– Она не отходила от меня ни на шаг, глаз не отрывала. Была такой жалкой. Не стоило, чтобы она и дальше верила в эту ложь.
– Бедная женщина, – пробормотал Купер с состраданием. Интересно, был ли хоть кто-нибудь, кто не оттолкнул ее? – Думаю, вы также сказали ей про письмо от настоящего отца.
– Почему бы и нет? Она имеет такие же права на богатство Кавендишей, как и Матильда.
– А как вы узнали о нем? Оно ведь было написано уже после вашего отъезда в Гонконг?
Гиллеспи лукаво улыбнулся.
– Есть способы, – пробормотал он, и все же, заметив что-то в глазах Купера, решил объяснить: – Когда Джеральд порешил себя, в деревне пошли разговоры. Прошел слух, будто он оставил письмо, а брату удалось его скрыть. Самоубийство, – старик покачал головой, – в те времена еще не было обычным делом. Уильям все замял ради репутации семьи. До меня дошли эти слухи, и я посоветовал Джоанне поискать письмо. Догадывался, что в нем было. Джеральд – сентиментальный недоумок; наверняка упомянул о своем ребенке в последнем письме.
– Вы, вероятно, и с мисс Лассель договорились? Вы засвидетельствуете в суде, что не являлись ее биологическим отцом, а она будет заботиться о вас до конца жизни. Что-то вроде этого?
Гиллеспи издал сухой смешок.
– Она куда сговорчивей матери.
– Тогда зачем вы продолжали вести переговоры с миссис Гиллеспи?
– Я не особо рассчитывал на Джоанну. По крайней мере не в игре против Матильды.
Купер кивнул.
– Значит, вы убили жену, чтобы уравнять шансы. Вырвался еще один сухой смешок, похожий на кашель.
– Все ждал, когда вы вытащите этого кролика из цилиндра... Мне не надо было убивать Матильду. Если она сама не прикончила себя, то скорее всего моя падчерица это сделала. Джоанна пришла в ярость, узнав, что ее мать спала со своим дядей. – Внезапно, словно решив облегчить душу от тяготившей тайны, Гиллеспи вытащил полную бутылку виски из-под диванных подушек, открыл и поднес ко рту. – Хотите? – спросил он, махнув бутылкой в сторону Купера, перед тем как снова поднести ее ко рту и почти наполовину опустошить жадными глотками.
Сержант, несмотря на богатый опыт общения с пьяницами (после того как много лет вытаскивал их из канав с мокрыми штанами), взглянул на собеседника с изумлением. Выдержка у старика была необычайной. За две минуты он проглотил достаточно спиртного, чтобы уложить нормального человека на лопатки, а у Джеймса Гиллеспи, казалось, лишь перестали трястись руки.
– Мы пока не установили мотив убийства вашей жены, медленно произнес Купер. – И по-моему, ваш – самый основательный.
Гиллеспи фыркнул, в его глазах засветилась приветливость, вызванная алкоголем.
– Мне она была нужнее живой. Говорю же вам, за день до смерти разговор шел о пятидесяти тысячах.
– Вы не выполнили своих обязательств, мистер Гиллеспи. Значит, и ваша жена могла рассказать, почему вам пришлось уехать в Гонконг.
– Столько воды утекло, – последовал монотонный ответ. – Сейчас мой маленький грешок никого не заинтересует. Зато многим интересны грехи Матильды. Ее дочери, например. – Он снова поднес бутылку ко рту, и его веки опустились.
Купер не помнил, чтобы кто-то или что-то вызывало в нем большее отвращение. Он встал, запахнув пальто и отбросив нахлынувшее на него уныние. Если бы сержант мог, он давно бы постарался забыть об этой ужасной семейке, так как ни в одном из ее представителей Купер не находил ни одной привлекательной черты. Их порочность была такой же дурнопахнущей, как и эта комната. Если Купер и жалел о чем в жизни, то лишь о том, что оказался на дежурстве в день, когда нашли тело Матильды. Если бы не это, он бы до сих пор оставался тем, кем всегда себя считал – довольно терпимым человеком.
Незаметно для Гиллеспи детектив взял с пола пустую бутылку с его отпечатками пальцев и покинул квартиру.
Джек читал адрес, который Сара с таким терпением выудила у Рут.
– Слушай, раз это дом, заселенный скваттерами, то, как вытащить Хьюза на улицу одного?
Сара ополаскивала чашки холодной водой.
– Если честно, я уже не в восторге от этой затеи. Хочешь провести следующие полгода в гипсе?
– Все равно хуже, чем сейчас, мне уже не будет, – пробормотал Джек, выдвигая стул и усаживаясь. – С кроватью в комнате для гостей что-то не так. У меня от нее шея затекла. Когда ты собираешься переселить Рут и вернуть меня на мое законное место?
– Когда ты извинишься.
– Ясно... Значит, придется мучиться и дальше. Ее глаза сузились.
– Это всего лишь извинение. Неужели так тяжело? По-моему, затекшая шея того не стоит.
Джек улыбнулся:
– У меня не только шея затекла. Детка, ты столько теряешь...
Сара внимательно посмотрела на мужа.
– Ну, это легко исправить. – Быстрым движением руки она вылила полную чашку ледяной воды Джеку на брюки. – Очень жаль, что Салли Беннедикт не воспользовалась тем же способом.
Художник вскочил на ноги, опрокинув стул.
– Господи, женщина, ты хочешь превратить меня в евнуха? Он схватил Сару за талию и с легкостью поднял в воздух. – Тебе повезло, что в доме Рут, – проговорил Джек, подставив голову жены под кран, – в противном случае я бы не удержался и доказал, насколько неэффективна холодная вода в подобных случаях.
– Ты меня утопишь, – с трудом пробормотала Сара, захлебываясь.
– Так тебе и надо.
Джек поставил жену на ноги и закрыл кран.
– Ты ведь просил страсти, – сказала Сара; вода стекала с ее волос на каменные плитки пола. – Что же тебе не нравится теперь?
Джек бросил ей полотенце.
– О да, – ответил он с усмешкой. – Меньше всего мне нужна жена, которая все понимает. Не нужно меня опекать, женщина.
Сара яростно замотала головой, разбрызгивая капли по кухне.
– Если еще хоть кто-то меня обвинит, что я кого-то опекаю, покровительствую или отношусь свысока, то я его побью. Я пытаюсь относиться доброжелательно к самым бесполезным и законченным эгоистам, которых, на беду, мне довелось повстречать. А это нелегко. – Она энергично вытерла голову полотенцем. – Если бы мир населяли такие, как я, Джек, это был бы рай.
– Ты ведь знаешь, что говорят о рае, старушка. Все прекрасно, пока рогатый змей не высунет свою голову из-под фигового листочка и не заметит влажную теплую норку под кустом. Затем начинается ад.
Сара наблюдала за мужем, пока тот надевал старую рабочую куртку и доставал фонарик.
– Что ты собираешься делать?
– Не важно. Если ты не будешь ничего знать, то тебя не смогут обвинить в соучастии.
– Хочешь, я поеду с тобой?
Темное лицо Джека расплылось в улыбке.
– Зачем? Чтобы заштопать негодяя после того, как я с ним разделаюсь? Ты будешь только обузой, женщина. Кроме того, нельзя допустить, чтобы взяли нас обоих – кому-то ведь нужно остаться с девочкой, если все закончится не так, как я планирую.
– Ты будешь осторожен? – спросила Сара, и в ее глазах читалось беспокойство. – Несмотря ни на что, Джек, я люблю тебя.
Он дотронулся до ее губ.
– Я буду осторожен.
Джек медленно двигался по Пэлас-роуд, пока не увидел дом номер двадцать три и белый "форд-транзит" возле него. Художник проехал еще полквартала, развернулся и остановился поодаль, в месте, с которого дом хорошо просматривался. Улица освещалась желтыми фонарями, между которыми пролегли густые тени, но тротуары были почти пусты холодным ноябрьским вечером, и лишь несколько раз сердце Джека подскакивало, когда неожиданно из тени выныривала темная фигура.
Через час в полосе света в десяти ярдах от машины возникла собака, которая начала рыться в мусоре возле помойки. Только через несколько минут Джек понял, что это вовсе не собака, а лисица, выбравшаяся в город на поиски пропитания. Художник настолько настроился на долгое ожидание и был так поглощен наблюдением за движениями лисицы, что не заметил, как открылась дверь дома двадцать три. Лишь когда раздался громкий смех, Джек понял, что там что-то происходит. Группа молодых людей села в белый фургон, затем дверь закрылась, и темная тень скользнула за руль.
По словам Рут, Хьюз высокий, темноволосый и симпатичный, но, как и все кошки ночью серы, так и все молодые люди кажутся одинаковыми с расстояния в тридцать ярдов темным осенним вечером. Тем не менее Джек, вспомнив, что фургон принадлежит Хьюзу и тот всегда сам садится за руль, завел машину и двинулся следом.
Доктор написал "паралич сердца" в графе "причина смерти" отца. Трудно было сохранять невозмутимый вид, пока я это читала. Конечно же, он умер от паралича сердца. Миссис Спенсер, экономка, почти обезумела от горя, но я все равно сказала, что подержу ее только до того момента, пока она не найдет подходящее место. После этого она довольно быстро пришла в себя. Люди ее класса хранят верность только деньгам.
Отец выглядел очень умиротворенным в кресле; бокал виски все еще оставался в его руке. "Умер во сне" – по словам доктора. Болван даже не представляет, насколько он прав. "Он пил больше, чем следовало бы. Я предупреждал его". Затем доктор решил меня убедить, что не нужно беспокоиться, отец не страдал. Я ответила то, что обычно отвечают в подобных ситуациях, а про себя подумала: "Как жаль. Он заслуживал страданий. Особенно за свою неблагодарность". Джеймсу действительно повезло. Если бы я только знала тогда, как легко избавиться от пьяниц... ну, уже достаточно сказано.
К сожалению, меня видела Джоанна. Эта ужасная девчонка проснулась и сошла вниз в тот момент, когда я убирала подушку. Я объяснила, что дедушка болен, и я кладу подушку, чтобы ему было удобнее, но меня не покидало странное ощущение, будто она знает. Джоанна отказалась идти спать в ту ночь, только лежала и смотрела на меня немигающим взглядом.
Впрочем, что может понять двухлетний ребенок...
ГЛАВА 15
Полчаса спустя, добравшись до фешенебельного района города, фургон остановился в тени богатого дома, где в машину села большеглазая девочка-подросток, уже поджидавшая автомобиль у ворот. У Джека на затылке начали шевелиться волосы. Он наблюдал, как девочка забралась на пассажирское сиденье с неуклюжей готовностью, и понял: она не знает о "сюрпризе", поджидающем ее в фургоне, как и Рут когда-то.
Фургон отправился по дороге, ведущей по побережью на восток. По мере того как движение становилось менее интенсивным, Джек увеличивал расстояние между "фордом" и своей машиной. Художник обдумывал одну возможность за другой: должен ли он остановиться, чтобы позвонить в полицию, и тем самым рискнуть потерять фургон из виду? Должен ли он ударить "форд", рискуя поранить себя и девушку? Или постараться испугать их, подъехав ближе, когда они остановятся... Но тогда они могут просто рвануть вперед и оторваться от него. Джек отбрасывал каждую идею по очереди и внезапно почувствовал острый приступ сожаления, что не взял с собой Сару. Еще никогда до такой степени ему не хватало ее спокойствия и рассудительности.
Фургон свернул на пустынную автостоянку на побережье. Джек скорее инстинктивно, чем обдуманно, выключил фары и двигатель, а затем бесшумно подкатил на нейтралке к обочине в пятидесяти ярдах от фургона.
Все, что случилось потом, было освещено холодным светом луны. Водитель, несомненно, Хьюз, спрыгнул с водительского сиденья и после короткой борьбы потащил девочку, пинающуюся и брыкающуюся, к задней двери фургона. Распахнув дверцу и бросив свою жертву, словно мешок картошки, внутрь, он рассмеялся. На мгновение из раскрытой дверцы вырвался свет; потом дверца закрылась, а Хьюз направился к морю, по дороге закурив.
Впоследствии Джек так и не мог объяснить, почему он поступил именно так. Он вспоминал только свой страх. Его действия были полностью подчинены инстинкту. Словно перед лицом кризиса разум покинул художника, уступив место чему-то первобытному. Он полностью сосредоточился на девочке. Необходимость помочь ей была главной задачей, а единственный способ сделать это – открыть дверь и вытащить ее оттуда. Джек включил первую скорость и аккуратно подъехал к "форду", одновременно наблюдая за Хьюзом, надеясь, что тот не различит шум двигателя за плеском прибоя. Судя по всему, Хьюз ничего не заметил и спокойно продолжал подбирать камешки с берега и бросать их в воду.
Джек остановился позади фургона и не глушил двигатель, пока отстегивал ремень безопасности, накрутив его себе на запястье. В другую руку художник взял тяжелый резиновый фонарик. Он открыл дверь и вышел на стоянку, стараясь дышать глубже, чтобы успокоить бешеное биение сердца.
Вдалеке обернулся Хьюз и, моментально оценив обстановку, помчался к фургону.
Адреналин творит чудеса. Он наполняет тело и заставляет делать немыслимые усилия, в то время как мозг наблюдает за всем словно со стороны и в замедленном режиме. Таким образом, время, самое относительное из явлений, перестает существовать как таковое, и для того, что, по мнению Джека, должно было занять минуты, хватило секунд. Художник распахнул дверцы фургона и со страшным ревом обрушил фонарик на голову ближайшего к нему парня. Ошеломленное бледное лицо другого юнца повернулось к нему, и Джек со всего маху ударил его ремнем, одновременно обхватив рукой шею первого парня и толкая его на улицу. Освободившейся рукой с фонариком Блейкни ударил по подбородку второго парня, сбив его с ног.
Трое оставшихся в фургоне (двое держали девушку, третий со спущенными штанами лежал на ней) застыли в шоке. Стремительность нападения была чрезвычайной, постоянные вопли Джека сбивали с толку, так что он успел расправиться с каждым из парней до того, как они сообразили, что происходит. Рукой с ремнем он схватил за волосы подонка, насиловавшего девочку, запрокинул его голову и со всей силы опустил фонарик на испуганное лицо. Из разбитого носа хлынула кровь, и юнец отполз в сторону, вопя от боли.
– Выходи! – закричал Джек девушке, которая в ужасе стояла на коленях. – Забирайся в машину! – Он снова схватил ремень и пригрозил им парню в углу, который пытался встать на ноги. – Дрянные скоты! – закричал он. – Я убью вас! – Он опустил ботинок на незащищенные ребра насильника и повернулся к единственному парню, которого еще не тронул. В ужасе тот отполз, прикрывая руками голову.
Может, в конце концов, разум не совсем покинул Блейкни. Он бросил фонарик и ремень, выскочил из фургона, забрался в машину вслед за девушкой и рванул с места, на ходу закрывая дверь. Он заметил Хьюза слишком поздно, чтобы увернуться от него, и тот отлетел от удара заднего крыла машины. Ярость Джека не поддавалась контролю, она бушевала в мозгу словно пламя. Рванув руль, он развернул автомобиль и направился к скорчившейся фигуре, включая фары, чтобы увидеть искаженное ужасом лицо Хьюза, когда он будет его переезжать.
Джек понятия не имел, что остановило его от этого поступка. Возможно, крики девушки. А может, ярость покинула его так же внезапно, как и появилась. Или человечность все-таки взяла верх. Художник резко затормозил, распахнул дверцу так, что ударил ею Хьюза, выскочил из машины и, схватив парня за волосы, поднял его на ноги.
– Лезь на заднее сиденье, милая, – сказал он девушке, – и как можно быстрее. – Та была слишком напугана, чтобы не повиноваться, и в истерике забилась на заднее сиденье. – Теперь ты, – сказал он, дергая за волосы и пиная Хьюза. – Хотя если сделаешь мне одолжение и шевельнешься, я тут же сверну тебе шею.
Хьюз поверил Джеку. Выбрав из двух зол меньшее, он покорно лег лицом вниз на сиденье и только охнул, когда художник тяжело опустился на его ноги. Машина снова взревела, когда Джек со всей силы придавил педаль газа. Он захлопнул дверцу и крикнул девушке:
– Пристегнись! Если эта скотина двинет хоть пальцем, я въеду в ближайшую кирпичную стену той стороной, где находится сейчас его голова.
Он переключил передачу, вывернул на дорогу и понесся через Саусборн с бешеной скоростью, не отнимая руки от сигнала. Если в мире еще осталась справедливость, кто-то должен вызвать полицию до того, как белый "форд-транзит" нагонит его.
В Англии еще осталась капля той справедливости, за которую погиб Руперт Брук. Местная полиция получила семнадцать звонков за три минуты: двенадцать от пожилых вдов, четыре от разъяренных мужчин и один от ребенка. Все они сообщали одно и то же. Угонщики превратили тихие улочки их пригорода в место для своих шумных и опасных развлечений.
Машина Джека и преследовавший его "форд" попали в засаду на главной дороге, ведущей в центр Борнмута.
Телефонный звонок в доме Блейкни раздался в половине первого ночи.
– Сара? – рявкнул Джек в трубку.
– Привет, – отозвалась она с облегчением. – Ты цел?
– Цел. Я, черт побери, под арестом! – закричал он. – Мне разрешили сделать один телефонный звонок.
– Я сейчас приеду. Ты где?
– Эти скоты собираются обвинить меня в угоне и изнасиловании, – продолжал он яростно, словно не слыша Сару. – Они все тут чертовы кретины, не слушают, что я им говорю. Меня заперли вместе с Хьюзом и его животными. Бедная девочка, над которой они измывались в фургоне, совершенно невменяема и думает, я один из них. Я их прошу позвонить Куперу, а эти идиоты меня не слушают.
– Хорошо, – произнесла она спокойно, пытаясь разобраться в сбивчивом монологе мужа. – Я сама позвоню Куперу. Теперь скажи мне, где ты.
– В какой-то дыре в центре Борнмута. Они собираются брать мазок с моего чертова пениса.
– Адрес. Мне нужен адрес.
– Где я, черт подери? – заорал Джек кому-то, находящемуся вместе с ним в комнате. – Участок дорожной полиции Фримонта, – сказал он Саре. – Тебе придется взять Рут с собой, – добавил он с сожалением в голосе. – Видит Бог, я не хотел ее вмешивать, но она единственная, кто знает, что произошло. И найди Кейта. Мне нужен надежный адвокат. Здесь одни фашисты. Твердят о педофилии, тайном сговоре и черт знает о чем еще.
– Успокойся, – сказала Сара твердо. – Помалкивай, пока я туда не приеду, и пожалуйста, Джек, держи себя в руках и не ударь полицейского.
– Уже ударил. Этот подонок назвал меня извращенцем.
Было около трех, когда Сара, Купер и Рут прибыли наконец в участок. Ночной дежурный в лирмутской полиции упорно не хотел ни соединять Сару с Купером, ни давать его домашний номер телефона, несмотря на то что она настаивала на срочности дела.
– Детектив Купер не на дежурстве, мадам, – был его неторопливый ответ. – Если у вас проблемы, вы можете рассказать мне или подождать до утра, когда он придет на работу.
Только когда разъяренная Сара появилась перед его столом, угрожая судебным разбирательством за халатность, сержант все-таки связался с детективом. Еще один разнос от Купера, раздраженного тем, что его разбудили среди ночи, совсем довел бедного дежурного. Он ворчал про себя до конца смены. Закон подлости: проявляй сколько хочешь тактичности и деликатности и все равно окажешься виноватым.
Кейт, еще более раздраженный, чем Купер – его тоже вырвали из объятий Морфея, – немного оживился, услышав, что Джека арестовали за угон и изнасилование.
– Надо же, – пробормотал Кейт с циничным изумлением, – я и не подозревал, что он такой живчик.