- Ты шутишь!
Отец старался не смотреть на него.
- Комиссар не мог так поступить! - сердито воскликнул Эллери. - Неужели он решился на такую грязную уловку?
- Чтобы остановить этот кошмар, сынок, я бы решился и на большее. Да и что в этом такого? Ты не супермен, и никто не ждет от тебя чудес. В какой-то мере это даже вызов твоим способностям. А в случае крайней необходимости люди используют любой шанс - даже самый сомнительный, и такая старая развалина, как комиссар, - не исключение.
- Спасибо за комплимент, - усмехнулся Эллери.
- Шутки в сторону, Эл. Для меня было бы тяжелым ударом, если бы ты отказал мне в помощи, когда я более всего в ней нуждаюсь. Как насчет того, чтобы поучаствовать в деле?
- Знаешь, - заметил его сын, - ты очень умный и хитрый старикан.
Инспектор ухмыльнулся.
- Естественно, папа, если бы я думал, что могу тебе помочь в таком серьезном деле, то... Но, черт возьми, мне, как девушке, и хочется, и колется. Дай мне выспаться и подумать. В моем теперешнем состоянии от меня никакой пользы ни тебе, ни кому бы то ни было.
- Конечно, - заторопился инспектор. - Господи, я произнес целую речь! И как только политики могут такое проделывать? Что скажешь еще об одной порции лимонада с глотком джина, чтобы уменьшить горечь?
- Мне для этого понадобится больше чем глоток.
- Предложение принято.
Но оба думали о другом.
Инспектор сидел за кухонным столом, размышляя о том, что обычная психология - пустая трата времени, когда имеешь дело с Эллери. У инспектора одинаково трещала голова от того и другого.
Он прислонился к кафельным плиткам стены. Чертова жара!..
Открыв глаза, инспектор увидел склонившегося над ним комиссара нью-йоркской полиции.
- Проснитесь, Дик, - тормошил его комиссар.
Эллери, все еще в шортах, стоял в дверях кухни. Комиссар был без шляпы, а его габардиновый пиджак под мышками промок от пота. Инспектор, моргая, смотрел на него.
- Я сказал им, что уведомлю вас лично.
- О чем уведомите, комиссар?
- Кот приобрел еще один хвост.
- Когда? - Старик облизнул губы.
- Прошедшим вечером - между половиной одиннадцатого и полуночью.
- Где? - Инспектор помчался в гостиную, схватив туфли.
- В Центральном парке, неподалеку от входа со Сто десятой улицы. В кустах за камнем.
- Кто?
- Битрис Уилликинс, тридцать два года, не замужем, единственная опора пожилого отца. Она привела его в парк подышать воздухом и, оставив на скамейке, отошла за водой. Битрис так и не вернулась, и старик наконец позвал полицейского. Тот обнаружил ее в паре сотен футов, задушенную оранжево-розовым шелковым шнуром. Кошелек не тронут. Ее ударили по голове сзади, оттащили в кусты и там задушили, очевидно когда она была без сознания. Внешние признаки изнасилования отсутствуют.
- Нет, папа, - остановил отца Эллери. - Эта рубашка вся промокла. Вот свежая.
- Кусты, парк... - пробормотал инспектор. - Тут есть надежда, что... На земле есть следы ног?
- Пока их не нашли. Но, Дик, - промолвил комиссар, - есть проблема...
Инспектор смотрел на шефа, пытаясь застегнуть рубашку. Эллери сделал это за него.
- Битрис Уилликинс жила на Западной Сто двадцать восьмой улице.
- На Западной... - машинально повторил инспектор, залезая в рукава пиджака, который держал за его спиной Эллери, не сводивший глаз с комиссара.
- Возле Ленокс-авеню.
- В Гарлеме?!
Комиссар вытер шею.
- На сей раз это может произойти, Дик. Если кто-нибудь потеряет голову...
Смертельно побледнев, инспектор Квин бросился к двери:
- Это на всю ночь, Эллери. Иди спать.
Но Эллери спросил:
- Что может произойти, если кто-нибудь потеряет голову, комиссар?
- Взрыв, который разнесет Нью-Йорк почище, чем Хиросиму.
- Пошли, комиссар, - нетерпеливо позвал из прихожей инспектор.
- Подождите. - Эллери почтительно смотрел на комиссара, а тот так же почтительно смотрел на него. - Если вы дадите мне три минуты, я пойду с вами.
Глава 3
Шестой хвост Кота, который был предъявлен в газете утром 26 августа, демонстрировал некоторое отличие от предыдущих. Если те пять хвостов окаймляли тонкими линиями белое пространство внутри, то это было сплошь черным. Таким образом Нью-Йорк был информирован о том, что Кот перешагнул расовый барьер. Накинув петлю на черную шею, он прибавил к семи миллионам потенциальных белых жертв пятьсот тысяч черных.
Покуда инспектор Квин был занят поисками улик в Гарлеме, мэр на рассвете устроил пресс-конференцию в здании муниципалитета, на которой присутствовали комиссар полиции и другие официальные лица.
- Мы уверены, джентльмены, - заявил мэр, - что убийство Битрис Уилликинс не имеет расовой подоплеки. Необходимо избежать повторения беспорядков в так называемые "Черные иды" марта 1935 года. Тривиальный инцидент и ложные слухи повлекли тогда за собой три смерти, тридцать с лишним человек были госпитализированы с пулевыми ранениями, а свыше двухсот получили ножевые раны и ушибы, не говоря уже об ущербе городскому имуществу, оцененном более чем в два миллиона долларов.
- Из доклада комиссии, - заметил репортер одной из гарлемских газет, - назначенной мэром Ла Гуардиа для расследования беспорядков, в которую были включены представители обеих рас, у меня сложилось впечатление, мистер мэр, что причина заключалась в "возмущении дискриминацией и массовой нищетой".
- Конечно, - быстро отозвался мэр. - Всегда имеются подспудные социальные и экономические причины. Откровенно говоря, этого мы и опасаемся. Нью-Йорк представляет собой котел, в котором кипят страсти всех национальностей, рас и религий. Один из каждых пятнадцати ньюйоркцев - негр. Трое из десяти - евреи. Итальянцев в этом городе больше, чем в Генуе, немцев - больше, чем в Бремене, а количество ирландцев - превосходит их численность в Дублине. У нас живут поляки, греки, русские, испанцы, турки, португальцы, китайцы, скандинавы, филиппинцы, персы - кто угодно. Это делает Нью-Йорк величайшим городом на земле, но и заставляет нас жить как на вулкане. Послевоенное напряжение тоже не пошло на пользу. А эти удушения нервируют весь город, и мы не хотим, чтобы из-за какой-нибудь глупости вспыхнули массовые беспорядки. Естественно, последнее замечание не для печати. Самый разумный образ действий, джентльмены, - освещать эти убийства как... э-э... ординарные преступления. Никаких сенсаций! Конечно, они несколько отличаются от обычных криминальных происшествий и порождают ряд проблем, но у нас лучшие следователи в мире, мы работаем днем и ночью, и успеха можно ожидать в любой момент.
- Битрис Уилликинс была негритянкой, - заговорил комиссар. - Но пять предыдущих жертв Кота были белыми. Вот что вы должны подчеркивать, ребята.
- Мы можем утверждать на этом основании, - заявил репортер гарлемской газеты, - что Кот уважает и демократию, и гражданские права.
Поднявшиеся крики и шум вынудили мэра закрыть пресс-конференцию, не сообщая, что последнее убийство поставило главу новой следственной бригады в очень скверное положение.
* * *
Они сидели в комнате центрального полицейского участка Гарлема, изучая рапорты по поводу убийства Битрис Уилликинс. Расследование на месте преступления - в Центральном парке - не дало ничего. Почва за валуном была каменистая, и если Кот оставил на ней отпечатки своих лап, то их стерли в суете, последовавшей за обнаружением трупа молодой женщины. Обследование дюйм за дюймом травы, земли и тропинок вблизи валуна не дало ничего, кроме двух шпилек, явно выпавших из прически жертвы. Лабораторный анализ кусочков какого-то вещества под ногтями убитой, принятого вначале за запекшуюся кровь, показал, что это всего лишь губная помада излюбленного негритянками оттенка, и эта помада соответствует той, которой были подкрашены губы мертвой девушки. Предмет, которым Кот ударил ее по голове, найден не был, а характер ушиба лишь давал возможность определить этот самый предмет расплывчатым термином "тупое орудие".
В сети, расставленные полицией вокруг места преступления сразу же после находки тела, попалось великое множество граждан обеих рас, обоих полов и всевозможных возрастов, измученных жарой, возбужденных, напуганных и имеющих виноватый вид. Однако никто из них не вызвал подозрений у Эллери. Допросы заняли целую ночь. В конце концов у измученной многочасовым бедламом полиции остались только две сомнительные рыбешки - белая и черная. Белая была двадцатисемилетним безработным джазовым трубачом, которого обнаружили лежащим на траве и курящим сигарету с марихуаной; черная - тощим и низкорослым мужчиной средних лет, торговавшим газетами. Обоих тщательно обыскали, но это не дало никаких результатов. Негра отпустили, когда нашлись свидетели, подтвердившие его алиби на возможный период совершения преступления и на час до него. При этом все, кто помнил "Черные иды", облегченно вздохнули. Белого музыканта препроводили в Главное управление для продолжения допроса. Но, как заметил инспектор Квин, это было почти безнадежно. Если бы трубач был Котом, то он должен был находиться в Нью-Йорке 3 и 22 июня, 18 июля, 9 и 19 августа, а трубач утверждал, что уехал из города в мае и вернулся только пять дней назад. Он заявил, что работал на роскошном лайнере, совершавшем кругосветное плавание, и описал корабль, капитана, эконома, других музыкантов оркестра, а особенно подробно - некоторых пассажиров, относящихся к прекрасному полу.
Пришлось подойти к делу с другого конца и как следует заняться жертвой, о которой удалось узнать только самое лучшее.
Битрис Уилликинс была видным членом негритянской общины, принадлежащей к абиссинской баптистской церкви и проявляющей активность в самых различных областях. Она родилась и выросла в Гарлеме, получила образование в университете Хауарда, работала в агентстве по улучшению условий жизни детей, причем ее деятельность протекала исключительно среди постоянно дискриминируемых юных правонарушителей Гарлема.
Битрис писала статьи по социологии в "Журнал негритянского образования" и стихи в "Филон". Иногда ее заметки появлялись в "Амстердам стар ньюс", "Питтсбург курьер" и "Атланта дейли уорлд".
Все знакомства Битрис Уилликинс не вызывали подозрений. Ее друзьями были черные педагоги, социологи и писатели. Правда, по работе ей приходилось бывать от Черной Богемии до Сан-Хуан-Хилл; она часто контактировала с торговцами наркотиками, сводниками и проститутками; встречалась с пуэрториканцами, неграми-мусульманами и иудеями, выходцами из французской колониальной Африки, темнокожими мексиканцами и кубинцами, китайцами и японцами. Но Битрис появлялась среди них как друг и целитель, и ей никогда не причиняли вреда. Полиция Гарлема знала ее как стойкую защитницу юных правонарушителей.
- Она была борцом, но не фанатиком, - сказал инспектору местный полицейский. - Я не знаю никого в Гарлеме - черного или белого, - кто бы не уважал ее.
В 1942 году Битрис обручилась с молодым врачом-негром по имени Лоренс Кейтон, но он вступил в армию и погиб в Италии. Смерть жениха, очевидно, поставила точку в личной жизни девушки; больше не было никаких свидетельств о ее близком знакомстве с мужчинами.
Инспектор отвел в сторону негра-лейтенанта, тот кивнул и подошел к скамье, на которой рядом с Эллери сидел отец девушки.
- Папаша, кто, по-вашему, убил Битрис?
Старый негр что-то пробормотал.
- Что-что?
- Он говорит, - объяснил Эллери, - что его зовут Фредерик Уилликинс и что его дед был рабом в Джорджии.
- О'кей, папаша, но с каким мужчиной она гуляла? С белым?
Старик напрягся. Было видно, что он борется с собой. Наконец Уилликинс, словно змея, отвел назад свой коричневый череп и плюнул.
Негр-детектив нагнулся и вытер слюну с ботинка.
- Очевидно, папаша считает, что я дважды его оскорбил.
- Но нам важно выяснить. - Инспектор направился к скамье.
- Лучше позвольте мне, инспектор, - сказал детектив, - а то он плюнет и в вас. - Он склонился над стариком. - Ладно, папаша, ваша дочка была единственной девушкой на миллион. Но вы же хотите наказать того, кто ее прикончил, верно?
Старик опять забормотал.
- По-моему, лейтенант, - расшифровал Эллери, - он говорит, что все в руках Божьих.
- Только не в Гарлеме, - усмехнулся лейтенант. - Постарайтесь вспомнить, папаша. Ваша дочь знала кого-нибудь из белых?
Старик не ответил.
- Кто он, папаша? - настаивал негр-лейтенант. - Как он выглядел? Битрис когда-нибудь рассказывала вам о своем белом дружке?
Коричневый череп снова отодвинулся.
- Поберегите слюну, - посоветовал лейтенант. - Слушайте, папаша, я хочу получить ответ только на один вопрос. У Битрис был телефон? Ей когда-нибудь звонил белый мужчина?
Потрескавшиеся губы скривила горькая усмешка.
- Если бы она путалась с белым, я бы убил ее собственными руками. - Он съежился в углу скамьи.
- Это уже интересно!
Но инспектор покачал головой:
- Ему не меньше восьмидесяти, лейтенант. И посмотрите на его руки - они изуродованы артритом. Он не смог бы задушить даже больного котенка.
Эллери поднялся.
- Здесь нам больше ничего не узнать. Я нуждаюсь в нескольких часах сна, папа. И ты тоже.
- Иди домой один, Эллери. Если я смогу, то прилягу на койке наверху. Где ты будешь вечером?
- В Главном управлении, - ответил Эллери. - Погляжу на твою картотеку.
* * *
Утром 27 августа Кот появился на прежнем месте редакторской полосы "Нью-Йорк экстра", продолжая пугать читателей. Однако бизнес сильно посодействовал, и уже к вечеру начальник отдела распространения "Экстра" получил премию, причина которой стала ясна на следующее утро. В этом выпуске Кот перекочевал на первую полосу - новое место оказалось настолько удачным, что к концу утра все экземпляры были проданы.
Словно отмечая новоселье, Кот помахивал новым хвостом.
Трюк был весьма изобретательный. На первый взгляд - подписи под рисунком не было - карикатура извещала о новой трагедии: над шестью пронумерованными хвостами возвышался гигантский седьмой. Читатель хватал газету и тщетно искал сообщение об очередном убийстве. Озадаченный, он возвращался к рисунку и видел, что исполинский хвост с номером семь образовывал не петлю, а вопросительный знак.
Во властных структурах мнения относительно того, какой именно вопрос символизирует знак, резко разошлись. 28 августа издатель "Экстра" в интересной телефонной беседе с мэром заявил тоном оскорбленной невинности, что вопрос, безусловно, заключается в том, намерен ли Кот потребовать новую жертву, и что он вполне логичен, высокоэтичен и вытекает непосредственно из имеющихся фактов. Мэр едко возразил, что ему, как и великому множеству ньюйоркцев, которые видели карикатуру и до сих пор беспокоят телефонных операторов мэрии и полиции, кажется, что вопрос поставлен грубо и определенно: "Кто станет седьмой жертвой Кота?" При этом он задан в вызывающем стиле, который не имеет ничего общего с этикой и которого он, мэр, мог скорее ожидать от оппозиционной газеты, не способной подчинить грязные политические интересы интересам общества. На это издатель ответил, что ему, мэру, виднее, так как у него самого рыльце в пушку. "Что вы подразумеваете под этим клеветническим замечанием?" - завопил мэр. Издатель объяснил, что не уступит никому в уважении к рангу главы нью-йоркской администрации, но всем известно, что назначенный мэром теперешний комиссар не в состоянии поймать даже бейсбольный мяч, не говоря уже об опаснейшем преступнике, и что если мэра так заботят интересы общества, то почему бы ему не назначить на высший полицейский пост кого-нибудь поумнее - тогда жители Нью-Йорка, возможно, снова станут спокойно спать по ночам. Более того, "Экстра" намеревалась опубликовать это предложение в завтрашней передовой статье - "в интересах общества, мистер мэр". После чего издатель положил трубку и углубился в отчеты о продаже газеты, читая которые он сиял от восторга.
Однако издатель рано радовался.
Когда мэр сердито нюхал зеленую гвоздику в петлице пиджака, комиссар сказал:
- Джек, если тебе нужна моя отставка...
- Не обращай внимания на эту газетенку, Барни.
- У нее множество читателей. Почему бы не опередить ее, прежде чем она завтра появится на улицах?
- Уволив тебя? Будь я проклят, если это сделаю! - И мэр задумчиво добавил: - Впрочем, я буду проклят, если и не сделаю этого.