* * *
О личности доктора Хьюберта Торнтона свидетельствовал тот факт, что пациенты Медицинской группы Саут-Корнуолла называли его "док", а к трем его партнерам обращались не иначе как "доктор". Для коллег это было признаком слабости, и они постоянно упрекали его.
- Допустим, ты добрый старый врач общей практики, - в очередной раз говорил ему специалист по сердечным и легочным заболеваниям. - Но должен ли ты так сильно это подчеркивать, Хьюб? Это заставляет всех нас выглядеть рядом с тобой какими-то акулами от медицины.
- Я вовсе не стараюсь это подчеркивать, - запротестовал Хьюб Торнтон. - Это получается само собой.
- Возьмем, к примеру, счет Эндерсонов. Он не оплачивается уже семь месяцев. Почему ты к ним так снисходителен? Может, ты спишь с миссис Эндерсон?
Торнтон покраснел.
- У миссис Эндерсон выпадение матки вкупе с язвой желудка и двенадцатиперстной кишки, - чопорно отозвался он.
- Это не помешало ей купить два ящика бурбона и скотча для вечеринки, которую они с мужем устроили в прошлую субботу. Если эта дама в состоянии покупать выпивку ящиками, то она может и оплатить медицинский счет. Беда в том, Хьюб, что ты пытаешься быть Альбертом Швейцером Саут-Корнуолла. Кто станет оплачивать наши счета?
- Конечно, ты прав. - Торнтон достал толстую старомодную авторучку и выписал личный чек на сумму, покрывающую счет Эндерсонов.
Последовало неловкое молчание. При этом педиатр остервенело сжал челюсти, перекусив сигару надвое.
- У тебя поразительная способность заставлять меня выглядеть сукиным сыном, Хьюб. Можешь взять свой чек и засунуть его куда подальше. - На всякий случай он разорвал чек. - Ладно, ребята, подождем еще какое-то время. Хьюб Торнтон снова в седле.
Высокий хирург покачал головой, подстриженной в стиле "Айви-лиги".
- Тебе, Хьюб, следовало бы работать в системе государственного здравоохранения. Ты проводишь в клинике больше времени и ездишь по ночным вызовам чаще чем все мы, вместе взятые.
- Кто-то должен это делать, - оправдывался доктор Торнтон.
- Ты родился не в том веке. Тебе известно, что у тебя под глазами мешки толщиной дюйм? И почему, черт возьми, ты не починишь очки и не купишь новый костюм? Ты выглядишь как бомж.
Они пустились в перечисление его хронических недостатков.
Торнтон хранил молчание. Он неоднократно пытался уволиться ради общего блага, но остальные, к его изумлению, набрасывались на него с такой яростью, словно он предлагал заняться нелегальными абортами.
Торнтону исполнилось сорок семь лет. Он был тощим, как скальпель, с седеющими волосами и рыжими усами, приводить которые в порядок являлось мучительной процедурой. "Будь я проклят, - с усмешкой думал Торнтон, - если это действительно не делает меня похожим на доктора Швейцера!" Пища для него не значила ровным счетом ничего (в отличие от порции бренди перед сном). Обвинение по поводу очков также было справедливым - дужка треснула несколько месяцев назад, и он скреплял ее пластырем, не находя времени установить новую. Что касается одежды, то костюм всегда приходилось гладить и удалять с него пятна, чтобы не тратить времени на покупку нового.
Вскоре Хьюб Торнтон, выражаясь фигурально, заткнул свои волосатые уши, дабы не слышать перечислений коллегами его пороков и добродетелей (последние, по их мнению, также оборачивались пороками), и стал думать о другом. Его вернуло к действительности громко произнесенное собственное имя.
- Что-что? - переспросил Торнтон.
- Я сказал, - повторил педиатр, - что эта девица с пышной прической - постоянная боль в заднице. Третий раз за неделю кладет в мою почту письмо, адресованное тебе. - Он бросил Торнтону плотный конверт. - Может, кто-то оплатил счет.
Воспользовавшись тем, что его партнеры заговорили о гольфе, доктор Торнтон вскрыл конверт, извлек содержимое и чуть не поперхнулся.
- Господи! - воскликнул специалист по сердцу и легким. - Да ведь это деньги! Наконец-то Хьюбу попался честный пациент.
- Черта с два, - возразил педиатр. - Над ним просто смеются. Разве это не половинка от тысячедолларовой купюры?
- По крайней мере, сотенная целая, - сказал хирург. - Но кто в наши дни платит наличными?
- Где? - Торнтон прервал чтение письма. - Я имею в виду, где находится Филлипскилл?
- Возле Тэрритауна, - ответил специалист по сердцу и легким. - Вызов на дом? При таком гонораре я бы сам на него откликнулся.
- Черт бы меня побрал! - Торнтон покачал массивной головой. - Прочтите сами.
Два листа веленевой бумаги пошли по кругу, сопровождаемые подобающими комментариями трех медиков.
- Но ведь деньги выглядят подлинными, - сказал Торнтон. - Думаете, он псих?
Три врача обменялись взглядами.
Хирург взял на себя роль выразителя общего мнения.
- Это твой шанс, Хьюб, - заявил он.
- Шанс на что?
- На то, чтобы избавиться от рутинной работы. Почему бы тебе не попытаться? Вероятно, этот тип - чокнутый миллионер, поддерживающий федеральную программу медпомощи престарелым. Тебе это пойдет на пользу.
- Кроме того, - добавил педиатр, - ты можешь использовать отпуск.
- Иначе, - подхватил специалист по сердцу и легким, - я в один прекрасный день найду в твоей мокроте туберкулезные бактерии, и тогда ты получишь отпуск, который влетит тебе в копеечку.
- Но я не могу уехать! Что будет с моей практикой?
- Попросим Джо Эйделсона заменить тебя - он человек добрый, - сказал хирург. - А если он не будет справляться, мы ему поможем. Хоть раз в жизни поступи как нормальный человек. Что тебе терять, кроме мешков под глазами?
- А мои пациенты в клинике?
- Ими мы тоже займемся.
Понадобилось тридцать пять минут, чтобы уговорить Хьюба Торнтона дать положительный ответ на вызов таинственного мистера Брасса. К тому времени коридор наполнился обычными утренними пациентами с анализами на протромбин, острой респираторной инфекцией и синдромом похмелья. В конце концов Хьюб согласился при условии, что ему позволят принять всех больных, назначенных на сегодня, даже если ему придется, подобно доктору Швейцеру, засидеться далеко за полночь.
* * *
Мисс Оупеншо обнаружила квадратный конверт в почтовом ящике подъезда вместе с обычными просьбами о пожертвованиях от Института для неимущих слепых, Миссионерской индейской школы в Окапузе, лепрозория и других неимущих учреждений, после чего начала подниматься на два пролета каменной лестницы к своей девичьей квартире.
По дороге ее ожидало традиционное утреннее испытание - проход мимо двери квартиры мистера Бейли. Намерения этого возмутительного субъекта в отношении каждой встречающейся ему женщины были слишком очевидны. У мисс Оупеншо кровь холодела при виде приоткрытой двери и злобного карего глаза, подглядывающего за ней в щелку.
Иногда мистер Бейли открывал дверь целиком, и мисс Оупеншо могла созерцать этого господина во всей его мужской вульгарности. У него была скверная привычка не застегивать рубашку, демонстрируя безобразные волосы на груди. Однажды он даже осмелился обратиться к ней - правда, с вполне невинной фразой: "Доброе утро, соседка". Мисс Оупеншо впервые услышала его голос - низкий, грубый и… одним словом, мужской, - после чего с ужасом услышала собственный голос, приглашающий его к себе выпить чаю. В ее квартиру! Что на нее нашло? Мисс Оупеншо хорошо себе представляла, что произошло бы, прими он ее безумное приглашение. Ей чудом удалось остаться невредимой.
Приближаясь к двери квартиры Бейли, мисс Оупеншо слегка замедлила шаг. Это было странно, так как ее сердце бешено колотилось, а разум подсказывал, что нужно поспешить, прежде чем дверь откроется и сосед предстанет перед ней в своей омерзительной волосатости, но ноги отказывались ей повиноваться.
К счастью, ничего не произошло. Дверь оставалась закрытой, и мисс Оупеншо поднялась на еще один пролет к квартире, прижимая к груди свою почту и свои страхи.
Корнелии Оупеншо было тридцать девять лет, и она, как говорится, "оставалась нецелованной" - по крайней мере, с детства. Впрочем, и тогда ее лишь изредка целовала мать, предпочитавшая сыновей, и никогда отец, далекий, словно Иегова. Корнелия производила впечатление не столько невзрачной, сколько заторможенной. Обычно она вела себя тихо, как мышка, но иногда вся напрягалась, как от удара электрическим током, и казалась готовой к прыжку. Лицо ее всегда было обильно накрашено - она проводила утренние часы у туалетного столика, заполненного предметами косметики с прилавков Хелены Рубенштейн, прежде чем спуститься к почтовому ящику мимо опасной лестничной площадки на втором этаже.
Быстро войдя в свою квартиру, Корнелия Оупеншо заперла дверь на три замка и на цепочку и подбежала к окну опустить штору, приподнятую на четыре дюйма. Она испытывала панический ужас перед любителями подглядывать, хотя в последнее время с тревогой заметила, что стала забывать про шторы.
Опустившись на диван в стиле Регентства, Корнелия начала просматривать почту. Чай, который она налила, прежде чем спуститься вниз, успел остыть, и Корнелия поднялась, чтобы подогреть его. С почтой можно было не спешить - она никогда не получала никаких важных писем, если не считать скромных чеков с доходом от недвижимости, на которые она существовала. Когда чай согрелся, Корнелия снова села и, сделав глоток, протянула руку к первому конверту. Он был плотным и квадратным.
Элегантность веленевой бумаги согрела ей душу. В дни массовой дешевизны редко приходилось видеть писчую бумагу такого качества. От кого же это письмо?
Когда из конверта выпали деньги, Корнелия ахнула и жадно прочитала послание.
Его содержание озадачило ее. Кто такой Хендрик Брасс? Имя походило на иностранное, а Корнелии Оупеншо не нравились иностранные имена. Бойся данайцев, дары приносящих… Дары… Ну конечно! Это была конфетка для наивного ребенка, грозившая обернуться неизвестно чем. Изысканный стиль письма также мог быть приманкой. Ведь, судя по всему, ее приглашали в место, находящееся в нескольких милях от полицейского участка, - вероятно, в лесистый район, где ее тело могут не найти несколько лет. Мисс Оупеншо была неутомимым читателем книг о подлинных преступлениях вроде "Бостонского душителя" и "Обыкновенного убийства" Трумена Капоте, содрогаясь при каждой упоминаемой подробности и стараясь вообразить остальные.
Самым разумным было бы отнести письмо и деньги в полицию.
Она потянулась к телефону.
Но что-то ее удержало - любопытство или остатки здравого смысла, задержавшиеся в голове. Едва ли насильник стал бы тратиться на дорогую бумагу и резать тысячедолларовую купюру. Нет, письмо свидетельствовало о наследственном богатстве, вызывая в воображении викторианские гостиные и красивого высокого джентльмена, регулярно переодевающегося к обеду.
Чем больше мисс Оупеншо обдумывала приглашение Хендрика Брасса, тем менее опасным оно ей казалось.
В конце концов, возбужденно сверкнув пронзительно-голубыми глазами, она решила рискнуть.
Все же было незачем действовать опрометчиво. Поднявшись с дивана, Корнелия Оупеншо направилась к столу в стиле королевы Анны, уселась за него, выписала чек на арендную плату за три месяца, вложила его в конверт, написала на нем адрес, запечатала его, приклеила марку и положила в сумочку для немедленной отправки. Потом она взяла лист писчей бумаги от Тиффани и ручку.
Через двадцать минут, наполнив мусорную корзину неудачными попытками, Корнелия прочитала окончательный вариант, содержавший минимум слов:
Если я не вернусь ко времени следующей арендной платы, пожалуйста, немедленно уведомите ФБР.
Корнелия Оупеншо
Приклеив записку скотчем к позолоченной раме зеркала, а письмо Хендрика Брасса к самому зеркалу, где его должны были сразу же заметить, она заполнила чемодан из крокодиловой кожи украшенной оборками и кружевом одеждой - в основном нижним бельем, спрятала в кошелек целую и разрезанную купюры и устремилась в рискованное предприятие.
* * *
Когда пришло письмо, Кит Палмер, как и многие демобилизованные ветераны со времени возникновения войн, пребывал в подавленном состоянии. Он побывал во Вьетнаме, и то, что ему удалось вернуться оттуда целым и невредимым, казалось почти невероятным. Кит до сих пор помнил, как потел от страха в вертолетах.
Сначала его распределили на кухню базы в пяти милях от Дананга, где он устроился совсем неплохо, за исключением ночных минометных атак вьетконговцев, когда не было видно ничего, кроме взрывов. Затем, руководствуясь непостижимой армейской логикой, Кита перевели без единого тренировочного полета пулеметчиком на вертолет, что, разумеется, привело к одной катастрофе за другой.
Впрочем, какая-то логика в этом была, поскольку до поступления в армию Кит занимался металлоломом. Но подобная логика выглядела уж слишком изощренной, чтобы являться чем-то, кроме совпадения.
Тем не менее, Кит умудрился уцелеть. При одной катастрофе он растянул лодыжку, а при другой остался единственным выжившим из всего экипажа и ровно через шестнадцать минут был подобран спасательным вертолетом.
Четверо из тех, кто прошел вместе с ним через тренировочный лагерь, в Теннесси, вернулись в Штаты в покрытых флагами гробах, один - с ампутированной ногой, а еще один заработал венерическую болезнь во время отпуска в Гонконге. Все, с чем вернулся Кит, была собственная жизнь. Конечно, его ждали Джоан и Шмули, как называл малыша Билл Перлберг, но это уже другая история.
Причиной подавленного настроения, помимо Вьетнама и разбившихся вертолетов, было то, что металлоломный бизнес утратил свою привлекательность, и ничто не могло занять его место. Одна бессмысленная работа с калейдоскопической пестротой сменяла другую, а во время одной из интерлюдий Кит спрятался в товарном вагоне поезда, отправляющегося неведомо куда (после чего рассвирепевшая Джоан предупредила, что, если такое случится еще раз, она уедет с маленьким Сэмом, и не в товарном вагоне), так что жизнь отнюдь не выглядела сплошным пивом с кренделями. Что же делать? Эта мысль преследовала Кита, когда пришло письмо из Филлипскилла в штате Нью-Йорк.
Он недоверчиво теребил шуршащую сотенную купюру и половинку тысячной, сидя в маленьком офисе, над входной дверью которого по-прежнему висела вывеска "Палмер и Перлберг" (Билл, его бывший партнер, вернулся из Вьетнама в фирму, все еще на что-то надеясь). Кит пришел к Биллу показать письмо Хендрика Брасса, а также потому, что воскресное утро было пасмурным, ему уже шесть раз пришлось менять Шмули подгузник, а Джоан пребывала не в лучшем настроении.
- Что ты об этом думаешь, Билл?
Экс-партнер медленно переваривал содержание письма.
- По-моему, его прислал какой-то псих.
- А по-моему, нет, - сказал Кит. Внешне оба выглядели симпатичными американскими парнями лет двадцати пяти, каких можно встретить во второразрядной футбольной команде. - Мне это кажется похожим на эпизод из английского романа.
Билл покачал головой:
- Англичане не швыряют деньги на ветер. Это явно американский псих. Ну и что ты собираешься с этим делать?
- А что бы сделал ты, Билл?
- Будь я проклят, если знаю. Звучит привлекательно, но мне нужно заниматься нашим бизнесом.
- Повторяю тебе, что это больше не мой бизнес! Однако…
- Тут есть целых два "однако" - Джоан и Шмули. Ты говорил об этом со своей фрау?
- Нет, побоялся. Она ничего об этом не знает.
- Ну и брак у вас! Почему?
- Потому что она работающая жена. На что, по-твоему, мы живем? Не на те же несколько баксов, которые я получаю, подрабатывая на дорогах.
- Тогда я с ней поговорю.
- Ты на ней не женат.
- Я ни на ком не женат, - напомнил Билл.
- Не могу же я просто так уйти из дому в погоне за отсутствующей половинкой тысячи баксов, которая может оказаться несуществующей. Тем более после той истории с товарным поездом. Или могу?
- Ты начинаешь рассуждать как этот недотепа Гамлет.
- Джоан не простит мне второй такой выходки. Она и так считает меня ни на что не годным.
- Значит, ты откажешься?
- С другой стороны, как я могу отказаться? Это выглядит такой заманчивой перспективой.
- Перспективой чего? Вот в чем вопрос.
- Не знаю. Потому она и заманчивая.
- Тебе лучше поскорее принять решение.
- Поэтому я и пришел к тебе, - сердито отозвался Кит Палмер.