Он первым направился к двери, сжимая в правом кармане халата ореховую рукоятку револьвера "уэбли", что было очевидно, как развевающийся флаг. Разумеется, доктор Фелл споткнулся о ящик с книгами на полу коридора у входной двери.
- Какой я неуклюжий, - пробормотал он. - Можете скоротать время, читая одну из этих книг. Большую их часть я нашел в доме миссис Тейлор. Интересно, околачивается ли рядом ее призрак?
- Чей-то, во всяком случае, околачивается, - сказал Батлер, взявшись левой рукой за ручку двери.
- Визитеры уже появились?
- Пока в единственном числе. Но когда выйдете, не задерживайтесь. Идите налево, а потом сверните на Сент-Джеймс-стрит. Постарайтесь поймать такси.
Он открыл дверь.
- Сэр, - доктор Фелл приподнял широкополую шляпу, - я желаю доброй ночи человеку, которым, несмотря на его… харрумф… эксцентричность, искренне восхищаюсь.
Пару минут Патрик Батлер стоял в дверном проеме, его фигура четким силуэтом вырисовывалась на фоне тусклого света позади. Дрожь опять пробежала по его телу. Хотя он пренебрегал занятиями спортом, но был хорошим наездником и первоклассным стрелком. Если бы не онемение и боль, он бы с радостью предвкушал встречу с Золотозубым.
Холодный воздух проникал сквозь халат. Батлер ощущал запах тумана, не видя его, если не считать тонкой дымки вокруг фонаря. Когда слоновьи шаги и стук трости доктора Фелла замерли вдали, он снова бросил взгляд на мрачный пустой квадрат, именуемый Конюшенным двором.
Кто-то стоял в арке музея, глядя на него.
Вдалеке прогудело такси.
Правая рука Батлера не двигалась - незачем целиться, если не собираешься стрелять. Секунды шли одна за другой…
Очень медленно, словно предоставляя противнику время для маневра, Батлер шагнул в дом, закрыл дверь и, подумав, повернул в замке ключ.
Собственно говоря, с саркастической усмешкой подумал он, почему бы не быть перестрелке на Кливленд-роу? Разве совсем недавно не стреляли из автомобилей, мчавшихся по Вест-Энду? До войны лондонцы сочли бы такое возможным только в американском фильме - причем это выглядело бы преувеличением, даже для Америки.
Отходя от парадной двери, Батлер наткнулся на ящик с книгами. Это привело его к мысли о главе сатанистской секты, отвлекая от сосредоточенности на Золотозубом.
Его взгляд скользнул по страницам лежащего сверху посеревшего от пыли трех столетий памфлета, ухватив начало заголовка: "Похотливые и нечестивые изображения…"
- С этим пора заканчивать, - произнес он вслух.
В столовой напротив библиотеки зазвонил телефон.
После ухода Джонсона и миссис Пастернак в доме стало так тихо, что даже ход часиков в библиотеке был слышен повсюду, а телефонный звонок разорвал тишину на кусочки.
Батлер поспешил в столовую. Миссис Пастернак задернула там портьеры и поставила под тускло поблескивающей хрустальной люстрой холодный ужин. Не без колебания Батлер поднял трубку.
- Пэт? - послышался спокойный голос Чарли Денема.
Помедлив мгновение, Батлер дружелюбно отозвался:
- Привет, Чарли! В чем дело?
- Я обещал навестить тебя, Пэт, но так погряз в делах, что… Как ты?
- Никогда не чувствовал себя лучше, старина. А почему ты спрашиваешь?
Короткая пауза.
- Но газета сообщает, что ты пострадал на пожаре в какой-то церкви среди ночи! Никогда не подозревал, что ты вообще посещаешь церковь, - заметил Денем, известный своей ортодоксальной религиозностью.
- Это частная часовня в старом поместье, - объяснил Батлер. - Мы просто забавлялись. Ничего страшного не произошло.
- Значит, о тебе можно не беспокоиться? - Голос Чарли звучал весьма холодно.
- Конечно. Спасибо за звонок. Пока.
Положив трубку, Батлер какое-то время сидел глубоко задумавшись. Потом он встрепенулся и посмотрел на холодный ужин на столе. Пища, за которой миссис Пастернак часами стояла в очередях, была настолько скудной, что выглядела комично и даже виновато. Но Патрик Батлер против этого не возражал. Его выводили из себя воспоминания о елейном голосе, заверяющем радиослушателей, что они никогда в жизни не питались здоровее, чем при нынешней диете.
Поднявшись, Батлер посмотрел в щель между задернутыми оконными занавесями.
Теперь в Конюшенном дворе стояли двое, наблюдая за домом.
Быстро, но без спешки Батлер приступил к приготовлениям. Сначала он закрыл и запер все ставни на окнах в нижних комнатах, потом запер заднюю дверь.
Как сто однажды информировал болтливый взломщик, лучшей защитой дома были старомодные ставни - их нельзя было взломать, не поднимая шум. Патрик Батлер хотел не избежать атаки, а точно знать, с какой стороны она начнется.
Скрип его шагов по старым деревянным ступенькам был единственным звуком, когда он поднимался наверх. Даже стенные панели не поскрипывали, как бывало обычно. Наверху Батлер также закрыл и запер ставни, закончив собственной спальней в передней стороне дома.
Хотя под халатом у него была только пижама, он решил не одеваться, выказав таким образом больше презрения к Золотозубому и компании. Прикрепив кобуру к кожаному поясу, он надел его и положил в кобуру "уэбли". Тем не менее.
- Под халатом кобура выглядит неуклюже, - произнес вслух Батлер. - Если бы я мог…
Ну конечно! Это подойдет! Вытащив из халата матерчатый пояс, он приколол булавками воротник халата к воротнику и плечам пижамной куртки. Теперь халат висел на нем, как накидка дуэлянта, оставляя руки свободными.
Все еще сомневаясь в состоянии задней двери, Батлер снова спустился, придвинул к запертой двери стул и взгромоздил на него несколько кастрюль и сковородок, дабы любое движение двери вызвало адский грохот. Испытывая гордость художника, он увенчал сооружение кухонной воронкой, словно шляпой. Теперь пусть приходят!
С мрачным удовлетворением Батлер подошел к входной двери и распахнул ее. Он стоял в дверном проеме, словно дыша вечерним воздухом, и смотрел в сторону Конюшенного двора. Там, где прежде были два наблюдателя, теперь находились трое.
Холодная война? Для победы в ней нужно только превосходство в разуме и терпении.
Закрыв дверь, но оставив ее незапертой, Батлер вернулся в библиотеку. Не закрывая дверь в комнату, он мог наблюдать за парадной дверью у противоположной стены возле камина.
Неужели они весь вечер намерены топтаться напротив и глазеть, ожидая, что у него не выдержат нервы? В таком случае он должен продемонстрировать свое хладнокровие, сев и начав наговаривать в диктофон отчет о деле против настоящего убийцы. Господи, если бы только у него перед глазами не маячило лицо без маски!..
Кроме того, он едва ли сможет использовать оружие против…
"Прекрати!"
Преодолевая боль, Батлер повернул свое кресло у камина так, чтобы краем глаза мог поглядывать через открытую дверь библиотеки на входную дверь. Огонь снова полыхал вовсю. Часики на каминной полке пропищали половину седьмого.
- Я не говорил с тобой, - обратился он к диктофону, - так как со вчерашнего дня делал кое-какие записи. Давай-ка посмотрим…
Батлер слегка отодвинул стрелку назад с целью вспомнить то, что наговорил вчера, прежде чем выключить запись. Потом он включил диктофон, переведя рычаг таким образом, чтобы микрофон не записывал, а говорил.
Его собственный голос - микрокосм из зала суда в Лилипутии - зазвучал из громкоговорителя.
"Люсия Реншо с самого начала проявляла благосклонность, граничащую со страстью, к… к П. Б. - Здесь громкоговоритель сделал небольшую паузу и смущенно кашлянул. - Не потому ли, что голос и внешность П. Б. обладают сильным сходством с покойным мужем Л. Р., Диком Реншо? Не перенесла ли она подсознательно свою привязанность на похожего на него мужчину?"
Батлер внезапно выключил диктофон и дрожащими руками снял с оси восковой цилиндр, потом встал, повернулся и швырнул его на каменную плиту под очагом. Цилиндр разбился, и кусочки воска полетели в огонь.
Снова сев, Батлер надел на ось новый цилиндр. Как же он был глуп!
- Теперь, - заговорил он, - я диктую полную запись фактов того, что мы можем назвать делом об убийствах, совершенных сатанистской сектой.
Батлер не забывал о парадной двери, о револьвере у себя на бедре, о коробке патронов с другой стороны кресла. Тем не менее он произносил одну за другой четкие и логичные фразы. Когда цилиндр закончился, он положил его в футляр на полке внизу и вставил новый.
Голос продолжал свое повествование. Сколько неподвижных фигур ожидало теперь в Конюшенном дворе или на Кливленд-роу? Попытаются ли они ворваться через незапертую входную дверь? Но мозг держал эти вопросы в другом отделении.
- …Таким образом, мы начинаем понимать, - говорил Батлер, - работу ума убийцы. Новый абзац.
Допустим, я совершил убийство. Это занимает все мои мысли и отражается на всех моих действиях. Если я не великолепный актер, то не смогу не выдавать себя обмолвкой, жестом, выражением лица. Меня переполняет чувство вины, хотя оно может остаться незамеченным.
Но опять же предположим, что кто-то абсолютно искренне считает и верит, что он - или она - не совершал убийства. Такой человек вообще не думает о преступлении. Поскольку он не испытывает чувства вины, его реакции на вопросы частных детективов или полиции будут реакциями невиновного.
Неожиданно Батлер прервал речь, отпустив кнопку записи.
Пришедшая ему в голову мысль - нелепая и в то же время приводящая в ярость - заставила его устремиться к двери, но, вспомнив о диктофоне, он быстро вернулся и отключил его.
Что, если наблюдатели снаружи не враги, а полицейские? Конечно, Хэдли едва ли мог прислать трех человек, но, с другой стороны, это объясняло бы их молчание.
Подкравшись к задней двери, Батлер открыл ее и вышел из дома. Он даже не вспоминал о том, что на нем только халат, пижама и шлепанцы, но, если бы вспомнил, это не помешало бы ему перейти Кливленд-роу и войти в Конюшенный двор. К тому же в этом уединенном месте прохожих практически не было.
Туман сгустился, и уличные фонари превратились в искорки. Чувствуя асфальт под шлепанцами, Батлер шагнул в Конюшенный двор. Наблюдателей стало четверо.
Двое стояли за арками музея, третий - в тени дальнего конца Йорк-Хаус, а четвертый был почти не виден на фоне железной решетки у ворот, которые выходили на дорожку, спускающуюся к Мэлл.
- Здесь есть полицейский? - громко осведомился Батлер. Казалось, его голос отозвался эхом. - Если есть, отзовитесь!
Никто не ответил и не двинулся с места. Где-то шаркнула нога.
Правая пола халата Батлера откинулась. Он взвел курок револьвера, придерживая его указательным пальцем.
- Даю вам последний шанс, если это шутка!
Это не было шуткой.
Батлер понял, что в гневе совершил две глупости. Во-первых, если наблюдателей было еще больше, они могли оказаться у него за спиной, а во-вторых, плохое освещение препятствовало меткой стрельбе.
Слыша царапание собственных шлепанцев о гравий, он начал пятиться назад. Из-под ноги выскользнул и отскочил камешек. Знакомые лондонские трубы окружали пустое пространство. В музее как-то выставляли подлинную дверь Ньюгейтской тюрьмы и реконструкцию камеры смертников.
"Это не полицейские и даже не головорезы Золотозубого. Это члены сатанистской секты, потеющие в своей респектабельности. Но они думают, что я единственный, кто знает о них, и поэтому вынуждены убить меня".
Батлер добрался до парадной двери своего дома. На сей раз он тут же запер ее. Он тоже потел, но не от обычного страха. Ему казалось, будто снаружи собирается все больше людей, безмолвно направляя на дом силы зла.
"Респектабельность! - прозвучал у него в голове презрительный голос доктора Фелла. - Все гангстеры вселенной, мой дорогой Батлер, выглядят не более опасными, чем это, - щелчок пальцами, - если сравнивать их с внешне респектабельными и богобоязненными личностями, которым угрожает разоблачение!"
Батлер положил револьвер в кобуру и запахнул халат.
По всей вероятности, револьвер бы ему не понадобился. Очень может быть, что наблюдатели не были вооружены. Но кто-то должен прийти, чтобы убить его…
А тем временем нужно было закончить диктовку. Если бы не убийства, да еще при помощи яда, он, возможно, не стал бы порицать сатанистов. Они искали способ отвлечься от унылого существования. Когда индивидуалист считался национальной гордостью, Англия пребывала в блеске славы, и ее легчайшее дыхание сотрясало мир. А теперь личность была подавлена массой, к лучшим образцам которой относилась, скажем, Агнес Кэннон, а к худшим - Золотозубый. Тех и других Батлер одинаково презирал.
Он снова сел перед диктофоном, заняв позицию, дающую возможность присматривать за входной дверью. Видя, что торой восковой цилиндр почти использован, Батлер заменил его и взял микрофон.
- Последние пункты обвинения убийцы, - заговорил он, потом зажег сигарету и продолжал с тем же безжалостным хладнокровием: - Рассмотрев работу его ума, я перехожу к следующему и, вероятно, наиболее важному в психологическом смысле пункту: Китти Оуэн и яд в зеленой вязальной корзине.
Как нам известно, Ричард Реншо имел огромное влияние на женщин. В его привычке было сближаться с ними, а потом выбрасывать, как ненужный хлам, что произошло и с его собственной женой.
Китти Оуэн всего восемнадцать лет, она валлийского происхождения и легко поддается внушению. Но нет никаких доказательств, позволяющих связывать Китти с Реншо. Напротив, ее замечания и поведение свидетельствуют не более чем о легком увлечении, возможно, даже о страхе. Но у нас есть неопровержимые доказательства (смотрите выше), что Китти испытывала безобидное обожание школьницы к кому-то другому.
Именно Китти заменила графин с безвредной водой графином с отравленной. Моя первоначальная мысль была правильной, но я неверно истолковал весь эпизод и его смысл - многое в этом деле оказалось перевернутым, как крест Сатаны.
Таким образом, подлинный метод…
- Добрый вечер, - прервал Батлера голос позади.
Секунд десять он сидел, не оборачиваясь, как парализованный. Почти бесшумное урчание воскового цилиндра стало громким.
Но Батлера парализовал не страх - у него было мало причин бояться обладателя этого голоса. Его оглушило сознание собственной глупости - казалось, со времени последней встречи с Золотозубым он совершал одну ошибку за другой.
Выйдя из дома, Батлер на несколько минут оставил парадную дверь открытой. Любой мог войти и сесть в кресло напротив, а он, сосредоточенный на другом, ничего бы не заметил.
- Добрый вечер, - машинально отозвался Батлер и выключил диктофон.
Джойс Эллис в вечернем платье шагнула из-за камина и встала лицом к нему.
- Я говорила вам, - спокойно сказала она, - что больше не увижусь с вами, пока не смогу доказать личность убийцы. Ну, я принесла мое доказательство.
- В самом деле, дорогая?
Платье Джойс было цвета пламени и с буфами на рукавах. Оно не изменило ее внешность - лишь подчеркивало красоту серьезного лица, серых глаз и темных волос, завитых на затылке. В руках она держала туго набитую сумку.
- Я не отравляла миссис Тейлор, - продолжала Джойс, - и теперь могу это доказать!
Батлер лениво откинулся на спинку кресла.
- Я и так это знаю, - улыбнулся он. - Это был несчастный случай. И разве не случай привел вас сюда?
Казалось, он дал ей пощечину.
Лицо Джойс неуловимо изменилось - глаза стали глубже, а на губах мелькнула хитрая усмешка. Чувственная фигура словно заполнила до отказа огненное вечернее платье.
- Я глава сатанистской секты, - сказала она. - И это я убила Дика Реншо.
Глава 19
Теперь в библиотеке находились две силы, более опасные и изощренные, чем те, с которыми до сих пор когда-либо имели дело Джойс Эллис или Патрик Батлер. Ибо этими силами были два различных темперамента, которых подсознательно влекло друг другу, которые могли быть любовниками и даже супругами.
- Ну? - осведомилась Джойс хорошо знакомым Батлеру спокойным голосом, правда с едва уловимым оттенком насмешки.
- Это я тоже знал, - ответил Батлер, коснувшись диктофона.
- Знали? - с легким недоверием переспросила Джойс.
- Конечно! - Батлер вскочил.
- Вам меня не напугать, мистер Батлер. Могу я сесть?
Она придвинула другое кожаное кресло так, чтобы оба сидели спиной к камину, видя при этом лица друг друга. В очаге трещали поленья. Джойс, опершись обнаженным локтем на подлокотник кресла, подпирала ладонью подбородок. Глядя на ее улыбку Моны Лизы под темными волосами и складки платья огненного цвета, обрисовывающие фигуру, Батлер почувствовал, что гнев вспыхивает в нем с новой силой.
- Когда я увидел вас в Холлоуэе, - сказал он, живо припоминая маленькую комнату с багровым небом за окном, - то мысленно пришел к выводу, что вы чертовски чувственная и страстная натура…
Джойс улыбнулась.
- А также, - продолжал Батлер, - что вы ловкая и законченная лгунья, чьи слезы выглядят почти как настоящие. Но при такой респектабельности и ангельской внешности вы бы не признались в своей вине даже вашему защитнику. Короче говоря, я сразу понял, что вы виновны, как сам дьявол. Разве я не говорил вам, что никогда не ошибаюсь? Но, - добавил он, глядя в странные серые глаза Джойс, - мне следовало обратить внимание на кое-что еще. Помните, дорогая? Мы сидели друг против друга за маленьким столиком с голой крышкой. Я говорил о смерти миссис Тейлор, а вы рисовали на столе пальцем. Сначала вы прочертили вертикальную линию, а потом поперечную горизонтальную у нижнего конца вертикальной. Перевернутый крест - символ Сатаны! Вы сделали это у меня на глазах, а потом повторили, думая, что я не знаю, о чем это свидетельствует.
- Да, - согласилась Джойс, полузакрыв глаза. Ее щеки пылали.
Батлер наблюдал за ней. Он не собирался напоминать, что доктор Фелл тоже посетил ее в тюрьме, отметил ту же привычку и сообщил об этом ему. В час своего триумфа он предпочитал помалкивать о докторе Фелле.
- Я молилась своему божеству. - Лицо Джойс вновь стало спокойным. - Вы верите в Бога и силу Добра?
- Да.
- Значит, вы должны верить в Сатану и силу Зла, - просто сказала Джойс. - Они неразделимы. Разве я не говорила вам, что я дочь священника?
- Говорили. И о том, какой скучной и ужасной была ваша жизнь.
- Поклонение Богу скучно и утомительно. А поклонение Сатане… - она провела руками по своему телу, - дарует огонь, безумие и радость. Он истинное божество, но еще большим божеством был для меня…
- Ричард Реншо? - осведомился Батлер. - Человек, походивший на меня?
- Да. - Улыбка Джойс стала злой.
Батлер ощутил легкую тошноту.
- Любой, у кого функционируют все пять чувств, - процитировал он доктора Фелла, - должен был понять по ситуации в доме миссис Тейлор, что вы были одним из главных членов секты сатанистов. Вы сами говорили мне, что прожили там почти два года. Миссис Тейлор, одинокая старуха-сатир, у которой было так мало друзей, и вы, недовольная убогой жизнью. Было очевидно, что она уже давно нашептывала вам о радостях "старой религии", как гораздо позже нашептывала Люсии Реншо.