Эта хижина находилась еще выше здешних мест, в горах Махогани, около озера Фаризи. Летом там любили отдыхать райтсвиллские богачи. Но в апреле поселок пустовал. Никакого снабжения там не было, однако продовольствие хранилось в хижине круглый год в больших холодильных установках. К тому же она могла остановиться по пути и купить хлеба и молока на пару дней. Там, вероятно, будет прохладно, но ей не составит труда принести в дом вязанки хвороста, а камины в комнатах отлично работают.
- Я почувствовала, что мне нужно побыть одной. Уолферт всегда нагонял на меня тоску. А Говард был… Ну, в общем, мне надо было уединиться, и я предупредила, что поеду в Бостон за покупками. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь знал, куда я отправилась. А Лаура и Эйлин всегда могли позаботиться о наших мужчинах…
Салли быстро выехала из ворот на дорогу.
- Я видел, как она уехала, - хрипло произнес Говард. - Потом бродил по студии, но… Отец был в Нью-Йорке, Салли тоже покинула дом, оставив меня наедине с Уолфертом. И мне показалось, что я должен бежать отсюда куда глаза глядят. Внезапно мне вспомнилась хижина, - добавил Говард.
Салли только что внесла в комнату вязанку хвороста, когда Говард открыл дверь и переступил порог. Их окружало молчание леса. Они долго-долго смотрели друг на друга. Затем Говард вошел в комнату, Салли выронила хворост, и он крепко обнял ее.
- Не помню, что мною овладело, - пробормотал Говард. - И как это произошло. Не знаю, о чем я думал. Если вообще о чем-то думал. Я понимал лишь одно - она была здесь, и я был здесь, и я должен ее обнять. Но когда я это сделал, то осознал, что любил ее все годы. Я просто осознал.
"Неужели, Говард?"
- Я понял, что это судьба и она привела меня в хижину, когда я был уверен, что Салли уже на полпути к Бостону.
"Нет, не судьба, Говард".
- Салли сказала: "Мне плохо", и ей стало плохо, как только она это проговорила.
- Мне и правда было плохо, но я почувствовала небывалый подъем жизненных сил. Все закружилось в каком-то бешеном вихре: хижина, горы, целый мир. Я закрыла глаза и подумала: "А ведь я тоже знала об этом все годы. Все годы". Я знала, что никогда не любила Дидриха по-настоящему, так, как любила Говарда. Я по ошибке принимала благодарность, сознание неоплатного долга, поклонение герою за любовь. И впервые поняла это тогда, в объятиях Говарда. Я испугалась, но была счастлива. Мне хотелось умереть, и мне хотелось жить.
- И вы остались жить, - сухо заметил Эллери.
- Не обвиняй ее! - воскликнул Говард. - Это была моя вина. Когда я увидел ее, то должен был повернуться и помчаться назад, как заяц. Но я ворвался в дом. И повалил ее на кровать. Я занялся с ней любовью - целовал ее глаза, закрывал ей рот, нес на руках в ванную.
"Теперь мы показали рану и сыпем на нее соль".
- С того дня он беспрестанно обвинял себя. Бесполезно, Говард. - Голос Салли был очень твердым. - Тут виноват не ты один, а мы оба. Я полюбила тебя и позволила себе забыться с тобой, потому что это было правильно. Правильно, Говард! Лишь на мгновение, но на мгновение это было правильно. А все остальное время… Эллери, тут нет оправдания, но это произошло. Люди должны быть сильнее, чем Говард и я. По-моему, мы оба забыли о безопасности. Есть времена, когда ты становишься самим собой, и не важно, какую линию обороны ты прежде выстраивал. И это не было минутным порывом, что плохо уже само по себе. Я любила его, а он любил меня. И мы до сих пор любим друг друга, - добавила Салли.
- О, Салли!
- Это было совершенно иррационально. Мы не думали, мы чувствовали. Остались в хижине на всю ночь. А утром поняли, что с нами случилось.
- У нас оставалось два решения на выбор, - пробормотал Говард. - Сказать отцу или скрыть от него. Но нам не пришлось все долго обсуждать - мы увидели, что никаких двух решений у нас нет. Решение было только одно, то есть без выбора.
- Мы не могли ему сказать. - Салли схватила Эллери за руку. - Эллери, вы это понимаете? - воскликнула она. - Мы не могли сказать Дидсу. О, я знаю, что бы он сделал, если бы мы ему признались. Он бы дал мне развод, - ведь это Дидс! Предложил бы мне деньги, и немалые, не стал бы меня ни в чем упрекать - кричать на меня, жаловаться или требовать… Он повел бы себя как… Дидс. Но, Эллери, он бы этого не пережил. Он бы сломался. Вам это ясно? Нет, вы не способны понять. И вы не знаете, что он выстроил вокруг меня и для меня. Не просто усадьбу с домом. Для него это способ жизни. Продолжение его собственной жизни. Он однолюб, Эллери. Дидс не любил ни одной женщины до меня и никого больше не полюбит. Я отнюдь не хвастаюсь, и ко мне это не имеет никакого отношения - к тому, какая я, что я делаю или не делаю. Таков Дидс. Он выбрал меня как центр своего мира, и весь смысл его существования вращается вокруг меня. Если мы ему скажем, то вынесем смертный приговор. Медленно убьем его.
- Жаль, что… - начал Эллери.
- Я знаю. Что я не подумала обо всем раньше. И могу лишь ответить… Да, я не подумала. А потом стало уже слишком поздно.
Эллери кивнул:
- Ну ладно, вы не подумали. Но это произошло, и вы оба решили от него скрыть. А потом?
- Речь идет о большем, - пояснил Говард. - О том, чем мы ему обязаны. Все получалось бы скверно, будь я его родным сыном и познакомься с Салли при обычных обстоятельствах. То есть если бы мы, два взрослых человека, встретились бы и поженились. Но…
- Но ты чувствуешь, что он тебя создал и без него из тебя бы ничего не вышло. Да и Салли чувствует то же самое, - отозвался Эллери. - И я прекрасно вас понимаю. Но хочу узнать вот что: как вы с этим поступили? Вы же, очевидно, как-то поступили, и после ситуация еще ухудшилась. Что же вы сделали?
Салли прикусила губу.
- Что вы сделали?
Внезапно она взглянула на Эллери:
- Тогда мы попытались прекратить нашу связь. И никогда ее больше не возобновлять. Мы оба старались о ней забыть. Но суть не в том, забудем ли мы о ней или нет. Главное - это никогда не должно повториться. И, кроме того, Дидрих не должен ничего знать.
И мы больше не встречались в хижине. Наша связь не возобновилась, - сказала Салли. - Дидс по-прежнему ничего не знает. Мы похоронили нашу любовь. Но только… - Она осеклась.
- Продолжай. Признайся во всем, до конца! - Выкрик Говарда разнесся над озером и вспугнул птиц. Они взлетели к облакам, закружились вдали и исчезли.
На мгновение Эллери подумал, что в доме Ван Хорнов произошла катастрофа и всем еще придется столкнуться с ее последствиями.
Говард побледнел, его лицо больше не дергалось в судорогах, он опустил руки в карманы и поежился.
Когда он заговорил, Эллери с трудом расслышал его слова:
- Нас хватило лишь на неделю. Мы не смогли выдержать. И тогда… Все началось снова. В той же хижине. Мы ели за тем же столом. И занимались любовью по двенадцать часов в сутки.
"Ты бы мог уйти".
- Я написал Салли письмо.
- О нет. Не надо.
- Записку. Я не мог с нею говорить. А мне нужно было с кем-то поговорить. Я имею в виду… что должен был признаться. И я обо всем сказал в письме. - У Говарда вдруг прервалось дыхание.
Эллери закрыл глаза.
- Он написал мне четыре письма, - сообщила Салли негромким и каким-то издали звучащим голосом. - Это были любовные письма. Он клал мне их под подушку, и я их там находила. Или на туалетном столике в моей гардеробной. Да, это были любовные письма, и, прочитав их, даже ребенок мог бы догадаться о том, что случилось между нами. О наших свиданиях в хижине, о том, как мы проводили в ней дни и ночи. Я не говорю всей правды и смягчаю подробности. А он писал куда откровеннее. Напоминал мне о каждой мелочи и ничего не пропускал.
- Я сходил с ума, - хрипло произнес Говард.
- И конечно, вы их сожгли, - обратился к Салли Эллери.
- Нет, не сожгла.
Эллери распахнул дверцу и выпрыгнул из машины. Он так разозлился, что хотел убежать от них не прощаясь. Пробраться через леса, спуститься по белой дороге, мимо овец и коров. Миновать мосты и ограды, преодолеть сорок пять миль, вернуться в Райтсвилл, собрать свои вещи, домчаться до станции, сесть в поезд до Нью-Йорка и обрести душевный покой у себя дома.
Однако вскоре он опять направился к машине.
- Простите. Итак, вы не сожгли письма. Что же вы с ними сделали, Салли?
- Я любила его!
- Что вы с ними сделали?
- Я не смогла! Они - все, что у меня есть!
- Что вы с ними сделали?
Она изогнула пальцы.
- У меня была старая японская шкатулка. Я хранила ее у себя долгие годы, еще со школьной поры. А купила ее в каком-то антикварном магазине. Мне понравилось, что у нее двойное дно и там можно было спрятать мою любимую фотографию…
- Дидриха.
- Да, Дидриха. - Ее пальцы выпрямились. - Я никому не рассказывала об этом двойном дне, даже Дидсу. Мне казалось, что все прозвучит слишком глупо. А в самой шкатулке лежали мои драгоценности. Я думала, там они будут в безопасности.
- И что случилось?
- Получив четвертое письмо, я пришла в себя. И запретила Говарду писать мне. Он сдержал свое слово и перестал мне писать. А затем… чуть более трех месяцев назад… Да, это было в июне…
- Наш дом ограбили, - засмеялся Говард. - Такая банальная кража.
- Вор забрался ко мне в спальню, - прошептала Салли. - В тот день, когда я была в городе, у парикмахера. Он украл японскую шкатулку.
Эллери прикоснулся указательными пальцами к векам. Его глаза были горячими на ощупь, а веки шероховатыми.
- В шкатулке хранились ювелирные украшения - подарки Дидса. Я сразу поняла, что вор охотился за ними и заодно прихватил с собой шкатулку, даже не подозревая о ее двойном дне и письмах. Я готова была отдать ему любой алмаз и изумруд, лишь бы получить шкатулку с письмами. И сжечь их.
Эллери ничего не ответил. Он наклонился к машине.
- Конечно, мне пришлось сообщить Дидсу о краже.
- Он вызвал шефа полиции Дейкина, - пояснил Говард. - И Дейкин…
- Дейкин. Этот хитрый янки Дейкин.
- …и Дейкин потратил несколько недель на поиски пропавших драгоценностей. Он нашел их. В разных ломбардах - в Филадельфии, Бостоне, Нью-Йорке, Ньюарке - одну вещь здесь, другую там. А вот грабителя все описывали по-разному, и словесные портреты не совпадали. Поэтому его не удалось обнаружить. Отец сказал, что нам еще повезло. - Говард снова засмеялся.
- Он не знал, как мы с Говардом ждали новостей о японской шкатулке. Ждали и не смогли дождаться, - с трудом выдавила из себя Салли. - Нам ее так и не вернули, нет, не вернули. Говард утверждает, что вор выбросил ее как ненужную и дешевую вещь. Вполне разумное рассуждение. Но… вдруг он этого не сделал? И вдруг он увидел двойное дно?
Над озером проплыла целая россыпь пухлых облаков с темными сердцевинами. На фоне неба они выглядели как огромные микробы в синем поле микроскопа. Озеро быстро потемнело, и в воду с шумом упали капли холодного дождя. Эллери достал пальто и почему-то подумал о корзине с едой.
- Беспокойство об этих письмах и вызвало у меня последний приступ амнезии, - пробормотал Говард. - Уверен, что так оно и было. Время шло - неделя за неделей, но о шкатулке ни слуху ни духу. Казалось, что все страсти улеглись, но я постоянно чувствовал, как изнутри меня разъедает кислота. В тот день, когда я отправился в Нью-Йорк, на выставку Дерена, мне захотелось немного отдохнуть и отвлечься. Мне было наплевать на Дерена. Я не люблю его картины. Он вроде Бранкузи и Архипенко, а я чистый неоклассик. Но он позволил бы мне забыться. Ты знаешь, что потом произошло.
Любопытно, что я сумел все сообразить перед началом приступа, и с тех пор никаких "сбоев" у меня не было.
- Ближе к делу, - устало заметил Эллери. - Насколько я понял, вор объявился в среду и связался с тобой. Я не ошибся?
- Да, должно быть, это случилось в среду, ведь ему сразу пришло в голову, что за день до его приезда кто-то вывел Говарда из равновесия и причина наверняка была серьезной.
- В среду. - Салли нахмурилась. - Да, в среду, на следующий день после того, как Говард увиделся с вами в Нью-Йорке. Мне позвонили по телефону…
- Вам позвонили по телефону. Вы хотите сказать, что звонивший попросил вас подойти? И назвал по имени?
- Да. Трубку взяла Эйлин и передала, что какой-то мужчина хочет со мной поговорить и…
- Мужчина?
- По словам Эйлин, это был мужчина. Но когда я подняла трубку, то усомнилась. Это могла быть и женщина с низким голосом. Какой-то странный звук. Сиплый, шепчущий.
- Измененный. И сколько же этот мужчина-женщина попросил за возвращение писем, Салли?
- Двадцать пять тысяч долларов.
- Дешево.
- Дешево! - Говард с изумлением уставился на него.
- Я полагаю, что твой отец, Говард, заплатил бы гораздо дороже, лишь бы уберечь эти письма от посторонних глаз. А что бы сделал ты на его месте?
Говард промолчал.
- И затем он, или она, сказал вот что, - испуганно продолжила Салли. - За два дня или чуть больше я должна где-то достать эти деньги. Тогда он позвонит снова и укажет - как их ему передать. Ну а если я откажусь или попытаюсь его обмануть, он продаст письма Дидриху. И куда дороже.
- И что вы на это ответили, Салли?
- Я с трудом могла говорить. Подумала, что вот-вот потеряю сознание или отупею от страха. Но все же собралась с силами и сказала, что соберу деньги. А потом он повесил трубку. Или она.
- Звонил ли этот шантажист еще раз?
- Да, сегодня утром.
- О, - откликнулся Эллери и поинтересовался: - И кто теперь подошел к телефону?
- Я. В доме больше никого не было.
Дождь больше не накрапывал, а полил в полную силу, его струи громко барабанили по глади озера.
- Ты бы лучше надела плащ, Салли, - недовольно произнес Говард.
- Нет, с деревьев почти ничего не капает, - возразила она. - Так, обычный прохладный душ. - Затем Салли пояснила: - Говард с утра уехал в город за копией архитектурных планов музея. Он покинул дом сразу вслед за Дидсом и Уолфертом. А я… решила подождать его возвращения, потом мы… поговорили, а чуть позже я принесла вам завтрак.
- Ну и какие же указания вы получили сегодня утром, Салли?
- Мне нельзя приносить деньги самой. Я могу послать своего представителя. Но пойти должен лишь один человек. Если я сообщу в полицию или попытаюсь уговорить кого-нибудь пронаблюдать за встречей, он об этом узнает и примет меры. Сделка не состоится, а он позвонит Дидсу в офис и обо всем ему расскажет.
- Где он назначил встречу и когда?
- В номере 1010 отеля "Холлис"…
- О да, - прервал ее Эллери. - Это на верхнем этаже.
- Завтра, в субботу, в два часа дня. Человек, пришедший с деньгами, увидит, что дверь в номер 1010 не заперта. Он сказал, что нужно будет войти в комнату и дождаться его звонка с дальнейшими инструкциями.
Говард и Салли посмотрели на Эллери с такой тревогой, что он отвернулся, встал и направился к озеру, пройдя несколько шагов по его берегу. Дождь прекратился, облака чудесным образом рассеялись, а птицы вернулись на прежнее место. После дождя воздух стал свежее, но все вокруг было пропитано влагой.
Эллери снова подошел к ним:
- По-моему, вы намерены ему заплатить.
Салли растерянно поглядела на него.
- Намерены заплатить? - огрызнулся Говард. - Но ты же в этом никогда не участвовал, Эллери.
- Участвовал. Я хорошо знаком с шантажом и шантажистами.
- А что еще мы можем сделать? - воскликнула Салли. - Если мы не заплатим, он отдаст письма Дидриху!
- Вы твердо уверены в том, что сохранили все в тайне от Дидриха? И он ни о чем не подозревает?
Они не ответили. Эллери вздохнул:
- Вот в чем чертовщина, когда ты имеешь дело с шантажом. Салли, вы собрали двадцать пять тысяч долларов?
- Они у меня. - Говард порылся в нагрудном кармане своего твидового пиджака и достал простой, продолговатый, весьма объемистый конверт. Он передал его Эллери.
- Это мне? - безучастным тоном осведомился мистер Квин.
- Говард не позволит мне пойти и, я думаю, сам не отправится в отель, - прошептала Салли. - Слишком опасно, и у него от нервного напряжения может начаться очередной приступ амнезии. И тогда нам обоим крышка. К тому же нас знают в городе, Эллери. А если нас заметят…
- Вы хотите, чтобы я завтра сыграл роль вашего посредника?
- Вы согласны?
Она устало вздохнула, словно из надутого шара вышли последние капли воздуха. Все ее эмоции уже были на пределе - и гнев, и стыд, и чувство вины, и даже отчаяние.
"Они оба совершенно не представляют себе, чем завершится встреча. Но потрясение не пройдет для нее даром. Она не вернется к прежнему, это выше ее сил. Теперь все, от начала до конца, зависит от Дидриха. А он никогда не узнает, и в будущем она, возможно, станет с ним счастлива. А вот ты, Говард, проиграл. Ты проиграл, сам того не понимая, когда пытался выиграть".
- Ну, что я тебе говорил? - воскликнул Говард. - Это ни к чему не приведет, Салли. Ты зря рассчитывала на Эллери. Он ничего не сделает. Уж особенно Эллери. Лучше я просто пойду туда сам и отдам деньги.
Эллери взял у него конверт - незапечатанный, перевязанный ленточкой с бантом. Он просунул руку и заглянул внутрь. Конверт был набит новенькими, твердыми пятисотдолларовыми купюрами. Эллери испытующе посмотрел на Говарда.
- Это точная сумма. Пятьдесят пятисотдолларовых купюр.
- Салли, он говорил хоть что-нибудь о мелких банкнотах?
- Нет, не говорил.
- А какая разница? - буркнул Говард. - Ему известно, что мы не станем следить за банкнотами. Или ловить его с поличным. Ему нужно было только договориться о встрече.
- Дидс ему бы ни за что не поверил! - Она гневно бросила эти слова в лицо Говарду. И снова смолкла.
Эллери опять перетянул конверт резиновой лентой.
- Дай его мне, - попросил Говард.
Однако Эллери отложил конверт в сторону.
- Он мне завтра понадобится, не так ли?
Губы Салли разжались.
- Значит, вы это сделаете?
- При одном условии.
- О! - Она сразу оживилась. - При каком?
- Что вы распакуете корзину, прежде чем я умру от голода.