Ева Иден унаследовала его состояние. Если это не был настоящий несчастный случай, тогда это - часть тщательно разработанного убийства. Хатауэй и мисс Кэтфорд могут быть здесь не случайно. Одри тоже. Если мне удастся вас в этом убедить, вы позволите ей остаться здесь и увидеть то, что произойдет? Что вы сделаете?
- Можно мне сказать?! - воскликнула Одри.
- Нет, нельзя. Мистер Ферье, так что вы тогда сделаете?
- Я отправлю ее домой, - ответил Филип, - и, черт возьми, сделаю это как можно быстрее.
- Тогда будет лучше начать ее готовить к этому уже сейчас. Свидетель, которого я могу вам представить, находится за дверью. Хатауэй!
Во время этой внезапно возникшей паузы Филип бросил накидку Одри на стол. Этот очень серьезный, даже величественный молодой человек с чрезмерным чувством собственного достоинства, как верно заметил Брайан, был глубоко и искренне влюблен в Одри Пейдж, а Одри (по крайней мере, тогда ему так показалось) была готова выполнить любую просьбу Филипа Ферье.
И даже когда Брайан думал об этом и когда звал своего свидетеля, он заметил то самое загадочное выражение ее голубых глаз, которое снова поразило и озадачило его.
- Хатауэй!
Никто не ответил. Брайан подошел к двери в фойе, но увидел лишь собственное отражение в зеркалах. Мраморный пол продолжался дальше вправо. Но обещанного свидетеля и там не было.
Глава 3
Примерно двумя часами позже в модернистском баре совершенно другого отеля - на северном, а не на южном берегу озера - за столиком у двери на террасу, лицом друг к другу сидели двое мужчин.
Они уже пообедали в "Отель дю Рон" и перешли в бар. Их стаканы с бренди давно опустели; осадок холодного кофе застыл в маленьких чашечках. Однако хороший обед не принес мира и не прекратил горячего спора.
- Говоришь, спрятался в телефонной будке? - спросил Брайан Иннес.
- Фактически, - признался Джералд Хатауэй, вынимая сигару изо рта, - фактически да.
- Так-так! И долго ты там сидел?
- До тех пор, пока молодые люди не поругались с тобой и не ушли, а потом - помнишь? - я встал, открыл дверь и сказал: "Добрый вечер!"
- Получилось довольно необычно, - едва сдерживаясь, отозвался Брайан. - Это-то я помню.
- Да ладно уж! И не надо…
- Нет, надо, обязательно надо. Оригинальность, - продолжал Брайан, - прекрасная вещь, но в данном случае тебе, по-моему, не очень удалось ею блеснуть. Если ты не хотел быть моим свидетелем, мог бы придумать какой-нибудь более интересный ход - к примеру, таинственно исчезнуть из "Метрополя", изменив внешность приставным носом или париком из гофрированной бумаги.
Коротконогий толстяк Хатауэй вскочил со стула.
- Сделай одолжение, - запальчиво произнес он, - воздержись от этого детского сарказма. Нам сейчас не до развлечений.
- Я тоже так думаю.
- Вот слушаю тебя - и ты все больше и больше напоминаешь мне твоего друга Гидеона Фелла.
- Фелла? Нет, чепуха! Ему не очень хорошо удается разгадывать таинственные преступления. У меня это получается лучше. Но какое отношение ко всему этому имеет доктор Фелл? Не мог бы ты объяснить все свои фокусы-покусы?
Где-то вдалеке часы на храме пробили четверть одиннадцатого. Огромный и в то же время элегантный "Отель дю Рон" - весь из стекла и хромированного металла, возвышавшийся над Башенным мостом на набережной Туреттини, - казался сонным, как и этот простой, без излишней роскоши бар.
- Дорогой мой!.. - начал Хатауэй.
Он достал большие часы и, взглянув на циферблат, внимательно оглядел зал, в котором, за исключением их двоих и молодого бармена в белом, дремавшего у стены, уставленной бутылками с яркими наклейками, никого не было.
Боковое освещение придавало лысой голове Хатауэя с коротко остриженной бородой и усами какой-то призрачный вид. Его островерхая шляпа и старый кожаный портфель лежали рядом. Нахмурившись, он загасил окурок сигары в пепельнице. Затем сэр Джералд Хатауэй - модный художник-портретист, дамский угодник и криминалист-любитель - окинул Брайана взглядом, в котором одновременно сочетались и дружеский цинизм, и крайняя поглощенность собственным увлечением.
- Дорогой мой, прости, что из-за меня ты попал в затруднительное положение, особенно, - он немного злобно подмигнул, - в присутствии мисс Одри Пейдж, но ты сам виноват.
- Это как же?
- А вот так. Ты не должен был отговаривать ее ехать на эту чертову виллу миссис Ферье. Ты слишком самодовольно и очень многословно запрещал ей там появляться, даже не признаваясь самому себе в том, что лично заинтересован в этом. Так вот, теперь, если в ближайшую неделю с ней что-нибудь произойдет, ты будешь нести ответственность.
Брайан стукнул кулаком по столу. Бармен открыл заспанные глаза, но не сдвинулся с места.
- Послушай меня! - тоже стукнув по столу, сказал Хатауэй. - Мы имеем дело с таинственным убийством, гораздо более загадочным, чем думаем, и с женщиной гораздо более умной, чем она кажется.
- Евой Иден?
- Предпочитаю называть ее миссис Ферье.
- Называй ее как тебе угодно. Ты уже определился, убила или не убила она Гектора Мэтьюза в Берхтесгадене?
- Ну конечно, она убила его, только не так, как мы думали.
- Не так, как мы думали? Если это было преднамеренное убийство, она, должно быть, каким-то образом подтолкнула или опрокинула его, когда ему стало дурно?
- Нет. Она опрокинула его, не прикасаясь к нему.
- О чем, черт побери, ты толкуешь? И кто теперь из нас говорит как Гидеон Фелл?
- Ага, - пробормотал Хатауэй, - сам поймешь. А что касается того, что я приехал сюда на день раньше, остановился именно в этом отеле и разработал (ты простишь меня за это?) план, который самодовольно оцениваю довольно высоко… - Тут Хатауэй снова посмотрел на часы и на дверь, ведущую в такое большое и высокое фойе, что голоса, раздававшиеся в нем, звучали приглушенно. - Кстати, - внезапно добавил он, - ты как-то говорил, что никогда не встречался с миссис Ферье и видел ее только в фильмах. А не доводилось ли тебе видеть ее на сцене еще до того, как она начала сниматься в кино?
- Нет. А что, она хорошо играла?
- О да, эта леди была очень профессиональной актрисой, особенно по части эмоций. Это ни о чем не говорит: каждая молодая многообещающая актриса Королевской академии драматического искусства мечтает сыграть в пьесах Ибсена и Чехова. И все надеются получить роль пленительной падшей женщины с сотней любовников и загадочной, никем не понятой душой. Господи Иисусе! Как же все они это любят! И любая женщина в зрительном зале, пусть даже среди самой респектабельной публики, тоже потенциально представляет себя именно в такой роли…
- Ну и что тут плохого?
- Я не говорю, что это плохо. Я только хочу сказать, что в душе миссис Ферье - вполне респектабельная женщина, которая, тем не менее, не станет долго раздумывать над тем, стоит ли совершать убийство, если это будет необходимо для достижения ее цели, и это - самый опасный тип женщин.
- Но послушай, ты что, изменил свое мнение с момента нашего последнего разговора об этом деле?
- Да, это так, - признался Хатауэй. - Ровно четыре недели назад она неожиданно прислала мне письмо на клуб "Сэвидж". Я не взял его с собой; возможно, когда-нибудь оно понадобится, но я могу точно передать тебе его содержание.
Это письмо - крик ужаса. Миссис Ферье писала, что недавно в Женеве до нее дошел слух, настолько потрясший ее, что она не поверила своим ушам. Каким-то людям нашептали, будто смерть несчастного мистера Мэтьюза в Берхтесгадене в 1939 году не была несчастным случаем и в этом грязном деле подозревают именно ее. Она никогда не думала, что по прошествии семнадцати лет такое может случиться.
Брайан уставился на Хатауэя:
- Она так и написала?..
- Да!
- Что даже не думала об этом?
- Полагаешь, нет? Хотелось бы знать. А теперь сделай одолжение, - он нервно взмахнул пухлыми руками, - позволь мне рассказать историю, изложенную ею в письме. В тот ужасный день (я цитирую ее собственные слова) она стояла, как минимум, в трех с половиной метрах от мистера Мэтьюза, когда он вскрикнул и упал. Шарфюрер Йогст и еще два человека тут же сказали, что видели, как все произошло. Ей и в голову не приходило, что могли возникнуть какие-то подозрения! Ведь все было именно так.
Теперь это в прошлом, и кому-то может даже показаться смешным, что ее волнуют появившиеся слухи. Тем не менее она написала письмо "той милой девушке" мисс Пауле Кэтфорд на адрес ее издателя и вот спрашивает меня, не могу ли я ее успокоить и рассказать, как запомнилось мне это несчастье. Далее энергичный росчерк пера - "Искренне ваша Ева Ферье".
Наступила пауза.
Хатауэй скорчил гримасу и развел руками:
- Так вот, я ничего не могу сказать по этому поводу. И сомневаюсь, может ли что-либо рассказать мисс Кэтфорд. Так я и ответил миссис Ферье.
- И что потом?
- От нее авиапочтой пришло второе письмо, написанное в более резком тоне. Она сообщила, что оказалась в ужасном положении и на карту может быть поставлено ее доброе имя. И спрашивала: не удастся ли мне приехать к ней на недельку, начиная с пятницы, 10 августа, чтобы обговорить проблему? А она постарается пригласить и мисс Кэтфорд.
На сей раз я сообщил ей, что принимаю ее предложение (а кто бы не принял?), воздержавшись от упоминания некоторых очевидных вещей. Когда ты являешься гостем буйного нациста, а вокруг тебя - его бандиты и он объявляет о том, что кто-то случайно свалился через парапет, самое благоразумное - молчать. Не станешь же ты говорить: "Дорогой шарфюрер, вы только не волнуйтесь, но кто-то из вас чудовищно врет". Во всяком случае, я этого не сказал. Не стал я также спрашивать миссис Ферье о том, что нам предстоит обговорить, однако предпринял некоторые действия.
- Да? И какие же?
- Что значит - какие, черт побери! - резко откликнулся Хатауэй. - Постарался связаться с тобой! Кстати, я пытался сделать это сразу же после первого письма, но тебя не оказалось в Женеве.
- Я был в Париже.
- Ну да, вскоре я это выяснил. Так вот, вопрос в том, кто же пустил слух о том, что она замешана в убийстве? Я отнюдь не горжусь тем, что был тогда в Берхтесгадене, и никому, кроме тебя, об этом не рассказывал. Выходит, это сделал кто-то другой. Скажи, скольким людям ты поведал эту историю?
- Только Одри Пейдж. Причем лишь сегодня вечером, по настоянию ее отца.
- Ты в этом уверен?
- Абсолютно. И то…
- И то, полагаю, рассказал ей ее только потому, что влюблен в эту юную леди?
Брайан улыбнулся, пытаясь скрыть свои чувства:
- Это не имеет значения.
- Неужели? Ну и сила духа!
- Я хочу сказать - это не имеет значения, даже если бы было правдой. Одри по уши влюблена в кое-кого другого.
- В юного Филипа? Гм. - Хатауэй стукнул пальцем по столу. - Так поэтому ты совершенно не тревожишься о ее безопасности?
- Для этого нет реальной причины. Письма миссис Ферье к тебе могут быть посланиями невиновной женщины, пытающейся защититься от клеветы и злословия. А Одри она приглашала к себе еще прошлой зимой. Это - всего лишь случайное приглашение случайной подруги, а примерно месяц назад она его уточнила, назначив ту же дату… - Брайан внезапно замолчал.
- Случайное приглашение, да? И миссис Ферье подтвердила его месяц назад, когда не могла думать ни о чем другом, кроме как только о слухах с ее причастностью к убийству? И ты не находишь в этом ничего подозрительного? Не смеши меня!
Сутуловатый Хатауэй, похожий на вопросительный знак с лысой головой на его конце, вскочил из-за стола. Брайан быстро поднялся вслед за ним. В наступившей тягостной тишине они грустно уставились друг на друга; было слышно, как щелкнула минутная стрелка на больших электронных часах. Хатауэй взял свою шляпу и портфель.
- Идем, - позвал он. - Идем, пора!
- Куда мы идем?
- Не задавай вопросов. Если ты не собираешься защищать мисс Пейдж, то я намерен сделать это. Мне надо еще получить кое-какую информацию, и тогда мы обойдем Гидеона Фелла в его игре.
- Ты, наконец, скажешь мне, - уже не сдерживаясь, спросил Брайан, - зачем ты впутываешь во все это доктора Фелла? Он ведь не в курсе этого дела, не так ли? Или Ева Ферье пригласила и его приятно провести недельку на ее вилле?
- Нет, - коротко ответил Хатауэй, - это сделал Десмонд Ферье.
Стулья шаркнули по эбонитовому полу.
- Представь себе, - продолжил Хатауэй, нахлобучивая свою островерхую шляпу и тут же снова стаскивая ее. - Все обстоит именно так, как я сказал: Десмонд Ферье действительно пригласил доктора. Он шепнул об этом твоему слоноподобному другу. Сегодня в полдень Фелл уже находился на вилле "Розалинда". А теперь оплати счет и иди за мной.
Брайан положил на стол банкнот, проделав это медленно, чтобы выиграть время на раздумье. Сквозь открытые двустворчатые двери, выходящие на террасу и набережную Туреттини, был слышен шум волн Роны, пенящихся в самой узкой ее части, где она огибала мост, соединявший набережную с островом. Этот шум, совершенно неслышный днем, громко звучал в эти тихие вечерние часы. Брайан вслед за Хатауэем направился в фойе.
Немногочисленные постояльцы отеля уже вернулись - кто из театра, кто из ресторана или ночного клуба. Ресторан еще работал. Хромированная стрелка на часах над регистрационной стойкой в фойе отсвечивала кремово-оранжевым и черным цветами, приближаясь к половине одиннадцатого. Хатауэй потащил своего спутника к лифтам.
- Скоро мы убедимся, - объявил он, - что лучше: мое тщательное планирование или рассеянный ум Гидеона Фелла. Кстати, тебе когда-нибудь доводилось встречаться с мисс Паулой Кэтфорд?
- Нет.
- Но может быть, ты видел ее фотографию?
- Насколько помню, нет.
- Ага! Так вот, если ты посмотришь туда, куда я тебе показываю, - вон туда! - то тебя ждет сюрприз.
Один из лифтов резко спустился вниз, его зеленая дверь открылась, и Брайан от неожиданности даже остановился. Хатауэй был прав: Брайан предполагал, что журналистка, объездившая чуть ли не весь свет, должна быть сильно накрашенной самовлюбленной дамой крепкого телосложения, с заученными жестами и резким голосом, потому, увидев Паулу Кэтфорд, был просто потрясен. Из лифта вышла скромная, благообразная черноволосая девушка; ее высокая и стройная, с немного округлыми формами фигура и манера держаться производили очень приятное впечатление. Ее скорее можно было назвать девушкой, чем дамой, хотя, судя по всему, ей должно было быть около тридцати. Паулу нельзя было назвать красавицей, но цвет лица и большие глаза делали ее очень привлекательной. Если бы не модная одежда, ее можно было бы принять за дочь приходского священника, приехавшую на каникулы.
Девушка поспешила к Хатауэю, на ходу укладывая в сумочку ключ от номера.
- Я опоздала, сэр Джералд?
- Нет, что вы, напротив, милая леди, вы пришли на пять минут раньше. Но прежде всего я хочу принести вам мои извинения.
- Но послушайте, вы не должны этого делать. Вы такой известный и занятой человек, я же не привыкла к такому большому вниманию.
Хатауэй аж затряс бородой от галантности:
- Милая леди, было вообще неприлично вытаскивать вас сюда из Стокгольма, не объясняя ни слова, потом пригласить вас на обед и звонком отменять его… Это все из-за негодника Иннеса!..
Дружески улыбнувшись, Паула протянула Брайану руку:
- Мистер Иннес? Очень приятно. Сэр Джералд никак не мог вас найти.
- У него дома, - недовольно продолжил Хатауэй, - мне сказали, что он должен вернуться семичасовым самолетом. Когда в восемь его по-прежнему не было, я был вне себя и просто не мог находиться среди людей; тогда я отправился бродить по улицам, чтобы спустить пары. Но даже и тогда, когда я совершенно случайно встретил его у отеля "Метрополь", он заставил ждать себя еще полчаса, так как ему понадобилось сменить костюм.
Брайан кивнул:
- Сэр Джералд совершенно прав, мисс Кэтфорд. Советую вам никогда не доверять импульсивным людям.
- Простите, я… я…
- Остерегайтесь художников! Они постоянно заставляют себя ждать, то переодеваясь, то когда прячутся в телефонных будках… И вообще, им нельзя верить ни на грош!
- О, вы преувеличиваете - я уверена в этом. Я…