4
Москва. Ленинградское шоссе
Ночь с 24 на 25 ноября 1977 года
Уставшие за день светофоры монотонно мигали воспаленными желтыми глазами, глубоко запрятанными под заиндевевшие козырьки. В прихваченных морозом окнах скупо отражалась глубокая московская ночь - ледяная, завьюженная, тоскливая… Несмотря на то что улицы были почти совершенно пусты, Тополев ехал с дисциплинированностью начинающего водителя, строго придерживаясь правого ряда. Светящаяся стрелка на вспученном, как киста, спидометре "волги" подрагивала возле цифры 60. Только когда машина миновала Петровский парк, оставила слева бетонный безобразный призрак стадиона "Динамо" и мягко, словно крадучись, вывернула на Ленинградское шоссе, Матвей прибавил скорость, продолжая то и дело поглядывать в зеркальце заднего вида.
- Уж очень авантюрно все это, а, Матвей? - спросил Андропов, вглядываясь вперед, в снежно-мглистую бесконечность.
- А что в нашем деле не авантюра, Юрий Владимирович? - тихо отозвался Тополев. - Все удачно задуманные операции авантюрны заведомо. Возьмите подрыв англичанами операции "Морской лев" или высадку американцев на Сицилии, или даже акцию Моссада в Гавре… Посмотреть на замысел - чистое безумие. Зато какие результаты!
- А неудачно задуманные операции?
- О них просто никто не знает.
- Вот-вот, - хмыкнул Андропов. - О нашей тоже никто не узнает. И не только о самой операции, но и о тех, кто ее задумывал. То есть о нас с тобой. Причем я заработаю хоть некролог в "Правде", правительственные похороны, гроб на орудийном лафете и место у Кремлевской стены. О твоей же смерти, Матвей, известят в "Вечерке", а на поминки придут несколько соседей да приятель по институтскому драмкружку.
- Господи, Юрий Владимирович, неужели даже вы чего-то боитесь?
- А тебе, Матвей, это чувство неведомо?
- Я как-то особенно не задумывался, но…
- Странно, - вздохнул Андропов. Почувствовав, что в машине становится жарко, он снял толстый шарф и аккуратно расправил его на коленях. - Ты же умница, Тополев, а отсутствие чувства страха сродни кретинизму. Может, ты и боли не чувствуешь? А как насчет ревности, зависти, честолюбия? Знаешь, Матвей, что касается изучения личности, все библиотеки мира, включая самые древние и бесценные, - ничто, мусор в сравнении с нашим архивом. Это какая-то Антибиблия. Постигаешь человека со всеми его потрохами, причем с такой пугающей глубиной, что даже на лысине волосы шевелятся. Года два назад я набрел на удивительный документ - рапорт какой-то "шестерки" из личной охраны Ленина. Он, понимаешь, был в аппаратной, когда Ленин приказывал расстрелять царскую семью, а потом увидел, как вождь вышел в коридор, прислонился лбом к стене и заплакал. Ты думаешь, из жалости к Николаю и его детям? Из страха, Матвей, из животного страха перед будущим. Потому что Ленин был умен и понимал, что эта зарубка ему еще зачтется. Но повезло старику - вовремя умер…
- Все неоднократно просчитано, Юрий Владимирович, - Тополев взглянул на наручные часы. - Авантюрен только замысел, но отнюдь не его реализация. Вы же знаете…
- Будем надеяться, - пробормотал Андропов.
Миновав границу Большого кольца, Тополев прибавил газ. Какое-то время оба молчали, каждый думал о своем. Доехав до указателя с надписью "Международный аэропорт Шереметьево", Тополев еще раз взглянул на часы и вжал педаль газа до пола. Стрелка спидометра прыгнула за цифру 130, и машина с форсированным двигателем понеслась сквозь ночь. Тополев включил дальний свет, который выхватил из тьмы контуры каких-то складских помещений и одинокую фигуру милиционера, стоявшего на обочине с поднятой рукой.
- Что? - спросил Андропов, услышав, как его помощник чертыхнулся себе под нос.
- Гаишник… Вышел заработать на бутылку…
- Ты циник, Матвей. Он, может, вышел, чтобы выполнить свой долг в борьбе за безопасность движения?
- Как же, - хмыкнул Тополев. - В такую ночь только об этом и думает родная ГАИ. Будем останавливаться, Юрий Владимирович?
- Езжай!
Не снижая скорости, Тополев промчался мимо отскочившего милиционера и взглянул в зеркальце.
- Связывается по рации? - не поднимая головы, спросил Андропов.
- Естественно. Ушли от останавливающего жезла. Теперь уже бутылкой не отделаешься…
- Впереди еще есть пост?
- Да, на подъезде к Шереметьеву.
- Черт, который час?
- У нас десять минут, Юрий Владимирович. А вот, кстати, и препятствие…
Впереди уже вырисовывались подсвеченные изнутри контуры шереметьевского аэропорта. Дальний свет "Волги" четко выхватил в заснеженной мгле внушительный контур памятника герою-освободителю в офицерской шинели и белой портупее, возвышавшийся на середине шоссе, - ноги широко и уверенно расставлены, правая рука поднята вверх, подбородок гордо вздернут и как бы символизирует непоколебимость советской власти. На обочине притулилась канареечно-желтая машина ГАИ с мигающими сине-красными огнями.
- На капитана нарвались! - усмехнулся Тополев. - Может, остановим, а, Юрий Владимирович?
- Некогда, - буркнул Андропов, не меняя бесстрастного выражения лица.
Тополев продолжал путь. Расстояние между машиной и капитаном неумолимо сокращалось, однако мужественный офицер ГАИ и не думал освобождать проезжую часть. Мало того, в руках у него появился мегафон:
- Водитель "Волги" номер 33–18 МОС, немедленно остановитесь!
…Капитан буквально выпорхнул из-под колес, когда Тополев уже поверил было, что этот балбес решил совершить ратный подвиг в мирное время ради посмертной медали "За отвагу". Сработал, видимо, инстинкт самосохранения.
Сворачивая к служебному отсеку аэропорта, Матвей бросил взгляд назад и увидел мчавшуюся вслед за ними машину ГАИ.
- Останови, - приказал Андропов. - Я выйду здесь. Тебе, чтобы разобраться с этим остолопом, ровно минута. Потом догонишь меня. Понял?
- Так точно.
- Выполняй, - с этими словами председатель КГБ вышел из машины и направился в одноэтажное здание поодаль от основного комплекса аэровокзала. А еще через несколько секунд рядом с "волгой" взвизгнула тормозами машина ГАИ.
- А ну выходи, пока я тебя на месте не пришил! - трубным басом взревел капитан с пистолетом в руках. Он рванул на себя водительскую дверь "Волги" и схватил Тополева за плечо. - Кому сказал, урод, выходи!
Матвей спокойно взглянул в налитые кровью капитанские зенки и тихо, с нарочитой расстановкой произнес:
- Спрячь ствол, свинья. Потом посмотри на номер машины. Затем успокойся и напряги мозги. После этого засунь свой грязный язык в задницу и рви когти, пока погоны не отвалились! Понял, баран?
Немая сцена длилась ровно пять секунд. Затем капитан вытянулся как струна, рявкнул: "Виноват!", круто повернулся через левое плечо и строевым шагом направился к патрульной машине.
5
Москва. Международный аэропорт Шереметьево
Ночь с 24 на 25 ноября 1977 года
Подняв воротник легкого плаща и чуть не задохнувшись от порыва морозного ветра, словно настоянного на сухом льду, Энрике Суареш Кошта с сожалением покинул теплую утробу "Боинга-707" и осторожно, будто прокладывая тропу в минном поле, ступил на шаткую металлическую ступеньку трапа. То ли от ветра, то ли от множества пассажиров, хлынувших вниз, на землю, трап ощутимо дрожал.
Открывшаяся перед Коштой картина - полуосвещенный коробок шереметьевского терминала, пустынное, как будто пересыпанное серой мукой поле и замотанная в белый пуховой платок женщина без возраста, приглашавшая пассажиров рейса Токио - Москва - Мадрид занять места в автобусе, - навевала тоску, и Кошта съежился еще больше.
Их набили в автобус так тесно, что в пах Кошты вонзилось чье-то костлявое колено, после чего, под непонятные, но злобные крики водителя и визгливые реплики женщины без возраста, двери со скрежетом сомкнулись, и всех куда-то повезли. Разглядеть маршрут следования не было никакой возможности - даже изнутри окна автобуса были покрыты толстой коркой льда.
Наконец автобус дернулся, отрыгнул клубы сизого дыма и затих. Ведомые все той же "белой дамой", пассажиры попали в просторный зал, являвшийся, судя по всему, багажным отделением. Отсюда по лестнице с выщербленными ступенями они перешли в другой зал, отгороженный от внутренней части аэровокзала дощатыми щитами. Здесь, благодаря мягким креслам и полированной стойке бара с полупустыми полками, кратковременные гости загадочной России почувствовали себя чуть более уютно.
- Дамы и господа! - на довольно сносном английском провозгласила провожатая, скинувшая с себя пуховой платок и оказавшаяся молоденькой девушкой. - Заправка вашего самолета продлится двадцать пять минут. О посадке будет объявлено по радио. К вашим услугам туалетные комнаты в конце зала, бар и валютный магазин "Березка". Убедительно прошу быть внимательными и не пропустить сообщение о посадке. Желаю всем приятно провести время в аэропорту Шереметьево. Благодарю вас!
Засидевшаяся в десятичасовом перелете из Токио разноязыкая толпа мгновенно рассыпалась по залу. Кошта скептически оглядел открывшееся взору убожество, пожал плечами, отыскал свободное кресло и, откинувшись в нем, закрыл глаза.
Ему было сорок девять - для политика возраст расцвета. В свое время он блистал на футбольном поле, играл за профессиональный клуб "Коло-Коло" и даже входил в национальную сборную Колумбии, но тяжелый перелом ноги - проклятие, как считал сам Кошта, и знамение свыше, с точки зрения его жены Матильды, - прервал многообещающий взлет спортсмена, став, правда, началом карьеры будущего политика. Отец Кошты, бизнесмен португальского происхождения, владелец полудюжины малых горнообогатительных предприятий в Колумбии и соседнем Перу, скончался несколько лет назад. Как выяснилось при оглашении завещания, состояние Кошты-старшего больше подтверждало доброе имя этого джентльмена, нежели богатство его наследников. Впрочем…
- Простите, сэр!
Кошта вздрогнул, открыл глаза и увидел перед собой молоденькую служащую, выглядевшую без этого нелепого платка весьма привлекательно.
- Да?
- Господин Энрике Суареш Кошта?
- Да. В чем дело?
- Пройдите, пожалуйста, со мной к представителю таможенной службы.
- Какие-нибудь проблемы?
- Думаю, ничего серьезного, сэр. Насколько я понимаю, отметка таможни токийского аэропорта Ханеда поставлена не там, где надо. Но в любом случае эту формальность нельзя уладить без вашего присутствия…
Кошта тяжело поднялся во всю высоту своих ста девяноста четырех сантиметров и молча последовал за девушкой в конец зала ожидания. Пройдя через короткий коридор с низким потолком, где Коште пришлось по-черепашьи втянуть голову в плечи, девушка легонько постучала в массивную дверь с черной табличкой и, не дожидаясь ответа, открыла ее.
Кошта очутился в тесном кабинете, половину которого занимал массивный письменный стол, заваленный какими-то папками и бумагами. Из пластмассовых стаканчиков торчали остро отточенные разноцветные карандаши. Над всем этим возвышался крупный пожилой человек в форменном синем кителе с золотыми пуговицами и нашивками.
- Господин Кошта? - таможенник поднялся из-за стола, продемонстрировав солидное брюшко.
- Да.
- Присядьте, пожалуйста. Хотите кофе?
- Нет, спасибо, - Кошта опустился на сиденье жесткого стула, с любопытством изучая хозяина кабинета. - У меня такое впечатление, что вся Россия говорит по-английски.
- Не только, - пожал плечами таможенник. - Мы ведь с иностранцами работаем… Ну, к делу. Одну секундочку, сейчас я принесу ваш билет и паспорт…
Обладатель форменного кителя исчез. Кошта нашарил в кармане плаща пачку "Pall-Mall", щелкнул зажигалкой и с удовольствием вдохнул ароматный дым. Окно кабинета выходило на летное поле, однако и здесь, как в автобусе, стекла совершенно промерзли и были мутными, как бычий пузырь.
- Сеньор Кошта?
- Си, - автоматически ответил колумбиец и только потом сообразил, что и вопрос, и ответ прозвучали на испанском.
Перед ним стояли двое мужчин - пожилой, с одутловатым интеллигентным лицом, и довольно молодой человек в короткой дубленке.
- В чем дело? - ощущая нарастающую тревогу, осведомился Кошта. - Мои проблемы настолько сложны, что ими занимаются уже три человека?
- Сеньор Кошта, - начисто проигнорировав вопрос, на чистейшем кастильском диалекте продолжал молодой. - Я хочу представить вам председателя Комитета государственной безопасности СССР господина Юрия Владимировича Андропова.
Пожилой мужчина в очках сдержанно улыбнулся и протянул Коште белую ухоженную руку.
- Чему обязан?
Кошта умел владеть собой, своим лицом. В конце концов, пятнадцать лет политической деятельности не прошли для него даром. А иначе - чего бы он стоил в джунглях власти, где змеи из конгресса и правительства, маскирующиеся под лианы, норовят ужалить, стоит только зазеваться, в самое незащищенное место? А чувство опасности Кошта вынес еще из футбола, когда по дыханию соперника в затылок безошибочно определял, собирается ли тот просто отобрать мяч или готов нанести подлый удар по ногам.
В этой тесной комнатке опасность излучало буквально все, даже шариковая ручка нелепого розового цвета, воткнутая в стилизованную голову какого-то диковинного зверька.
- Я являюсь доверенным лицом и переводчиком господина Андропова, - сказал молодой тихо, но очень внятно, словно вколачивая каждое слово в сознание колумбийца. - Я буду синхронно переводить ваш диалог, так что в дальнейшем можете не обращать на меня внимания…
- А вы уверены, что этот диалог состоится? - спокойно спросил Кошта, сохраняя вежливо-иронический тон.
- А что может помешать ему? - по лицу Тополева скользнула тень искреннего удивления.
- Ну, такая, скажем, мелочь, как мое нежелание разговаривать с этим господином, - Кошта кивнул в сторону Андропова. - Если ваши люди на таможне еще не успели сделать какую-нибудь пакость с моим паспортом, то я по-прежнему подданный иностранного государства, следовательно, обязан подчиняться только законам моей страны, а не вашей.
- Господин Кошта, - все так же тихо ответил Тополев, - ваш самолет дозаправляется еще двадцать минут. Потом будет объявлена посадка, и только от вас зависит, пригласят ли вас в самолет вместе с другими пассажирами или оставят здесь на веки вечные.
- Вот даже как, - казалось, Кошта размышляет вслух. - Вы готовы пойти на политический скандал, на…
- Не тратьте свое и наше время, - бесцеремонно оборвал его Тополев. - Мы готовы на все. Надеюсь, вы не думаете, что председатель КГБ СССР приехал глубокой ночью в международный аэропорт, чтобы поинтересоваться, как здесь обслуживают иностранных пассажиров?
- Нет, я так не думаю, - улыбнулся Кошта. - Что же вам угодно?
Паузы не последовало, потому что сразу после этого вопроса, словно понимая, что ознакомительная часть беседы завершена, заговорил Андропов. Его монолог был недолгим - минуты две. Вслушиваясь в интонации чужого языка, Кошта понимал, что по неясным пока причинам его втягивают в какую-то крупную неприятность, угрожающую ему лично, его статусу конгрессмена и, возможно, его стране. Это было похоже и одновременно чем-то не похоже на обычные провокации, какие время от времени устраивали против иностранных граждан спецслужбы восточного блока. По многочисленным фотографиям в газетах Кошта хорошо представлял себе, как выглядит глава самой мощной и опасной разведки в мире. Он узнал Андропова сразу. И сейчас, вглядываясь в мягкие, словно залитые изнутри парафином, черты неподвижного лица, на котором интенсивную работу мысли выдавали только глаза - блекло-голубые, выцветшие, но очень цепкие и властные, готовые мгновенно зафиксировать реакцию собеседника, - Кошта отдавал себе отчет, что решение, перед которым его вот-вот поставят, будет означать совершенно новый поворот в его налаженной и до сих пор не обремененной серьезными неприятностями жизни.
- В распоряжении господина Андропова имеются неопровержимые факты, способные дискредитировать вас как политика и гражданина, - Тополев переводил монотонно, без всякого выражения, словно зачитывал стенограмму совещания. - В случае, если эти факты будут преданы огласке, вам угрожает обвинение по статье 41-прим уголовного кодекса вашей страны - "пособничество иностранной разведке и деятельность, направленная во вред интересам государства". Другими словами, господин Кошта, вас ожидает лишение парламентской неприкосновенности и тюремное заключение сроком от семи до двенадцати лет. Зная содержание и характер этих документов, могу гарантировать, что срок будет максимальным. Учитывая вышеизложенное, господин Андропов предлагает вам подписать документ о добровольном сотрудничестве с КГБ СССР на условиях, которые будут обговорены сразу после принятия вами принципиального решения…
Со стороны могло показаться, что короткий монолог Андропова, звучавший в переводе Тополева как приговор, не произвел на колумбийца ни малейшего впечатления: Кошта продолжал смотреть в одну точку между Андроповым и его помощником.
Пауза затягивалась. Матвей перехватил короткий взгляд своего шефа и резко повернулся к колумбийцу.
- Господин Кошта, - испанский Тополева лился легко и естественно, как горный ручей. - Господин Андропов сказал все, что хотел сказать. Для принятия решения у вас есть пятнадцать минут.
- Немного.
- Увы, этот срок определяем не мы, а авиакомпания "Иберия".
- У меня вопрос к господину Андропову, - Кошта наконец перевел взгляд на Тополева. - Спросите его, молодой человек, отдает ли себе отчет лицо со столь высокими государственными полномочиями, что методы, к которым оно прибегает, недостойны даже вождя африканского племени, не говоря уж об одном из руководителей великой державы?
- Я не буду переводить это.
- Боитесь рассердить босса?
- Нет, просто жаль времени. Все это слова. А мой босс встретился с вами по делу. Такая прекрасная возможность решить наши проблемы представится не скоро. Эта встреча планировалась давно, так что, господин Кошта, сосредоточьтесь на сути. Поверьте, это в ваших интересах.
- О каких компрометирующих документах идет речь? - Кошта спросил очень быстро. Так ведут себя интеллигентные люди, которых вынуждают прибегнуть к площадной брани.
- Ваш младший брат Иларио…
- Мой брат погиб в авиакатастрофе в 1967 году, - резко оборвал переводчика Кошта. - Как вы…
- Ваш младший брат Иларио, - бесстрастно продолжал Тополев, - является майором государственной безопасности республики Куба. На службу в кубинскую разведку он был принят в 1969 году. Участвовал в серии диверсионных операций в Анголе, Мозамбике, Западной Германии… Впоследствии был переведен в аналитический отдел, где разрабатывал оперативные методы проникновения в ряд стран Латинской Америки, в частности в Чили и Колумбию…
- Это бред! - впервые с начала разговора Кошта потерял самообладание. - Мой брат похоронен в Боготе, его останки…