- Бесполезно рассуждать о том, что могло бы случиться, матушка. Достаточно грустной действительности.
Матушка помолчала немного, прежде чем задала мне следующий вопрос:
- Мисс Денрос никогда не поднимала вуали в твоем присутствии, когда в комнате было светло?
- Никогда.
- И никогда она не позволяла тебе взглянуть мельком на ее лицо?
- Никогда.
- И единственная причина, на которую она ссылалась, была та, что свет причинял ей болезненное ощущение, когда падал на открытое лицо.
- Вы говорите это, матушка, как будто сомневаетесь, правду ли сказала мне мисс Денрос.
- Нет, Джордж. Я только сомневаюсь, всю ли правду сказала она тебе.
- Что вы хотите сказать?
- Не обижайся, дружок, я думаю, что мисс Денрос имела более серьезную причину скрывать лицо, чем та, которую она сообщила тебе.
Я молчал. Подозрение, заключавшееся в этих словах, никогда не приходило мне в голову. Я читал в медицинских книгах о болезненной нервной чувствительности к свету, совершенно такой, какой страдала мисс Денрос, по ее описанию, - и этого было для меня достаточно. Теперь, когда матушка высказала мне свое мнение, впечатление, произведенное на меня, было мучительно в высшей степени. Страшные фантазии о безобразии вселились в мою голову и осквернили все, что было самого чистого и дорогого в моих воспоминаниях о мисс Денрос. Было бесполезно переменять тему разговора - злое влияние сомнений, овладевшее мной, было слишком могущественно для того, чтобы его можно было прогнать разговором. Сославшись на первый представившийся мне предлог, я торопливо вышел из комнаты матушки искать убежища от самого себя там, где только мог надеяться найти его - в присутствии мистрис Ван-Брандт.
Глава XXVII
РАЗГОВОР С МИСТРИС ВАН-БРАНДТ
Хозяйка сидела на свежем воздухе у своей двери, когда я подъехал к дому. Ее ответ на мои вопросы оправдал самые лучшие мои надежды. Бедная жилица выглядела уже "совсем другой женщиной", а девочка в эту минуту стояла на лестнице, ожидая возвращения "своего нового папы".
- Я хочу сказать вам только одно, сэр, прежде чем вы пойдете наверх, - продолжала женщина. - Не давайте этой госпоже больше денег, чем ей понадобится на один день. Если у нее будут лишние деньги, они все будут истрачены ее негодным мужем.
Поглощенный высшими и более дорогими интересами, наполнявшими мою душу, я забыл о существовании Ван-Брандта.
- Где он? - спросил я.
- Где он должен быть, - было ответом. - В тюрьме за долги.
В то время человек, посаженный в тюрьму за долги, часто оставался там на всю жизнь. Нечего было опасаться, чтобы мое посещение было прервано появлением на сцену Ван-Брандта.
Поднимаясь по лестнице, я нашел девочку, ожидавшую меня на верхней площадке с потрепанной куклой в руках.
Я купил дорогой пирожное. Девочка отдала мне куклу, а сама пошла в комнату с пирожным в руках, сказав матери обо мне такими словами:
- Мама, мне этот папа нравится лучше другого. И тебе он также нравится больше.
Исхудалое лицо матери покраснело, потом побледнело, когда она протянула мне руку. Я с тревогой поглядел на нее и заметил явные признаки выздоровления. Ее большие серые глаза смотрели на меня опять с тихой радостью и нежностью. Рука, лежавшая в моей вчера такой холодной, теперь несла в себе жизнь и теплоту.
- Умерла ли бы я до утра, если бы вы не подоспели? - спросила она тихо. - Не спасли ли вы мне жизнь во второй раз? Я очень этому верю!
Прежде чем я догадался в чем дело, она наклонила голову к моей руке и нежно коснулась ее губами.
- Я не неблагодарная женщина, - прошептала она. - А между тем я не знаю, как мне благодарить вас.
Девочка быстро подняла глаза от своего пирожного.
- Почему ты его не поцелуешь? - с изумлением вытаращив глазки, спросило это странное созданьице.
Она опустила голову на грудь, она горько вздохнула.
- Перестанем говорить обо мне, - вдруг сказала она, успокоившись и принудив себя опять на меня взглянуть. - Скажите мне, какой счастливый случай привел вас сюда вчера?
- Тот же самый случай, - ответил я, - который привел меня к источнику святого Антония.
Она поспешно приподнялась.
- Вы опять видели меня так, как видели в беседке у водопада! - воскликнула она. - И опять в Шотландии?
- Нет. Дальше Шотландии - на Шетлендских островах.
- Расскажите мне! Пожалуйста, пожалуйста, расскажите мне!
Я рассказал, что случилось, с такой точностью, как только мог. Умолчав только об одном. Скрыв от нее самое существование мисс Денрос, я дал ей возможность предполагать, что во время моего пребывания в доме Денроса, меня принимал только один хозяин.
- Это странно! - воскликнула она, внимательно выслушав меня до конца.
- Что странно? - спросил я.
Она колебалась, пристально рассматривая мое лицо своими большими серьезными глазами.
- Я неохотно говорю об этом, - сказала она. - А между тем мне не следует скрывать от вас что-нибудь в таком деле. Я понимаю все, что вы рассказали мне, за одним исключением. Мне кажется странно, что когда вы были в Шотландии, у вас только был собеседником один старик.
- О каком же другом собеседнике ожидали вы услышать? - спросил я.
- Я ожидала, - ответила она, - услышать об одной даме в том доме.
Не могу положительно сказать, чтобы этот ответ удивил меня. Он заставил меня подумать, прежде чем я заговорил опять. Я знал из своего прошлого опыта, что она, должно быть, видела меня во время нашей разлуки с ней, когда я духовно присутствовал в ее душе, в ясновидении или во сне. Не видела ли она также мою ежедневную собеседницу на Шетлендских островах - мисс Денрос?
Я задал вопрос таким образом, чтобы оставить себе свободу решить, надо ли сообщить ей все, или нет.
- Справедлив ли я, предполагая, что вы видели меня во сне на Шетлендских островах, - начал я, - как прежде в то время, когда я был в моем Пертширском доме?
- Да, - отвечала она, - на этот раз это было вечером. Я заснула или лишилась чувств - не знаю. И видела вас опять в видении или во сне.
- Где вы видели меня?
- Прежде видела вас на мосту, на шотландской реке, когда встретила вас в тот вечер, в который вы спасли мне жизнь. Через некоторое время река и ландшафт померкли, а с ними померкли и вы. Я подождала немного, и мрак постепенно исчезал. Я стояла, как казалось мне, в кругу звездного света, напротив меня было окно, позади озеро, а предо мной темная комната. Я заглянула в комнату, и звездный свет показал мне вас опять.
- Когда это случилось? Вы помните число?
- Я помню, что это было в начале месяца. Несчастья, которые потом довели меня до такой крайности, еще не случились со мной, а между тем, когда я стояла и смотрела на вас, я испытывала странное предчувствие предстоящего несчастья. Я почувствовала то же самое неограниченное доверие в вашу власть помочь мне, какое чувствовала, когда первый раз видела вас во сне в Шотландии. Я сделала то же самое. Я положила мою руку к вам на грудь. Я сказала вам: "Вспомните обо мне, придите ко мне". Я даже написала… Она замолчала, вздрогнув, как будто ею внезапно овладел какой-то страх. Видя это и опасаясь сильного волнения, я поспешил предложить не говорить больше на этот раз об ее сне.
- Нет, - отвечала она твердо. - Ничего нельзя выиграть откладыванием. Мой сон оставил в моей душе одно страшное воспоминание. Пока я жива, мне кажется, я буду дрожать, когда подумаю о том, что видела возле вас в этой темной комнате.
Она опять замолчала. Не говорила ли она о женщине с черной вуалью на голове? Не приступала ли она к описанию мисс Денрос, которую она видела во сне?
- Скажите мне прежде, - продолжала она, - правду ли я говорила вам до сих пор? Правда ли, что вы были в темной комнате, когда видели меня?
- Совершенная правда.
- Было ли это в начале месяца и в конце вечера?
- Да.
- Одни ли были вы в комнате? Отвечайте мне правду!
- Я был не один.
- Кто был с вами? Хозяин или кто-нибудь другой?
Было бы абсолютно бесполезно (после того, что я теперь слышал) пытаться обманывать ее.
- Со мной в комнате была женщина, - ответил я.
Лицо ее показывало, что она опять была взволнована страшным воспоминанием, о котором говорила сейчас. Мне самому было трудно сохранить свое спокойствие. Все-таки я решился не проронить ни слова, которое могло бы подсказать что-нибудь моей собеседнице. Я только сказал:
- Вы хотите еще задать мне какие-нибудь вопросы?
- Только один, - отвечала она. - Было ли что-нибудь необыкновенное в одежде вашей собеседницы?
- Да. На ней была черная вуаль, закрывавшая ее голову и лицо и спускавшаяся ниже пояса.
Мистрис Ван-Брандт откинулась на спинку кресла и закрыла руками лицо.
- Я понимаю почему вы скрыли от меня присутствие этой несчастной женщины в доме, - сказала она. - Это показывает доброту и ласку, как все, что отличает ваши поступки, но это бесполезно. Когда я лежала в этом забытье, я видела все точь-в-точь как в действительности, и я также видела это страшное лицо!
Эти слова буквально поразили меня.
Мне тотчас пришел в голову разговор мой с матушкой в это утро. Я вскочил.
- Боже мой! - воскликнул я. - Что вы хотите сказать?
- Неужели вы еще не понимаете? - спросила она, изумляясь со своей стороны. - Должна ли я говорить еще откровеннее. Когда вы увидели мой призрак, вы прочли, что я писала?
- Да. На письме, которое эта дама писала для меня. Я видел потом слова - слова, которые привели меня к вам вчера: "В конце месяца, под тенью святого Павла".
- Как я писала на неоконченном письме?
- Вы подняли письменную шкатулку, на которой лежали письмо и перо, с колен этой дамы и, пока писали, поставили шкатулку на ее плечо.
- Вы заметили, произвело ли на нее какое-нибудь действие, когда я подняла шкатулку?
- Я не заметил ничего, - ответил я, - она осталась неподвижна на своем стуле.
- Я во сне видела иначе. Она подняла руку - не ту, которая была ближе к вам, но ту, которая была ближе ко мне. Когда подняла шкатулку, она подняла руку и отвела складки вуали от лица - наверно, для того, чтобы лучше видеть. Это было только одно мгновение, я увидела, что скрывала вуаль. Не будем говорить об этом. Вы, наверно, дрожали от этого страшного зрелища в действительности, как я дрожала от него во сне. Вы, должно быть, спрашивали себя, как я: "Неужели никто не решится увести это страшное лицо и сострадательно скрыть его в могиле?"
При этих словах она вдруг остановилась. Я не мог сказать ничего - мое лицо говорило за меня. Она увидела это и угадала правду.
- Боже мой! - вскричала она. - Вы не видели ее! Она, должно быть, скрывала от вас лицо за вуалью. О! Зачем, зачем обманом заставили вы меня заговорить об этом? Никогда больше не буду об этом говорить. Посмотрите, мы испугали девочку! Поди сюда, душечка. Нечего бояться. Поди и принеси с собой пирожное. Ты будешь знатная дама, которая дает большой обед, а мы два друга, которых ты пригласила обедать у себя, кукла будет девочка, которая приходит после обеда и получает фрукты за десертом.
Так болтала она, напрасно стараясь забыть удар, нанесенный мне, говоря ребенку разный вздор.
Вернув в некоторой степени спокойствие, я постарался всеми силами помогать ее усилиям. Более спокойное размышление навело меня на мысль, что, может быть, она ошибается, думая, что страшное зрелище, явившееся ей в видении, есть действительное отражение истины. По самой простой справедливости к мисс Денрос мне, конечно, не следовало верить в ее безобразие, основываясь на сновидении? Как ни благоразумна была эта мысль, она, однако, оставила некоторые сомнения в моей душе. Девочка вскоре почувствовала, что ее мать и я, ее товарищи в игре, не испытывали искреннего удовольствия заниматься игрою. Она без церемонии выпроводила своих гостей и вернулась со своей куклой к любимому месту своих игр, где я ее встретил, - площадке у дверей. Никакие убеждения матери или мои не могли вернуть ее назад. Мы остались вдвоем с запрещенным предметом разговора - мисс Денрос.
Глава XXVIII
ЛЮБОВЬ И ДЕНЬГИ
Чувствуя тягостное замешательство, мистрис Ван-Брандт заговорила первая.
- Вы ничего не говорили мне о себе, - начала она. - Была ли ваша жизнь счастливее с тех пор, как я видела вас в последний раз?
- По совести, не могу этого сказать, - отвечал я.
- Есть надежда, что вы женитесь?
- Это зависит от вас.
- Не говорите этого! - воскликнула она, бросая на меня умоляющий взгляд. - Не портите моего удовольствия при новом свидании со мной, говоря о том, чего никогда не может быть. Неужели вам опять надо говорить, каким образом вы нашли меня здесь одну с моим ребенком?
Я принудил себя произнести имя Ван-Брандта, только бы не слышать его от нее.
- Мне сказали, что мистер Ван-Брандт сидит в тюрьме за долги, - сказал я, - а я сам увидел вчера, что он оставил вас одну без помощи.
- Он оставил мне все деньги, какие были у него, когда его арестовали, - возразила она грустно. - Его жестокие кредиторы более достойны осуждения, чем он.
Даже эта относительная защита Ван-Брандта задела меня за живое.
- Мне следовало говорить о нем осторожно, - сказал я с горечью. - Мне следовало помнить, что женщина может простить даже оскорбление мужчине, когда она его любит.
Она зажала мне рот рукой и остановила, прежде чем я успел продолжить.
- Как вы можете говорить со мной так жестоко? - спросила она. - Вы знаете, к стыду моему, я призналась в этом вам, когда мы виделись в последний раз, вы знаете, что мое сердце втайне всецело принадлежит вам. О каком "оскорблении" говорите вы? О том ли, что Ван-Брандт женился на мне при живой жене? Неужели вы думаете, что я могу забыть главное несчастье моей жизни - несчастье, сделавшее меня недостойной вас? Богу известно, что это не моя вина, но тем не менее справедливо, что я не замужем, а милочка, играющая со своей куклой, моя дочь. А вы, зная это, говорите о том, чтобы я стала вашей женой!
- Девочка считает меня своим вторым отцом, - сказал я. - Было бы лучше для нас обоих, если бы в вас было так же мало гордости, как и в ней.
- Гордости? - повторила она. - В таком положении, как мое? Беспомощная женщина, мнимый муж, сидящий в тюрьме за долги! Согласитесь с тем, что я пала еще не так низко, чтобы забыть свое положение относительно вас, и вы сделаете мне комплимент, недалекий от истины. Разве мне следует выходить за вас замуж из-за пищи и приюта? Разве мне следует выходить за вас потому, что законные узы не связывают меня с отцом моего ребенка? Как жестоко ни поступил он со мной, он имеет еще это право на меня. Как он ни плох, а он еще не бросил меня, он был к этому принужден. Мой единственный друг! Возможно ли, что вы считаете меня настолько неблагодарной, что я соглашусь стать вашей женой? Женщина (в моем положении) должна быть действительно бездушной, чтобы лишить вас уважения света и друзей. Несчастное существо, таскающееся по улицам, посовестилось бы поступить с вами таким образом. О, из чего созданы мужчины? Как вы можете - как вы можете говорить об этом!
Я уступил - и не говорил об этом больше. Каждое слово, произнесенное ею, увеличивало мой восторг к благородному существу, которое я любил и которого лишился. Какое прибежище оставалось мне? Только одно. Я мог еще принести себя в жертву для нее. Как ни горько ненавидел я человека, разлучившего нас, я любил ее так нежно, что был даже способен помочь ему для нее. Непростительное ослепление! Я не отрицаю этого, я этого не извиняю - непростительное ослепление!
- Вы простили мне, - сказал я. - Позвольте мне заслужить ваше прощение. Быть вашим единственным другом что-нибудь да значит. У вас должны быть планы на будущее время. Скажите мне прямо, как я могу вам помочь.
- Довершите доброе дело, начатое вами, - ответила она с признательностью. - Помогите мне выздороветь. Помогите мне собраться с силами, чтобы иметь возможность, как меня обнадежил доктор, прожить еще несколько лет.
- Как вас обнадежил доктор, - повторил я. - Что это значит?
- Право, не знаю, как вам сказать, - ответила она, - не говоря опять о мистере Ван-Брандте.
- Не значит ли говорить о нем все равно, что говорить об его долгах? - спросил я. - Зачем вам надобно еще колебаться? Вы знаете, что я готов сделать все, чтобы избавить вас от беспокойства.
Она смотрела на меня с минуту с безмолвной тоской.
- О? Неужели вы думаете, что я допущу вас отдать ваши деньги Ван-Брандту? - спросила она, как только смогла заговорить. - Я, всем обязанная вашей преданности ко мне! Никогда! Позвольте мне сказать вам прямо правду. Он непременно должен освободиться из тюрьмы. Он должен заплатить своим кредиторам и нашел средство сделать это - с моей помощью.
- С вашей помощью? - воскликнул я.
- Да! Вот о его делах в двух словах. Некоторое время назад он получил от своего богатого родственника предложение занять хорошее место за границей и дал свое согласие на то, чтобы занять это место. К несчастью, он только что вернулся рассказать мне о своей удаче, как в тот же день был арестован за долги. Родственник обещал ему никого не назначать на это место некоторое время - и это время еще не прошло. Если он станет уплачивать проценты своим кредиторам, они дадут ему свободу, и он думает, что сможет достать денег, если я соглашусь застраховать свою жизнь.
Застраховать ее жизнь! Сети, расставленные ей, ясно обнаружились в этих словах.
В глазах закона она была женщина незамужняя, совершеннолетняя и во всем сама себе госпожа. Что же могло помешать ей застраховать свою жизнь, если бы она хотела, застраховать ее так, чтобы дать Ван-Брандту прямой интерес в ее смерти? Зная его, считая его способным ко всякой гнусности, я задрожал при одной мысли о том, что могло бы случиться, если бы я позднее отыскал ее. Благодаря моему счастливому положению единственный способ защитить ее находился в моих руках. Я мог предложить негодяю дать взаймы деньги, нужные ему, а он был способен принять мое предложение так же легко, как я мог сделать его.
- Вы, кажется, не одобряете нашу мысль, - сказала она, заметив очевидное неудовольствие, в которое она привела меня. - Я очень несчастна, мне кажется, я неумышленно расстроила вас во второй раз.
- Вы ошибаетесь, - ответил я. - Я только сомневаюсь, так ли прост ваш план освободить мистера Ван-Брандта от его затруднений, как вы предполагаете. Известно вам, какое пройдет время, прежде чем вам будет можно занять деньги под ваш страховой полис?
- Я ничего об этом не знаю, - ответила она грустно.
- Позвольте мне спросить совета моих поверенных. Это люди надежные и опытные, и я уверен, что они могут быть полезны нам.
Как ни осторожно выражался я, ее самолюбие было задето.
- Обещайте, что вы не станете просить меня занять у вас деньги для мистера Ван-Брандта, - сказала она, - и я с признательностью приму вашу помощь.
Я мог спокойно обещать это. Единственная возможность спасти ее заключалась в том, чтобы скрыть от нее то, что я решился теперь сделать. Я встал, весьма поддерживаемый своей решимостью. Чем скорее я наведу справки (напомнил я ей), тем скорее разрешатся наши сомнения и затруднения.
Она встала, когда я встал, со слезами на глазах и с румянцем на щеках.