- Мне ужасно жаль сестру. Она была беспомощной калекой, прикованной к постели много лет. Я чувствовала себя виноватой - ненавидела себя за то, что я здорова. Симона очень хотела жить. Ее все интересовало. Мне приходилось рассказывать ей, как выглядят люди на улицах, небо в пасмурный день, белье, развешанное во дворе... Она не выключала радио с утра до ночи. Ей хотелось все знать о кинозвездах и людях из высшего общества - кто женился, кто развелся, у кого родился ребенок. Когда я уходила встретиться с каким-то мужчиной, что случалось очень редко, то должна была рассказывать, что и как он творил, ухаживал ли за мной, что я при этом чувствовала. Симона завидовала мне. Возвращаясь с работы, я была вынуждена стирать весь макияж, прежде чем войти в квартиру. Я старалась не одеваться и не раздеваться перед ней, но... она меня заставляла. Ей нравилось испытывать зависть. Но иногда, когда Симона плакала, я чувствовала, что она меня очень любит. Конечно, Симона была права. Она не заслужила такого наказания и не желала сдаваться. Ей хотелось жить гораздо больше, чем мне. Убивать ее было... несправедливо! Я хочу помочь найти того, кто убил Симону. До сих пор не верю, что это произошло с нами... с ней. Я должна участвовать в поимке убийцы! Позвольте мне помогать вам, мистер Квин! Я согласна носить ваш портфель, бегать с поручениями, печатать письма, отвечать на телефонные звонки - делать все, что вы скажете и что я, по-вашему, могу делать!
Селеста сердито смотрела на свои замшевые туфельки, а Квины смотрели на нее.
- Очень извиняюсь, - послышался голос, - но на звонок никто не отвечал...
Селеста вскочила и подбежала к окну. Молодой человек в дверях уставился на нее как завороженный. Казалось, он ожидает взрыва бомбы.
- Простите, - снова извинился он, не сводя глаз с девушки, - но я тоже потерял сестру. Я вернусь позже.
- О! - воскликнула Селеста и быстро обернулась.
Они смотрели друг на друга через комнату.
- Мисс Филлипс, - представил Эллери, - и, насколько я понимаю, мистер Маккелл.
* * *
- Вы когда-нибудь видели Нью-Йорк таким, каким бы он выглядел в тот день, когда Господь Всемогущий поразил всех нас насмерть, потому что мы ему окончательно надоели, - я имею в виду Уолл-стрит в воскресное утро? - говорил Джимми Маккелл Селесте Филлипс спустя десять минут. На отца и сына Квинов он не обращал никакого внимания, как будто Господь Всемогущий уже с ними разделался. - Или Гудзон с парома в июне? Или Центральный парк из пентхауса в южной его части? Когда-нибудь пробовали бейгел, халву, рубленую печень с куриным жиром и ломтиками черного редиса, шиш-кебаб, пиццу с анчоусом?
- Нет, - чопорно ответила Селеста.
- Просто невероятно! - Джимми взмахнул своими нелепыми ручищами. Эллери он показался похожим на молодого Эйба Линкольна. На вид ему было лет двадцать пять–двадцать шесть. Высокий, нескладный, симпатичный и полный энтузиазма. Насмешливый рот и глаза более хитрые, чем голос. Коричневый костюм в жутком состоянии. - И вы причисляете себя к ньюйоркцам, Селеста?
Девушка сразу же напряглась.
- Очевидно, мистер Маккелл, всему причиной бедность, в которой я провела всю жизнь.
"Чисто французское чувство собственного достоинства представительницы среднего класса", - подумал Эллери.
- Вы говорите как мой безгрешный папаша, - заметил Джеймс Гаймер Маккелл. - Хотя вы полная ему противоположность. Правда, он тоже никогда не ест бейгел. Вы, часом, не антисемитка?
- Я вообще не анти-что-бы-то-ни-было, - отозвалась Селеста.
- Многие приятели моего отца - жуткие антисемиты, - вздохнул молодой Маккелл. - Если мы собираемся стать друзьями, Селеста, то вы должны понять, что мой отец и я...
- Я должна благодарить за это великодушное предложение тот факт, что моя сестра... - холодно начала Селеста.
- И моя тоже, - напомнил Джимми.
Девушка покраснела:
- Простите.
Джимми Маккелл дрыгал ногой, как кузнечик.
- Я живу на журналистское жалованье, моя дорогая, и не потому, что мне это нравится. Но избежать этого можно только поладив с отцом, а такой вариант выше моих сил.
Селеста выглядела настороженной, но заинтересованной.
- А я думал, Маккелл, - заговорил инспектор, - что вы живете с вашей семьей в этом мавзолее на Парк-авеню.
- Интересно, сколько вам выделяют на питание? - улыбнулась Селеста.
- Восемнадцать долларов в неделю, - ответил Джимми. - Ровно столько дворецкий расходует на сигары. И я не уверен, что игра стоит свеч. В благодарность за шелковый цилиндр и горячий пунш я должен выслушивать длинные проповеди о классовых различиях, о коммунисте в каждом гараже, о том, как мы должны перестраивать Германию, как нужен нашей стране большой бизнесмен в Белом доме, на ком мне следует жениться и, самое главное, о распроклятых профсоюзах - это излюбленная тема. А теперь, когда Моника...
- Да-да? - подбодрил Эллери.
Джимми обернулся:
- Кажется, я забыл, зачем пришел, верно? А все чертов секс. Он мне еще в армии покою не давал.
- Расскажите мне о вашей сестре, - внезапно попросила Селеста.
- О Монике? - Джимми вынул из кармана лиловую сигарету и большую спичку.
Селеста украдкой наблюдала, как он, закурив, наклонился вперед, опершись локтями на колени и вертя обгорелую спичку в огромной ручище. "Он похож на Джимми Стюарта и Грегори Пека, - думала она. - А рот напоминает Реймонда Мэсси. Вечный мальчишка, веселый и симпатичный. Должно быть, за ним бегают все девушки Нью-Йорка".
- Все, что болтали о Монике, чистая правда, но по-настоящему ее никто не знал. А меньше всех отец и мать. Моника сама была в этом виновата, но в глубине души она была очень несчастной и, чтобы скрыть это, залезла в броню, которую и танком не прошибешь. Она могла быть очень злой и вредной - причем с возрастом становилась все хуже.
Джимми бросил спичку в пепельницу.
- Отец с детства портил Монику - учил ее презирать людей, как презирал их сам. Ко мне он относился по-другому - с самого начала требовал, чтобы я жил по правилам. У нас постоянно бывали скандалы. Моника была взрослой женщиной, когда я еще ходил в коротких штанишках, и всегда бросалась на мою защиту. Отец не мог с ней справиться, да и мать ее побаивалась.
Джимми закинул ногу на подлокотник кресла.
- Моя сестра росла, имея меньше шансов понять, чего она в действительности хочет от жизни, чем мальчишка из трущоб. Во всяком случае, не того, что она имела, и это делало отца еще несноснее, так как он считал, что у нее есть все. Я понял, что мне надо, прослужив в пехоте три года, два из которых ползал на брюхе среди москитов, а у Моники такой возможности не было. Единственное, что ей оставалось, - это плевать на все условности. И все это время в душе она была испугана и растерянна... Забавно, Селеста... - внезапно сказал Джимми, глядя на девушку.
- Что - забавно... Джимми?
- Я ведь многое о вас знаю.
Селеста выглядела удивленной.
- Начиная с убийства Абернети, я писал о похождениях Кота. Я пользовался особыми привилегиями, так как в редакции меня считали полезным для разгребания грязи в верхах. Знаете, я даже говорил с вами после убийства вашей сестры.
- Говорили? Но я не...
- Естественно. Я был просто одним из стервятников, а вы совсем онемели от горя. Помню, я тогда подумал, что у нас с вами много общего. Мы оба были изгнаны из своего класса, оба имели несчастных сестер, которых любили и понимали и которые расстались с жизнью одинаково жутким способом.
- Вы правы.
- Я решил навестить вас, когда вы немного взбодритесь и распакуете мешки под глазами. Когда я поднимался сюда, то думал о вас.
Селеста молча смотрела на него.
- Пусть я буду до конца дней вариться в нефтяном бизнесе, если вру, - усмехнулся Джимми и повернулся к Эллери. - Я часто бываю болтлив, мистер Квин, но в основном с товарищами по работе. Просто мне нравится общаться с людьми. Но когда нужно, я умею держать язык за зубами. Убийства Абернети, Вайолет и О'Райли заинтересовали меня как репортера, а когда дело дошло до моей сестры, у меня появился личный интерес. Я должен участвовать в охоте на Кота! Конечно, я не гений, но я немало побродил по городу и думаю, вы можете меня использовать. Если вам мешает моя работа в газете, то я сегодня же готов ее бросить. Хотя, по-моему, она дает мне преимущество входить во все двери. Но решать вам. Если хотите, я поклянусь при свидетелях, что ничего не напишу в свой паршивый листок без вашего разрешения. Ну как, я принят?
Эллери подошел к камину, взял с полки трубку и долго набивал ее.
- Вы не ответили уже на два вопроса, мистер Квин, - с легким вызовом сказала Селеста.
- Прошу прощения, - вмешался инспектор. - Эллери, я хотел бы поговорить с тобой наедине.
Эллери последовал за отцом в кабинет, и старик закрыл дверь.
- Неужели ты намерен согласиться?
- Да.
- Ради бога, Эл, отправь их домой!
Эллери закурил трубку.
- Ты что, из ума выжил? - продолжал бушевать инспектор. - Пара детишек! К тому же оба замешаны в деле.
Эллери молча попыхивал трубкой.
- Послушай, сынок. Если тебе нужна помощь, к твоим услугам все полицейское управление. У нас полно бывших солдат, которые сделают для тебя куда больше, чем этот молокосос, - они ведь тренированные ребята. А если тебе нужна хорошенькая девушка, то я могу найти в нашем бюро по меньшей мере трех, у которых, как ты понимаешь, тоже побольше опыта, чем у этой Филлипс!
- Но ведь они не замешаны в этом деле, - задумчиво промолвил Эллери.
Старик захлопал веками. Эллери усмехнулся и вернулся в гостиную.
- Как ни странно, - заявил он, - я склонен согласиться.
- О, мистер Квин!
- Что я вам говорил, Селеста?
- Эллери, я должен позвонить в офис, - проворчал инспектор и хлопнул дверью.
- Но это может оказаться опасным, - предупредил Эллери.
- Я знаком с приемами дзюдо, - успокоил его Джимми.
- Это не шутка, Маккелл. Опасность очень велика.
- Слушайте, приятель, - сердито сказал Джимми. - Желтолицые карлики, с которыми мы играли в салочки в Новой Гвинее, не накидывали петлю нам на шею, а просто перерезали ее. Но моя, как видите, цела. Селеста - другое дело. Она может выполнять только кабинетную работу. Что-нибудь интересное, полезное и безопасное.
- Как насчет того, чтобы Селеста говорила сама за себя?
- Валяйте, мисс Олден.
- Я боюсь, - сказала Селеста.
- То-то и оно! Это я и...
- Я боялась, когда входила сюда, и буду бояться, когда выйду отсюда. Однако страх не помешает мне сделать все, что я могу, чтобы помочь поймать убийцу Симоны.
- Но... - начал Джимми.
- Это решено, - твердо прервала Селеста.
Джимми покраснел.
- Значит, я дал маху, - пробормотал он, извлекая из кармана очередную лиловую сигарету.
- И мы должны понять кое-что еще, - продолжал Эллери, словно ничего не произошло. - Это не братство веселых авантюристов вроде трех мушкетеров. Я великий вождь и никого не посвящаю в свои планы. Я отдаю приказы, не объясняя их, и ожидаю, что они будут выполняться без возражений, вопросов и даже консультаций друг с другом.
Оба молча смотрели на него.
- Лучше все уяснить с самого начала. Вы не компаньоны в этом маленьком "Бюро расследований Квина". Ничего подобного. Вы ответственны исключительно передо мной; мои приказы - ваши личные поручения, о которых не сообщается ни друг другу, ни кому-либо еще. Я требую, чтобы вы поклялись жизнью, честью и всем, что у вас есть, что будете беспрекословно мне подчиняться. Если вы чувствуете, что не сможете работать со мной на этих условиях, скажите сразу, и будем считать нашу беседу приятно потраченным часом.
Они продолжали молчать.
- Селеста?
Девушка вцепилась в свою сумочку.
- Я же сказала, что сделаю все. Я согласна.
Но Эллери настаивал:
- Вы не будете задавать вопросы относительно полученных указаний?
- Нет.
- Каковыми бы они ни были?
- Да.
- Даже если они будут непонятными или неприятными?
- Да.
- И вы согласны никому о них не сообщать?
- Согласна, мистер Квин.
- Даже Джимми?
- Никому.
- А вы, Джимми?
- Вы еще более крутой босс, чем редактор финансового отдела "Экстра".
- Остроумно, - улыбнулся Эллери, - но это не ответ на мой вопрос.
- Я в деле.
- На моих условиях?
- Так точно, сэр.
Несколько секунд Эллери молча смотрел на них.
- Подождите здесь.
Он быстро вышел в кабинет, закрыв за собой дверь.
* * *
Когда Эллери начал что-то писать в блокноте, его отец вышел из спальни и остановился у стола, скривив губы.
- Есть новости в городе, папа? - пробормотал Эллери, не отрываясь от блокнота.
- Комиссар звонил и спрашивал...
- О чем?
- Просто спрашивал.
Эллери вырвал листок из блокнота, вложил в конверт, запечатал его и написал сверху "Дж.".
После этого он начал писать на другом листке.
- Значит, нет никаких новостей?
- Есть, но только не о Коте, - ответил инспектор. - Двойное убийство на углу Западной Семьдесят пятой и Амстердам-авеню. Жена выследила на квартире муженька с любовницей и расправилась с обоими при помощи пистолета 22-го калибра с перламутровой рукояткой.
- Кто-нибудь, кого я знаю? - Эллери вырвал второй листок.
- Убитая женщина была танцовщицей в ночном клубе - специализировалась на восточных танцах. Убитый - состоятельный лоббист. Жена - светская дама, известная в церковных кругах.
- Секс, политика, высший свет и религия. - Эллери запечатал второй конверт. - Чего еще можно требовать? - Он написал на конверте букву "С".
- Как бы то ни было, на несколько дней это отвлечет от Кота. - Когда Эллери поднялся, старик спросил: - Что это ты писал?
- Инструкции моей нерегулярной команде с Восемьдесят седьмой улицы.
- Ты в самом деле собираешься заняться этой чушью в голливудском стиле?
Эллери вернулся в гостиную.
Инспектор с мрачным видом остановился в дверях. Эллери вручил Селесте конверт с пометкой "С", а Джимми - с пометкой "Дж.".
- Нет, сейчас их не вскрывайте. Потом прочтите, уничтожьте письма и дайте мне знать, когда будете готовы.
Селеста, слегка побледнев, спрятала конверт в сумочку. Джимми сунул свой конверт в карман, оставив в нем и руку.
- Нам по дороге, Селеста?
- Нет, - возразил Эллери. - Уходите порознь. Сначала вы, Джимми.
Маккелл нахлобучил шляпу и удалился неуклюжей походкой.
Селесте комната сразу показалась опустевшей.
- Когда мне уходить, мистер Квин?
- Я скажу вам.
Эллери подошел к окну. Селеста снова села, открыла сумочку и вынула пудреницу, не прикасаясь к конверту. Вскоре она вернула пудреницу на место, закрыла сумку и уставилась в темный камин. Инспектор Квин молча стоял в дверях кабинета.
- Можете идти, Селеста, - сказал Эллери через пять минут.
Девушка вышла, не говоря ни слова.
- Теперь, может, ты скажешь мне, что ты написал на этих чертовых листках? - сердито проворчал инспектор.
- Конечно. - Эллери наблюдал за улицей. - Как только Селеста выйдет из дома.
Они немного подождали.
- Она задержалась, чтобы прочитать записку, - сказал инспектор.
- Вот и она. - Эллери отошел к креслу. - Так вот, папа, Селесте я написал, чтобы она выяснила все, что может, о Джимми Маккелле, а Джимми - чтобы он разузнал все о Селесте Филлипс.
Эллери снова зажег трубку и стал спокойно ею попыхивать.
- Вот хитрец! - ахнул старик. - Это единственное, о чем я не подумал и что имеет смысл.
- "Если с неба падает финик, умный человек открывает рот". Китайская поговорка.
Инспектор отошел от двери и двинулся по комнате, пыхтя как буксир.
- Ловко, - усмехнулся он. - Им придется следовать друг за другом, как двум...
- Котам? - Эллери вынул трубку изо рта. - Вот именно, папа. Не знаю - возможно, это жестоко. Но мы не можем рисковать.
- Что за чепуха! - фыркнул старик. - Пара романтических ребятишек.
- Мне показалось, инспекторский нос дрогнул пару раз во время признаний Селесты.
- Ну, в этом деле, хотя бы однажды, подозреваешь каждого. Но если подумать, то...
- То что? Ты ведь не знаешь о Коте абсолютно ничего. Он может быть мужчиной и женщиной, шестнадцатилетним и шестидесятилетним, черным, белым, коричневым и даже краснокожим.
- По-моему, несколько дней назад ты говорил мне, что что-то обнаружил. Что это было - мираж?
- Ирония - не твоя сильная сторона, папа. Я не имел в виду ничего такого, что касалось бы лично Кота.
Инспектор пожал плечами и направился к двери.
- Но я имел в виду нечто, относящееся к его действиям.
Старик остановился и повернулся:
- Что-что?
- Шесть убийств имеют некоторые общие элементы.
- Общие элементы?
Эллери кивнул.
- И сколько же их? - осведомился инспектор.
- По меньшей мере три. Но я подумываю и о четвертом.
Отец подбежал к нему:
- Что это за элементы, сынок?
Но Эллери не ответил. Старик подтянул брюки и молча вышел из комнаты.
- Папа.
- Что? - послышался сердитый голос из прихожей.
- Мне нужно время.
- Для чего? Чтобы Кот мог свернуть еще несколько шей?
- Это удар ниже пояса. Ты должен знать, что иногда в таких делах нельзя торопиться.
Эллери вскочил на ноги, слегка побледнев.
- Папа, эти элементы что-то значат. Должны значить! Но что?