Потом стала матерью. Мужа, когда он возвращался с работы, я встречала с детской коляской. По воскресеньям мы покупали пирожные у сестер Серэ. Раз в год мы выбирались в Руан к его родителям, они держали бакалейную лавку в Верхнем городе.
Но вот Анри начал кашлять, через несколько месяцев он скончался, оставив меня одну с Арлеттой… Я сменила квартиру, поселилась в одной комнате и пошла работать продавщицей в кондитерскую сестер Серэ. Говорили, что моя молодость и красота привлекают покупателей. И вот однажды я познакомилась в магазине с Фернаном Бессоном.
- Сколько вам было тогда лет?
- Несколько месяцев спустя мы поженились, тогда мне было тридцать.
- А ему?
- Примерно пятьдесят пять. Он овдовел много лет назад. И самое забавное, что его сыновья - мальчики шестнадцати и восемнадцати лет, - казалось, вот-вот влюбятся в меня.
- Этого не произошло?
- Разве что Тео, в самом начале. Позже он стал холоден со мной, но я на него за это никогда не сердилась. Вам известна история Бессона?
- Я знаю, что он был владельцем предприятий, изготовлявших косметический крем "Жюва".
- В таком случае вы, наверное, представляете себе незаурядного человека? Увы! Все было иначе. Обыкновенный фармацевт из Гавра, где у него была тесная и темная аптека в бедном квартале, с двумя стеклянными шарами на витрине - зеленым и желтым. Сам он в сорок лет, как видите на фотографии, был похож на рассыльного газовой компании, а жена его - на прислугу.
В то время лекарства изготовлялись примитивно, не то что теперь, и он сам выполнял заказы клиентов. Как-то он приготовил крем для одной девицы, у которой с лица не сходили прыщи. Крем помог ей избавиться от них. Об этом стало известно соседям, потом всему городу.
Шурин Бессона посоветовал ему разрекламировать этот крем, подобрав для него звучное имя. Вдвоем они нашли название. И шурин сделал первый взнос в это коммерческое дело.
В короткий срок оно принесло чуть ли не целое состояние. Потребовалось построить несколько лабораторий, сначала в Гавре, потом в Пантене, в окрестностях Парижа. Слово "Жюва" появилось во всех газетах, огромными буквами замелькало на стенах домов. Вы не представляете, какую прибыль дают подобные вещи, если им обеспечена хорошая реклама!
Первая жена Бессона через некоторое время умерла, так и не успев насладиться богатством. Бессон решил переменить образ жизни. Когда я его встретила, он был уже очень богат, но еще не привык к деньгам и не совсем знал, что с ними делать. Вероятно, поэтому он и женился на мне.
- Что вы хотите этим сказать?
- То, что ему нужна была красивая женщина, которую он мог бы одевать и выводить в свет. Парижанок он опасался. Женщины из богатых семей Гавра просто отпугивали его. Он чувствовал себя свободнее в обществе девицы, встреченной за прилавком кондитерской.
Думаю, он не огорчился, узнав, что я вдова и что у меня тоже есть ребенок… Не знаю, понятно ли вам все это.
Да, он все понимал. Его только удивляло, как безошибочно разобралась она в муже и как ловко все устроила.
- Сразу же после нашей свадьбы он приобрел особняк в Париже на авеню Йены. А несколько лет спустя - замок Анзи в Солоне. Он осыпал меня драгоценностями, одевал у лучших портных, возил в театр и на скачки. Он даже построил яхту, которой ни разу не воспользовался, так как страдал морской болезнью.
- Как по-вашему, был он счастлив?
- Не знаю. Возможно, он был счастлив в своей конторе на улице Тронше, потому что там его окружали подчиненные. В других местах ему все казалось, что над ним подсмеиваются, хотя он был приличным человеком, вполне разумным, как и большинство тех, кто ворочает делами. Разве что большие деньги пришли к нему слишком поздно.
Но он вбил себе в голову, что должен стать крупным промышленником, и наряду с кремом "Жюва" - настоящей золотой жилой - стал выпускать другие парфюмерные изделия: зубную пасту, мыло, Бог знает что еще.
На рекламу он тратил миллионы. Он построил заводы не только для выпуска самих этих товаров, но и для их упаковки. Тео тоже вступил в дело и строил еще более грандиозные планы.
Так продолжалось двадцать пять лет, господин Мегрэ!
Теперь я с трудом вспоминаю это время, настолько быстро оно пролетело. Мы всегда торопились: из парижского дома спешили в замок, оттуда в Канн или Ниццу и снова впопыхах возвращались в Париж на двух автомобилях - второй вез багаж, дворецкого, горничную, повара.
Потом муж решил каждый год путешествовать, и мы отправлялись в Лондон, в Шотландию, Турцию, Египет.
Дела требовали его обратно, и мы снова и снова спешили, переезжая с чемоданами, набитыми моими платьями и драгоценностями, которые в каждом городе для безопасности нужно было сдавать на хранение в банк.
Арлетта вышла замуж. Я так и не поняла, зачем. Вернее, я так и не узнала, почему она внезапно вышла замуж за этого юношу, которого мы даже не знали, хотя она могла бы выбрать себе мужа среди богатых молодых людей, посещавших наш дом.
- А ваш муж не увлекался вашей дочерью?
- Признайтесь, вы подозреваете, что это было больше, чем простое увлечение, не так ли? Я размышляла над этим. Весьма естественно, что мужчина в годах, живя в одном доме с молоденькой девушкой, не его дочерью, мог влюбиться в нее. Я наблюдала за ними. Он действительно осыпал ее подарками, исполнял все ее капризы, но ничего другого я не замечала. И не знаю, почему Арлетта вышла замуж в двадцать лет за первого встречного. Я могу понять многих людей, но никогда не понимала собственную дочь.
- У вас были хорошие отношения с сыновьями вашего мужа?
- Тео, старший, почти сразу невзлюбил меня, а Шарль всегда относился ко мне так, словно я его родная мать. Тео так и не женился. Несколько лет он вел ту рассеянную жизнь, какую не смог в молодости вести его отец, поскольку не был к ней подготовлен. Почему вы на меня так смотрите?
Его поражал все тот же контраст. Она говорила непринужденно, с легкой улыбкой, с тем же ясным выражением светлых глаз, - тем более удивляли произносимые ею слова.
- У меня было время для размышлений, вы ведь знаете - пять лет я живу здесь одна! Тео пропадал на скачках, в ресторанах "Максим" и "Фуке" и прочих модных заведениях, а лето проводил в Довиле. В то время дом его был открыт для всех, его окружали молодые люди из знатных семей, но без гроша в кармане. Он и сейчас продолжает вести ту же жизнь, вернее, посещает те же заведения, но теперь у него самого нет денег и его больше приглашают другие. Не знаю, как он выкручивается.
- Вы не удивились, узнав, что он в Этрета?
- Мы уже давно не видимся. Недели две назад я заметила его в городе и подумала, что он здесь проездом.
В воскресенье Шарль привел его ко мне и просил нас помириться. Я подала руку Тео.
- Он не объяснил, почему приехал сюда?
- Сказал, что хочет отдохнуть. Но вы перебили мой рассказ. Я остановилась на том времени, когда мой муж был еще жив. Последние десять лет не всегда были безоблачными.
- Когда вы купили этот дом?
- Незадолго перед банкротством мужа, когда у нас еще был особняк в Париже, замок и все прочее. Признаться, я сама попросила его приобрести этот домик, где чувствую себя уютнее, чем в любом другом месте.
Видимо, Мегрэ невольно улыбнулся. Она сразу же это подметила:
- Представляю, что вы думаете обо мне! И возможно, в чем-то вы правы. В замке Анзи я играла роль помещицы-аристократки, как меня просил Фернан.
Я председательствовала на всех благотворительных церемониях, но никто не знал, кто я такая. И мне стало обидно, что город, знавший меня в унижении и бедности, не видит моего блеска. Может, это и не слишком приглядно, но, согласитесь, по-человечески простительно… Нет, лучше скажу вам сама, все равно вам расскажут: иные здесь не без ехидства зовут меня помещицей. А за глаза они предпочитают называть меня просто Валентиной.
В коммерческих делах я никогда ничего не понимала. Но мне было ясно, что Фернан чересчур увлекся, он не всегда кстати расширял производство. Видимо, не столько для того, чтобы ошеломить других, сколько самому себе доказать, что он крупный финансист.
И вот сначала мы продали яхту, затем - замок. Как-то вечером, после бала, когда я отдавала ему жемчуга, чтобы убрать их в сейф, он сказал мне с горькой усмешкой: "Так даже лучше, никто не догадается… Но если их и украдут, несчастья не произойдет, они ведь поддельные".
Он стал молчаливым, искал уединения. Лишь крем "Жюва" все еще приносил какой-то доход, а новые затеи рушились одна за другой.
- Он любил своих сыновей?
- Не знаю. Вам покажется странным, что я так отвечаю. Принято считать, что родители любят своих детей. Это естественно. Но теперь я думаю, что чаще бывает наоборот.
Ему, конечно, льстило, что Тео был вхож в тот избранный круг, где сам он и не мечтал быть принятым.
Но, с другой стороны, он понимал, что Тео - ничтожество и что именно его честолюбивые замыслы во многом способствовали нашему разорению. Ну а Шарлю муж никогда не мог простить его бесхарактерность, слабых и безвольных он терпеть не мог.
- Потому что, по сути, сам был таким? Вы это хотите сказать?
- Да. Особенно в тяжелые последние годы, когда на его глазах рушилось все его состояние. Может, он действительно меня любил? Он не был экспансивным, и я не припомню, звал ли он меня любимой. Он хотел уберечь меня к старости от нищеты и этот дом записал пожизненно на мое имя, а перед смертью еще обеспечил меня маленькой рентой. Вот, пожалуй, и все, что он мне оставил. Его дети получили только маленькие сувениры, как, впрочем, и моя дочь, которую он не отличал от своих сыновей.
- Он умер здесь?
- Нет. Он скончался в одиночестве, в номере отеля в Париже, куда отправился, надеясь договориться о новом деле. Теперь вы уже имеете представление о семье.
Не знаю точно, чем занимается Тео, но у него всегда есть автомобиль, он хорошо одет и живет в аристократических кварталах. Что же касается Шарля, у него четверо детей и довольно неприятная жена. Он перепробовал несколько профессий, и все безуспешно. У него была навязчивая идея - основать газету. Но и в Руане и в Гавре он потерпел неудачу. Тогда в Фекане он вошел в одно дело - по производству удобрений из рыбных отходов. Оно оказалось прибыльным, и он выставил свою кандидатуру на выборах, не знаю уж от какой партии. По нелепой случайности его избрали, и вот уже два года он депутат.
Они не святые, ни тот ни другой, но и негодяями их назвать нельзя! У них нет ко мне слепой любви, однако ненавидеть им меня не за что. Да и смерть моя не принесет им выгоды. Безделушки, которые вы видите здесь, не дали бы многого на аукционе. А ведь они да еще подделки под мои прежние драгоценности - вот, собственно, и все, что у меня осталось.
Что же касается местных жителей, они привыкли ко мне, старой женщине, и считают меня неотъемлемой частью здешнего пейзажа.
Почти все, кого я знала в юности, умерли, осталось лишь несколько старушек, таких, как старшая сестра Серэ, которую я время от времени навещаю…
То, что меня пытались отравить, кажется мне настолько нелепым и диким, что мне даже неловко видеть вас здесь. Право, я стыжусь, вспоминая, что ездила за вами в Париж. Признайтесь же, вы, должно быть, приняли меня за свихнувшуюся старушку?
- Нет.
- Почему? Как вы поняли, что дело серьезно?
- Роза мертва!
- Это верно.
Она посмотрела в окно на разбросанную мебель во дворе, на одеяло, висевшее на веревке.
- Садовник приходил к вам сегодня?
- Нет. Он был вчера.
- Что же, эта женщина одна вынесла мебель?
- Разобрали и вынесли все это мы вдвоем сегодня утром, перед тем как мне ехать в Ипор.
Мебель была громоздкая, а лестница узкая, с крутыми поворотами.
- Я сильнее, чем кажусь, господин Мегрэ. У меня тонкая кость, словно у птицы, но Роза, несмотря на ее дородность, была не выносливее меня.
Поднявшись, она наполнила его рюмку и сама отпила глоток старого золотистого кальвадоса, аромат которого, казалось, заполнял всю комнату.
Новый вопрос, который задал Мегрэ, спокойно попыхивая трубкой, видимо, удивил ее.
- Скажите, а ваш зять, Жюльен Сюдр, случайно, не рогоносец?
Она рассмеялась, скрывая замешательство:
- Я никогда не задумывались над этим.
- И никогда не интересовалась, есть ли у вашей дочери любовник?
- Бог мой, для меня это не было бы сюрпризом!
- В комнате вашей дочери был мужчина в ночь с воскресенья на понедельник.
Она нахмурила брови, задумалась:
- Теперь я понимаю.
- Что вы понимаете?
- Что означают кое-какие мелочи, которым я поначалу не придала значения. Весь день Арлетта была рассеянна, думала о чем-то. После обеда она вызвалась погулять с детьми Шарля на пляже и огорчилась, когда Шарль сам пошел с ними на прогулку. Когда я спросила, почему с ней не приехал муж, она ответила, что ему нужно было дописать один пейзаж на берегу Сены. "Ты ночуешь у меня?" - спросила я ее. "Не знаю. Не думаю. Мне, пожалуй, лучше уехать вечерним поездом".
Я все же настояла. Я заметила, что она часто смотрит в окно. И припоминаю, как с наступлением темноты по дороге мимо нас два-три раза очень медленно проехал автомобиль.
- О чем вы разговаривали вечером?
- Трудно сказать. Мими занималась своим младенцем, меняла пеленки, готовила ему соску, отчитывала пятилетнего Клода, который топтал клумбы. Мы, конечно, говорили о детях. Арлетта заметила, что младший, родившийся после пятилетнего перерыва, вероятно, был неожиданностью для Мими, если учесть, что старшему уже пятнадцать лет. Мими ответила, что Шарлю только этим бы и заниматься, все заботы ведь не на его плечах.
Словом, вам легко представить, о чем шла речь. Мы обменивались еще кулинарными рецептами.
- Арлетта поднималась в вашу комнату после обеда?
- Да. Я показала ей платье, которое сшила себе недавно, и примерила его при ней.
- Где стояла ваша дочь?
- Она сидела на кровати.
- Оставалась она одна в вашей комнате?
- Только на мгновение, пока я ходила за платьем в соседнюю комнатку, которая служит мне гардеробом.
Но я и мысли не допускаю, чтобы Арлетта могла вылить яд в пузырек с лекарством. Для этого ей понадобилось бы открыть аптечку, которая находится в ванной. Я бы услышала. Да и зачем бы это нужно было Арлетте?.. Ах да, я вижу теперь, что бедняга Жюльен рогат!
- Мужчина пробрался в комнату к Арлетте после полуночи и был вынужден поспешно бежать через окно, когда услышал стоны Розы.
Она не удержалась от улыбки:
- Не повезло!
То, что произошло у нее в доме, ее больше не пугало.
- Кто же он? Кто-нибудь из здешних? - спросила она.
- Он привез ее из Парижа на машине, это некий Эрве Пейро, виноторговец.
- Он молод?
- Ему лет сорок.
- Меня тоже удивило, что она приехала поездом, ведь у ее мужа есть машина и она умеет водить. Все это странно, господин Мегрэ, и, в конце концов, я довольна, что вы здесь. Инспектор Кастэн унес с собой стакан, пузырек с лекарством и другие вещи, которые находились в моей комнате и в ванной. Мне хотелось бы узнать, что скажут в лаборатории. Приходили еще полицейские в штатском, они тут все фотографировали. Ах! Если бы Роза не была такой упрямой! Я ведь сказала ей, что у лекарства странный привкус. И вот, едва выйдя за дверь, она допила стакан. Она, конечно, не нуждалась в снотворном, уверяю вас. Сколько раз я слышала сквозь стену, как она громко храпит во сне. Может, вы желаете осмотреть дом?
Мегрэ провел здесь какой-нибудь час, а дом уже казался ему хорошо знакомым. Угловатая фигура крестьянки - несомненно, вдовы! - появилась в дверях.
- Вы доедите вечером рагу или остатки можно отдать кошке? - без улыбки, почти злобно произнесла она.
- Доем, мадам Леруа.
- Я все кончила. Все прибрала. Когда вы сможете помочь мне внести мебель?
Валентина намекающе улыбнулась Мегрэ:
- Сейчас.
- А то мне уже нечего делать.
- Ну что ж, отдохните немного.
И она повела Мегрэ по узкой лестнице, на которой сильно пахло мастикой для натирки полов.
Глава 3
Исповедь Арлетты
- Заходите ко мне, когда вам будет угодно, господин Мегрэ, - говорила Валентина Бессон. - Я всегда к вашим услугам. Я вам так обязана, что вы приехали по моей просьбе из Парижа. Вы не слишком сердитесь, что я побеспокоила вас из-за этой запутанной истории?
Разговор шел в саду у калитки. Вдова Леруа все еще ждала хозяйку, которая обещала помочь ей внести мебель в комнату Розы. Был момент, когда Мегрэ чуть не предложил свою помощь, - настолько не представлял он себе Валентину ворочающей тяжести.
- Я сама не ожидала, что буду так настаивать на вашем приезде. У меня теперь и страх пропал.
- Мадам Леруа переночует у вас?
- О нет. Через час она уйдет. Сын ее служит на железной дороге, ему двадцать четыре года, а она все возится с ним, как с ребенком. Он скоро вернется, потому ей и не сидится на месте.
- Вы будете ночевать одна?
- Мне это не впервые.
Он толкнул калитку, которая чуть скрипнула. Солнце садилось за морем и заливало дорогу желтым, уже переходящим в багровый светом. Поросшая по обочинам кустарником и крапивой, дорога не была асфальтирована, ноги утопали в пыли, и это снова напомнило ему детство.
Чуть ниже дорога сворачивала, и как раз на повороте он заметил силуэт женщины, медленно поднимавшейся ему навстречу.
Она шла спиной к солнцу и была одета в темное. Он узнал ее, хотя никогда не видел. Бесспорно, это была Арлетта, дочь старой дамы. Она казалась ниже ростом и миниатюрнее матери, но была так же изящна, словно создана из того же дорогого и редкого материала. Ее огромные глаза были такого же редкого, почти неестественного голубого цвета.
Узнала ли она комиссара, фотографии которого часто появлялись в газетах? Или, встретив на дороге по-городскому одетого незнакомца, решила про себя, что это и есть приезжий полицейский? Мегрэ показалось, что, когда они поравнялись, она чуть было не обратилась к нему.
Он тоже поколебался: ему хотелось поговорить с ней, но ни время, ни место не были подходящими.
Они лишь молча взглянули друг на друга, и глаза Арлетты ничего не выразили, взгляд ее был печальным и отрешенным. Мегрэ обернулся, когда она скрылась за кустами, потом двинулся дальше, к окраине Этрета.
Инспектор Кастэн встретил его возле витрины с почтовыми открытками.
- Я ждал вас, комиссар. Только что принесли донесения. Они у меня в кармане. Хотите взглянуть?
- Прежде я хотел бы выпить холодного пива.
- Она вас ничем не угостила?
- Она потчевала меня таким старым и отборным кальвадосом, что мне захотелось выпить чего-нибудь попроще, что лучше утоляет жажду.