- Но к чему такие предосторожности?
- Саботаж, дружище. Саботаж, или я съем свою шляпу! Последними уходили старик Ааронсон и Ван Гент из "Рэдиант Пикчерз", которые случайно забрели к нам. Их я, как ты понимаешь, выдворить не мог, но они ушли в пять минут шестого. Потом я поставил на дверь замок со звукозаписывающим устройством. Так что здесь, кроме нас шестерых, нет ни души. Билл, ты, видимо, что-то напутал со временем!
- Нет, - покачал головой Картрайт. - Было десять минут шестого. - Он повернулся к Гагерну: - Вы не согласны?
Гагерн покачал головой.
- Извините, я не смотрел на часы. Но я согласен: по-моему, было приблизительно десять минут шестого.
- Погоди-ка, Том, - вспомнил вдруг Картрайт. - Как насчет посыльного?
- А?
- Джимми… не помню фамилию. Мальчик-посыльный на входе. Он ушел с остальными?
- Да. Он…
Мистер Хаккетт вдруг замолчал. Он поднял широкую короткопалую ладонь, нервно потер гладко выбритый подбородок, пригладил усы. Потом глаза оживились. Он щелкнул пальцами.
- Вспомнил! - объявил он. - Так и знал, было что-то еще. Если хочешь увидеть окончание всего дела, пойдем. Пошли со мной.
Моника рада была, наконец, выбраться из кукольного домика. Ей невольно захотелось схватить Картрайта за руку; удержавшись от порыва, она пошла сбоку от мистера Хаккетта. Продюсер двигался энергично, выкидывая вперед колени, словно занимался спортивной ходьбой на длинную дистанцию. В тишине их шаги по искусственной брусчатке отдавались особенно гулко, отдаленно напоминая цокот лошадиных копыт. Моника пожалела, что мистер Хаккетт так много говорит.
- Курт, послушай. Пожалуйста, найди Фрэнсис. И Говарда. Не знаю, где они. Возможно, где-то прячется злоумышленник. Скорее всего, так и есть. Ты их поищешь? Вот и молодец. А вам - сюда.
Они подошли к выходу из павильона. Это тамбур с двумя звуконепроницаемыми дверями. В одном углу размещались табельные часы; стрелки показывали двадцать минут шестого. В другом углу, под маленькой черной доской, висел ряд ящичков, заваленных бумагами. В полумраке Моника различала все лишь в общих чертах, пока мистер Хаккетт не включил лампочку над доской.
На ней мелом кое-как было написано: "Передайте даме, которая пришла с мистером Картрайтом, чтобы немедленно нашла меня в 1882 (дом врача, задняя комната). Т. Хаккетт".
Т. Хаккетт откашлялся.
- Видите? - спросил он.
- Я-то вижу, - мрачно ответил Картрайт. - Ты этого не писал?
- Нет, нет, конечно нет!
- Но раз ты в районе пяти часов стоял у выхода, значит, ты видел, кто писал?
Мистер Хаккетт обдумал слова приятеля. Он ткнул пальцем в доску под словами и обернулся. Его черные взъерошенные волосы блестели, как будто были намазаны вазелином.
- Не видел я, кто что писал. Да и, если вдуматься, как мне было увидеть? Я стоял с другой стороны, под табельными часами. Кажется, я даже не замечал доску; не помню, горел над ней свет или не горел. И потом, откуда нам знать, когда это написали?
- Да, но когда ты впервые увидел надпись?
- Всего несколько минут назад, перед тем как услышал крик со стороны декорации номер 1882… Кстати, кто кричал?
- Гагерн.
- Я так и думал. - Продюсер кивнул. - Конечно, я слышал звон разбитого стекла. Но в то время я стоял в противоположном конце павильона и ждал вас; потому-то я точно и не мог определить, откуда доносится шум. Я вернулся сюда проверить, не ждете ли вы меня у двери. Включил свет и увидел надпись. Сразу после того закричал Гагерн. Его нетрудно было вычислить. Но мне и в голову не пришло, что случилось что-то плохое! В конце концов, в павильоне остались только…
Вдруг он осекся.
- Да, - кивнул Картрайт. - Нас осталось только шестеро.
Откуда-то издалека послышался металлический голос Гагерна - он звучал гулко и с каким-то металлическим призвуком, как будто Гагерн говорил в мегафон; его крик во второй раз нарушил тишину студийного павильона. От неожиданности все вздрогнули. Он кричал:
- Мистер Хаккетт! Прошу вас! Идите сюда! Моя жена ранена!
Продюсер облизнул пересохшие губы.
- Вот и конец, - произнес он после паузы, вытирая лоб тыльной стороной руки. - Он достиг своей цели, верно? Теперь уже никто не сомневается в том, что имел место саботаж?
- Не стирайте надпись! - отрывисто бросил Картрайт, когда его спутник сделал инстинктивный жест. - Это настоящая улика. Написано письменными буквами. Почерк можно опознать.
- К черту почерк! - возразил мистер Хаккетт. - Бежим!
Но когда они, запыхавшись, подбежали к каюте океанского лайнера, где приветливо мерцали огоньки, ничего тревожного они не нашли. Говард Фиск, высокий, добродушный, по-отцовски (если не сказать - по-матерински) заботливый, откашливался, стараясь, чтобы его тихий голос можно было расслышать. Фрэнсис Флер с раздраженным выражением на обычно безмятежном лице сидела на складном стуле и энергично растирала себе колено.
- Курт, - заявила она, - не стоит поднимать такой шум! Дело выеденного яйца не стоит. Всего лишь царапина! - Она обратилась к вновь прибывшим: - Я сломала каблук, и мне хватило глупости ходить в тех же туфлях. Я упала… Курт, хватит же!
- Дорогая, ты храбрая женщина. Но я знаю, что у царапин могут быть очень серьезные последствия. Мне даже известны случаи, когда они переходили в рак. По-моему, нужно послать за врачом.
- Курт, милый, но ведь это пустяки! Посмотри сам.
- Милая, прошу тебя, не показывай колено при посторонних. Это нескромно.
- Хорошо, дорогой.
Говард Фиск, на которого супружеская перепалка не произвела, по-видимому, никакого впечатления, тем не менее выказал некоторую неловкость, отчего его стало слышно за три метра.
- Да, да, - сказал он. - Очень жаль, несомненно. Но мы, кажется, имеем дело кое с чем похуже царапины. Послушайте, Хаккетт. Мисс Стэнтон… То, что рассказал Гагерн о проклятой кислоте, - правда?
- Боюсь, что да, - ответила Моника.
- Но кто же, во имя всего святого, захотел бы совершить покушение на вашу жизнь?
Наступило молчание; все смотрели на Монику. Моника испытала потрясение, увидев, как Курт Гагерн, стоявший за спинкой стула Фрэнсис Флер, наклонился и прижался губами к плечу жены.
- Говорю вам, это саботаж! - заявил мистер Хаккетт. Он выглядел спокойнее, и, как ни странно, у него был даже довольный вид. - Нечто подобное я и ожидал с тех пор, как мы начали снимать "Шпионов на море". Помните, что произошло в Голливуде, когда они снимали первый антинацистский фильм? Наша картина для них как кость в горле, помяните мои слова. Посмотрите, сколько у нас иностранцев! Их целые полчища! Должно быть, среди нас находятся сотни тайных агентов (не принимайте на свой счет, Курт). Им наша картина не по душе. И вот…
- И вот, - перебил его Говард Фиск, - они попытались ослепить и изуродовать девушку, которая не имеет к данному фильму никакого отношения!
- Вот именно.
- Но зачем?
- Чтобы мы вызвали полицию. Тогда съемки "Шпионов на море" поневоле прекратятся. Но я, ей-богу, намерен позаботиться о том, чтобы никакой полиции здесь не было!
- Но, мой дорогой Хаккетт, - принялся дружески увещевать его режиссер, - ваши доводы неразумны. Даже если вы обратитесь в полицию, съемки "Шпионов на море" не прекратятся.
- Не прекратятся?!
- Нет, да зачем им прекращаться? Мисс Стэнтон никак не связана с картиной. Присутствие полицейских здесь, в студийном павильоне, не остановит съемки фильма, который их не касается. А если ваш вымышленный саботажник пытался сорвать съемки "Шпионов на море", облив кого-то кислотой, почему он тогда не выбрал жертвой кого-то из исполнителей главных ролей?
Снова наступила тишина.
В ходе перепалки Уильям Картрайт не произнес ни слова. Вопреки запрету курить в павильоне, он набил свою шерлок-холмсовскую трубку и закурил. Однако его выходка осталась незамеченной.
- Все сводится к одному, - заявил Фиск, на некоторое время задумавшись. - Что бы ни случилось, вопрос заключается в следующем: зачем вредителю нападать на мисс Стэнтон? - Он огляделся по сторонам. - Ведь вы… не знаете никого, кто хотел бы… кто желал бы вам зла?
- Нет, клянусь!
- И до сегодняшнего дня вы никого из наших не видели?
- Нет.
Режиссер улыбнулся:
- А может, вам известна какая-нибудь государственная тайна или опасные сведения о ком-либо?
- Ничего подобного мне не известно.
Режиссер сделал шаг по направлению к ней. Монике показалось: если он положит руку ей на плечо и доверительно склонится над ней, она закричит. Бледно-голубые глаза Курта Гагерна тоже впились в нее; белки сверкали, когда на них падал свет. Монике показалось, что нервы ее распиливают пополам - медленно, с оттяжкой.
- Значит, ничего другого не остается. - Фиск пожал широкими плечами. - Уж слишком выходка мерзкая, чтобы считать ее чьей-то глупой шуткой. - Он взволнованно поправил очки-половинки. - Либо у нас орудует псих с криминальными наклонностями, либо, что кажется более вероятным, мисс Стэнтон позвали к декорации по ошибке, приняв за другое лицо.
- Нет, - сказал Уильям Картрайт. Все закричали, но он поднял руку.
- Никакой ошибки не было, - заявил он. - Даже если мальчишка-посыльный напутал - а он не напутал! - сейчас я объясню, почему никакой ошибки не было и быть не могло. - Он вынул трубку изо рта и посмотрел на Монику. - Ведь на улице перед домом доктора было темно?
- Да, конечно.
- Но не слишком темно? Например, вы легко могли разобрать фамилию врача на бронзовой пластинке?
- Да, помню, я так и поступила.
- И вы бы узнали в лицо любого встречного - скажем, с трех-пяти метров?
- Да, наверное.
Картрайт снова заглушил возражения.
- Свинью, которая покушалась на вашу жизнь, назовем для удобства убийцей. Так вот, никакой случайности! Убийца намеренно все подстроил. Он ждал ее. Видел, как она приближается, глядя из окна второго этажа. В кукольном домике второй этаж находится на высоте не более трех метров. Ему необходимо было видеть, с кем он имеет дело. Правильно?
Мистер Хаккетт не выдержал:
- Ах, ради всего святого! Хватит с меня твоих детективных романов! Что ты имеешь в виду?
- Детективные романы ни при чем, - возразил Картрайт. - Убийца покушался на ее жизнь. Далее. Сколько всего женщин было сегодня на съемочной площадке?
- Четыре, - задумчиво ответил Говард Фиск. - Если не считать мисс Стэнтон, три. Фрэнсис, ее горничная и Энни Макферсон.
- И все?
- И все.
- Да. И каждая из них, как вы помните, была в ярком костюме, благодаря которому их трудно было перепутать. На Фрэнсис было благородное золотое вечернее платье - как и сейчас. На Макферсон была белая форма стюардессы и белая пилотка. На горничной Фрэнсис были обычные кружевная наколка и передник. А если учесть к тому же, что ни одна из них не похожа на Монику Стэнтон ни лицом, ни фигурой, ни одну из названных дам невозможно принять за нее по ошибке. По какой-то непонятной для меня причине убийца испытывает к ней беспричинную ненависть; и вот вам результат - попытка облить ее кислотой.
Говард Фиск почесал затылок и хмыкнул.
- Слава богу, это была не я, - вдруг заявила Фрэнсис Флер. Она тут же опомнилась и улыбнулась Монике. - Нет, моя дорогая, не то чтобы я хотела, чтобы убийца покушался на вас… Но серная кислота! Бр-р-р!
- Все вполне понятно. - Гагерн неловко переминался с ноги на ногу. - Нечасто я соглашаюсь с вами, мистер Картрайт. Иногда ваши суждения кажутся мне дикими, нелепыми и совершенно не подходящими для экранизации. Но в данном случае я готов признать вашу правоту.
- Спасибо.
- Я говорю от всей души, мистер Картрайт, - отрывисто заявил Гагерн, щелкая каблуками. - Однако… стоит ли пугать мисс Стэнтон еще больше? Она и без того напугана.
Невыносимый Картрайт продемонстрировал всю свою низость.
- Пугать? - повторил он. - Если от того выйдет толк, то да. Я сам так перенервничал, что едва могу держать трубку. А вы разве нет? Пугать ее?! Да я, наоборот, хочу убедить мисс Стэнтон, чтобы она как можно скорее убиралась из "Пайнема" и держалась отсюда подальше - на случай, если наш шутник захочет повторить.
- Ничего подобного! - вскричала Моника. Однако, хоть она и храбрилась, страх холодными щупальцами сжал ее сердце.
- Ну, на то ваша воля.
- Если вы хотите убрать меня, - заявила Моника, - чтобы самому писать сценарий вашего нелепого и глупого детектива, тогда…
Час назад она бы не пожалела о том, что у нее вырвались такие слова. Сейчас, в тот же миг, как слова слетели с ее губ, она тут же готова была отдать все на свете, лишь бы не произносить их. Черт побери! Черт, черт, черт!
Картрайт ничего не ответил. Он посмотрел ей прямо в глаза. Потом сел на складной стул и выпустил изо рта клуб дыма.
- Все это очень мило, - проворчал мистер Хаккетт, - но весьма скверно. Мне казалось, из происшествия можно вытянуть отличную газетную статью. Но теперь я передумал; статья только привлечет к нам нездоровый интерес. Главное же в другом. Что нам теперь делать?
- Меня не спрашивайте, - поморщился Картрайт. - Вы - Аладдины, обладатели тысячи волшебных ламп. А я всего лишь один из сценаристов, нижайшее из пресмыкающихся на киностудии.
(Обиделся, дьявол его побери!)
- Да, знаю, - серьезно ответил мистер Хаккетт. - Но тебе кое-что известно о таких делах. Что же нам делать?
- Для начала, - ответил Картрайт, - необходимо выяснить, кто из нас баловался с серной кислотой.
- Из нас?!
- Естественно.
Под сводами ангара одновременно зазвучали четыре возмущенных голоса. Точнее, три, так как сказанного Говардом Фиском никто не услышал. Однако вскоре ситуацией овладел именно режиссер.
- В словах Картрайта есть смысл. - Он улыбнулся. - Вот именно, есть! Мы, конечно, понимаем, что это чепуха, но давайте все откровенно обсудим.
- Давайте обыщем павильон. Так будет лучше. - Мистер Хаккетт закатил глаза. - Здесь кто-то прячется. Вы это знаете. Я это знаю. Все другие предположения…
- А по-моему, - возразил режиссер, - нам следует начать с того, что мы припомним все наши передвижения в то время, когда… во время происшествия. Алиби! Так ведь это называется? Итак, действуйте, мой юный Шерлок Холмс. Разве не такой вопрос задаст в первую очередь настоящий сыщик?
- Кстати, - с улыбкой вмешался Гагерн, - вряд ли мистер Картрайт имеет честь знать настоящих сыщиков?
Картрайт поднял на него глаза.
- Я имею честь, - ответил он, подражая напыщенному стилю Гагерна, - быть знакомым только с одним полицейским. Его фамилия Мастерс, и он старший инспектор уголовного розыска столичной полиции. Чего бы я ни отдал, только бы обсудить с ним наше происшествие наедине! Интересно было бы также услышать мнение его большого друга из правительства, с которым я не знаком.
- Не отклоняйтесь от темы! - приказал мистер Фиск. - Алиби. Разве алиби - не первое, о чем спрашивает настоящий сыщик?
- Нет, - ответил Картрайт.
- Нет?
- Сомневаюсь. - Картрайт пожал плечами, задумчиво озирая роскошную каюту океанского лайнера. Сейчас, когда свет был пригашен, она выглядела не столь ослепительно, но все равно роскошно благодаря подбору цветов: белый, розовый, золотой. По каюте плыл клуб дыма из его трубки. - Настоящий сыщик, - продолжал он, - возможно, поинтересуется, кто строил декорацию.
- Что?!
- Обстановку каюты, - сдавленным голосом ответил Гагерн, - воссоздавали, как принято, по фотографиям. Поскольку предполагается, что корабль немецкий, мы взяли снимки "Брунгильды". Я руководил расстановкой мебели и всем прочим.
- Как обычно, - добавил Картрайт.
Гагерн вышел из-за стула жены. Она сжала его руку и посмотрела на него; он улыбнулся в ответ. На лице его появилось не столько виноватое, сколько смущенное выражение, смешанное с раздражением.
- Мистер Картрайт! - заявил он. - Я старался быть с вами терпеливым. У вас есть основания жаловаться на меня?
- На вас? Нет!
Гагерн поморгал.
- Тогда в чем…
- Я только говорю, - заявил Картрайт, - что чую на съемочной площадке кровь и что шутник, укравший серную кислоту, не остановится на одном шаге.
- Вам нравится быть странным.
- Откровенно говоря, ужасно нравится!
- Курт, - вмешалась Фрэнсис Флер, - он не шутит. Я его знаю. Он что-то выведал, а нам не говорит.
Мисс Флер, обладательница красивого контральто, редко повышала голос. Сейчас в нем слышались визгливые нотки; голос был плохо поставлен, однако выразителен за пределами ее актерских способностей. В жарком, душном павильоне сказанные ею слова прозвучали звонко и отчетливо. В ее голосе чувствовались одновременно оживление и легкая тревога.
- Ведь ничего не случится, верно, Курт? - спросила она, взяв мужа за руку.