* * *
Всю следующую неделю Эллери не покидало ощущение, что он топчется на месте. Ничего интересного не происходило. Он читал рапорты о Джимми Маккелле и Селесте Филлипс, которые все время ссорились, мирились и ссорились опять. Другие рапорты просто перестали поступать. Однажды Эллери заглянул в Главное управление на утреннюю летучку. Зрелище было удручающим и не дало ничего нового, но Квин-младший испытывал удовлетворение человека, выполнившего свой долг, и больше там не появлялся. Он также благоразумно воздерживался от посещений мэрии, где о его существовании, казалось, забыли, что его чрезвычайно порадовало. Отца Эллери видел редко и старательно избегал задавать ему вопросы относительно прогресса в расследовании доктора Казалиса... А восьмой хвост Кота оставался вопросительным знаком на первой полосе "Экстра".
Даже газеты топтались на одном месте.
Это было странно. Status quo ante в американской журналистике заключался не в стоянии на месте, а в отступлении назад. Материал задерживался на первой полосе только в стадии развития. В противном случае он перекочевывал на шестую и продолжал отход, пока вовсе не исчезал из газеты. Однако в истории с Котом правило было нарушено. Дело не развивалось, но по-прежнему оставалось на передней полосе, словно свежая новость.
Новостью в какой-то мере было то, что Кот дремал в своей берлоге, а не охотился за очередной шеей. Его бездействие возбуждало особый интерес - жуткий магнетизм напряжения. Это напоминало тлеющий огонь между яркими вспышками пламени. Если, как говорил Джефферсон, газеты "служат для того, чтобы рассеивать дым и ядовитые пары", то нью-йоркская пресса могла лишь следовать этому закону.
Во время таких интервалов нервозность в обществе становилась особенно заметной. Ожидание было хуже самого события. Когда Кот совершал убийство, люди в течение нескольких дней испытывали полуистерическое облегчение, чувствуя, что опасность вновь миновала их самих и их близких. Но страхи не исчезали, а только временно отступали. Облегчение быстро проходило, и вместе с этим возвращалось напряжение, ночные страхи, отсчет дней, мучительный вопрос, кто окажется следующим...
Бесполезно было бороться со страхом, пытаясь убедить себя в том, что вряд ли именно вы станете очередной жертвой. Срабатывали психологические законы лотереи, в которой выиграть может каждый, но, в отличие от других подобных игр, призом являлись не деньги, а смерть. Билеты были проданы всем ньюйоркцам, и каждый леденел от ужаса, что в следующий раз он может вытянуть выигрышный номер.
* * *
Эллери радовался, что неделя подходит к концу, но суббота казалась невыносимой. Абсурдный график интервалов не давал ему покоя. Между первой и второй жертвами - девятнадцать дней, между второй и третьей - двадцать шесть, между третьей и четвертой - двадцать два, между четвертой и пятой - Моникой Маккелл и Симоной Филлипс - необъяснимое сокращение до шести дней, а затем, между шестой и седьмой жертвами, вновь увеличение до одиннадцати. Не было ли это началом новой восходящей спирали? Не станут ли интервалы регулярными? Сегодня был двенадцатый день после удушения племянницы миссис Казалис.
В подобной неопределенности с каждой минутой усиливался страх.
Эллери провел субботу разъезжая по полицейским вызовам. Впервые он воспользовался полномочиями, предоставленными ему мэром. Квин-младший не был уверен, что они сработают, но когда он потребовал радиофицированный автомобиль, то черный лимузин, рассчитанный на семь пассажиров, без опознавательных надписей, с шофером и детективами в штатском появился очень быстро. Сидя в салоне, Эллери слушал бесконечные рассказы о "потрясающих делах". Причем каждый детектив был здоровенным парнем вроде сержанта Вели и обладал соответствующей его габаритам глоткой, так что шума было много.
Весь день Эллери интересовало, что происходит с его отцом. Никто не знал, где инспектор Квин, - старик ушел, когда Эллери еще спал, и не приходил в управление.
Они мчались под рев сирены от Бэттери до Гарлем-Ривер, от Риверсайд-Драйв до Первой авеню. Они участвовали в разгоне драки подростков на Сан-Хуан-Хилл и аресте кокаиниста, пытавшегося всучить поддельный рецепт бдительному йорквиллскому аптекарю. Они посещали места ограблений, дорожно-транспортных происшествий и других событий - таких, как попытка изнасилования в коридоре "Хеллс-Китчен" или угон машины возле ломбарда на Третьей авеню. Они были свидетелями бескровной поимки гангстера в Маленькой Италии, давно разыскиваемого по подозрению в убийстве, и побега внезапно впавшего в буйство повара-литовца из ресторана в Маленькой Венгрии. На их дежурство пришлось четыре самоубийства - это, как объяснили детективы, превышало обычную норму, но лето выдалось скверное. Одно из них произошло на станции метро "Боулинг-Грин", где пожилой бруклинец бросился под поезд; второе на Хералд-сквер, где девушка выбросилась из окна отеля, в котором зарегистрировалась как приезжая из Чикопи-Фоллс в Массачусетсе, как оказалось, она сбежала из дома; третье - в жилом доме на Райвингтон-стрит, где женщина отравила газом себя и ребенка; четвертое - на Западной Сто тридцатой улице, где алкоголик вскрыл себе вены. Было два вызова по поводу убийств: первый перед полуднем, в связи с поножовщиной в гарлемском притоне; второй в половине седьмого на Восточную Пятидесятую улицу, где служащий рекламного агентства забил жену до смерти гаечным ключом. Последнее дело заинтересовало детективов, так как в нем был замешан еще один мужчина - темная личность с Бродвея, - и они хотели задержаться, но Эллери велел ехать дальше.
Удушений не было - ни шнурами, ни без.
- Еще один обычный день, - промолвил детектив за рулем, сворачивая на Восемьдесят седьмую улицу. Голос у него был виноватый.
- Почему бы вам не поездить и вечером? - предложил другой детектив, когда Эллери вылез из машины. - Субботние вечера всегда оживленные, мистер Квин. Может, к ночи Кот выйдет на охоту.
- Судя по боли в моем левом желудочке, - ответил Эллери, - это маловероятно. Да и какая разница - я ведь могу все прочитать в газете. Не заглянете ко мне пропустить по стаканчику, ребята?
- С удовольствием, - отозвался водитель.
Но второй детектив возразил:
- Лучше отправляйся к своей старухе, Фрэнк. А мне ехать далеко - в Роквилл-Сентр, мистер Квин. Но все равно спасибо.
Наверху Эллери обнаружил записку отца с указанием времени - 19.00.
"Эл! Звонил тебе, начиная с пяти. Забежал домой, чтобы оставить записку. Немедленно отправляйся к Казалису - я буду у него. На 19.30 назначено большое совещание".
Было без двадцати пяти семь, и Эллери выбежал из квартиры.
* * *
Когда горничная в фартуке проводила его в гостиную Казалиса, первым человеком, которого увидел там Эллери, был мэр Нью-Йорка. Измученный слуга народа откинулся в шезлонге, сжимая в руке бокал и уставясь на бюст Зигмунда Фрейда над головой Эллери.
Полицейский комиссар, сидя рядом с мэром, сосредоточенно изучал дым своей сигары.
Доктор Казалис сидел на турецком диване, опираясь на шелковые подушки. Жена держала его за руку.
У окна стоял инспектор Квин, погруженный в молчание.
Атмосфера была ледяной.
- Только не говорите, что вас постигла неудача! - взмолился Эллери.
Никто не ответил. Миссис Казалис встала и приготовила виски с содовой, за что Эллери был искренне благодарен.
- Эл, где ты сегодня был? - Инспектору не удалось притвориться, что его это в самом деле интересует.
- Ездил с полицейскими по вызовам. Не заблуждайтесь, мистер мэр, - предупредил Эллери. - Это единственный раз с тех пор, как я взялся за дело. В дальнейшем я буду проводить специальное расследование, сидя в кресле - если только будет "дальнейшее".
Взгляд мэра скользнул по нему почти с отвращением.
- Садитесь, мистер Квин.
- Никто не ответил на мой вопрос.
- Это был не вопрос, а заявление, - отозвался с дивана доктор Казалис, - которое в точности соответствует действительности.
- Садитесь, Квин, - снова проворчал мэр.
- Благодарю вас, мистер мэр. Я составлю компанию отцу. - Эллери удивила внешность доктора Казалиса. Его светлые глаза лихорадочно блестели, а сморщенная кожа напоминала разъеденную водой почву - ледник начал таять. Он вспомнил замечание Казалиса насчет бессонницы. - Вы выглядите утомленным, доктор.
- Пришлось много работать.
- Он совсем измучен, - вмешалась миссис Казалис. - Просто заездил себя. У него не больше разума, чем у ребенка. Дни и ночи напролет...
Муж стиснул ее руку.
- Наша психиатрическая атака ни к чему не привела, мистер Квин.
- Эту неделю я работал непосредственно с доктором Казалисом, Эллери, - заговорил инспектор. - Мы закончили только сегодня. Вариантов было много, мы использовали все.
- И все втихомолку, - с горечью добавил мэр. - Ни слова в газетах.
- Конечно, виноват я, - сказал доктор Казалис. - Но тогда это казалось неплохой идеей.
- Тогда, Эдуард? А теперь? - Миссис Казалис озадаченно смотрела на мужа.
- Разбитое яйцо не соберешь заново, дорогая.
- Не понимаю.
- А насколько я понимаю, Квин, - вмешался мэр, - вы, выражаясь терминами бейсбола, не добежали даже до первой базы?
- Я даже ни разу не взмахнул битой, мистер мэр.
- Ясно.
"Специальный следователь уходит со сцены", - подумал Эллери.
- Каково ваше мнение, инспектор Квин?
- Дело архисложное, мистер мэр. При обычном расследовании убийства круг подозреваемых ограничен. Муж, друг, враг, соперник и так далее. Начинают вырисовываться мотивы и версии, поле деятельности сужается. Мы работаем с человеческим материалом и даже в самом запутанном деле рано или поздно добираемся до истины. Но в этом случае... Как тут можно сузить поле деятельности? С чего начать? Между жертвами нет никакой связи. Нет подозреваемых. Нет улик. Каждое убийство приводит в тупик. Кот может быть любым жителем Нью-Йорка.
- И спустя столько недель, инспектор, вы все еще это заявляете?- воскликнул мэр.
Инспектор поджал губы.
- Я готов прямо сейчас вручить вам мой значок.
- Нет-нет, инспектор. Я просто размышлял вслух. - Мэр посмотрел на комиссара. - Ну, Барни, что нам делать теперь?
Комиссар тщательно стряхнул пепел:
- Откровенно говоря, делать нечего. Мы предпринимали и предпринимаем все, что находится в пределах человеческих возможностей. Я мог бы предложить тебе нового комиссара полиции, Джек, но сомневаюсь, что это удовлетворит кого-нибудь, кроме "Экстры" и ей подобных, а тем более что это поможет поймать Кота.
Мэр раздраженно махнул рукой:
- Вопрос в том, действительно ли мы делаем все возможное. Мне кажется, мы можем ошибаться, считая Кота жителем Нью-Йорка. Предположим, он приезжает из Байонны, Стэмфорда или Йонкерса...
- Из Калифорнии, Иллинойса или с Гавайских островов, - добавил Эллери.
- Не думаю, Квин, что подобные шутки нас к чему-то приведут, - сердито сказал мэр. - Речь идет о том, Барни, предпринимали ли мы что-нибудь за пределами города.
- Все, что могли.
- Мы предупредили каждый населенный пункт в радиусе пятидесяти миль от города по меньшей мере шесть недель назад, - сказал инспектор. - Велели им присматривать за психами. Но до сих пор...
- Никто не может упрекнуть нас в том, что мы концентрируем внимание на Манхэттене, Джек, пока у нас не будет конкретных оснований действовать иначе.
- Моим личным мнением, - добавил инспектор, - было и остается то, что Кот - обитатель Манхэттена. Мне он кажется местным зверем.
- Кроме того, Джек, - сухо промолвил комиссар, - наша юрисдикция ограничена городом. За его пределами мы можем только брать в руки оловянную кружку и просить милостыню.
Мэр со стуком поставил свой стакан и отошел к камину. Эллери рассеянно принюхивался к своему виски, комиссар снова занялся сигарой, доктор Казалис и инспектор Квин смотрели друг на друга через комнату, моргая, чтобы не заснуть, а миссис Казалис сидела прямо, точно гренадер.
Мэр внезапно повернулся:
- Доктор Казалис, каковы шансы на расширение зоны вашего исследования?
- Мы сосредоточились на Манхэттене.
- Но ведь психиатры имеются и за его пределами?
- Естественно.
- Что, если привлечь их?
- Ну, это заняло бы несколько месяцев, и вам все равно бы не удалось проверить всех. Даже здесь, в самом центре, где я имею значительное профессиональное влияние, я смог добиться сотрудничества только шестидесяти пяти–семидесяти процентов врачей. Если в поле деятельности включить Уэстчестер, Лонг-Айленд, Коннектикут, Нью-Джерси... - Доктор Казалис покачал головой. - Что касается меня лично, мистер мэр, то мое участие отпадает. У меня нет ни сил, ни времени браться за подобный проект.
- Но не могли бы вы проверить хотя бы весь Манхэттен, доктор? Ответ может скрываться в картотеке одного из тридцати или тридцати пяти процентов врачей, которые отказались с вами сотрудничать.
Доктор Казалис нервно забарабанил пальцами.
- А я-то надеялся...
Миссис Казалис разжала губы:
- Эдуард, ты не должен сдаваться!
- Et tu, дорогая?
- Как ты можешь разом все бросить?
- Даже очень просто. Я был глуп, что взялся за это.
Миссис Казалис произнесла что-то настолько тихо, что доктор переспросил:
- Что, дорогая?
- Я спросила, не забыл ли ты о Ленор.
Она поднялась с дивана.
- Дорогая. - Доктор встал вслед за ней. - Ты сегодня расстроена...
- Сегодня? По-твоему, я не была расстроена вчера и позавчера? - Она закрыла лицо руками. - Если бы Ленор была дочерью твоей сестры, она значила бы для тебя так же много, как для меня...
- Думаю, джентльмены, - быстро сказал мэр, - мы достаточно долго пользуемся гостеприимством миссис Казалис.
- Простите. - Она сдержала рыдания. - Эдуард, пожалуйста, позволь мне уйти.
- Хорошо, дорогая. Дай мне поспать двадцать четыре часа и двухдюймовый бифштекс, когда я проснусь, и я продолжу с того места, где остановился. Договорились?
Миссис Казалис неожиданно поцеловала мужа, потом что-то пробормотала и выбежала из комнаты.
- Полагаю, джентльмены, - заметил мэр, - нам следует преподнести миссис Казалис несколько дюжин роз.
- Моя единственная слабость, - усмехнулся психиатр. - Никогда не мог противостоять выделениям женских слезных желез.
- Тогда, доктор, - предупредил Эллери, - вам, возможно, придется работать в более скверных условиях.
- То есть, мистер Квин?
- Если вы уточните возраст семи жертв, то увидите, что каждая из них моложе предыдущей.
Сигара едва не выпала у комиссара изо рта. Лицо мэра стало кирпично-красным.
- Седьмой жертве - племяннице вашей жены, доктор, - было двадцать пять лет. Если в этом деле можно что-либо предсказывать, так это то, что номеру восемь будет меньше двадцати пяти. Так что, если вам или нам не повезет, мы скоро начнем расследовать удушения детей. - Эллери поставил стакан. - Пожелайте от меня доброй ночи миссис Казалис.
Глава 7
Так называемые "кошачьи беспорядки" 22–23 сентября явились самым жутким примером mobile vulgus после волнений в Гарлеме почти пятнадцатилетней давности. Но в данном случае толпа состояла в основном из белых, что подтверждало слова мэра на пресс-конференции в прошлом месяце об отсутствии "расовой подоплеки". Примитивный страх присущ всем людям, независимо от цвета кожи.