С тех пор она не выходила из своей комнаты. Заперлась там на ключ.
- Никто не приходил?
- Нет. Звонили из Американского агентства прессы, из провинциальных газет…
- Тебе ничего не удалось вытащить из Жакетты?
- Я задавал ей самые что ни на есть невинные вопросы, надеясь войти к ней в доверие. Но старая карга только посмеялась надо мной: "Молодой человек, стреляного воробья на мякине не проведешь. Если ваш начальник вообразил себе, будто я разоткровенничаюсь перед вами…"
- С Набережной не звонили?
- Нет. Только судебный следователь.
- Хочет видеть меня?
- Просил, чтобы вы связались с ним, если у вас есть новости. К нему приходил Ален Мазерон.
- И ты до сих пор молчал?
- Приберегал напоследок. Племянник ходил жаловаться, что вы прочли без разрешения личную переписку Сент-Илера. Он, как душеприказчик, требует, чтобы квартиру опечатали до оглашения завещания.
- И что ему сказал судебный следователь?
- Велел обратиться к вам.
- Но Мазерон не возвращался?
- Нет. Но может быть, он еще в пути: это сообщение я получил совсем недавно. Думаете, он придет?
Мегрэ постоял в нерешительности, наконец взял телефонную книгу, нашел нужное место, затем, не садясь, с серьезным, скучающим видом набрал номер:
- Алло! Я бы хотел поговорить с принцессой де В.
Комиссар Мегрэ из уголовной полиции… Да, я подожду…
В комнате установилась какая-то особая тишина.
Жанвье глядел на начальника, затаив дыхание. Прошло несколько минут.
- Я слушаю… Спасибо… Алло! Да, мадам, это комиссар Мегрэ. - Голос его звучал как-то необычно: он испытывал то же волнение, что и в детстве, когда обращался к графине де Сен-Фиакр. - Я подумал, что вы не откажетесь встретиться со мной, хотя бы затем, чтобы узнать подробности… Да… Да… Когда вам будет угодно… Значит, я прибуду на улицу Варенн через час…
Двое полицейских молча переглянулись. Мегрэ вздохнул.
- Тебе лучше остаться здесь, Жанвье, - сказал он наконец. - Позвони Люка, чтобы он к тебе кого-нибудь прислал, лучше всего Лапуэнта. Пускай старуха выходит, когда захочет; один из вас проследит за ней.
У него в запасе оставался час. Чтобы успокоиться, он зашел в библиотеку и вытащил из-за зеленой ширмы пачку писем.
"Я вас видела вчера в Лонгшампе; вы были в пиджаке, а вам известно, как мне это нравится. С вами под руку шла рыжая красавица, которая…"
Глава 5
Мегрэ не ожидал встретить в этом доме стойкий запах похорон, как это бывает в домах простых людей или даже добрых буржуа, где отдает свечами и хризантемами, где у вдовы красные глаза, а родственники, приехавшие издалека, в глубоком трауре, едят и пьют в свое удовольствие. Комиссар провел свое детство в деревне, и поэтому запах хорошего спиртного всегда ассоциировался у него со смертью и поминками.
"Выпей-ка это, Катрин, - уговаривали вдову перед тем, как направляться в церковь и на кладбище. - Тебе нужно собраться с силами".
И она пила, заливаясь слезами. Мужчины подкреплялись в таверне, а потом и дома.
Если утром траурный покров, расшитый серебряными слезками, и украшал парадную дверь, его давно уже сняли - обширный двор, наполовину погруженный в тень, наполовину залитый солнцем, приобрел свой обычный вид: шофер в униформе мыл длинный черный автомобиль, а еще три, один из которых - очень дорогой, спортивный, с желтым верхом, - дожидались своей очереди.
Здесь было так же просторно, как на Елисейских полях, и Мегрэ вспомнил, что в особняке В. часто происходят балы и благотворительные базары.
Поднявшись по ступеням, он толкнул стеклянную Дверь и оказался в холле, отделанном мрамором. Двустворчатые двери, распахнутые и слева и справа, позволяли видеть анфилады парадных комнат, где какие-то редкие вещи, несомненно старинные монеты и табакерки, о которых он столько слышал, были выставлены в витринах, точно в музее.
Должен ли он войти в одну из этих дверей и по широкой, с двумя пролетами лестнице подняться на второй этаж? Он стоял в нерешительности, когда дворецкий, возникший Бог знает откуда, бесшумно подошел к нему, взял у него из рук шляпу и тихо проговорил, не спрашивая имени гостя:
- Сюда.
Мегрэ проследовал за своим провожатым по лестнице, на втором этаже пересек еще какой-то салон, затем очень длинную залу, - по всей вероятности, картинную галерею.
Его не заставили ждать. Слуга открыл дверь и произнес приглушенным голосом:
- Комиссар Мегрэ.
Будуар, куда его ввели, выходил не во двор, а в сад, и ветви деревьев, где щебетали птицы, едва не касались раскрытых окон.
Какая-то фигура поднялась с кресла, и Мегрэ не сразу понял, что это и есть женщина, к которой он пришел: принцесса Изабель. Он не сумел скрыть изумления, потому что принцесса, подойдя к нему, сказала:
- Вы представляли меня по-другому, не правда ли?
Он молча стоял перед ней, не осмеливаясь сказать "да". Во-первых, хотя она и была в черном, костюм ее не создавал впечатления траурного: трудно объяснить почему. Глаза ее вовсе не были красными. Она не казалась убитой горем.
Она была меньше ростом, чем представлялось по фотографиям, но, в отличие, скажем, от Жакетты, годы не иссушили ее. У Мегрэ не было времени проанализировать свои впечатления. Это он сделает позже. Сейчас он только по привычке подмечал детали.
Больше всего его поразило то, что он увидел перед собой настоящую пышечку, с полными гладкими щеками и пухлым телом. На фотографии в комнате Сент-Илера, где она была изображена в длинном платье принцессы, ее бедра едва просматривались, теперь же они стали широкими, как у крестьянской бабы.
Был ли этот будуар, куда его провели, ее излюбленным местом? Стены увешаны старинными гобеленами. Паркет сверкал, каждый предмет стоял на своем месте - и, без какой-либо определенной причины, это напомнило Мегрэ монастырь, где он когда-то бывал, навещая одну из своих теток, которая постриглась в монахини.
- Присаживайтесь, прошу вас.
Принцесса указала ему на вызолоченное кресло, но Мегрэ предпочел стул, хотя и опасался, что тонкие гнутые ножки не выдержат.
- Сначала у меня возникла было мысль пойти туда, - призналась она, тоже усаживаясь, - но я тут же сообразила, что его там больше нет. Ведь тело увезли в Институт судебной экспертизы?
Она не боялась ни слов, ни того, что за ними вставало. Лицо ее было спокойным, она почти улыбалась - и это тоже напоминало о монастыре, об особенной безмятежности сестер, у которых такой вид, будто они далеки от земной юдоли.
- Я бы хотела взглянуть на него в последний раз.
Мы к этому еще вернемся. Но прежде всего мне не терпится узнать, страдал ли он. Скажите откровенно.
- Будьте спокойны, мадам. Граф де Сент-Илер был убит на месте.
- Он был в кабинете?
- Да.
- Сидел за столом?
- Да. Кажется, правил гранки.
Она закрыла глаза, словно пытаясь представить эту картину, и Мегрэ настолько осмелел, что тоже задал вопрос:
- Вы когда-нибудь бывали на улице Сен-Доминик?
- Один-единственный раз, очень давно; меня впустила Жакетта. Я выбрала такой час, когда его заведомо не было дома. Мне хотелось узнать обстановку его жизни, чтобы в мыслях представлять его дома, в разных комнатах. - Внезапная мысль поразила ее. - Значит, вы не читали письма?
После недолгих колебаний он предпочел признаться:
- Я их просмотрел. Правда, не все…
- Они так и лежат в книжном шкафу в стиле ампир, с золотой решеткой?
Мегрэ кивнул.
- Я не сомневалась, что вы их прочтете. Я ни в чем не упрекаю вас. Я понимаю, что это ваш долг.
- Как вы узнали о его смерти?
- От невестки. Мой сын Филипп приехал из Нормандии на похороны с женой и детьми. Вернувшись с кладбища, моя невестка просмотрела одну из газет; слуги обычно оставляют их на столике в холле.
- Вашей невестке известно все?
Она взглянула на Мегрэ с искренним изумлением.
Если бы речь шла о другой женщине, он подумал бы, что она играет роль.
- Известно - что?
- Ваши отношения с графом де Сент-Илером.
Улыбнувшись, она стала еще больше походить на монахиню.
- Разумеется. Как она могла этого не знать? Мы никогда не скрывались. Мы не делали ничего дурного. Арман был очень дорог мне…
- Ваш сын тоже был с ним знаком?
- Мой сын тоже все знал, а когда он был еще ребенком, я однажды издалека показала ему Армана. Думаю, это было в Отее…
- Они никогда не встречались?
Она ответила, повинуясь собственной логике:
- А зачем им было встречаться?
Птицы возились в листве, громко чирикая, и приятная свежесть доносилась из сада.
- Не выпьете ли чашечку чаю?
Жена Алена Мазерона на улице Помп предлагала пива. Здесь - чай.
- Нет, благодарю вас.
- Расскажите мне все, что вам известно, месье Мегрэ. Видите ли, за пятьдесят лет я привыкла в мыслях всегда быть рядом с ним. Каждый час, каждую минуту я знала, чем он занимается. Я посетила все города, где он жил, пока еще служил послом, и по договоренности с Жакеттой осмотрела все его последующие квартиры. В котором часу он скончался?
- Насколько мне известно, между одиннадцатью часами и полуночью.
- Но он еще не собирался ложиться.
- Откуда вы знаете?
- Потому что перед тем, как уйти в спальню, он всегда добавлял какое-нибудь словечко к одному из тех писем, которые он писал мне ежедневно. Начинал он его утром, каждый раз с одних и тех же слов: "Добрый день, Изи…" Так он приветствовал бы меня по пробуждении, если бы судьба позволила нам жить вместе. В течение дня он добавлял еще несколько строк, а вечером рассказывал все, что он делал. Заканчивалось письмо тоже всегда одинаково: "Доброй ночи, красавица Изи…" - Она смущенно улыбнулась. - Извините, что повторяю его слова: это, вероятно, звучит смешно. Для него я навсегда осталась двадцатилетней Изабель.
- Но ведь он видел вас и позже.
- Да, издалека. И знал, что я превратилась в старуху, но для него настоящее менее реально, чем прошлое.
Можете ли вы это понять? Ведь для меня он тоже не изменился. А теперь расскажите мне, что произошло.
Рассказывайте все, не старайтесь меня щадить. В моем возрасте у людей крепкие нервы. Вошел убийца. Кто?
Каким образом?
- Кто-то действительно вошел, потому что ни в этой комнате, ни в других не нашли никакого оружия.
Поскольку Жакетта утверждает, что в девять часов она, как обычно, заперла дверь, набросив задвижку и цепочку, напрашивается вывод, что граф де Сент-Илер сам открыл посетителю. Не знаете ли вы, имел ли он обыкновение принимать гостей по вечерам?
- Нет, не имел. Выйдя в отставку, он стал педантичен и вел практически неизменный образ жизни. Я могу показать его письма за последние годы… Вы убедитесь, что первые фразы часто повторяются: "Добрый день, Изи. Как обычно, приветствую вас; начинается новый день, и я начинаю свое рутинное, однообразное кружение…"
Дни его были расписаны по часам, там не было места чему-то непредвиденному.
Разве если я получу письмо с вечерней почтой… Но нет! Ведь их отправляла Жакетта, по утрам, когда ходила покупать круассаны. Если бы она сегодня опустила письмо в почтовый ящик, то сказала бы мне по телефону…
- Что вы о ней думаете?
- Она была очень предана нам, Арману и мне. Когда он в Швейцарии сломал себе руку, она писала мне под его диктовку, а когда, позже, ему сделали операцию, она каждый день писала мне, сообщая о его самочувствии.
- Вам не кажется, что она ревновала?
Она вновь улыбнулась; Мегрэ никак не мог привыкнуть к этой улыбке. Он ожидал увидеть более или менее бурные проявления горя, и это безмятежное спокойствие не переставало изумлять его.
Будто бы смерть в этом мире значила меньше, чем в других местах: Изабель словно освоилась с ней и без страха смотрела в лицо естественному ходу земного существования.
- Да, она ревновала - так собака ревнует своего хозяина.
Он не решался задать некоторые вопросы, поднять некоторые темы - и принцесса сама вытаскивала их на свет Божий с обезоруживающей простотой.
- Если когда-то раньше она и ревновала как-то иначе, то к его любовницам, не ко мне.
- Вы полагаете, она тоже была его любовницей?
- Разумеется, была.
- Он вам об этом писал?
- Он ничего от меня не скрывал, даже тех постыдных вещей, какие мужчины обычно не поверяют своим женам. Вот что он писал мне, например, несколько лет тому назад: "Жакетта сегодня нервничает. Нужно бы вечерком доставить ей удовольствие…" - Ее, казалось, забавляло изумление Мегрэ. - Вас это удивляет?
Но ведь это так естественно!
- И вы тоже не ревновали?
- К подобным вещам - нет. Я боялась только одного: что он встретит женщину, способную занять мое место в его помыслах. Но рассказывайте дальше, комиссар.
Значит, об этом посетителе ничего не известно?
- Известно лишь то, что он стрелял из оружия крупного калибра; возможно, из автоматического пистолета калибра 7,65.
- Куда попала пуля?
- В голову. Судебный врач утверждает, что смерть наступила мгновенно. Тело сползло с кресла на ковер.
И тут убийца выстрелил еще три раза.
- Но зачем, если Арман был уже мертв?
- Мы этого не знаем. Был ли убийца вне себя? Может, приступ ярости лишил его хладнокровия? Пока трудно ответить на этот вопрос. На суде убийцу часто обвиняют в особой жестокости, если он, например, в неистовстве нанес жертве множество ударов ножом.
Но, судя по моему опыту и по опыту моих коллег, так поступают прежде всего очень робкие люди, - может быть, даже, хотя я и не осмеливаюсь это сказать, люди чувствительные. Их охватывает паника, они не могут видеть страданий жертвы и теряют голову…
- Вы думаете, нечто подобное произошло и здесь?
- Возможно, речь идет о мести, о ненависти, копившейся годами, - но такое встречается реже.
Он начинал чувствовать себя свободно с этой старой дамой, которая без страха говорила обо всем и выслушивала любые вести.
- Потом, такой версии противоречит тот факт, что убийца тотчас же подумал о том, чтобы подобрать гильзы. По всей видимости, они были разбросаны по всей комнате, на порядочном расстоянии друг от друга. Он не забыл ни одной, к тому же нигде не оставил отпечатков пальцев. Я спрашиваю себя вот о чем, особенно после того, как вы рассказали мне о своих отношениях с Жакеттой. Утром, обнаружив труп, она и не подумала позвонить вам и отправилась не в комиссариат полиции, а в министерство иностранных дел.
- Думаю, я в состоянии это объяснить. После смерти моего мужа телефон звонил не переставая. Едва знакомые люди осведомлялись о дне похорон или выражали соболезнования. Мой сын пришел в ярость и решил отключить телефон.
- Значит, можно предположить, что Жакетта пыталась связаться с вами?
- Весьма вероятно. И если она не пришла сама сообщить мне новость, то лишь потому, что, как ей казалось, в день похорон меня будет трудно застать одну.
- Знаете ли вы врагов графа де Сент-Илера?
- Ни единого.
- Писал ли он вам что-нибудь о своем племяннике?
- Вы встречались с Аленом?
- Сегодня утром.
- Что он сказал?
- Ничего. Он направился к месье Обонне. Оглашение завещания состоится завтра, нотариус свяжется с вами, ибо ваше присутствие обязательно.
- Я знаю.
- Вам известны условия завещания?
- Арман хотел оставить мне мебель и личные вещи, - таким образом, если он уйдет раньше меня, у меня сохранилось бы ощущение, будто я была его женой.
- Вы примете это наследство?
- Но ведь такова его воля, не так ли? И моя тоже.
Если бы он не умер, то по окончании траура я стала бы графиней де Сент-Илер. Мы давно уже решили это.
- Ваш муж знал об этих планах?
- Ну конечно.
- А ваш сын и невестка?
- Не только они, но и все наши друзья. Повторяю: нам нечего было скрывать. Теперь я буду вынуждена, из-за имени, которое я продолжаю носить, оставаться в этом огромном доме, вместо того чтобы исполнить давнюю мечту и переехать на улицу Сен-Доминик. Но я воссоздам квартиру Армана здесь. Мне недолго осталось жить, но и этот короткий срок я проведу в привычной ему обстановке - так, словно бы я была его вдовой. Вы понимаете?
Что-то во всем этом раздражало Мегрэ. И все же он был пленен этой необычной женщиной - таких ему до сих пор не приходилось встречать. Привлекала и легенда, которую они с Сент-Илером создали и в которой жили.
На первый взгляд легенда эта была такой же нелепой, как и детские сказки или назидательные истории в книгах.
Но здесь, рядом с этой женщиной, Мегрэ с удивлением осознал, что верит всему. Он смотрел на все их глазами, разделял их чувства - точно так же в монастыре тетушки он, преисполнившись благочестия, ходил на цыпочках и говорил вполголоса.
Но внезапно он взглянул на свою собеседницу другими глазами, глазами человека с набережной Орфевр, и его охватило возмущение.
Уж не разыгрывают ли его? Уж не сговорились ли между собой все эти люди: Жакетта, Ален Мазерон, его жена, в обтягивающих брючках, Изабель и даже нотариус Обонне?
У него на руках был покойник, подлинный, непридуманный труп, с пробитым черепом и раскроенным животом. А это предполагало, что существовал и убийца, причем следовало иметь в виду, что первый попавшийся проходимец не смог бы с легкостью проникнуть к бывшему послу и убить его на месте: тот позвал бы на помощь, стал бы защищаться.
С годами Мегрэ понял: никто не убивает без мотива, более того - без мотива весомого. И даже если в этом случае речь шла о сумасшедшем или сумасшедшей, это был человек из плоти и крови, близко знакомый с жертвой.
Может быть, безумна недоверчивая, враждебно настроенная Жакетта? А может, сошел с ума Мазерон, которого жена обвиняла в моральной жестокости? А вдруг помешалась сама Изабель?
Всякий раз, когда в голову Мегрэ закрадывались такие мысли, он забывал о приличиях, задавал бестактные вопросы - только лишь затем, чтобы стряхнуть с себя эту заразительную елейность.
И всякий раз удивленный, простодушный или даже лукавый взгляд принцессы обезоруживал его и вгонял в краску.
- В общем, вам не приходит в голову, кому было бы выгодно убить Сент-Илера?
- О выгоде говорить не приходится. Вам не хуже, чем мне, известны основные статьи завещания.
- А вдруг Алену Мазерону срочно нужны деньги?
- Дядя всегда помогал ему в затруднительных обстоятельствах и в любом случае оставил бы ему состояние.
- Мазерон это знал?
- Несомненно. По смерти моего мужа мы с Арманом поженились бы, это правда, но я никогда бы не допустила, чтобы моя семья наследовала ему.
- А Жакетта?
- Она знала, что ее старость обеспечена.
- Она также знала, что вы намерены поселиться на улице Сен-Доминик.
- Она ликовала по этому поводу.