На самом деле она не в заброшенном доме на пустынной деревенской улице. Она находится в декорации, сооруженной посреди громадного ангара; вокруг нее множество народу, и все ходят туда-сюда, разговаривают и смеются.
Моника пересекла прихожую и, поднявшись еще на две ступеньки, очутилась в гостиной. В темноте она задела ногой стул. Она не испугалась, но вдруг ужасно рассердилась на Томаса Хаккетта. Какая глупость! Почему они прямо не скажут, что им надо? К чему идиотские шутки?
Нашарив в сумочке коробок, Моника чиркнула спичкой. Огонек высветил уютную комнатку, настолько хорошо и со вкусом обставленную, что девушке стало не по себе. На мгновение ей показалось, будто она без спросу вломилась в настоящий дом.
Такие же гостиные можно было встретить в Ист-Ройстеде. Здесь царила атмосфера девятнадцатого века. У мистера Ленсуорта, зубного врача в Ридли, обстановка была очень похожая. Стол, стоящий посреди комнаты, был накрыт тяжелой бордовой скатертью с кистями; спинки кресел украшали салфеточки. А картину "Игрок на банджо", висевшую над камином, она сто раз видела в своей хрестоматии!
Спичка догорела. Моника заметила дверь с противоположной стороны; из-под нее пробивалась полоска желтого света.
Мистер Хаккетт просил передать, что он ждет ее в задней комнате. Моника неуверенно подошла к двери и толкнула ее.
В задней комнате синевато-желтым пламенем горел газовый рожок; его венчал плоский стеклянный колпак, похожий на тарелку. Рожок был прикреплен к стене над письменным столом; когда Моника открыла дверь, тусклый огонек закачался от ветра. Комната была маленькая, тесная; линолеум на полу потрескался. На центральном столе лежал стетоскоп и стоял докторский чемоданчик. На полке над мрачным черным камином валялись вата, бинты, пузырьки, термометры и шприцы. Из одной стены торчал металлический раструб переговорной трубы - видимо, посредством трубы жена доктора переговаривалась с ним из комнаты этажом выше. Под трубой висели полки, уставленные бутылками и книгами. Еще в комнате-кабинете имелась пара стульев с плюшевыми сиденьями; на стене висела довольно подробная анатомическая таблица. Но здесь никого не было.
Тусклый огонек плясал на бутылках, на кленовой столешнице, на металлическом раструбе переговорной трубы.
Взгляд Моники остановился на окне кабинета - довольно широком, пыльном, незанавешенном. Подойдя к окну, девушка увидела мрачный студийный павильон. Все-таки она находилась в декорации, хотя и очень правдоподобной. Восхищаясь достоверностью и продуманностью каждой детали, Моника одновременно испытывала суеверный ужас, от которого кровь стыла в жилах. Сегодня ей пришлось пережить немало потрясений и волнений; к тому же она с самого утра ничего не ела. Воображение, как всегда живое, сочеталось с воспоминаниями детства: заплесневелые стены как будто оживали.
Вдруг у нее над головой скрипнула половица. Моника прислушалась. Через секунду скрип повторился.
Кто-то расхаживал в комнате наверху.
Если над ней задумали подшутить, они за это дорого заплатят! В конце концов, посылал за ней Томас Хаккетт или нет? А может, все происходящее - чудовищная шутка мерзкого Картрайта, который решил позабавиться?
В комнате было душно; раздираемая страхом и злостью, Моника почувствовала, как на лбу выступила испарина. Сердце гулко стучало в груди; но хуже всего было то, что глаза против ее воли наполнились слезами. Сказались все испытания сегодняшнего дня.
- Эй! - позвала она, стараясь кричать погромче. - Кто там? Где вы?
В переговорной трубе послышался свист.
Значит, все-таки шутка! Чья-то отвратительная, мерзкая выходка.
- Я слышу, что вы там! - крикнула Моника. - Спускайтесь! Я знаю, что вы там.
Переговорная труба снова свистнула.
Больше невозможно было ее игнорировать, как невозможно не обращать внимания на звонящий телефон. Переговорная труба вызывала в ней смесь любопытства и ярости. Моника подлетела к ней.
- Если вы думаете, что это смешно, - сказала она в трубу, - спускайтесь сюда, и я вам кое-что скажу. Кто вы такой? Что вам нужно?
В ожидании ответа она прижалась щекой к раструбу. И тут события начали разворачиваться с молниеносной скоростью.
Повернувшись боком к трубе, Моника оказалась лицом к окну. Даже в слабом, неверном свете газового рожка она отчетливо видела стоявшего снаружи Уильяма Картрайта. Он неподвижно стоял метрах в пяти от нее и смотрел ей прямо в глаза. На лице его застыло выражение ужаса. Но не прошло и секунды, как Картрайт вдруг замахнулся и швырнул что-то прямо ей в лицо.
Движение Моники было инстинктивным. Она пригнулась, увернулась и вскрикнула. В оконное стекло полетел комок замазки весом граммов сто. Стекло со звоном разбилось. Замазка глухо ударилась о стену и рикошетом отлетела к бутылкам.
Когда Моника отпрыгнула назад, переговорная труба вдруг ожила. Из раструба хлынула струя жидкости, похожей на воду, но это была не вода. Струя угодила точно в то место, где полсекунды назад находились щека и глаз Моники. Жидкость попала на линолеум; переговорная труба забулькала, как водопроводная, зашипела и снова испустила мощную струю жидкости.
От едкой вони стало трудно дышать. Дым ел глаза; в линолеуме образовались маленькие черные дырочки; слышалось шипение - серная кислота, вылитая в переговорную трубу, разъедала поверхность пола.
Наверху послышались торопливые шаги. Кто-то убегал.
3
Монику едва не стошнило.
Она думала, что ее сейчас вырвет, но ее не вырвало. Прошло секунд двадцать, прежде чем она поняла, что произошло. К тому времени Картрайт оказался рядом с ней.
Лицо у него было белым, как бумага; подскочив к окну, он схватился за переплет и рывком поднял его. Руки у него так дрожали, что он порезался о разбитое стекло, но не заметил боли. Ловко подтянувшись, он запрыгнул в комнату, поскользнулся и едва не упал на дымящийся пол.
- Вас не задело? - услышала Моника его голос как будто очень издалека. - На вас ничего не попало?
Моника покачала головой.
- Вы уверены? Ни капли? Осторожно! Не наступите! Точно ничего не попало?
Моника живо закивала.
- Станьте сюда. Боже, я сейчас кого-то убью! Вот так, тихонько… Что случилось?
- Т-там, наверху, - с трудом проговорила Моника. - Он вылил…
- Знаю.
- Знаете?! Нет, не ходите туда! - Она вцепилась в его рукав. Ногти царапали грубую ткань. Хотя она заявила, что не обожглась, ей вдруг стало страшно. А вдруг все-таки что-то попало? Ей тут же показалось, что кожа горит огнем. - Не надо, пожалуйста!
Картрайт стряхнул ее руку и кинулся в холл. Кто-то осторожно, на цыпочках, спускался по лестнице. Всего в нескольких метрах отсюда находился человек, который плеснул в нее серной кислотой! Боже, дверь в кабинет оказалась запертой снаружи!
Картрайт развернулся и побежал в темную гостиную. И тут они услышали, как кто-то тихо притворил за собой входную дверь. Моника бежала за Картрайтом; она была на грани истерики. Картрайт открыл дверь и оглядел улицу.
Она была пуста.
Глава 5
ЗАГАДОЧНАЯ НАДПИСЬ НА ДОСКЕ ОБЪЯВЛЕНИЙ
1
Уильям Картрайт вернулся в кабинет врача и огляделся по сторонам. Кислота почти перестала шипеть, хотя зловоние еще сохранялось. Он посмотрел на комок замазки, лежащий на полу посреди осколков бутылок, сбитых с каминной полки. Картрайт потер лоб рукой и сказал:
- Хорошо, что у меня оказалась при себе замазка.
- Если бы не вы, я бы…
- Спокойно! Кстати, я вовсе не собирался швырять ее в вас!
- Из-звините. Ничего не могу с собой поделать.
- Вам сейчас не повредит глоточек бренди. Пошли отсюда, попробуем отыскать что-нибудь спиртное.
Монику не так легко было сбить с толку.
- Но откуда вы узнали? - спросила она. - То есть… как вы догадались, что делать? Откуда вы знали, что будет?
- Потому что это я все придумал.
- Вы… придумали?!
Картрайт с горечью хмыкнул; в другое время Монике показалось бы, что он выглядит нелепо. Он упорно отводил от нее взгляд.
- Все придумал я, - повторил он, кивая в сторону переговорной трубы. - Хитроумное устройство, которое едва вас не убило, - мое изобретение. Мы использовали его в фильме про врача-убийцу. - Он пошевелил затекшей шеей. - В глубине моей пророческой души я всегда боялся, что такое может случиться на самом деле. Помните - десять или пятнадцать минут назад Том Хаккетт позвал нас с Говардом Фиском к себе, а вы остались с Фрэнсис?
- Да.
Картрайт посмотрел на переговорную трубу.
- Том позвал нас, - сказал он, - чтобы сообщить: из запасов главного электрика пропало около литра серной кислоты.
- И?..
- Из них в злополучный графин налили около четверти. Естественно, нам захотелось узнать, что случилось с остатком. Поскольку у кого-то нездоровое пристрастие к серной кислоте, ситуация достаточно серьезная. Даже нашего невозмутимого Говарда слегка проняло. Они решили, что сегодня больше снимать не будут, и распустили техперсонал до завтра.
- Помню. Я видела, как они уходили.
- Потом мы, те, кто остался, разделились и отправились искать остатки кислоты. Я сразу пошел сюда. Когда я заметил свет в том окне, мне сразу стало не по себе. А когда я увидел, что вы стоите возле трубы, прижавшись к ней щекой…
Картрайт снова замолчал. Моника смотрела на него с неподдельным ужасом.
- Вы… сказали, что п-придумали выливать кислоту в переговорную трубу?
- Ну да.
- Знаете, - прошептала Моника, - вам нельзя находиться среди нормальных людей. Вас надо изолировать от общества! Вы опасный тип!
- Ладно, ладно! Я согрешил, каюсь, - ответил Картрайт. Он поднял руки, прижал пальцы к вискам и покрутил ими. - По сатанинскому наущению. Грязные шутки на заказ, орудия убийства. Разработка, доставка, гарантия Уильяма Картрайта, эсквайра. Признаю ошибку, больше так не буду. Вы довольны?
- Вы порезались!
- Прошу вас, мадам, оставьте мою руку в покое.
- Да не глупите вы!
Глубоко вздохнув, Картрайт встал в оборонительную стойку, как человек, который собирается ударить клюшкой по мячику. Руки он убрал за спину.
- А теперь будьте добры, скажите, что вы здесь делаете?
Моника все ему рассказала. У нее не было сил ничего скрывать. Картрайт смерил ее недоверчивым взглядом.
- За вами посылал Том Хаккетт?
- Так сказал мальчик-посыльный. Я тоже ему не поверила, но…
- А он видел Тома?
- Не знаю. Я спросила его, где мистер Хаккетт, и он ответил, что не знает. А еще он что-то упоминал о доске объявлений…
- Так вот в чем дело!
- Что такое? О чем вы?
Картрайт уставился в пространство.
- Доска объявлений, - заявил он, выходя из транса, - находится у входа в съемочный павильон. Вы ее заметили?
- Нет.
- Посыльный сидит у двери на страже. Теоретически ему полагается впускать и выпускать посетителей. Но он еще выполняет мелкие поручения и передает просьбы, хотя из павильона ему выходить нельзя. Если вам что-то нужно, а он как раз на минутку вышел, вы просто берете мел и пишете свои распоряжения на доске… Понимаете? Когда мальчика не было, кто-то написал: "Пожалуйста, попросите мисс Стэнтон прийти туда-то и туда-то". И подписался: "Т. Хаккетт". Если выключить лампочку над доской, никто не увидит лица написавшего. Ставлю пятерку, все именно так и было.
Потом злоумышленник все подготовил. Он пришел сюда, зажег газ. Поднялся с бутылью серной кислоты на второй этаж. Он знал, что вы придете в эту комнату. Он знал, что вы подойдете к переговорной трубе. А хуже всего то, что свой план мерзавец позаимствовал у меня!
Моника отступала все дальше назад, пока не прислонилась к стене.
Невозможно! Не может быть!
Она живо представила, что случилось бы, не швырни в нее Картрайт замазкой и не заставь отскочить. Отвращение быстро сменилось изумлением. Ей показалось, будто комната ее душит; в некотором смысле так и было.
- Но кто?..
- Не знаю, - ответил Картрайт, поглаживая бороду. - Не знаю.
- И почему? То есть… почему именно я? - Потрясающая несправедливость! - Зачем кто-то хотел облить меня кислотой? Я ведь… никому ничего плохого не сделала. Я здесь даже никого не знаю!
- Прошу вас, успокойтесь.
- Произошла ошибка, разве вы не понимаете? Иначе и быть не может. Видимо, здесь ждали кого-то другого. Но все равно - не понимаю, как такое могло произойти. Мальчик сказал: "Мисс Стэнтон". Он отчетливо произнес мою фамилию.
- Тише, - перебил ее Картрайт. - Кто-то идет.
Он сделал быстрое движение рукой. Снаружи, из-за разбитого окна, послышались торопливые шаги. В свете газового рожка, пляшущего от любого дуновения воздуха, над подоконником возникла чья-то голова, вернее, часть головы: волосы, лоб, глаза и верхняя часть носа. Глаза, светло-голубые и блестящие, когда на них падал свет горелки, смотрели прямо на них.
- Мне показалось, я слышал шум, - произнес новоприбывший. - Что-то случилось?
Картрайт нахмурился.
- Еще как слышали, - ответил он. - Шум был сильный. Извините. Кстати… как мне вас называть? Мистер Гагерн, герр Гагерн или барон фон Гагерн?
2
Вид лица, как будто наполовину срезанного подоконником, заставил Монику вжаться в стену - не потому, что у человека был устрашающий вид, но потому, что он был ей незнаком. Благодаря румянцу его лицо казалось молодым. Но соломенного цвета волосы, зачесанные на косой пробор и прилизанные, уже редели и седели у висков. Лоб избороздили длинные тонкие горизонтальные морщины.
Незнакомец говорил по-английски не просто хорошо, но безупречно, хотя и медленно.
- Зовите меня как хотите, - с серьезным видом ответил он. - Лично мне больше нравится обращение "мистер Гагерн".
- Мистер Гагерн, это мисс Стэнтон.
Зрачки над подоконником сместились вбок. Внизу щелкнули невидимые каблуки.
- Мисс Стэнтон только что обнаружила кислоту, - пояснил Картрайт.
- Не понимаю…
- Войдите сюда и сразу все поймете. Кто-то проделал штуку, описанную в "Развлечении врача". Под ложным предлогом сюда вызвали мисс Стэнтон, вылили кислоту в переговорную трубу и сбежали. Если бы не счастливое стечение обстоятельств, она бы сейчас с нами не разговаривала.
Лицо Гагерна вдруг покрылось густым румянцем, как у школьника. Повернувшись спиной к окну, он закричал:
- Сюда! Сюда!
Удивительно, до чего тихо вдруг стало в павильоне. Уху не хватало вечного звяканья, грохота, скрежета, шума голосов. Хотя Гагерн крикнул негромко, голос его в тишине показался оглушительным - как будто рушились деревянные переборки. Откуда-то издалека застучали, приближаясь, шаги.
Но Гагерн не настолько утратил достоинство, чтобы лезть в разбитое окно. Он обошел декорацию кругом и вошел через парадную дверь.
Картрайт рассказал ему, что случилось.
- Не нравится мне это. - Гагерн покачал головой.
- А вот мне, наоборот, нравится, - сквозь зубы процедил Картрайт. - Просто здорово!
- Нет, я хочу сказать, это неразумно. Вот что меня тревожит.
- Мисс Стэнтон тоже слегка встревожена.
- Да. Простите, - серьезно заявил Гагерн.
Он повернулся к Монике, снова щелкнул каблуками и улыбнулся. У него оказалась на редкость подкупающая улыбка. Она осветила и облагородила его лицо, сделав режиссера на десять лет моложе и словно убрав седину из его гладких желтых волос. Курт фон Гагерн был жилистым мужчиной среднего возраста, облаченным в синий свитер и рубашку с открытым воротом. Он старался не нарушать приличий во всем, даже в мелочах. И все же чуткой Монике показалось, будто в глубине души Гагерн не уверен в себе - а может быть, с ним что-то не так. На руках у него были темные лайковые перчатки; он поднял их вверх, ладонями наружу.
- Дело не в том, что я бесчувственный сухарь, - пояснил он. - Просто я встревожен.
- Я не обиделась.
- Вам очень не повезло. В то же время… - голубые глаза посмотрели на Картрайта, - вы говорите, что видели, как все случилось?
- Видел.
- Наверное, вы видели и того, кто вылил кислоту? Он ведь находился в комнате наверху.
- Нет. Там было темно.
- Жаль. - Гагерн покачал головой. - Очень жаль. - Он снова покачал головой. - А может, вы заметили кого-нибудь неподалеку? Или видели, как кто-то убегает?
- Нет. А вы?
- Что, простите?
- Я спросил, а вы никого не заметили? Вы ведь подошли сразу после того, как все случилось. Вот я и спросил, не заметили ли вы кого-нибудь.
Хотя Картрайт говорил небрежно, выражение лица у него было не такое невозмутимое, "покерное", как ему хотелось. С самого появления Гагерна Картрайт не сводил с него такого напряженного, пристального взгляда, что респектабельный немец забеспокоился. Он то бледнел, то краснел. Казалось, он не знал, куда девать руки.
Наконец, Гагерн, видимо, решил, что Картрайт шутит.
- Нет, - улыбнулся он. - Я никого не видел, кроме моей жены. Она шла напрямик через улицу декорации тысяча восемьсот восемьдесят два и сломала о камень каблук.
- Я не имел в виду Фрэнсис.
- Тогда кого же вы, прошу прощения, имели в виду?
- Никого, никого.
В воздухе повисло напряжение. По комнате распространился ужас, атмосфера в ней стала столь же неприятной и пугающей, как инструменты врача. Картрайта спасло от конкретного ответа появление мистера Томаса Хаккетта, который с уверенным, хотя и расстроенным видом вошел через парадную дверь и гостиную.
Мистер Хаккетт бросил всего один взгляд на проеденный кислотой пол и поморщился от запаха горелого металла, идущего из переговорной трубы. Его смуглое лицо исказила болезненная гримаса; гримаса стала еще глубже, когда Картрайт закончил повествование.
- Погодите, погодите-ка! - Он, словно гипнотизер, помахал рукой перед носом рассказчика. - Когда все случилось?
Картрайт бросил взгляд на часы.
- Ровно в десять минут шестого. Благодаря особенностям моей профессии я могу назвать тебе время с точностью до минуты. А что?
- Знаешь ли, Билл… Но ведь это невозможно!
- Говорю тебе, было десять минут шестого. Неужели ты сам не в состоянии определить время? Разве ты не слышал звон разбитого стекла? Да от него и мертвый проснулся бы! Вот тогда-то все и случилось.
Мистер Хаккетт задумался.
- Да, верно. И все же - невозможно!
- Почему?
- Потому что, - ответил продюсер, - здесь никого нет, кроме тебя, мисс Стэнтон, Фрэнсис, Курта, Говарда и меня. Все остальные уже ушли.
Картрайт закрыл глаза, но тут же снова их открыл.
- Ты уверен? Точно?
- Господи, ну конечно! Я видел, как они уходили. Я стоял у двери в студийный павильон и пересчитывал уходящих. Разве ты не понимаешь? Мне надо было убедиться, что никто тайком не вынес отсюда бутыль с кислотой! Говард распустил техперсонал ровно в пять. С ними ушли и гример, и Джей Харнед - он временно замещал ассистентку режиссера, которой сегодня нет, - и Дик Коньерс, и Энни Макферсон, и горничная Фрэнсис. Все остальные рабочие - члены профсоюза; их рабочий день в любом случае заканчивается в пять. Посетителей я разогнал - разве ты не заметил? Я велел обыскать павильон, чтобы убедиться, что никто не спрятался. Запер раздвижные двери…