- Ты балуешь меня, дорогой.
- Я для чего ещё я здесь?
Да, ради всего святого! Если есть что-нибудь в мире, чего желает его жена, он даст ей это. Она может показать всему миру, что не нуждается в помощи Уимзи и Джуда Ширмана. Ширман! Скупой йоркширский торгаш со сжатыми губами, который перемусолит каждый медяк, прежде чем потратит. Неудивительно, что обе жены нашли его невозможным. Женщины любят, когда мужчины щедры: им нравится отвечать капитуляцией на капитуляцию.
- Теперь довольна?
- Ужасно! Да, но нет, любимый, не сейчас. Отпусти. Я должна написать Клоду.
- Он может подождать до завтра. Проклятье, ты можешь просто позвонить ему. Оставайся, где сидишь. Он не желает тебя так, как хочу я. Или, возможно и желает, но не получит.
- Бедняжка Клод! - сказала Розамунда, выбрасывая из мыслей поэта под аккомпанемент ещё одного арпеджио из смеха. Она позволила Харвеллу вновь посадить себя к нему на колени, но затем быстро спрыгнула, воскликнув:
- О, Лоуренс, мы должны вести себя прилично. Там официант пришёл убрать кофе.
- Проклятье! - пробурчал Харвелл. Он отпустил её и поспешно взял газету. Розамунда стояла перед камином у зеркала, поправляя волосы. Вошёл официант, прикреплённый к их квартире, и бесстрастно собрал посуду.
- Что-нибудь ещё на этот вечер, сэр?
- Нет, спасибо. Скажите камердинеру, что завтра мне будет нужен коричневый костюм.
- Очень хорошо, сэр.
Официант вышел.
- Ну, спасибо небесам за эту квартиру с гостиничным обслуживанием, - сказал Харвелл. - Уж если он ушёл, то ушёл. Можешь вернуться.
Розамунда покачала головой. Перерыв сбил настроение.
- Хочу немедленно позвонить Клоду. Он так долго ждал.
- Ещё несколько часов не причинят ему боли.
- Нет, позор заставлять его ждать. Не будь таким эгоистом, дорогой.
Она подняла трубку красного эмалированного телефона и стала набирать номер, в то время как Харвелл успел подумать, что было бы неплохо, если бы она в некотором смысле была немного более эгоистичной. Тратить деньги на неё было его прерогативой; тратить деньги на её ручного поэта в глазах некоторых людей было бы слабостью. Не все могли бы понять, как он, её наивное и нерассудочное удовольствие от того, что делаешь счастливыми других. Затем он улыбнулся. Бутл, щенок силихем-терьера, внезапно вылез из своей корзинки и покатил своё толстое тело через коврик. Смешной пёсик. Он направился к Розамунде и начал по-дурацки играть с её серебристыми туфельками; она наклонилась, чтобы похлопать его свободной рукой и принялась играть с ним, смеясь над его щедрым красным языком и безумным обожающим рычанием. Несвязные восторги Клода по телефону по сути представляли бы те же радостные и глупые щенячьи прыжки. В мгновение Харвелл представил счастье, брошенное в виде мяча от него Розамунде, от Розамунды Клоду, от Клода целому нелепому скопищу театрального люда, для которого новая пьеса значила работу, деньги, самоуважение, от них их детям: мяч становился всё больше и больше, как снежный ком. Он засунул руку под диванные подушки и нашёл там спрятанный резиновый мячик Бутла. Харвелл бросил его через комнату. Мяч попал в Бутла сзади, и пёс повернул к нему свою глупую мордочку. Харвелл засмеялся.
- Давай, Бутл! Принеси! Хороший пёс.
Розамунда медленно положила трубку:
- Кажется, его нет дома.
В её голосе слышался холодок, как если бы она уличила Клода в неблагодарности. Она позвала Бутла, который атаковал мяч у края коврика и тыкался в него, считая, что именно так ведут себя большие взрослые собаки.
- Бутл! Оставь, мой хороший. Иди к мамочке. Ты испортишь коврик.
- Да не испортит, - беспечно сказал Харвелл.
- Он не должен привыкать портить домашние вещи. Бутл, отдай мамочке. Вот! А теперь, где мячик? Где твой хороший мячик? У кого он? Нет, у мамочки ничего нет. Смотри! Ручка пустая. И другая ручка пустая. А теперь где мячик? Вот, вот!
Она присела перед щенком, перебрасывая игрушку из одной руки в другую за спиной, тыкая ею в его нетерпеливую мордочку и вновь пряча, чем дразнила и возбуждала его.
- Он порвёт тебе платье.
- Нет, ты этого не сделаешь. Нет, ты не испортишь мамочке прекрасное платье, правда? Не-е-ет! Умный пёсик.
Мяч откатился, а она подхватила щенка на руки. Он царапался и лизал ей лицо.
- О, дорогой! Красивая косметика мамочки! Разве не удачно, что она выдерживает поцелуи?
- Ты не должна позволять ему лизать твои губы. Это опасно.
- О, ты это слышал, Бутл? Как будто мы не миленькая чистая собачка! Поцелуй мамочку ещё раз. Хозяин сердится, поточу что ревнует к бедному Бутлику!
Харвелл поднял мяч и вновь бросил его на пол.
- О, Бутл, какой ты грубиян! Зачем ты это сделал, Лоуренс? Он спустил мне петлю на чулке и поцарапал руку.
- Прости, дорогая. Покажи мне.
- Достаточно, Лоуренс.
- Чёрт побери, ты же позволяешь целовать тебя взбесившейся собаке. Что с тобой сегодня? Нужно сходить и вымыть лицо.
- Нет необходимости грубить.
- И смазать руку йодом.
- Всё в порядке, спасибо, кожа не содрана. Он не хотел причинять боль. Это из-за того, что ты его отвлёк. Глупо ревновать к щенку.
- Я не ревнив. Это смешно.
- Ревнив, иначе не сердился бы так.
- А я говорю тебе, что не ревнив.
- Ты ревнуешь к Клоду, иначе сделал бы что-нибудь для пьесы ещё несколько месяцев назад.
- Дорогая моя девочка, не говори глупости. Как я могу ревновать к Клоду?
- Почему нет? Он - очень привлекательный мальчик.
- В самом деле? Полагаю, он нравится женщинам.
- Да, дорогой. Именно это я и пытаюсь тебе втолковать.
- Проклятье! Если ты предпочитаешь эту мягкую тряпку…
- Я не говорила, что предпочитаю. Я не вышла замуж за мягкую тряпку, не правда ли?
- Да, не вышла. Тогда почему ты обвиняешь меня в том, что я ревнив?
- Но ты действительно ревнив. И всегда ревновал. Ты ревнуешь к Гастону Шаппарелю.
- Не ревную. Но у него плохая репутация.
- Полагаю, именно поэтому ты приезжаешь и бродишь по студии, пока он рисует. Это даже оскорбительно и, думаю, должно просто бесить его.
Бутл, обнаружив, что взрослые замкнулись в себе, ушёл и принялся катать свой мяч в углу позади орехового бара.
- Дорогая моя девочка, давай напрямую. Мне нет дела до Шаппареля. Да, мне не нравится его манера обращаться с женщинами, но я ни на секунду не ревновал к нему или к кому-нибудь ещё. Я больше не пойду с тобой, если ты этого не желаешь. Мне казалось, что тебе это нравится. Но если ты способна выносить его дерзости, не возражаю. Не думаешь ли ты, что я боюсь соревноваться с этим волосатым художником с вопиющим французским акцентом?
- Как мне нравится твоя самодовольная манера унижать людей. Мне бы было более лестно если бы ты ревновал.
- О Боже! Но я думал, именно за это ты и нападала на меня. Что ж, я не ревнив и наотрез отказываюсь притворяться в обратном.
- Я рада, потому что я могла бы найти и других ревнивых людей. Все эти актрисы, которых ты возишь на ланч и целуешь у служебного входа.
- Приходится целовать актрис. Они ждут этого. Но это ничего не значит.
- Знаю, дорогой. Именно поэтому я и не возражаю против этого. Но ты бесишься когда я целую даже Бутла.
- Да целуй его столько хочешь, только не подцепи от него чего-нибудь. Так или иначе, для такой собаки не полезно, если с ней нянчатся, как с ребёнком. Если бы только ты…
- Я знаю, что ты хочешь сказать. Если бы только у нас был собственный ребёнок…
- Ну, я это и скажу. Если бы у нас был ребёнок, то у тебя было бы, чем себя занять…
- И оставаться счастливой и спокойной, пока ты возишь актрис на ланч. Это позволило бы тебе чувствовать себя более свободным, - неплохо для тебя!
- Хорошо, - сказал Харвелл спокойно, - скажи ещё, если хочешь, "пока я вожу актрис на ланч, чтобы удовлетворить их тщеславие, и успокаиваю администрацию, и решаю вопросы с затратами, и уделяю внимание бизнесу". Боюсь, что тебе действительно скучно, пока я отсутствую. Не очень-то много занятий в месте, где всё делают за тебя.
- Я рада, что ты не предлагаешь мне заняться домашним хозяйством, чтобы не хандрить. Нет, Лоуренс, мы уже много раз это обсуждали. Пожалуйста, не начинай снова. Не то, что я не люблю детей и боюсь завести хотя бы одного. Но это не помогло бы. Это был бы лишь ещё один Бутл, только хуже. Ты не согласен, но я-то знаю, что это правда. Ты был бы ужасно, ужасно ревнив, и я бы этого не перенесла.
- Ревновать к собственному ребёнку? Розамунда, ты говоришь ужасные вещи.
- К куче мужчин, всё равно. Или же ты любил бы его больше, чем меня, и я стала бы несчастной. Любимый, разве ты не понимаешь? Такое счастье, что есть только ты и я, и если возникнет что-нибудь, что-то, вмешивающее в наше счастье…
- О, но Розамунда, любимая…
- Да, и предположим, при родах я умру. Ну, я не так уж и против, но предположим, что они превратят меня в уродину, и я потеряю все зубы или случится ещё что-то ужасное, так что я уже не смогу быть твоей Розой Мира. Всё может произойти, если родишь ребёнка, а у меня есть для тебя только моя внешность, никаких денег и даже мое имя - это имя вора.
- Ты не должна так говорить.
- Но ведь это правда. Я так рада, что отец уехал домой. Для тебя ужасно, что он всегда говорит с людьми о тюрьмах и ставит всех в неудобное положение.
- Бедняга. Но я не против того, чтобы он тут был.
- А я против ради тебя. И, Лоуренс, предположим, что это у меня в крови. Если у меня будет ребёнок и он окажется… как отец, - ну, понимаешь: слабый, нечестный…
- Розамунда, любовь моя, прекрати. Ты изводишь себя. Впадаешь в истерику. Дорогая, я и не предполагал, что эта тема так тебя волнует. Всё, хватит. Не будем больше об этом говорить.
- Ты действительно меня понимаешь?
- Не думаю, что есть хоть какая-то вероятность того, о чём ты говоришь, но, конечно, если ты так чувствуешь, не стоит спорить.
- Честное слово, я не эгоистична, но я бы всё время волновалась и волновалась. Конечно, если ты считаешь, что я должна…
- Неужели я могу говорить такие отвратительные вещи? Дорогая, мне очень жаль. Прости меня. Я не понимал. Не будем больше об этом думать. Смотри! Вот старина Бутл спрашивает, что же произошло с его хозяюшкой. У него такая глупая морда правда? Как белый парусиновый ботинок.
- Бедный Бутл. О, Лоуренс, я так рада, что мы поговорили. Это такое облегчение. Пока у меня есть ты, мне не нужно больше ничего.
- Как и мне, дорогая. Только ты. И у меня есть ты, правда же? Вся-вся? До последнего кусочка?
- До последнего кусочка. Видишь, ты всё-таки ревнив.
- Конечно. Ревнив как дьявол… Любимая…
Дорогая леди Питер,
Большое спасибо за Ваше письмо. Так любезно с Вашей стороны подумать о том, чтобы упомянуть про мистера Эймери сэру Джуду, и я уверена, что он будет в высшей степени признателен, когда я ему сообщу об этом. Однако за это время мой муж сам решил спонсировать пьесу, поэтому, думаю, будет лучше предоставить ему право связаться с лондонской театральной администрацией. Но всё равно, большое спасибо. Да, действительно, нам обязательно нужно встретиться. Только в настоящее время, ввиду смерти бедного короля, мы, конечно не устраиваем ничего интересного, но нужно найти возможность в будущем.
Ещё раз большое спасибо,
искренне Ваша,
Розамунда Харвелл
Господи, думала Харриет, каково это - быть способной обвести мужа вокруг пальца!
- Питер, ты вложил бы деньги в пьесу, в которую не веришь, если бы я тебя попросила?
- Харриет, ты меня пугаешь. Ты пишешь пьесу?
- Слава Богу, нет. Я имею в виду чью-то чужую пьесу.
- Ничто не заставит меня поддержать пьесу. А о какой пьесе речь?
- Клода Эймери. Миссис Харвелл подольстилась к мужу и заставила её поддержать.
- Что ж, нас нередко губит женский волосок. Нет, Харриет, я уже говорил, что как муж я, как говорят теперь, полный отстой. Я очень горд, мстителен, честолюбив, за плечами у меня больше преступлений, чем я смог бы придумать. Ты можешь обвалять голову в пыли, но я всё же откажусь поддержать любую пьесу, тем более плохую.
- А я уж боялась, что нет.
- И ты не должна, - продолжил Питер, развивая свою мысль, - действовать на меня любыми неблагородными средствами. Возможно, я высокомерный аристократ, но я не король Франции. Я не воссяду на Трон Правосудия, а тем более на Трон Театральной критики. В минуту слабости человек согласится с чем угодно. Убедительно прошу понять, здесь и сейчас, что я вообще делаю официальные заявления, только когда нахожусь в здравом уме и трезвой памяти, между завтраком и отходом ко сну.
- Это относится и ко мне?
- Конечно. Между прочим, вчера вечером, где-то около полуночи, ты добровольно сообщила мне, что соберёшься с силами и нанесёшь ответный визит леди Северн. Можешь взять свои слова назад.
- Спасибо. Я вернуть к этому вопросу позже и сообщу вам своё решение через секретаря Министерства внутренних дел.
- Его должен мне прочесть, как однажды заметил Дизраэли, тайный советник. Сегодня собираешься выходить?
- У меня свидание с Гастоном Шаппарелем.
- О, да, с джентльменом, которому нравятся твои кости. Надеюсь, он сможет сделать что-нибудь приличное и с твоей плотью. Я в этом деле лицо заинтересованное.
- Думаю, это будет хороший портрет, - сказала Харриет с сомнением. - Но не знаю, понравится ли он тебе.
- Подожду, пока он не будет закончен, а затем произнесу свой вердикт с трона. В настоящий момент меня срочно вызвали по поводу небольшой проблемы, связанной с местными сточными водами. Подбросить тебя до студии? Я проеду по Сент-Джон-Вуд.
- Благодарю вас, - сказал Шаппарель, - откладывая палитру. - Очень хорошо. Теперь можете сесть и отвлечься наконец от приятных мыслей, на которых я просил вас сосредоточиться. Вы повинуетесь инструкциям à merveille. Если жена так же послушна как натурщица, всё в вашем домашнем хозяйстве должно идти как по маслу. Я только сделал бы одно небольшое замечание, - сигарету? - что поведение замужних женщин с другими мужчинами не является критерием их поведения с мужьями. Я не делаю никаких выводов, просто формулирую небольшой факт.
- Это совершенно правильное наблюдение, хотя, возможно, не такое уж и оригинальное.
- Истина редко бывает оригинальной. В мире так мало истин, что за триста тысяч лет истории человечества лишь очень немногие смогли избежать комментариев. К счастью, есть более приятные темы для размышления, чем истина. Сто к одному, что мысли, которые создали выражение, столь подходящее для моего "Портрета новобрачной", были просто мечтами. Однако, они послужили цели.
- Я думала, - сказала Харриет, - о небольшой проблеме, связанной с местной канализацией.
- Канализация? Ah! j’y suis – les égouts, коллекторы, n’est-ce pas? Это, конечно, не мечты, по крайней мере, будем надеяться, что нет, если только нам не грозит смерть от холеры. Evidemment, только англичане могут восторженно размышлять о сточных водах. Вопрос вкуса! Любовь, сточные воды, новое платье, алмазное ожерелье, - мне всё равно, лишь бы это вызывало восторг.
У Харриет не было никакого желания раскрывать перед любознательным мистером Шаппарелем обаяние сточных вод. Она бродила по большой студии, рассматривая законченные и незаконченные холсты.
- А это не миссис Лоуренс Харвелл?
- О! Она - трудный объект. Я имею в виду, в вашем английском значении этого слова. Ей-то не сложно понравиться. Муж - это другое дело. Он думает, что я - страшный серый волк, который проглотит его прекрасную рыжеволосую Красную Шапочку. Поэтому он всегда здесь, чтобы контролировать мои действия. А так как я работаю без остановки, а он ничего не понимает в живописи, он умирает со скуки. Je m’en f… - простите мой язык! - если он хочет сидеть там в углу без толку. Я предлагаю ему газету. Я говорю, садитесь, развлекайтесь. Через пять минут он вновь резко вскакивает и заглядывает мне через плечо, чтобы посмотреть, что происходит. Он смотрит на мою картину, а затем на свою жену, и это его озадачивает. Он вновь долго всматривается в неё, и он не понимает: то, что он видит, - этого вообще нет. Но послушайте! Я нарисую ему то, что он видит, quand même. Вы видите, что натурщица что-то держит в руках. Нет, этого ещё там нет. В настоящее время я просто даю ей подержать крышку от кастрюли. Не вдохновляет, правда? Крышка от кастрюли. Bon! Завтра у неё будет то, что ей больше понравится.
- Зеркало?
- Довольно близко. Это доставит ей удовольствие как и зеркало, причём тот же вид удовольствия, потому что, знаете ли, когда она смотрит в зеркало, она также не видит того, что там есть. Но нет, это не может быть зеркало. А почему? Вы, которая пишет книги, где учит, как отличить факт от видимости, взгляните ещё раз и объясните, почему это не зеркало.
Харриет исследовала портрет, который был почти закончен, за исключением фона и аксессуаров.
- Зеркало бросало бы отражённый свет на нижнюю часть лица, а здесь нет никакого отражённого света.
- Bien, très bien! Я куплю одну из ваших книг и прочитаю её. Теперь я покажу вам. Это сделано молодым человеком, которого я знаю и который иногда пользуется моей студией, потому что он беден и талантлив. Не думаю, что он всегда будет беден, потому что он рисует то, что другие люди хотят видеть, а для таких работ имеется обширный рынок. Итак, вы понимаете: миссис Харвелл это, возможно, понравится больше, чем мой портрет.
- Маска!
- Осторожно, это папье-маше. Да, умно, hein?
- Очень умно и очень красиво.