Девочки были в наимоднейших нарядах, которые, на их взгляд, придавали им сексапильности, а мальчишки старались смотреться "круто". Я предпочитал более строгий стиль, но в моду снова входил бесформенный гранж. Большинство мальчиков выглядели слишком юными для средней школы. Они шагали, словно зомби, с красными от недосыпа глазами, с рюкзаками, набитыми книжками, и старались разговаривать басом. Я подумал, каково приходится учителю в таком классе, особенно на первом уроке, и решил, что я бы, пожалуй, предпочел встретиться с Корки Флинном в темном углу.
Одна из девочек, у которой ничего не было проколото, по крайней мере на лице и во рту, и казавшаяся не такой сонной, как ее товарищи, направила меня в кабинет мистера Куана, заместителя директора и ответственного за дисциплину. Кабинет располагался в одном из старых одноэтажных зданий.
Справа от двери стояли четыре стула из пластика и алюминия. За столом сидела красивая молодая чернокожая женщина и разговаривала по телефону. Позади нее теснились несколько столов и шкафов с папками, и там две женщины перебирали какие-то бумаги. Налево ― закрытые застекленные двери еще двух кабинетов. В первом полная седоволосая женщина, наклонясь над столом, тыкала желтым карандашом в сторону девочки с мрачным размалеванным лицом и голубыми волосами. Руки девочки были сложены на плоской груди. Ей не нравилось то, что она слышала, не нравилась полная дама и вообще вряд ли что-нибудь нравилось.
Во втором кабинете у стола стоял мужчина азиатского вида и неопределенного возраста. Его руки были сложены так же, как у девочки в соседней комнате. Мужчина с крепкими мускулами, очевидно мистер Куан, был одет в светло-коричневые брюки и белую рубашку с короткими рукавами, на которой выделялся внушительный синий галстук. Он беседовал с толстым мальчуганом, который глядел ему в глаза совершенно мутным взглядом. Паренек был или туп, или балдел от какого-нибудь наркотика. Я знаю такой взгляд.
Чернокожая женщина повесила трубку. Прежде чем я успел заговорить, она протянула руку с длинными, накрашенными красным лаком ногтями, прося меня минутку подождать с выражением своей мысли, жалобы или просьбы.
Она снова сняла трубку:
― Да, миссис Стэнли. Я знаю. Но мистер Куан говорит, что ему непременно нужно видеть вас сегодня... Я понимаю, но если вы не можете оторваться от работы на полчаса... Да, с Уильямом снова проблемы. Да, очень серьезные... В полдень? Хорошо.
Женщина посмотрела на меня и повесила трубку.
― Слушаю вас.
― Я хотел бы увидеть мистера Куана.
― Насчет...
― Насчет Адели Три или, может быть, по фамилии ее отца, Хэндфорд.
― А вы...
― Я друг матери Адели, ― сказал я, глядя поверх очков.
― Ну, тогда...
Телефон снова зазвонил. Она взяла трубку и показала мне на ряд стульев. Я сел возле одетого в комбинезон мальчишки, который ссутулился так, что, казалось, вот-вот заснет и упадет на пол. Мальчишка был маленький, черный и очень унылый.
― Ты тут за что? ― спросил я его.
Он посмотрел на меня.
― Вы кто?
– "Я ― никто. А ты ― ты кто? Может быть ― тоже ― никто?"
― Чего это вы говорите?
― Так, говорю, ― сказал я, разглядывая трех других школьников, сидевших в рядок с нами. Две девочки перешептывались. Третий был явно старшеклассник, мулат, с короткими волосами. Сквозь его белую футболку просвечивала татуировка. Казалось, он спит.
― Ты знаешь девочку по имени Адель Три или Хэндфорд?
― Допустим. А вы коп? На копа не похожи.
― Нет, я знакомый ее матери. Что ты знаешь про Адель?
― Ничего не знаю.
Он посмотрел на хлопочущую секретаршу.
― Совсем ничего? А пять баксов не помогут?
― Не, ― сказал он. ― Я правда не знаю. Но я вам кое-что скажу. Я знаю только одну по имени Адель. Она не такая дура, какой прикидывается. Прикидывается такой, чтобы подладиться к футболистам, баскетболистам и так дальше.
― Адель?
― Ну да.
― А откуда ты знаешь, что она не дура? ― спросил я.
Он посмотрел на женщину за столом, которая продолжала говорить по телефону. Та взяла карандаш и что-то записывала, кивая. Потом показала карандашом на мальчика, с которым я разговаривал, и сделала движение в сторону. Он выпрямился. Казалось, карандаши служили здесь регулировочными палочками.
― Она училась со мной в математическом классе, ― сказал мальчик, не сводя глаз с женщины за столом. ― Всего неделю или, может, две. Серьезная математика, спецкласс. Не знаю, как она туда попала, но, наверное, прошла тест. Вид у нее был ― не передать. Вся накрашенная, как шлюха, но соображала отлично. Что ее ни спросят, на все отвечала с ходу. И по английскому так же.
― А почему в прошедшем времени?
― Ее не видно уже с месяц.
― А ты в классе повышенной сложности?
― Что, удивляетесь?
― Удивляюсь, ― признался я.
― Потому что...
― А что у тебя за проблемы? ― спросил я.
― Никаких проблем.
― А что тут делаешь?
― Мать хотела поговорить со мной, ― объяснил он, кивнув на чернокожую секретаршу. ― Она хочет устроить для меня стажировку в Говарде.
― Говарде?
― Что непонятного? Я хочу заниматься градостроительством. Хочу вернуться сюда лет через шесть-семь, в дельном пиджаке, и приказать снести тут все под корень, начиная с Ньютауна, и все построить заново.
Дверь в кабинет мистера Куана открылась, и толстый молодой человек вышел, волоча ноги, держа в руке желтую карточку. Возможно, мистер Куан наказывал его за то, что он ударил кого-нибудь в лицо, играя в футбол.
Куан посмотрел на женщину за столом, которая все еще говорила по телефону. Она показала карандашом на двух девочек, спящего мальчика и на меня. Куан кивнул и подошел к нам.
― Здравствуй, Тай, ― сказал он мальчику, собиравшемуся перестроить мир.
― Здравствуйте, ― ответил Тай.
― А вы?..
― Льюис Фонеска. Я друг Берил, матери Адели Хэндфорд, друг семьи.
― Пройдемте ко мне, ― сказал Куан, показывая на свой кабинет и взглядывая на часы.
Мы вошли в кабинет. Он закрыл дверь и посмотрел через стекло на утреннюю суету персонала и ожидающих учеников.
― Не очень укромное место, ― сказал я.
― Как и положено, ― ответил Куан, показывая мне на стул у стола.
Это был такой же стул, как те, на которых сидели подростки в приемной. Куан опустился в чуть более мягкое кресло за своим столом. Кабинет был крошечный; стол пустой, если не считать аккуратной стопки тонких пластиковых папок, двух лотков для бумаг и стопки желтых карточек, вручающихся наказанному. Окно во двор открывало Куану чудесный вид на белую стену соседнего здания.
― Адель Хэндфорд, ― сказал я. ― Она училась у вас. Очень симпатичная. Блондинка. Умница. Часто попадает во всякие неприятности. Я слышал, что ее называют Адель-неломака. Ее ищет мать.
― А вы ее...
― Я друг семьи, ― сказал я.
― У нас почти две тысячи учащихся, мистер...
― Фонеска, Льюис Фонеска.
― Мне кажется, я вас где-то встречал, ― сказал он, изучая мое лицо.
― В кафе "У Гвен", ― сказал я. ― Я иногда завтракаю там, рано, как и вы.
Он вспомнил и удовлетворенно кивнул.
― Думаю, что я знаю эту девочку. Не могу вам много о ней сообщить, ― сказал он. ― Очень смышленая. Ее направляли ко мне два или три раза за грубость учителю, и еще ее застали с мальчиком в кладовке за гимнастическим залом. Возможно, я не имею права говорить вам так много, но я думаю, у этой девочки проблемы.
― Какого рода?
Куан закусил нижнюю губу и посмотрел в окно на белую стену. Потом принял какое-то решение и повернулся ко мне. Достал ручку из кармана брюк, взял желтую карточку, написал что-то на обороте и протянул мне. Я прочел: "Салли Поровски. Отделение по делам несовершеннолетних, Сарасота".
― У вас есть адрес Адели?
― У меня есть адрес, но он вам не поможет. Однажды я проезжал мимо по дороге домой. Это магазин принадлежностей для гольфа. Я остановился и спросил ее отца. Разумеется, там никогда о таком не слышали.
― Но она ведь живет где-то с отцом?
― Где-то жила.
― А теперь?
― Я дал вам имя человека, который может вам помочь. Я говорил с ее отцом один раз. Я попросил девочку, чтобы он позвонил мне, когда она получила первое дисциплинарное взыскание. Он говорил спокойно, вежливо. Сказал, что не может прийти, потому что работает, и что его дочь сама решает свои проблемы.
― И это все?
Куан посмотрел через стекло в приемную, наклонился вперед и негромко произнес:
― Честно говоря, в его голосе было что-то совершенно жуткое.
Отделение по делам несовершеннолетних располагалось в корпусе "С" трехэтажного комплекса в квартале краснокирпичных офисов на Фрутвилл-роуд, сразу за Таттл. В корпусе "А", согласно табличке, размещались бухгалтер, физиотерапевт, двое психологов, еще один бухгалтер и дерматолог. В корпусе "В" находились дантист, педиатр, гинеколог и кабинеты эпиляции и гипноза.
В маленьком вестибюле сидел дежурный, разбирая горы конвертов. На вид около тридцати лет, бритый, аккуратный, в очках и голубой рубашке без галстука, откровенный гей.
― Салли Поровски, ― сказал я.
― Рад познакомиться, Салли. Я Мэри Эллен, ― ответил он, улыбаясь и продолжая сортировать конверты.
Я молча посмотрел на него. Он прервал свою деятельность и посмотрел на меня.
― Это была шутка.
― Я понял.
― Вы расскажете Соренсену? ― спросил он. ― Язык мой ― враг мой.
― Я не собираюсь рассказывать Соренсену, Мэри Эллен. Мне просто нужна Салли Поровски.
― На самом деле я... Меня зовут Джон Детчен.
― А меня Лью Фонеска. Вы не могли бы...
― Ну разумеется. Наверх на лифте, второй этаж. Ее имя написано на боксе. Вам повезло: сейчас она на месте. Обычно они на колесах, вызовы на дом, в школы, в суд, вы же знаете...
― Не знаю, Джон. ― Я подошел к открытому лифту.
― Вы правда не скажете Соренсену?
― Останется между нами, девочками.
― Вы ведь не интересуетесь?
― Не интересуюсь.
― Ну и хорошо, вы все равно не в моем вкусе.
Лифт медленно поднял меня на второй этаж. В нем пахло плесенью. Когда двери открылись, я увидел перед собой табличку: "Отделение по делам несовершеннолетних". Я вошел и оказался между двумя рядами стеклянных боксов, за которыми находились двери в кабинеты с табличками. Окон не было. Вдоль блеклых розовых стен высились полутораметровые стопки картонных коробок. Внутри боксов небольшие столы с компьютерами были завалены бумагами, папками, заставлены кофейными чашками. Сотрудники сидели только в двух боксах. На одной из стеклянных стенок значилось: "Салли Поровски".
Когда я подошел, она сидела ко мне спиной, глядя на экран монитора. Время от времени она поправляла очки и разговаривала сама с собой.
― Салли Поровски? ― спросил я.
Она вздрогнула, покачнулась на стуле и обернулась ко мне:
― Боже, как вы меня напугали!
― Извините, пожалуйста.
Она была моего возраста, может быть, лет сорока, может быть, чуть моложе. Крепкого сложения, симпатичная, со светлой кожей, короткими, темными, крупно вьющимися волосами и удивительным низким голосом. На ней была черная юбка, белая блузка и пиджак. На шее нитка тяжелых ярких бус.
― Я могу вам чем-нибудь помочь?
― Думаю, да, ― сказал я. ― Меня зовут Фонеска, Лью Фонеска. Я друг Берил Три, и у меня от нее поручение. Она разыскивает свою дочь, Адель Три, но та пользуется другим именем...
― О господи, ― сказала Салли Поровски, поворачиваясь ко мне. ― Мать Адели умерла. По крайней мере, той Адели, которую я знаю.
Я покачал головой.
― Жива, вполне здорова и очень волнуется. Она остановилась в мотеле "Бест вестерн" на Сорок первой улице.
― И вы можете это доказать? ― спросила она. ― Доказать, что она мать девушки, на которую у нас открыто дело?
― Я могу привести ее сюда, с документами и слезами.
Салли минутку подумала, прикусив нижнюю губу, взглянула на экран компьютера и сказала:
― Приводите.
― У меня встреча в час дня. Я мог бы привести ее к трем.
― Давайте лучше в четыре. Мне нужно закончить отчет и затем съездить на один вызов. Как вы нашли меня?
― Через мистера Куана.
Она кивнула.
― Приведите миссис...
― Три.
― ...миссис Три в шестнадцать тридцать, и мы поговорим, ― сказала она. ― Сейчас мне нужно заняться отчетом. Я задержала его почти на два месяца, так что, пожалуйста, извините.
― Еще две минуты, ― попросил я. ― То есть вы сами определите время, может быть, гораздо меньше, в зависимости от вашего ответа на один вопрос.
― Я не могу говорить об Адели, пока не убедилась...
― Не об Адели ― о вас.
― Обо мне?
Она сняла очки и внимательно посмотрела на меня.
― Вы замужем? ― спросил я.
― Что-что?
― Вы замужем?
― Мой муж умер, но я не понимаю...
― Мне сорок два года. Я живу в Сарасоте, работаю служащим суда по доставке повесток и разыскиваю пропавших людей. Моя жена погибла в автокатастрофе в Чикаго чуть больше трех лет назад. Она была адвокатом. Я занимался расследованиями и доставкой бумаг для окружной прокуратуры. У меня диплом университета Иллинойса по политологии. Когда моя жена умерла, я бросил работу, сел в машину и поехал, куда катили колеса. Мотор заглох в Сарасоте. У меня нет детей. Мы собирались завести ребенка, но... Я здоров, занимаюсь в спортзале почти каждое утро и много езжу на велосипеде. Мои родители итальянцы, но я не католик. Я сам в церковь почти не хожу, но моя мать и сестра принадлежат к епископальной церкви. Видите, я уложился в две минуты.
― Зачем вы говорите это мне, мистер Фонеска?
― Вы, наверное, думаете, что у меня не все дома, ― сказал я.
― Мое мнение будет зависеть от вашего ответа.
― Я хотел спросить, согласитесь ли вы поужинать со мной сегодня вечером, или завтра вечером, или любым вечером.
― Вы часто делаете такие предложения?
― В первый раз, ― сказал я.
― И никогда раньше?
― Клянусь вам, ― сказал я. ― Честно говоря, я не очень понимаю, почему я делаю его сейчас. Скажите "нет", и мы вернемся к делам. Я могу назвать людей, которые подтвердят под присягой, что я никогда так не поступал прежде.
Она посмотрела на меня, как мне показалось, очень долгим взглядом.
― У вас безобидный вид, но... Давайте поговорим об этом после того, как вы приведете ко мне мать Адели. Мне действительно нужно работать.
Мне хотелось слушать ее голос еще, еще смотреть на нее. Я подумал, что она, возможно, права, решив, что я сошел с ума. Может быть, на меня подействовал сеанс Энн Горовиц, и подействовал слишком сильно.
Она повернулась на стуле лицом к компьютеру, а я направился к лифту.
― Все сделали? ― спросил Джон Детчен, который все еще разбирал свои конверты.
― Пока все, ― ответил я. ― Я приду еще раз, в четыре тридцать.
Я толкнул дверь, вышел на улицу и стал думать, зачем я сделал то, что сделал. Неужели из желания понравиться Энн Горовиц? Вполне возможно. Или Салли Поровски напомнила мне мою жену? Нет. Разве совсем чуть-чуть. Мою мать? Нет. Может быть, дело в ее голосе? Отчасти. Может быть, я возвращаюсь к жизни? Едва ли. Я приеду вместе с Берил Три и буду вести себя так, как будто никогда не делал идиотских предложений. Я уйду и забуду об этом моменте безумия, а она поправит свои очки и поступит, надеюсь, так же.
Приехав в мотель "Бест вестерн", я нашел комнату Берил Три и постучал.
― Кто там?
― Лью Фонеска, ― сказал я.
Дверь открылась. Передо мной стоял мужчина с пистолетом в руке.
4
Человек с пистолетом был Эймс Маккини. Я уже рассказывал об Эймсе. Высокий, худой, длинные седые волосы, загорелый, возраст ― семьдесят четыре года. Эймс не имел права носить оружие. Он потерял это право после того, как из старинного "ремингтона" модели 1895 года убил на дуэли своего бывшего партнера.
Я познакомился с Эймсом в первую же неделю моего пребывания в Сарасоте. По телефону его грубый голос напоминал голос Сэма Элиота:
― Вы знаете место, которое называется "Крут"? На Триста первой, сразу за Фрутвиллом.
― Да, ― сказал я.
― Вы можете быть там через полчаса?
― Да.
― Я ― Маккини. Высокий, худой, ни с кем не перепутаете.
"Круг" был одним из многочисленных ресторанов Сарасоты, города, более известного своими богатыми туристами и состоятельными пенсионерами, живущими на островах, чем своей кухней. Есть несколько приличных ресторанов и тьма специализирующихся на национальных кухнях, включая и "Круг", в окне которого красовалась кричащая, красным по белому, вывеска: "Самый лучший китайский текс-мекс во Флориде". Мало кто подвергал сомнению это утверждение и меньше всего бездомные, которые проходили мимо каждый день.
Теперь "Круга" больше нет. Его владелец, Круглый Гарри, весил слишком много. Он умер, и заведение было продано. Через полгода там открылась и до сих пор работает мастерская по ремонту обуви и одежды, принадлежащая чете колумбийцев, почти не говорящих по-английски.
Рестораны в этом городе быстро появляются и быстро исчезают, как деньги. Сарасота ― богатый город, но богатым нужны горничные, супермаркеты, полицейские и пожарные, ателье и обувные магазины. В Сарасоте есть средний и низший класс, и все, даже приезжающие на зиму с такого далекого севера, как Канада, и такого далекого востока, как Германия, это знают.
Парковка около "Круга" была несложной, во всяком случае летом. Летом в Сарасоте вообще нет проблем с парковкой. Нет очередей в рестораны или кинотеатры.
В "Круге" бывало не многолюдно и не пусто. Еда вкусная и недорогая, обслуживание быстрое, и никто не торопил вас на выход. Можно было попивать пивко, подливая себе из кувшина и смотря матч с участием "Атланта Брэйвс", транслируемый по кабельному каналу. "Круг" не был тихим местом. Гарри перемещался по залу, дыша с громким присвистом; болельщики "Брэйвс" подбадривали игроков на экране; пьяницы наполняли друг другу стаканы трясущимися руками; а адвокаты, менеджеры по продажам, торговцы недвижимостью и все знающие старожилы обсуждали сделки, стараясь, чтобы их слышали за соседними столиками.
Я вычислил Маккини за десять секунд, то есть сразу как только мои глаза после яркого солнца привыкли к почти полной темноте. Пахло пивом и чем-то жареным. Столики стояли на приличном расстоянии друг от друга, так что коленям и локтям было свободно. "Круг" с его небольшим залом был похож на все второсортные бары. Седой старик сидел за столиком в углу, прислонившись к стене, ― вылитый ковбой Уайлд Билл.
Он посмотрел на меня, оторвавшись от блюда, отдаленно напоминавшего бифштекс. У него были седые короткие волосы, светлые, кажется серо-голубые, глаза, и, насколько я мог разглядеть, белки не отливали желтизной, выдающей давнишних пьяниц.
― Фонеска, ― сказал я, подойдя.
Он отодвинул стул, встал и протянул мне руку. На нем была красная фланелевая рубашка с закатанными рукавами и старые, но чистые джинсы. Я не видел его ног, но был уверен, что он в сапогах.