- Отменным вкусом, да! - повторил он лукаво. - Можно было бы добавить, что в некоторой области их вкусы сходились… Теперь, когда оба умерли, я не думаю, что погрешу против профессиональной этики, если кое о чем проболтаюсь, - тем более, что и вам, в силу вашего ремесла, подобает сдержанность… Нотариус - почти всегда доверенное лицо. А Сент-Илер, ко всему прочему, был моим старым другом и рассказывал мне обо всех своих похождениях… Более года они с принцем посещали одну и ту же любовницу, красивую полногрудую девицу, которая выступала в каком-то ревю на Бульварах…
Ни один из них так и не догадался… У каждого был свой день… - Старикан игриво подмигнул Мегрэ. - Эти люди умели жить… Уже много лет, как я не практикую; мой старший сын ведет все дела… Тем не менее я каждый день спускаюсь сюда, в кабинет, и продолжаю обслуживать старинных клиентов…
- У Сент-Илера были друзья?
- Его друзья - как мои клиенты. В нашем возрасте видишь, как ровесники умирают один за другим.
Думаю, в конце концов ему осталось навещать только меня. Он сохранил здоровые ноги и каждый день совершал прогулку. Он часто поднимался повидать меня, садился туда, где сидите вы…
- О чем же вы разговаривали?
- О былых временах, разумеется; более всего - о старых школьных приятелях. Я даже сейчас могу назвать вам большинство имен. Многие сделали громкую карьеру. Один из наших товарищей, к тому же не самый умный, бессчетное количество раз выбирался главой Совета - а умер он только в прошлом году. Другой стал членом Военной академии…
- Сент-Илер нажил себе врагов?
- Как бы мог он их нажить? В своей профессии он никого не оттеснил, как это часто бывает в нынешние времена. Все посты он получал, терпеливо дожидаясь своей очереди. И в мемуарах не занимался сведением счетов: потому-то их так мало читают…
- А семейство В.?
Нотариус изумленно воззрился на него:
- Ведь я уже рассказал вам, каков принц. Он, разумеется, был в курсе дела и знал, что Сент-Илер сдержит слово. Если бы не светские условности, я уверен, что Армана принимали бы на улице Варенн и, возможно, ставили бы для него прибор.
- Сын тоже знает?
- Разумеется.
- Что это за человек?
- По-моему, не такого масштаба, как его отец.
Правда, я знаю его меньше. Он кажется замкнутым: в наше время нелегко носить такое громкое имя. Светская жизнь его не интересует. В Париже он бывает мало. Большую часть года проводит в Нормандии с женой и детьми, занимается фермами, лошадьми…
- Вы встречались с ним в последнее время?
- Он придет завтра, вместе с матерью, для вскрытия завещания; таким образом, может получиться, что в один и тот же день будет решен вопрос одного и другого наследства.
- Принцесса не звонила вам сегодня?
- Еще нет. Если она прочтет газету или кто-то из знакомых сообщит ей новость, она, без сомнения, свяжется со мной. Но я до сих пор не могу понять, кому понадобилось убивать моего старого друга. Если бы убийство не произошло в его собственном доме, я бы поклялся, что его застрелили по ошибке.
- Полагаю, Жакетта Ларрье была его любовницей?
- Это не совсем точно. Заметьте: Сент-Илер никогда мне об этом не говорил. Но я хорошо его знал. Знал я и Жакетту в молодости, и она была очень хорошенькая.
Так вот: Арман редко пропускал хорошеньких девушек, без того чтобы не попытать счастья. В этом он был, если хотите, эстетом. А тут представился счастливый случай…
- У Жакетты есть родные?
- Я, во всяком случае, ничего о них не знаю. Если у нее и были братья и сестры, то готов поспорить, что они уже давно умерли.
- Благодарю вас…
- Полагаю, вы торопитесь? Во всяком случае, знайте: я всегда к вашим услугам. Вы тоже, кажется, честный человек, и я надеюсь, что вы поймаете негодяя, который это сделал.
И снова впечатление, будто ты погружаешься в глубины прошлого, в бесплотный мир. А когда выходишь на улицу и видишь перед собой живой Париж: девушек в облегающих брюках, снующих по магазинам; бары с никелированными стойками; автомобили, замершие перед красным сигналом светофора, - это сбивает с толку.
Он направился на улицу Жакоб, но сходил напрасно: дверь лавки была закрыта железной шторой, и на ней красовалось объявление в траурной рамке: "Закрыто по случаю кончины в семье".
Он несколько раз нажал на кнопку звонка, не получив ответа, затем перешел на другую сторону улицы и заглянул в окна второго этажа. Ставней на окнах не было, но изнутри не доносилось ни звука. Женщина с медно-рыжими волосами и пышной грудью промелькнула в сумраке картинной галереи.
- Если вы к месье Мазерону, то его нет. Около полудня я видела, как он сам закрыл все шторы, а потом ушел.
Куда он ушел, женщина не знала.
- Не очень-то он общительный…
Мегрэ конечно же навестит Изабель де В., но этот визит, несколько смущающий, комиссар все откладывал на потом: возможно, к тому времени удастся собрать больше сведений.
Редко случалось, чтобы люди до такой степени ставили его в тупик. Возможно, психиатр, учитель или романист, согласно перечню, приведенному в "Ланцете", могли бы лучше понять этих выходцев из другого столетия?
Одно было очевидно: граф Арман де Сент-Илер, милый, безобидный старик, по словам нотариуса, человек чести, был убит у себя дома кем-то, кого нимало не опасался.
Убийство с целью ограбления, случайное, безымянное и бессмысленное, исключалось: во-первых, из дома ничего не пропало; во-вторых, бывший посол спокойно сидел за своим столом, когда первая пуля, выпущенная с близкого расстояния, разворотила ему лицо.
Либо он сам открыл дверь посетителю, либо у того был ключ от квартиры, хотя Жакетта и утверждала, что существовало лишь два ключа: у нее и у графа.
Мегрэ, без конца прокручивая в голове эти запутанные обстоятельства, зашел в бар, заказал кружку пива и заперся в телефонной кабинке.
- Это вы, Мере? Опись вещей у вас под рукой? Поглядите, не значится ли там ключ… Да, да, от входной двери… Что?.. Значится?.. Где его обнаружили?.. В кармане брюк?.. Спасибо… Есть ли новости? Нет. На Набережную я вернусь попозже. Если захотите связаться со мной, позвоните Жанвье, он остается на улице Сен-Доминик…
В кармане убитого обнаружили один из двух ключей, а второй был у Жакетты, поскольку утром, когда Мегрэ и человек из министерства иностранных дел прошли на первый этаж, она открыла им дверь.
Без мотива не убивают. Что же остается, если исключить кражу? Убийство по страсти - среди стариков? Корысть?
Нотариус подтвердил, что Жакетта Ларрье получала весьма порядочную пожизненную ренту.
К племяннику отходил дом и львиная доля состояния.
Что касается Изабель, то было трудно вообразить, что, едва похоронив мужа, она осмелится…
Нет! Ни одно из объяснений Мегрэ не устраивало, а на набережной Орсе категорически отметали какой бы то ни было политический мотив.
- Улица Помп! - бросил он водителю желтого такси.
- Понял, господин комиссар.
Мегрэ давно перестал гордиться тем, что его узнают.
Консьержка отправила его на шестой этаж, где маленькая темноволосая женщина, довольно хорошенькая, сперва немного приоткрыла дверь, а затем пропустила Мегрэ в квартиру, залитую солнцем.
- Извините за беспорядок… Я шью дочери платье…
Узкие брючки из черного шелка тесно обтягивали крутые бедра.
- Не сомневаюсь, что вы пришли из-за дядюшки, но понятия не имею, чего вы ждете от меня.
- Ваши дочери дома?
- Старшая - в Англии, изучает язык и живет в английской семье. Младшая на работе. Платье я шью для нее. - И она показала на стол, где лежала легкая пестрая ткань, из которой кроилось платье. - Полагаю, вы встречались с моим мужем?
- Да.
- И как он отнесся к происшедшему?
- Вы уже давно не видались?
- Около трех лет.
- А с графом де Сент-Илером?
- В последний раз он заходил сюда перед Рождеством. Принес девочкам подарки. Никогда об этом не забывал. Даже когда он служил за границей, а они были еще крошками, граф всегда присылал что-нибудь на Рождество. Поэтому у нас есть куклы из всех стран мира. До сих пор хранятся в их комнате: сами можете посмотреть.
Ей было не более сорока, и она еще была очень привлекательна.
- Это правда, что пишут в газетах? Его убили?
- Расскажите мне о вашем муже.
Лицо ее внезапно потускнело.
- Что вы хотите узнать?
- Вы вышли за него по любви? Если не ошибаюсь, он намного старше вас.
- Всего лишь на десять лет. Но он никогда не выглядел молодым.
- Вы любили его?
- Сама не знаю. Я жила с отцом - озлобленным, сварливым человеком. Он считал себя великим непризнанным художником и страдал оттого, что вынужден был зарабатывать себе на жизнь, реставрируя картины.
Я же работала в одном магазине на Бульварах. Встретила Алена. Вам налить чего-нибудь выпить?
- Спасибо, я только что пил пиво. Продолжайте…
- Наверное, меня привлек его таинственный вид.
Он был не такой, как все, не любил болтать, но то, что он говорил, было всегда интересно. Мы поженились, и сразу же родилась дочь…
- Вы жили на улице Жакоб?
- Да. Мне нравилась улица, нравилась наша маленькая квартирка на втором этаже. В то время граф де Сент-Илер еще был послом, в Вашингтоне, если не ошибаюсь. После отставки он пришел проведать нас, затем пригласил к себе, на улицу Сен-Доминик. Он произвел на меня сильное впечатление.
- Как он относился к вашему мужу?
- Не знаю, что и сказать. Этот человек был любезен со всеми без исключения. Казалось, он удивился, что я стала женой его племянника.
- Почему?
- Лишь некоторое время спустя я, кажется, поняла, да и то до сих пор не уверена. Он знал Алена лучше, чем можно предположить, во всяком случае, лучше, чем я в те годы… - Она осеклась, будто сболтнула лишнее. - Я не хочу, чтобы у вас сложилось впечатление, будто я говорю так с досады, из-за того, что мы с мужем разошлись. Кроме того, ведь это я его бросила.
- Он не пытался удержать вас?
В этой квартире мебель была современная, на стенах - светлые обои; через неплотно прикрытую дверь виднелась белая кухонька, где царил безупречный порядок. С улицы раздавались привычные звуки, тянуло свежестью из располагавшегося неподалеку Булонского леса.
- Полагаю, вы не подозреваете Алена?
- Откровенно говоря, я пока не подозреваю никого, но не исключаю ни единой гипотезы.
- Уверена, это - ложный след. По моему мнению, Ален - несчастный человек, который никогда не мог приспособиться к жизни и теперь уже никогда и не сможет. Не удивительно ли, что, оставляя злобного, сварливого отца, я вышла замуж за человека еще более злобного и сварливого? Но я убедилась в этом не сразу. В общем, я ни разу не видела его довольным и теперь тщетно стараюсь припомнить, улыбался ли он хоть когда-нибудь.
Ему внушает тревогу решительно все: его здоровье; его дела; то, что могут о нем подумать люди; мнение соседей и клиентов…
Ему кажется, будто все вокруг настроены против него.
Это трудно объяснить. Не смейтесь, пожалуйста, над тем, что я вам сейчас расскажу. Когда я жила с ним, мне казалось, будто я с утра до ночи слышу ход его мысли, раздражающий, как тиканье будильника. Он молча расхаживал взад и вперед и вдруг взглядывал на меня - но на самом деле взгляд этот был направлен в глубину его собственной души, и невозможно было понять, что в ней творится. Он все такой же бледный?
- Да, бледный.
- Он таким был, когда я встретила его; оставался таким в деревне, на море. Лицо бледное, будто набеленное…
Ничто не выходило на поверхность. Достучаться до него было невозможно… Долгие годы мы спали в одной постели, но иногда, просыпаясь, я чувствовала, что передо мной совершенно чужой человек. Он был жесток… - Тут она попыталась взять назад случайно вырвавшееся слово. - Возможно, я преувеличиваю. Он считал себя справедливым и старался поступать по справедливости любой ценой. Это была какая-то мания. Он был справедлив в мелочах: потому-то я и заговорила о жестокости. Более всего это проявилось, когда родились дети. Он смотрел на них так же, как на меня и на всех прочих: холодно и трезво. Если девочки совершали какую-то глупость, я старалась защитить их.
"В их-то годы, Ален…" - "Незачем им привыкать к уверткам".
Одно из его любимых словечек. Увертки! Плутовство! Нечистая совесть!..
Такую непреклонность он проявлял во всех мелочах повседневной жизни.
"Почему ты купила рыбу?" Я пыталась объяснить ему. "Я ведь велел тебе купить телятины". - "Когда я пошла за покупками…" А он упрямо твердил: "Если я велел тебе купить телятины, ты не должна была покупать рыбу". - Тут она вновь прервалась. - Я не слишком много говорю? Наверное, все это звучит глупо?
- Продолжайте.
- Уже заканчиваю. По прошествии лет я, кажется, поняла, что американцы подразумевают под нравственной жестокостью, и почему там, у них, это может стать основанием для развода. Бывают в школе учителя, которые, не повышая голоса, внушают ужас всему классу.
Рядом с Аленом мы задыхались - и девочки, и я; было бы, наверное, легче, если бы он уходил куда-нибудь на работу. Но он с утра до вечера торчал внизу, прямо под нами, и десять раз на дню поднимался и своим ледяным взором созерцал, что мы делаем и как себя ведем.
Я должна была отчитываться перед ним в каждом потраченном франке. Когда я выходила, он требовал, чтобы я по секундам расписывала весь свой путь; допрашивал, с кем я разговаривала по дороге, что говорила я и что отвечали мне…
- Вы ему изменяли?
Она не возмутилась. Мегрэ даже показалось, что она вот-вот улыбнется довольной, плотоядной улыбкой, - но она совладала с собой.
- Почему вы спрашиваете? Вы что-то слышали обо мне?
- Нет.
- Пока я жила с ним, меня не в чем было упрекнуть.
- Почему вы решились бросить его?
- Я дошла до точки. Говорю вам: я задыхалась и хотела, чтобы дочери выросли в более здоровой атмосфере.
- И у вас не было более личной причины стремиться вернуть себе свободу?
- Возможно, была.
- И дочери об этом знали?
- Я никогда не скрывала от них, что у меня есть друг, и они меня понимают.
- Он живет с вами?
- Нет, мы встречаемся у него. Это вдовец, моих лет; ему так же не повезло с женой, как мне - с мужем. Так что мы оба пытаемся начать все сначала.
- Он живет по соседству?
- В нашем же доме, двумя этажами ниже. Он - врач. Будете спускаться, увидите табличку на двери.
Если когда-нибудь Ален согласится на развод, мы поженимся, но не думаю, что до этого дойдет. Ален - правоверный католик, скорее по традиции, чем по убеждению.
- Ваш муж прилично зарабатывает на жизнь?
- По-разному. Когда я оставила его, мы договорились, что он будет посылать скромную сумму на содержание девочек. Несколько месяцев он неукоснительно держал слово. Потом деньги стали приходить с опозданием. И наконец он вовсе перестал платить под тем предлогом, что девочки выросли и в состоянии сами обеспечить себя. Но ведь это не делает его убийцей, правда?
- Вы знали о связи его дядюшки?
- Вы имеете в виду Изабель?
- Известно ли вам, что принц де В. умер в воскресенье утром и сегодня похороны?
- Да, я читала в газете.
- Думаете ли вы, что, если бы Сент-Илер был жив, он женился бы на принцессе?
- Весьма вероятно. Я всегда надеялась, что в один прекрасный день они соединятся. Это было так трогательно: он говорил о ней как об особенном, почти неземном существе - а сам ценил земные радости, пожалуй даже слишком… - На этот раз она не сдержала улыбки. - Однажды, очень давно, уже не помню по какому поводу, я пошла повидать его - и едва отбилась. Он не смутился нимало. По его мнению, все это вполне естественно…
- Ваш муж об этом узнал?
Она пожала плечами:
- Разумеется, нет.
- Он был ревнив?
- По-своему. Мы редко бывали близки - вы понимаете, о чем я, - и близость наша была холодной, почти механической. Его бы покоробило не то, что я могла увлечься другим мужчиной, а то, что я совершила ошибку, грех, предательство - поступок, который он считал недостойным. Извините, что я так много наговорила, и все не в его пользу, - но я ему не враг. Вы, наверное, заметили, что я ничуть не оправдываю себя. Мне остается недолго чувствовать себя женщиной - и я пользуюсь отпущенным мне сроком… - У нее были полные губы и блестящие глаза.
Она сидела заложив ногу за ногу. - Вы и в самом деле ничего не хотите выпить?
- Благодарю вас. Мне пора идти.
- Полагаю, все это останется между нами?
Он улыбнулся и направился к двери; женщина протянула ему пухлую горячую ладошку.
- Примусь снова за шитье, - прошептала она чуть ли не с сожалением.
И все же ему удалось вырваться, пусть на мгновение, из узкого кружка старых людей. Выходя из квартиры на улице Помп, он уже не удивлялся виду города, его звукам и запахам.
Мегрэ тут же нашел такси и поехал на улицу Сен-Доминик. Перед тем как зайти в особняк, он все же выпил кружку пива, от которой отказался у мадам Мазерон; в баре полно было шоферов из министерства и водителей личных машин.
Репортер так и стоял на своем посту.
- Видите, я не пытался следить за вами. Может, сами скажете, к кому вы ходили?
- К нотариусу.
- Узнали что-нибудь новое?
- Нет.
- Все еще никакого следа?
- Ни малейшего.
- Вы уверены, что в деле не замешана политика?
- Вроде нет.
Полицейский в мундире тоже был на месте. Мегрэ обогнул шахту лифта и позвонил в дверь. Ему открыл Жанвье, без пиджака; Жакетты в кабинете не было.
- Что ты такое натворил? Ты позволил ей выйти?
- Нет. Выйти она пыталась после телефонного звонка, заявив, что в доме нечего есть.
- И где она сейчас?
- У себя. Отдыхает.
- Что за телефонный звонок?
- Через полчаса после того, как вы ушли, зазвонил телефон, и я снял трубку. Это был женский голос, довольно слабый.
"Кто у телефона?" - спросила дама. Я не стал отвечать, а спросил в свою очередь: "Кто говорит?" - "Пригласите, пожалуйста, мадемуазель Ларрье". - "Кто ее спрашивает?" После недолгого молчания я услышал:
"Принцесса де В.". Все это время Жакетта смотрела на меня так, будто прекрасно знала, о чем идет речь. "Передаю трубку". Она подошла к телефону и тут же затараторила: "Это я, госпожа принцесса… Да… Я бы хотела туда пойти, но эти господа никуда не отпускают меня…
Их тут понаехала целая прорва, со всякими аппаратами…
Меня допрашивали целый день, да и сейчас инспектор слушает, что я говорю…" - Жанвье добавил: - Она, казалось, остерегалась меня. Потом уже не произносила ни слова, а только слушала. "Да… Да, госпожа принцесса…
Да… Понимаю… Сама не знаю… Нет… Да… Я попытаюсь… Да, мне бы тоже этого хотелось… Спасибо, госпожа принцесса…"
- И что она сказала потом?
- Ничего. Снова уселась в свое кресло. Молчала с четверть часа, потом проворчала, как бы нехотя: "Неужто вы так и не дадите мне выйти? Даже если в доме не осталось еды и мне придется обходиться без обеда". - "Об этом позаботятся". - "В таком случае я не понимаю, почему мы должны сидеть тут и смотреть друг на друга: пойду лучше отдохну. Это дозволяется?"