- Вы похоронили мусор, господин Кошта, - отрезал Тополев. - Две горсти земли, которые сотрудники кубинской спецслужбы отправили в запаянном гробу вашим безутешным родителям. А ваш брат и еще четыре пассажира того рейса живы-здоровы и прекрасно чувствуют себя в Гаване. Вы должны быть благодарны нам за столь радостную весть. Полюбуйтесь - уж кому, как не вам, узнать повзрослевшего Иларио Кошту…
Тополев вытащил из папки несколько фотографий и протянул их потрясенному колумбийцу.
Сколько-то времени прошло в молчании. Андропов не сводил с Кошты тяжелого взгляда и, казалось, испытывал физическое наслаждение от того, как статный красавец на глазах превращался в немощного старика с поникшими плечами и тусклым взглядом. Пальцы Кошты, державшие фотографии, дрожали.
- У вас осталось десять минут, - бесстрастно напомнил Тополев.
- Что вы хотите от меня?
- Подпишите эту бумагу, - Тополев вытащил из папки мелованный лист с тисненым золотым грифом КГБ СССР и протянул его Коште. - Документ составлен на испанском, так что разобраться в нем для вас не составит труда.
Несколько секунд Кошта читал, потом перевел мутный взгляд на Андропова и, явно забыв, что с этих восковых губ в жизни не слетало ни одного испанского слова, воскликнул:
- Но это же катастрофа! Это мой смертный приговор!
- Ничуть не меньшая, чем если документы о деятельности вашего брата против Республики Колумбия будут переданы куда надо, - вставил Тополев.
- Но я даже не знал, что Иларио жив!
- Приберегите свои объяснения для комиссии конгресса по расследованию антигосударственной деятельности. Если там, конечно, поверят вам. Но ведь вы и сами не верите в это, господин Кошта. У вас слишком много врагов и вы достаточно опасный конкурент, чтобы они не использовали против вас такие прекрасные материалы.
- Вы ставите меня в безвыходное положение, - Кошта терял лицо. Вся его надменность таяла, словно кусок льда в натопленной комнате. - Ваше предложение слишком ответственно и серьезно, чтобы принимать решение вот так, на ходу. Дайте мне время все обдумать, дайте шанс…
- Немедленно прекратите истерику! - реплика Андропова прозвучала, как резкий удар бича. - Будьте мужчиной и ведите себя соответственно!..
Тополев за спиной Андропова переводил, шевеля губами, как мальчик-министрант, эхом повторяющий проповеди падре. До Кошты все доходило смутно, приглушенно, невнятно, словно сквозь толстую подушку.
… - Вам ничего не угрожает…
… - Наши интересы в вашем регионе…
… - Ваша фотография всегда на столе Иларио…
… - Несчастная мать, которая может потерять и второго сына…
… - Будущий президент страны…
Наконец подушку убрали.
- Господин Андропов спрашивает вас, Кошта: вы все поняли?
- Да… То есть не знаю… Все это слишком неожиданно. Что мне надо делать?
- Только подписать эту бумагу, - Тополев подвинул плотный лист ближе к колумбийцу. - Ваша подпись будет означать принципиальное согласие работать с нами. Затем…
- Работать с вами, - задумчиво повторил Кошта. - Во имя чего, господа?
- А во имя чего вы занимаетесь политикой? - спросил Андропов.
- Это моя страна… Я хочу быть полезным ей. Неужели это непонятно?
- Достойная цель, господин Кошта, - улыбнулся Андропов. - Мы с вами совершенно одинаково понимаем истинное предназначение политика. Так что можете и дальше жить с этой философией, мы ничего не намерены в ней менять.
- Но тогда зачем все это? - Кошта взял лист в руки и снова бросил его на стол.
- Подписывайте, Кошта, - мягко, словно обращаясь к капризному ребенку, сказал Тополев. - До посадки осталось три минуты. Вам нельзя задерживаться: у кого-нибудь из пассажиров могут возникнуть подозрения. Поторопитесь и не осложняйте себе жизнь…
Продолжая, как зачарованный, смотреть в глаза Андропову, конгрессмен вытащил из внутреннего кармана пиджака дорогой "Пеликан" с золотым пером, зачем-то пощелкал ногтем по корпусу ручки и быстро расписался.
- Attention, please… - проворковал в динамике женский голос.
- Прощайте, господин Кошта! - Андропов как-то старомодно кивнул и, резко повернувшись, вышел из комнаты.
- Я… Я могу идти? - осторожно спросил колумбиец у Тополева.
- Разумеется, - улыбнулся аналитик. - Но не раньше чем на прощанье я назовусь вам.
- Что? - в глазах Кошты застыло затравленное недоумение.
- Меня зовут Матвей, - как ни в чем не бывало продолжал Тополев.
- Зачем мне это знать?
- О, это чрезвычайно важно! Человек, который назовет вам мое имя, будет представлять нас, то есть людей, с которыми вас связывает бессрочный контракт. В любой точке земного шара. И при любых обстоятельствах. Запомните это, пожалуйста.
- Вы не боитесь совпадения? - впервые с начала этого разговора лицо Кошты немного ожило. - Имя, правда, довольно редкое, но все же…
- Не боюсь, поскольку единственный человек, который его назовет, хорошо вам знаком.
- Вот как? Кто же это?
- Ваш брат Иларио Кошта…
6
Москва. Редакция комсомольской газеты
25 ноября 1977 года
Возможно, я несколько преувеличиваю свои коммуникативные возможности, однако люди, знающие меня достаточно близко, могли бы подтвердить, что некоторая беспринципность и податливость в отношениях с теми, кто мне нравится, всегда сочетались в моем непоправимо холостяцком характере с редким упрямством и настырностью.
Конечно, я совершила фантастическую глупость, ни с кем не поделившись своим сумасбродным планом. Но, с другой стороны, с кем было советоваться? С моим драгоценным шефом, который проявлял легкомыслие только в постели, да и то не всегда? С сослуживицами по редакции - злостными вязальщицами мохеровых шапочек? Или с моим папенькой-ветераном, который после развода с матерью имел только одну подругу в жизни - газету "Правда", у которой и находил все ответы на любые вопросы?
Короче, выяснив, что мой "предмет" наверняка пребывает в родных палестинах, я положила перед собой написанный накануне сценарий доверительной беседы и, взяв трубку дрогнувшей рукой, набрала семизначный номер.
- Слушаю! - казалось, что в мое правое ухо влили вязкий сироп, настоянный на густом мужском баритоне. Это был, безусловно, он.
- Товарищ Сенкевич?
- Да, это я. С кем имею честь?
- Мне необходимо встретиться с вами по весьма важному делу…
- Может быть, вы все-таки назоветесь?
- Видите ли, мой звонок носит сугубо конфиденциальный характер. Я обязательно отвечу на все ваши вопросы, но только при встрече.
- Я не встречаюсь с незнакомыми женщинами. Даже по весьма важным делам…
В последней фразе он на удивление похоже воспроизвел мою дебильную интонацию. Разговор разворачивался точно по сценарию, и это несколько успокаивало. И тогда я решила перейти к кульминации спектакля под названием "Не мела баба клопоту - купила порося, или Поиск приключений на собственную ж… посредством изобретения Александра Грэхема Белла, именуемого в быту телефоном".
- Видите ли, Юра (ну очень вкрадчиво, однако по-деловому, никакой эротики в голосе), я звоню вам по поручению Юрия Владимировича…
- Простите, о каком Юрии Владимировиче идет речь?
- А что, у нас с вами так много общих знакомых по фамилии Андропов?..
В трубке раздался звук, отдаленно напоминающий короткое всхрюкивание. Ну как если бы поросенка дернули за ухо в тот самый момент, когда он уже окунул пятачок в аппетитные отруби.
- Ах, так… - чувствовалось, что покоритель морей растерян. - И… И что вы хотите от меня?
- Ничего особенного. Только встречи. Поверьте, она одинаково важна как для вас, так и для нас (я произнесла эту идиотскую фразу с многозначительной интонацией и, как мне показалось, достаточно убедительно).
- Дело в том, что я очень занят: послезавтра мне надо лететь в Милан, на конференцию по…
- Да, знаю, - я бесцеремонно прервала его лепет. - По топонимике средневекового Рима.
В трубке раздался тяжелый вздох.
- Так мы можем встретиться завтра?
- Думаю, что да, - чуть помедлив, ответил Сенкевич. - Погодите минутку, мне надо взглянуть в записную книжку, что там у меня…
- Жду.
Я услышала, как он положил трубку рядом с телефоном. Воцарилась тишина - томительная, гнетущая. Шел девятый час вечера, в редакции я находилась в гордом одиночестве, и ничто не мешало мне сосредоточиться. Мысленно восстановив в памяти нить разговора, я осталась довольна тем, как провела его. Мне даже стало казаться, что не столь уж сумасброден мой авантюристский план. Кто знает, может быть, уже завтра…
- Алло, вы меня слышите?
- Да, конечно.
- Если вас устроит, в восемнадцать ноль-ноль, у входа в метро "Щелковская". Вам подходит это время?
- Вполне.
- Тогда до свиданья.
- Всего доброго, извините, что оторвала…
В трубке запели короткие гудки.
Домой я поехала на такси. Надо было как следует подготовиться, продумать стратегию встречи, учесть непредвиденные нюансы. Минут сорок я составляла конспект, потом включила телевизор и, убедившись, что ничего стоящего на экране не появится, завалилась спать.
Разбудил меня резкий звонок в дверь. Я вскочила как ужаленная и первым делом взглянула на подарок интимного друга.
Часы показывали 2.03.
Ничего не понимая, я накинула халат и поплелась к двери.
- Кто там?
- Откройте пожалуйста, Валентина Васильевна…
Все-таки гены - штука непостижимая. Никогда в жизни никто меня не преследовал, никто не приходил за мной ночью, не допрашивал, слепя глаза мощным рефлектором. Однако, едва услышав незнакомый голос за дверью, я сразу поняла, и не только сердцем - печенью, селезенкой, мгновенно отяжелевшим желудком, - что случилось нечто непоправимое.
Слабыми руками я отперла дверь и увидела двух элегантных мужиков с открытыми, добрыми русскими лицами.
- В чем дело, товарищи? - тоном коменданта женского общежития поинтересовалась я. - Третий час ночи…
- Извините, Валентина Васильевна, но мы из Комитета государственной безопасности. Вот мое удостоверение.
Я тихо ойкнула и опустилась прямо на пол…
7
Москва. Лубянка. КГБ СССР
Ночь с 25 на 26 ноября 1977 года
…Очнулась я в своем щербатом кресле с вечно отлетающим подлокотником. Один из ночных визитеров обмахивал меня вчерашним номером "Правды", другой шуровал на кухне.
- Ну как, пришли в себя, Валентина Васильевна? - участливо осведомился незваный гость, прекратив наконец махать у моего носа органом ЦК КПСС. - Ну и слава Богу! Вы что такая нервная, а?
- Вашей бы жене двух чекистов в полтретьего, - вяло огрызнулась я.
- Ну, его жене это вряд ли грозит… - в комнату вошел второй, судя по интонации, старший в паре. Он окинул картину взглядом завхоза оборонного предприятия и скосил глаза на часы:
- Нам пора.
- Спокойной ночи, - без всякой надежды в голосе пожелала я.
- Нам пора вместе с вами.
- Вы меня арестовываете?
- Мы приглашаем вас на небольшую беседу. Один товарищ горит желанием встретиться с известной журналисткой.
- В три часа ночи я хожу только на интимные встречи.
- Можете не беспокоиться, гражданка Мальцева, встреча будет весьма и весьма интимной…
Сидя в самых обычных "Жигулях" (вместо воспетой моими более профессиональными коллегами черной "Волги" с форсированным движком и светонепроницаемыми шторками), я лихорадочно размышляла. Что произошло? Понятно, что содержание моего разговора с Сенкевичем стало известно КГБ. От кого? От Сенкевича? Или мой телефон прослушивается? Или его?.. Ну допустим, прослушивается, что дальше? Что я такого противозаконного сделала? Сдала врагам парижскую сеть КГБ? Я даже не называла себя сотрудницей Комитета… Подумаешь! Наш фотокор Саша своей ненаглядной по телефону и не такое отмачивает, но его же не волокут в "контору" в третьем часу ночи… А, ерунда все! Обычная профилактика! Слышали звон…
- Приехали.
Я вздрогнула и огляделась. Внутренний двор громадного здания, несколько машин, четыре высокие стены с темными глазницами окон…
Сначала мы шли по лестнице, потом вдоль длинного коридора, устланного красной ковровой дорожкой с сиреневыми полосками. Двери по обе стороны коридора были одного цвета - темно-коричневого, без табличек, с идеально начищенными медными ручками.
Еще один поворот, затем еще, стеклянная раздвижная дверь, типичный "предбанник" с массивным письменным столом, селектором и горшком герани, поворот направо, пухлая дерматиновая дверь, глухой тамбур, еще одна дверь, все!..
За гигантским письменным столом сидел Он. Честно говоря, чего-то подобного я и ждала. Сама не знаю почему, но ждала, чувствовала, что все не так просто, как представлялось в моих дилетантских рассуждениях.
Он смотрел на меня в упор, тяжелым, чуть отстраненным взором государственного мужа, однако удивительное дело, страха я не ощущала. В те годы о нем ходили легенды, правда, совершенно не похожие на жуткие, леденящие кровь истории о ночных вызовах к Ежову, Берии или Шелепину. Не могу сказать, что легенды о нем были более светлыми или добрыми. Скорее - таинственными, волнующими воображение, вызывающими тревожный интерес к личности этого интеллигентного на вид партбосса в профессорских очках и с тонкими пальцами пианиста на пенсии.
- Юрий Владимирович, Валентина Васильевна Мальцева, заведующая отделом литературы и искусства газеты…
- Спасибо, Виктор Ильич… - Андропов вяло махнул рукой и встал. - Добрый вечер или, правильнее будет сказать, доброе утро, так?
Андропов вежливо улыбнулся, его бледное, одутловатое лицо разгладилось, еще немного - и можно будет подумать, что действие разворачивается не в кабинете всемогущего председателя КГБ СССР, а в гостиной стареющего бонвивана, пригласившего модную журналистку для легкого, ни к чему не обязывающего флирта: максимум интеллекта и обаяния, минимум эротики, шампанское…
- Вы садитесь, Валентина Васильевна, - прервал мои фантазии властный голос Андропова. - Разговор у нас будет, в зависимости от обстоятельств, либо очень коротким, либо таким долгим, что вы попросту рискуете состариться в ожидании последней точки…
Минуты полторы, давясь, я переваривала витиеватую фразу.
- Простите… - я вдруг почувствовала, что осипла. - Водички можно?..
Андропов пожевал губами, сунул руку куда-то под стол, вытащил бутылку "Байкала" и, наполнив до краев тонкий хрустальный стакан, протянул его мне.
- Пейте.
Пока я пила, он вынул из папки лист с машинописным текстом, взглянул на него и поднял голову:
- Итак, по моему личному поручению вы собирались встретиться с гражданином Сенкевичем Юрием Александровичем. Позволительно ли узнать, в чем, собственно, состояло мое поручение? Я, извините, запамятовал…
- Видите ли…
- Извините! - твердо повторил Андропов и сделал уже знакомый жест, словно отмахиваясь от моего "видите ли". - У меня очень мало времени. Вы говорите правду, отказываетесь от импровизаций, и мы здесь же, в этом кабинете, решаем, как нам действовать дальше. Договорились?
- Договорились… - я залпом, словно водку пила, осушила стакан и осторожно поставила его на зеркальную поверхность стола. - Мне нужен был Сенкевич, чтобы попытаться выяснить, действительно ли он является сотрудником КГБ или, скажем так, человеком, выполняющим определенные функции в вашей организации.
- Зачем?
- Что зачем?
- Зачем вам это было нужно? - Андропов, как мне показалось, совершенно искренне удивился. - Допустим, выполняет, как, впрочем, миллионы других. И что из того?
- Можно ответить на ваш вопрос вопросом?
- Пожалуйста.
- А зачем вы помогли Любимову? Без вас "Борис Годунов" не вышел бы, об этом вся Москва знает.
- Мне нравится театр на Таганке, - медленно, подбирая слова, сказал Андропов. - Они талантливые люди, почему бы им не помочь?
- А мне нравится Сенкевич! - выпалила я. - И Семенов, и Стуруа, и Осипов… Простите за откровенность, но я уже взрослая женщина, немало повидавшая к тому же, и коль скоро вы завели этот разговор, то скажу: мне неприятна сама мысль, что все эти люди работают у вас…
Выпалив эту непростительную ересь, я ужаснулась. "Одно слово - корова!" - с тоской подумала я о себе, о своей судьбе и карьере.
Андропов сидел безмолвно, словно статуя фараона. На его гладком лице ничего нельзя было прочесть. Как на экране телевизора, выпущенного в конце четвертого квартала без лучевой трубки.
- Кажется, я вас понял, - сказал он наконец, аккуратно поправив очки. - И хочу успокоить ваше воображение: люди, которых вы только что упомянули, никогда на нас не работали. Вас устраивает такой ответ?
- А вас?
- Вряд ли я именно тот человек, который способен оценить вашу дерзость и чувство юмора… - голос председателя стал чуть тоньше. - Особенно в четвертом часу ночи.
- Но ведь вы сами меня пригласили в столь позднее время.
- Да, и с вполне определенной целью: объясните мне, почему вы преспокойно жили двадцать восемь лет, работали в редакции, писали свои рецензии - и вдруг столь живо начали интересоваться принадлежностью известных всей стране людей к органам госбезопасности? Что произошло? От кого вы получили информацию?
Я молчала. Честно ответить на его вопрос я не могла, врать было глупо. И потому пребывала в совершенно не свойственном мне состоянии - молчала как рыба.
Молчал и Андропов, не сводя с меня своего немигающего взгляда. Часы где-то за спиной пробили четыре раза.
- Сейчас вас отвезут домой, - услышала я голос, звучавший словно из-под ватного одеяла. - Вы выспитесь, отдохнете, подумаете. В редакцию лучше не ходить: скажете, что плохо себя чувствовали. Я думаю, редактор не влепит за этот прогул строгий выговор…
Я, кажется, покраснела.
- В семь часов вечера, - словно не замечая моего смущения, продолжал Андропов, - за вами заедет дама, которая представится Ксенией Николаевной. Поедете с ней в гости…
- К кому?
- Ко мне. Доброе утро, Валентина Васильевна…
8
Цюрих. "Ситизен-банк"
26 ноября 1977 года
Тридцатишести летняя Кло Катценбах, шеф отдела валютных операций цюрихского "Ситизен-банка", родилась, по мнению людей, знавших ее достаточно близко, в вышитой ночной сорочке, с серебряной ложкой во рту, с бриллиантовой подвеской в ухе и с целым клоком белых волос редкой счастливицы на округлившейся с годами, как силуэт виолончели, попе.
У этой натуральной платиновой блондинки было все, о чем могли только мечтать самые честолюбивые мужчины и женщины, - богатые родители, души не чаявшие в единственной дочке, супруг-миллионер, двенадцатилетний красавец-сын с задатками гения, который, как в один голос утверждали специалисты, должен был уже через несколько лет затмить самого Паганини, четырехэтажная, не считая еще десятка других, вилла на берегу Женевского озера, построенная по индивидуальному проекту Кендзо Танге, великолепная внешность, отменные мозги, бульдожья деловая хватка, потрясающая интуиция и чувственность старшей жены великого султана Брунея.