– Лоусону адски повезло, у него был шанс, – как зарезать его ножом, так и залезть в его карманы. Но это здесь, ни при чем. У Лоусона не было причин для этого. Еще несколько недель назад, до того, как он умер, его депозитный счет в банке составлял более 30 000 фунтов.
На этот раз свист Морса был громким и долгим.
– За несколько недель?
– Да. Затем он снял деньги. Почти все.
– Есть идеи почему?
– На самом деле, нет.
– Что сказал менеджер его банка?
– Ему не позволили ничего мне сказать.
– Что ему сказал Лоусон?
– Лоусон сказал ему, что он собирается сделать анонимное пожертвование на какую-то благотворительность, и именно поэтому ему нужны были наличные.
– На какое-то гребаное пожертвование!
– Некоторые люди более щедры, чем другие, Морс.
– Он снял все эти деньги до или после того, как Джозефс был убит?
Впервые Белл, казалось, почувствовал себя немного неловко.
– Раньше на самом деле.
Морс помолчал некоторое время. Новые улики состыковывались как-то неаккуратно.
– Какой мотив был у Лоусона для убийства Джозефса?
– Шантаж, возможно?
– Джозефс имел что-то на него?
– Что-то вроде того.
– Есть идеи?
– Были некоторые слухи.
– И что?
– Я предпочитаю факты.
– Лоусон склонял певчих к содомии?
– Вы всегда умеете выразиться так красиво.
– Таковы факты, а затем?
– Лоусон выписал чек на 250 фунтов Джозефсу парой недель ранее.
– Понятно, – медленно сказал Морс. – Что еще?
– Ничего.
– Могу я взглянуть на документы?
– Почему бы нет.
Морс провел следующий час в кабинете Белла, просматривая материалы дела.
Учитывая ограниченность наличного персонала, расследование гибели Джозефса и Лоусона было разумно и тщательно организовано, хотя там было несколько удивительных упущений. Было бы интересно, например, почитать показания каждого человека, находившегося в церкви, в то время, когда Джозефс умер, но оказалось, что некоторые из них были только случайными посетителями – среди них двое американских туристов – и Лоусон вполне невинно сообщил им, что, возможно, им не обязательно оставаться на дознание. Понятно, без сомнения, – но очень небрежно и совсем без надобности. Если только… если только, подумал Морс, если только Лоусона не встревожило, что кто-то из них сообщит полиции то, что заметил? Какие-то маленькие детали, какие-то маленькие несоответствия… Из всех показаний, полученных полицией (очень ясно изложенных, всеми аккуратно подписанных), только одно зацепило внимание Морса: то, которое должным образом было подписано трясущейся рукой миссис Эмили Уолш-Аткинс, то, которое свидетельствовало об опознании Лоусона.
– Возможно, вы брали интервью у этой бабульки? – спросил Морс, толкая отчет по столу.
– Не лично, нет.
До сих пор Белл был на пару шагов впереди, но Морс, как теперь он понял, довольно быстро обошел его на колее.
– Она слепа, как чертов крот, знаете ли? О какой идентификации может идти речь? Что это? Я встречался с ней прошлым вечером, и…
Белл медленно поднял голову от отчета, который читал.
– Вы предполагаете, что мужик, которого мы нашли свалившимся на паперть, был не Лоусон?
– Все, что я предполагаю, Белл, так это только то, что у вас было довольно скудно со свидетелями, если вы должны были полагаться на нее. Как я уже сказал, она…
– Она слепа, как летучая мышь – почти ваши слова, Морс; и если я правильно помню, ровно те же слова были сказаны моим собственным сержантом Дэвисом. Но не будьте слишком строги со старой милашкой, пожелавшей попасть в уголовный протокол, – это было самым захватывающим из того, что случилось с ней.
– Но я не это имею в виду.
– Придержите лошадей, Морс! Нам нужно было только одно опознание для слушания у коронера, – одно у нас уже было. Правильно? У нас было одно готовое свидетельство, и я думаю, что уж этот не был слеп, как крот. А если был, значит, проделывал адскую работу, играя на органе в шести регистрах.
– О, я вижу.
Но Морс не видел. Что Моррис делал в Сент-Фрайдесвайд в то утро? Рут Роулинсон знает, конечно. Рут… Ха! У нее сегодня день рождения, и она пойдет вся разряженная на свидание с каким-то развратным хамом…
– Почему Моррис был в церкви в то утро?
– Это свободная страна, Морс. Возможно, он просто хотел помолиться в церкви.
– Вы узнали, играл ли он в то утро на органе?
– На самом деле, я это сделал, да. – Белл снова наслаждался, (такое он редко испытывал в компании Морса). – Он играл на органе.
После ухода Морса, Белл несколько минут смотрел в окно своего кабинета. Морс был умный наглец. Он задает на пару вопросов больше, и исследует проблему немного глубже, чем это принято; ведь в большинстве случаев всегда бывает несколько оборванных концов там-сям. Он попытался переключить свои мысли на другой канал, но почувствовал озноб и липкий пот; почувствовал, как ему может быть тошно-то.
Рут Роулинсон лгала Морсу – ну, не совсем лгала. У нее действительно было свидание на вечер дня рождения; но оно не будет длиться долго, слава богу! А потом? А потом она могла бы удовлетворить Морса – если бы он все еще хотел ее взять.
В 3 часа дня она нервно перелистала голубой телефонный справочник, и нашла только одного Морса в Северном Оксфорде: Морс, Э. Иррационально, слушая первые несколько гудков, она надеялась, что его нет дома; и пока они продолжались, она молилась, чтобы он был там. Но никакого ответа не было.
Глава четырнадцатая
Из полиции Морс прошел мимо церкви Христа до Корнмаркет. Он заметил слева от себя открытую дверь башни Карфакс, рядом с ней висело объявление, приглашающее туристов подняться наверх и насладиться панорамным видом Оксфорда. На верхней части башни он мог рассмотреть четырех или пятерых человек, стоящих на фоне неба и указывающих на некоторые из местных достопримечательностей, а также подростка, который фактически сидел на краю парапета, и каблуком своего сапога цеплялся за ограждение. Морс, почувствовав приступ паники где-то в недрах желудка, опустил глаза и пошел дальше. Он присоединился к небольшой очереди на ближайшей остановке автобуса и снова стал думать о том, что только что прочитал: истории жизни Джозефса и Лоусона, отчет об их смерти, последовавшее дознание. Но в данный момент фильтры его мозга не могли отделить никаких новых самородков ценной информации, и он вернулся на Сент-Джилс и посмотрел на колокольню Сент-Фрайдесвайд. Ни единой души там, конечно…
Минуточку! А бывал ли кто-нибудь там – в последнее время? Внезапно любопытная мысль пришла ему в голову, – но нет, она должна быть неверной. Там же было что-то в отчете Белла об этом: "Каждый год в ноябре группа добровольцев приходит подметать листья". Это была всего лишь мысль, вот и все.
Автобус подошел к остановке, и Морс поднялся на верхнюю площадку. Когда они проезжали мимо Сент-Фрайдесвайд, он снова посмотрел на башню и прикинул ее наибольшую высоту: восемьдесят, девяносто футов? Деревья впереди вдоль Сент-Джилс были зелеными насаждениями городского типа и на них уже вылезли первые листочки; автобус задел некоторые из распустившихся веток, когда что-то щелкнуло в голове Морса. Насколько высоки здесь были деревья? Сорок, пятьдесят футов? Не намного выше, конечно. Так как же, преодолевая гравитацию, осенним листьям удалось взлететь на вершину башни Сент-Фрайдесвайд? Хотя, не был ли возможный ответ совсем прост. Они этого не делали. В ноябре бригаде, подметающей листья, не было необходимости вообще залезать на башню, где никогда не бывает листьев: они просто очищали нижние крыши над приделом с часовней Девы Марии. Вот так должно быть. И тогда интересно (его мысль понеслась дальше) со времен смерти Лоусона, когда подручные Белла, несомненно, просеяли каждый листик и каждый камушек, кто-нибудь вообще поднимался на башню?
Водитель автобуса просигналил, останавливаясь у магазинов Саммертауна; одновременно другой сигнал прозвонил в голове Морса, и он решил присоединиться к выходившим. В отчетах Белла было несколько тактичных упоминаний о слабости Джозефса к азартным скачкам на ипподроме, и логичным было предположение (до визита Белла к менеджеру банка), что 100 фунтов, обнаруженные в бумажнике покойного, возможно, имели довольно простое происхождение – из лицензированной букмекерской конторы в Саммертауне.
Морс открыл дверь и сразу же отметил с некоторым удивлением, что это было больше похоже на филиал банка "Ллойдс", чем на традиционную картину помещений букмекерской. У противоположной к нему дальней стены за низкой решеткой по всей ее длине, две молодые женщины принимали деньги и регистрировали ставки. Вокруг трех других стен были вывешены итоги скачек, опубликованные на страницах ежедневных газет, и перед ними были расставлены черные пластиковые стулья, где клиенты могли сидеть и строить прогнозы, в соответствии со своими собственными фантазиями или предсказаниями "жучков". Внутри было около пятнадцати человек, все мужчины – сидевшие или стоявшие, – их мысли были сосредоточены на ходе забегов, результатах и взвешивании жокеев, их уши пристально внимали громкоговорителю, который каждые несколько минут сообщал им последние новости прямо со всех ипподромов страны. Морс сел и уставился отсутствующим взглядом на страницу "Спортинг Кроникл". Справа от него, броско одетый китаец повернул ручку на небольшой машинке, прикрепленной к стене, и оторвал букмекерскую карточку. И краем глаза Морс смог увидеть то, что он писал: "3.35 час – Ньюмаркет – 20 фунтов – на победу – Скрипач". Уф! Конечно, большинство профессиональных игроков приходят сюда не для того, чтобы довольствоваться скромной суммой в пятьдесят пенсов, или, возможно, у каждого свой путь? Он повернул голову и посмотрел на китайца, платившего у прилавка, аккуратно держа веером четыре хрустящих пятифунтовых бумажки в правой руке; понаблюдал за девушкой за решеткой, которая приняла последнюю жертву с мягким равнодушием буддийского божества. Через две минуты громкоговоритель проснулся, и безразлично безличный голос объявил, что "прием ставок закончен"; после периода молчания, объявили порядок пришедших к финишу скакунов: этот победитель, этот второй, этот третий – Скрипача среди них не было. Для Морса, который еще мальчиком слушал неистово захватывающие комментарии Раймонда Гленденнинга, все это показалось чрезвычайно заурядным, точно так же аукционист продает картину Сезанна на "Сотбис".
Китаец вернулся на свое место рядом с Морсом, и начал рвать маленькую желтую квитанцию с преувеличенной деликатностью, как будто практиковался в искусстве оригами.
– Не посчастливилось? – отважился Морс.
– Нет, – сказал китаец, с вежливым восточным наклоном головы.
– Вам когда-нибудь везет?
– Время от времени, – опять полуулыбка и нежный наклон головы.
– Часто сюда приезжаете?
– Часто, – и, как бы в ответ на вопрос Морса, – вы принимаете меня за богача, не так ли?
Морс сделал решающий шаг.
– Я знал одного парня, который приходил сюда почти каждый день – его звали Джозефс. Любил носить коричневый костюм. Около пятидесяти лет.
– Он и сейчас здесь?
– Нет. Он умер около полугода назад – убили беднягу.
– Ах. Вы имеете в виду Гарри. Да. Плохо с Гарри. Я знал его. Мы часто говорили. Он убит, да. Mнe оч-чень жаль.
– Он выиграл немало на лошадях, я слышал. Ведь некоторым из нас везет больше, чем другим.
– Вы неправы. Гарри оч-чень неудачливый человек. Всегда не имел достаточно.
– Он потерял много денег, вы это имели в виду?
Китаец пожал плечами.
– Возможно, он богатый человек.
Его узкие глаза сосредоточились на забеге в Ньюмаркете, его правая рука, автоматически схватила ручку под вопли машины.
Возможно, Джозефс терял деньги довольно последовательно, и вряд ли он мог их где-то заработать, чтобы удовлетворить свой азарт к скачкам, будучи безработным. Тем не менее, он либо получал деньги от кого-то, либо добывал их каким-то способом.
Морс хотел сделать свою собственную ставку на следующий выбор китайца, но, скосив глаза, не сумел разглядеть написанное им название, поэтому оставил его и пошел задумчиво вверх по склону к своему дому. Жаль. Через несколько минут после ухода Морса, маленький китаец стоял, улыбаясь совсем не загадочной улыбой, когда ему выплачивали выигрыш. Он на самом деле не сильно разбирался в английском синтаксисе, пока нет, но, возможно, он придумает в качестве эпитафии Гарри Джозефсу любое из этих четырех разрозненных наречий: "Всегда почти, но никогда совсем".
Глава пятнадцатая
– Нет, извините, инспектор, он не появлялся.
Было начало восьмого вечера, и миссис Льюис не желала отрываться от передачи "Семья Арчер": она надеялась, что Морс либо войдет, либо уйдет.
– Сегодня играет "Оксфорд Юнайтед", и он ушел, чтобы посмотреть на них.
Дождь неуклонно усиливался, и лужи уже натекли в переднюю Льюисов.
– Он, должно быть, сумасшедший, – сказал Морс.
– Он работает с вами, инспектор. Вы входите?
Морс покачал головой, и капля дождя скатилась с непокрытой головы на его подбородок.
– Я поеду и посмотрю, возможно, я отыщу его.
– Вы, должно быть сумасшедший, – пробормотала миссис Льюис.
Морс осторожно ехал под дождем по Хедингтону, дворники качались туда и обратно, создавая чистые дуги на забрызганном окне. Именно эта проклятая праздность так его расстраивала! Ранее, этим же вторником, он сидел в кресле, – снова в тисках отупляющей летаргии, которая с каждой минутой становилась все более парализующей. Домашний кинотеатр предложил ему фарс Джо Ортона, который очень приветствовали критики, называя его комедией классика. Нет. "Мулен Руж" объявило страстную Сандру Бергсон самой сексуальной ведущей. Нет. Любая перспектива казалась неприятной, и даже женщины, временно, казались мерзкими. Затем он вдруг подумал о сержанте Льюисе.
Морсу не составило труда запарковать "Ягуар" на Сендфилд-роуд, и теперь он протиснулся под тугой турникет. Только самые верные промокшие фанаты стояли вдоль западной трибуны под тентами с подтеками дождя; а вот крытая трибуна в конце Лондон-роуд была плотно набита молодежью в оранжево-черных шарфах, их громкая кричалка "Окс-форд – хлоп, хлоп, хлоп" перекатывалась эхом над землей. Внезапно включился ряд блестящих прожекторов, и мокрая трава замерцала тысячами серебристых блесток.
Рев трибун приветствовал хозяев в желтых майках и синих трусах, которые, наклонившись вперед против косого дождя, гоняли белый футбольный мяч по промокшему полю, пока он не заблестел, как полированный бильярдный шар. Позади него, как обнаружил Морс, находилось главное табло, прикрытое козырьком; он вернулся к кассам и купил себе входной билет.
К перерыву "Оксфорд Юнайтед" пропустил два гола в свои ворота, и, несмотря на неоднократный внимательный осмотр окружающих зрителей, Морс до сих пор так и не обнаружил Льюиса. На протяжении первой половины игры, когда центр поля игроки месили ради двух голов, превратив его в хлюпающее болото, напоминающее картину в канадском военном фильме Пола Гросса "Последний бой", Морс дал своим мыслям немного отдыха. Маловероятная, нелогичная интуиция все крепче захватывала его, – его мысли теперь были сфокусированы почти гипнотически на колокольне Сент-Фрайдесвайд, и тот факт, что сам он никак не мог проверить свои предчувствия, лишь усиливал их вероятность. Он отчаянно нуждался в Льюисе – в этом не могло быть никаких сомнений.
Когда встреченный какофонией криков и свистом, арбитр, в своих черной майке и трусах, блестящих, как костюм водолаза, снова вышел на поле, Морс посмотрел на часы гигантского табло: 8.20 вечера. Не пришло ли время, когда и, правда, стоило остановиться?
Твердая рука сжала его плечо сзади.
– Вы, должно быть сумасшедший, сэр.
Льюис перелез через спинку сиденья и уселся рядом со своим начальником.
Морс почувствовал, как несказанно счастлив.
– Слушайте, Льюис. Мне нужна ваша помощь. Как насчет этого?
– В любое время, сэр. Вы меня знаете. Но вы не…?
– В любое время?
Завеса медленного разочарования заволокла глаза Льюиса.
– Вы ведь не имели в виду…?
Но он точно знал, что имел в виду Морс.
– Ваши проиграли, так или иначе.
– Нам просто немного не повезло в первом тайме, не так ли?
– Вам нравится покорять высоту? – спросил Морс.
На улицах вокруг футбольного поля, было сравнительно пусто, и две машины легко нашли парковочные места у Сент-Джон-колледжа.
– Хотите куплю вам гамбургер, Льюис?
– Не для меня, сэр. Моя жена приготовила жареный картофель.
Морс довольно улыбнулся. Это было здорово, – снова вернуться к работе и снова вспомнить про жареный картофель миссис Льюис. Даже дождь ослаб, и Морс поднял лицо и глубоко вздохнул, игнорируя неоднократные вопросы Льюиса об их ночной миссии.
Большое западное окно Сент-Фрайдесвайд пылало мрачным, желтым светом, и изнутри слышались звуки органа, приглушенные и меланхоличные.
– Мы собираемся в церковь? – спросил Льюис.
В ответ Морс отворил северную дверь и вошел внутрь. Сразу по левую сторону от входа стояла яркая красивая статуя Богородицы, озаренная кругом свечей, – некоторые тонкие и быстро прогоравшие, некоторые крепкие и приземистые, явно готовые стоять, как солдаты на часах, всю ночь; и все отбрасывали мерцающий свет на спокойные черты Пресвятой Девы.
– Кольридж бы очень заинтересовался свечами, – сказал Морс.
Но прежде, чем он успел просветить Льюиса насчет этого загадочного предмета, высокая темная фигура вышла из мрака, закутанная в черную рясу.
– Боюсь, что служба закончилась, джентльмены.
– Нам это на руку, – сказал Морс, – нам необходимо подняться на башню.
– Прошу прощения?
– Кто вы? – спросил Морс резко.
– Я сторож, – сказал высокий человек, – и я боюсь, что для вас нет никакой возможности подняться на башню.