Уик-энд, 8–9 апреля
Они пересекли еще пару рубежей, прежде чем закончился уик-энд. Первый был преодолен во время экскурсии по магазинам. Эллери повел Риму в универмаг Лашина на Пятой авеню, где можно купить все - от заколки до горностаевой пелерины - и где продавцы никогда и ничему не удивляются. Он нетерпеливо грыз ногти, бродя взад-вперед и спрашивая себя, какое волшебство совершается в комнате для переодевания. В половине пятого Эллери увидел результат и был потрясен. Затем последовал продолжительный эпизод с Франсуа в салоне на пятом этаже. Наконец Рима вышла в сопровождении возбужденного галльского джентльмена, который жаловался хнычущим голосом, что "конечно, невозможно позолотить лилию, месье, да и такой цвет лица улучшать незачем. Но волосы, месье, волосы и ноги!" Месье Эллери горячо возразил, что "волосы, месье, и ноги, месье, таковы, какими их создал Бог". На это Франсуа заметил, что "если так, месье, то почему, во имя всех святых, месье привел мадемуазель в его салон?" Рима села в своей новой одежде, поднесла наманикюренные пальцы к накрашенным ресницам и заплакала, рискуя смыть весь макияж и повергнув Франсуа и Эллери в мучительное молчание. Сердобольная продавщица отослала их обоих, и, когда Эллери через некоторое время увидел Риму, она являла собой холодное совершенство и спросила его, улыбаясь нью-йоркской улыбкой:
- Теперь я соответствую вашему плану, Пигмалион?
В результате испытываемое Эллери чувство неловкости растопила теплая волна восхищения.
После этого он повел девушку обедать в самый чопорный ресторан, какой только смог припомнить.
Эллери больше не думал о Риме как о ребенке. Совсем наоборот. В ресторане он сердито уставился на сидевшего за соседним столиком типа, похожего на Вэна Джонсона. Позднее, вернувшись на Восемьдесят седьмую улицу, Эллери подметил восторженный взгляд инспектора Квина, а когда старик, который был стопроцентным англичанином в том, что касалось неприкосновенности его комнаты, предложил Риме воспользоваться ночью его кроватью, Эллери заподозрил самое худшее. Он поспешно отвел Риму в женский отель на Шестидесятой улице, где пожелал ей доброй ночи под безразличным взглядом пожилой дежурной.
Эллери пришел домой в легкой испарине и обнаружил поджидающего его отца.
- Так скоро вернулся? - осведомился инспектор.
- В твоем вопросе содержится ответ, - холодно отозвался Эллери. - А ты ожидал чего-то другого?
- Странная девушка, - рассеянно произнес инспектор. - Говоришь, она из Райтсвилла?
- Да.
- И ты завтра едешь с ней туда?
- Да!
- Понятно, - сказал инспектор и пошел спать.
Всю ночь Эллери снилась Рима.
На следующий день, сидя в поезде, он попытался анализировать происходящее. Причина заключалась не в одежде, которая всего лишь подчеркнула то, кем Рима была в действительности. Но кем она была? Эллери задал себе этот вопрос, чувствуя, как пальцы девушки выскользнули из его руки. Он попробовал ответить на него методом исключения. Рима не была… Она не была очень многими, но, отбросив все это, Эллери оказался лицом к лицу с раздражающей тайной. В конце концов он решил, что секрет кроется в дихотомии: женщина - ребенок. Рима не была ни женщиной, ни ребенком, но в то же время сочетала в себе обоих. Как ребенок, она доверчиво брала его за руку и, как женщина, внезапно убирала руку. Очевидно, в основе этого были невероятные простодушие и невинность. У нее был непосредственный опыт общения с миром природы и книг, но не с миром людей. Этого не предусмотрел Томас Харди Эндерсон. Такая девушка могла причинить немалый вред как другим, так и самой себе. Нельзя было предвидеть ни ее действий, ни реакций, она обитала там, где ценности не поддавались расшифровке. Нормальные контакты с родителями, друзьями, родственниками, посторонними, учителями, возлюбленными - с земной жизнью, ее ласками и тычками, которые готовят подростка к зрелости, - были ей недоступны в период формирования ее личности. В душе Римы зияли обширные пустоты, размеры которых не мог представить никто, а менее всех сама девушка. Нельзя было забывать о том, в каких условиях она росла.
Внезапно Эллери почувствовал угрозу, что Рима может привязаться к нему, как олененок, оставшийся без матери. Она перестала называть его "мистер Квин" и обращалась к нему "Эллери" или "дорогой", раз двенадцать брала его за руку, не задавала вопросов о том, что он намерен с ней делать по прибытии в Райтсвилл, и, казалось, полностью ему доверилась. После ленча в вагоне-ресторане Рима сбросила свои изящные туфельки, легла на полку в их купе, опустив голову на колени Эллери, и заснула со счастливым вздохом, словно Маугли на ветке дерева. Вся беда состояла в том, что он не был такой веткой и сомневался, что любой мужчина в аналогичной ситуации мог бы почувствовать себя ею. Эллери решил выдать Риму замуж за какого-нибудь молодого поэта, как только ему удастся такого отыскать. Ей просто нельзя позволять бегать на свободе.
Проснувшись, Рима зевнула и потянулась, но не сделала попытки сесть.
- Привет, дорогой. - Ее голос и улыбка были сонными.
Эллери снова ощутил ее руку в своей.
- Хорошо подремали? - Он старался говорить отеческим тоном.
- "Сон легок после сытного обеда", - засмеялась Рима.
- Что-что?
- Неужели вы никогда не читали "Потерянный рай"? Вы забавный, Эллери.
- Смешной или странный?
Она снова засмеялась, откинув голову.
- До чего же вы мне нравитесь!
- Вы мне тоже нравитесь, Рима. - Юбка ее нового костюма поднялась выше колен, и Эллери слегка потянул ее вниз.
Девушка с любопытством наблюдала за ним.
- Почему вы это сделали? Разве у меня безобразные ноги?
- Именно потому, что они не безобразные.
- Тогда зачем вы их прикрыли?
- Послушайте, Рима… - сердито начал Эллери.
- Никогда не могла этого понять. Я видела, как девушки ходят почти нагишом в купальных костюмах на Слоукемском озере и в сосновой роще, но когда они одеваются, так тут же одергивают юбки, прикрывая те самые ноги, которые только что были полностью открыты.
- Тонко подмечено. Понимаете, Рима, всему свое время и место.
- Но мы ведь одни, Эллери. Неужели вы не хотите видеть мои ноги?
- Нет. То есть да, очень хочу. Поэтому правила не позволяют мне этого.
- Правила?
- Разве вы никогда не ходили в церковь?
- Нет.
- Вам следовало бы это делать, Рима.
- Но я не возражаю против того, чтобы вы смотрели на мои ноги, Эллери.
- Зато возражаю я!
Римма снова убрала руку.
- Вы хотите видеть мои ноги, но возражаете против того, чтобы смотреть на них. Да что с вами такое?
- Вы бы позволили смотреть на ваши ноги любому мужчине, которому этого хочется?
- Нет…
- В том-то и дело.
- Я имею в виду, это зависит от мужчины и от того, почему он хочет на них смотреть. А что это за правила?
- Правила поведения в обществе, морали, хороших манер и… ну, еще много чего. - Эллери с отчаянием воскликнул: - Неужели ваш отец не учил вас ничему, кроме английской литературы?
- Он учил меня всему.
- Однако пару вещей он упустил.
- Вы говорите о сексе?
- Смотрите, Рима! Недели через две сельская местность станет такой красивой…
Все указывало на то, что Рима Эндерсон будет представлять еще большую проблему, нежели то, что связана с ее отцом.
* * *
Они прибыли в Райтсвилл уже в сумерках. В дверях офиса начальника станции стоял старый Гэбби Уоррум, поблескивая единственным зубом, и махал рукой машинисту. А двое ребят в джинсах, сидящих на грузовой тележке и болтающих босыми ногами, ничем не отличались от мальчишек, сидевших там летним днем 1940 года, когда Эллери впервые сошел с поезда на перрон райтсвиллского вокзала.
С тех пор не изменилось почти ничего. Конечно, голубой навес закусочной Фила изрядно полинял; гараж превратился в кузницу с новой неоновой вывеской; по другую сторону железной дороги возвышался над соседними хибарами трехэтажный "отель" - пока еще безымянный; гравий на вокзальной площади исчез вместе с комьями навоза, теперь она была заасфальтирована. Но оставались прежними закопченная дымом линия горизонта над Лоу-Виллидж, толстозадый автобус с надписью "Райтсвиллская автобусная компания" у края платформы, извилистая Аппер-Уистлинг-стрит, которая плавно переходила в Аппер-Уистлинг-авеню, достигнув на севере респектабельной Хай-Виллидж, Лоуэр-Дейд и Вашингтон-стрит, ведущие к западной части города, Лоуэр-Эппл, Пайни-роуд и Шингл-стрит, тянущиеся к восточным районам, которые соединялись у вокзала, расположенного в крайней юго-восточной точке Райтсвилла.
Воздух, несмотря на дым над Лоу-Виллидж, был свежим и ароматным, словно его выстирали и повесили сушиться на солнце.
- Вижу, вам нравится Райтсвилл, - с удивлением заметила Рима, когда Эллери усаживал ее в такси Эда Хотчкиса.
- Очень нравится, Рима.
Девушка, слегка нахмурившись, посмотрела на него, а потом в окошко на город.
- Куда ехать? - спросил Эд.
- Вы не помните меня? - с улыбкой осведомился Эллери.
Эд Хотчкис почесал нос. Он заметно отяжелел и обзавелся еще одним подбородком.
- Вроде я возил вас несколько лет назад… Ваша фамилия Грин… Нет, Квин… Господи, мистер Квин!
- Привет, Эд.
Они обменялись крепким рукопожатием.
- Снова решили навестить нашу дыру, а? Какие плохие новости на этот раз? - Эд включил мотор. - Или у вас медовый месяц?
- Он имеет в виду меня? - спросила Рима.
Эд оглянулся на нее и подмигнул Эллери.
- В "Апем-Хаус", - сказал Эллери. В Райтсвилле им нельзя было останавливаться в одном отеле. Когда машина свернула на Вашингтон-стрит, Эллери взял Риму за руку и шепнул: - Видели это подмигивание? Чисто райтсвиллский намек на нечто непристойное.
- Он думает, что мы женаты! - Рима беззвучно рассмеялась.
- Очень в этом сомневаюсь. Я намерен остановиться в "Холлисе"…
- Но вы же велели ехать в "Апем-Хаус".
- Там остановитесь вы.
- Я? В райтсвиллском отеле?
- Только не заводите снова разговор о вашем москитном поместье. В отеле к вам хорошо отнесутся - вы будете одна и у вас вполне респектабельный чемодан…
- Это часть вашего плана?
- Я хочу, чтобы вы взяли эти деньги.
Рима уставилась на купюры, которые Эллери сунул ей в руку.
- Но я и так должна вам очень много!
- Помните о плане, - твердо заявил Эллери. Он понятия не имел, в чем состоит его план, за исключением намерения достойно одеть, поселить, накормить и защищать Риму. - О деталях поговорим позже. Кстати, Рима, вы жили раньше в отелях?
- Нет.
Еще одна проблема.
- Но я знаю, как там надо себя вести, - сухо добавила Рима. - Если вас это беспокоит. Вы, кажется, принимаете меня за дикарку.
- Но ведь это похоже на правду, верно? - улыбнулся Эллери. - Очевидно, вы все узнали из книг. Там всегда описываются отели.
- Едва ли это так уж сложно. Нужно расписаться в регистрационной книге и дать коридорному двадцать пять центов.
- И запереть дверь!
- Да, Эллери. - На сей раз она совсем не походила на ребенка.
Эллери высадил Риму у "Апем-Хаус", ругая себя за проклятую осторожность, не позволившую ему войти в отель вместе с ней, и озадаченный Эд повез его вокруг площади к "Холлису".
Они пообедали в "Золотых садах" отеля "Холлис". Процедура не имела успеха, судя по тому, что Рима вела себя холодно и не казалась впечатленной убранством ресторана, а между тем парчовые занавесы и золотистые скатерти были гордостью Райтсвилла. Она даже не отреагировала на "застольную музыку" оркестра Флойда Лайкаминга, но, вероятно, потому, что Эллери, забывшись, пригласил ее на танец.
- Вас, должно быть, ввело в заблуждение то, что я умею отличить вилку от ножа, - любезно отозвалась Рима. - Не забывайте, что я дикарка.
Вскоре девушка пожаловалась на усталость и попросила Эллери проводить ее обратно в чопорное заведение мамаши Апем. Они пожелали друг другу доброй ночи на ступенях отеля между колоннами. Эллери подозревал, что, как только он уйдет, Рима сбросит свои нью-йоркские туфельки и помчится через Лоу-Виллидж в хижину на болотах.
Идя в сторону площади, Эллери казался удрученным. Конечно, воскресным вечером Райтсвилл выглядел не лучшим образом. Большинство магазинов было закрыто, улицы пустовали, за исключением Лоуэр-Мейн между Площадью и Аппер-Уистлинг, но и там народу было мало, так как многие сидели в кинотеатре "Бижу". Некоторые обедали в "Золотых садах", терраса "Апем-Хаус" в колониальном стиле, возможно, была наполовину оккупирована старыми леди, но Эллери знал, что большая часть высшего света, обитающего на Холме, на Норд-Хилл-Драйв, на Твин-Хилл и на Скайтоп-роуд, наносит друг другу визиты, что было воскресной вечерней традицией. Оживленным мог выглядеть только трехмильный отрезок 16-го шоссе между Лоу-Виллидж и железнодорожным разъездом, где было множество кафе.
Однако Эллери угнетал не Райтсвилл, а он сам.
Ему было абсолютно не за что ухватиться.
Либо связь между Мак-Кэби, Хартом и Доддом отсутствовала, либо он отупел, так как не имел понятия, с чего начать…
Возможно, в его состоянии была повинна и Рима.
Эллери опомнился, стоя на Стейт-стрит перед зданием окружного суда. Было около десяти, уже давно стемнело, над головой кивали старые вязы, улицу иногда пробуждали от дремоты фары автомобилей. Здания Северной телефонной компании штата, Райтсвиллской электрической компании, похожей на гробницу торговой палаты и библиотеки Карнеги на противоположной стороне были едва заметны. Вход в Мемориальный парк, обрамленный вогнутыми плитами и позолоченными именами павших на Первой мировой войне, уже стертыми и едва разборчивыми, зиял темным провалом. На мраморной площадке перед мэрией возвышался флагшток, освещаемый вечным огнем. Эллери ощутил желание войти в темный парк и сесть на одну из скамеек перед эстрадой оркестра Американского легиона, чтобы пообщаться с вселяющим бодрость призраком Сузы. Он уже двинулся к входу, но остановился, заметив зеленые огни между парком и зданием суда.
Полицейское управление Райтсвилла.
Шеф Дейкин…
Эллери вошел внутрь. Низенький полицейский с лысой макушкой дремал за столом, уронив голову на грудь.
При звуке открывающейся двери Дейкин вцепился в подлокотники вращающегося кресла.
- Я не привидение, - сказал Эллери. - Извините, что не постучал, не хотел будить лейтенанта Гоббина.
- Мистер Квин!
- Я подумал, - весело продолжал Эллери, - что состояние преступности в Райтсвилле могло заставить вас пропустить вечернее пение в воскресном церковном хоре, и оказался прав.
- Ну, будь я проклят! - воскликнул Дейкин. - Что вы делаете в Райтсвилле?
- Едва ли я это знаю.
Дейкин заметно постарел. В выпученных от удивления глазах краснели прожилки.
- Как бы то ни было, рад вас видеть. Садитесь! Давно приехали?
- Несколько часов назад.
- И надолго?
- Зависит от того, - ответил Эллери, - что вы можете мне рассказать о скале Малютки Пруди.
Дейкин прищурил светлые глаза.
- Девчонка Эндерсона?
- Она приехала ко мне в Нью-Йорк, и я вернулся с ней сюда.
- Значит, вы хотите выяснить, что произошло с Томом Эндерсоном?
- Можете избавить меня от лишних хлопот?
Дейкин рассмеялся:
- По-вашему, я в состоянии это сделать?
- Вы уверены, что Эндерсон был убит?
Шеф Дейкин повернулся на стуле, уставясь на фотографию Дж. Эдгара Гувера над холодильником.
- Я просидел здесь несколько вечеров, думая об этом, как о личном деле. Старый чудак рано или поздно должен был получить удар ножом под ребра ночью у Вика Карлатти или утонуть в Уиллоу, слишком нагрузившись, чтобы держаться на плаву, как Мэтт Мейсон в двадцать шестом году.
- Откуда вы знаете, что Эндерсона убили?
- На его пальто были обнаружены свежие разрезы в дюжине мест. Две пуговицы оторваны. По шляпе прошлись ногами. Были и следы крови. - Дейкин повернулся к Эллери. - Думаю, у Эндерсона была назначена встреча с кем-то. На него напали, он сопротивлялся, но проиграл. Я не смог отследить его местопребывание после одиннадцати вечера в ту субботу - накануне утра, когда его пальто и шляпу нашли на скале. Последний раз Эндерсона видели идущим в одиночестве по Конгресс-авеню.
- Трезвым?