Меса Верде Эстейтс занимала комнату 1106, четвертую по левую сторону от лифта. Табличка на двери гласила: МЕСА ВЕРДЕ ЭСТЕЙТС, ФРЭНК СПИЛЛЕЙСИ, ПРЕЗИДЕНТ. Я постучал, но не услышал в ответ ни заходите, ни кто там, ни даже катитесь к чертовой матери. Я попробовал ручку. Она легко повернулась, я толкнул дверь и вошел. Комната представляла собой средних размеров кабинет, в котором хватило бы места только двоим - хозяину и его секретарю. Вдоль левой стены тянулись зеленые металлические полки с многоцветными брошюрами, рекламирующими Меса Верда Эстейтс. Дальнюю занимали три окна с наполовину опущенными жалюзи. Двинувшееся к горизонту солнце освещало большой стол, стоящий перед окнами. Перед столом застыли три больших кожаных кресла. Пол покрывал коричнево-черный с блестками синтетический ковер. Правую стену украшали симпатичные акварели с пейзажами пустыни, под ними стояли диван и кофейный столик со стеклянным верхом. Стола секретаря с пишущей машинкой я не обнаружил, как, впрочем, и самого секретаря. А вот хозяин кабинета сидел за большим столом в кресле с высокой спинкой, наклонившись вперед, его лысая голова покоилась на белом листе бумаги, левая рука протянулась к бежевому телефонному аппарату, а правая сжимала желтый карандаш. Я приблизился к столу и посмотрел на Спиллейси. Бумага не смогла впитать всю кровь, вылившуюся из хозяина кабинета. Я попытался прощупать пульс на руке, сжимавшей карандаш. Сердце не билось. Зазвонил телефон, и я даже подпрыгнул от неожиданности. Он звонил семь раз, но умерший Спиллейси не слышал ни единого звонка.
Полноватый мужчина в сером костюме, в очках в золотой оправе, с закрытыми глазами и чуть приоткрытым ртом, лет пятидесяти от роду. В солнечных лучах его лысина казалась более розовой, чем на самом деле. Под рукой с карандашом оказался маленький блокнот. Спиллейси написал на нем одно слово. По тому, как заваливались и набегали друг на друга буквы, я понял, что писал он уже распростершись на столе, умирая. Но разобрать слово не стоило труда. Написал он Уинго.
ГЛАВА 10
Мой следующий поступок обусловила лишь одна причина: я почувствовал, что единственное слово, фамилия, написанная на блокноте, предназначалась мне, принадлежала мне? поэтому я вытянул блокнот из-под руки, сжимавшей желтый карандаш, и сунул в карман пиджака. Затем, подчиняясь инстинкту самосохранения, я вытащил носовой платок и, обернув им внутреннюю ручку, открыл дверь. В коридоре тщательно стер отпечатки пальцев с наружной ручки, сбежал по лестнице на два этажа и вызвал лифт. В кабине я вел себя предельно скромно, стараясь остаться незамеченным тремя пассажирами, ехавшими сверху, и еще тремя, что вошли на седьмом, четвертом и третьем этажах.
Снаружи Никерсон-Билдинг выглядел точно так же, как и многие другие административные здания, возведенные в двадцатых годах на Парк-авеню подрядчиком, отошедшим в мир иной, несомненно, раньше Фрэнка Спиллейси. Поэтому я не стал восхищаться его архитектурными достоинствами, а прошагал два квартала по Парк-авеню и свернул вправо в поисках первого попавшегося бара.
Назывался он то ли Холодная утка, то ли Зеленая белка. Стойка занимала всю правую стену, в зале стояли столики с клетчатыми скатерками, вдоль левой стены тянулись кабинки. Часы показывали десять минут пятого, так что столики пустовали, а за стойкой сидели лишь два завсегдатая. Я устроился на другом конце стойки, поближе к двери, подальше от пьяниц, и когда бармен подошел ко мне, заказал двойное шотландское.
- Со льдом? - спросил бармен.
- Чистое, и стакан воды.
Мне следовало попросить его налить виски в высокий бокал, потому что рука моя сильно дрожала, и несколько капель упали на стойку, когда я подносил рюмку ко рту. Виски я выпил залпом и тут же дал знак бармену повторить заказ. Увлеченный разговором с двумя пьяницами - должно быть, о спорте, автомобилях или политике, что еще могут обсуждать в четыре часа пополудни бармены и пьяницы? - он с явной неохотой прошествовал к моему краю стойки. Возможно, правда, что у него просто болели ноги.
- Снова двойное? - спросил он.
- Нет, одинарное. Где у вас телефон?
Он махнул рукой в направлении дальней стены.
- Там, у мужского туалета.
Я прошел в будку, закрыл за собой дверь, набрал 911, дождался, пока ответил голос, голос полицейского, и протараторил: Слушайте внимательно. В помещении 1106 в Никерсон-Билдинг на Парк-авеню вы найдете убитого. Его зовут Фрэнк Спиллейси. Спиллейси, - и я повесил трубку.
Полная рюмка уже дожидалась меня. Пить не. хотелось, ко не пропадать же добру. Поэтому я выпил виски, положил на стойку три долларовые купюры и мелочь, вышел на улицу, поймал такси и поехал в Аделфи. Поднявшись к себе, я достал из кармана маленький блокнот и прочитал единственное записанное на нем слово. Уинго. Я вырвал страничку из блокнота, порвал ее на мелкие кусочки и спустил в унитаз, затем, вспоминая уроки, полученные с больших и малых экранов, разорвал все остальные странички. Мне пришлось провести в ванной добрых пять минут, спуская бумагу в унитаз. Картонную обложку блокнота я бросил в мусорное ведро.
Вернувшись в гостиную, я плюхнулся в мое любимое кресло, в которое еще два часа назад ел сэндвич с огурцом, пил чай и доказывал нью-йоркскому копу, что вполне обойдусь и без его услуг. Мысли мои крутились вокруг человека, убитого выстрелом из пистолета или ударом ножа, человека, который потратил последние остатки жизни на единственное слово. Я решил, что оно предназначалось мне. Ни его жене и детям, ни полиции, но мне и только мне, незнакомцу, с которым он говорил лишь единожды по телефону в течение сорока пяти секунд, максимум минуты. И вместо того, чтобы позвонить в полицию, сообщить об убийстве, дождаться приезда детективов и рассказать им обо всем, что я знал, а эта информация могла помочь найти убийц мелкого мошенника, продававшего участки земли в пустыне, я позорно сбежал.
Выкурив сигарету и проведя в глубоком раздумье еще с четверть часа, я снял трубку, позвонил на междугороднюю станцию и попросил соединить меня со службой коронера Вашингтона, округ Колумбия. Телефонистка пожелала узнать, с кем именно я хочу поговорить, но ни одной фамилии я назвать не мог и в конце концов заявил, что хочу поговорить лично с коронером, но готов объясниться и с тем, кто возьмет трубку. Ответил мне хорошо поставленный мужской голос: Служба коронера.
Назвавшись, я спросил: Если человек гибнет в автокатастрофе, такое дело автоматически переходит к вам?
- Да, разумеется, - последовал ответ.
- И вскрытие проводите вы?
- Если смерть наступила в результате несчастного случая, убийства или самоубийства - обязательно. Даже в случае болезни, если усопший не находился под наблюдением врача в последние десять дней жизни.
- Меня интересуют некоторые сведения о человеке, погибшем в автокатастрофе примерно четыре недели назад.
- Вы его родственник? - поинтересовался мужской голос.
- Нет. Я репортер. Из Нью-Йорк тайме.
Играть, так по-крупному!
- Как фамилия усопшего?
- Уинго.
- Имя?
Имени я не знал.
- Мы еще не успели выяснить его имени. Он умер при весьма загадочных обстоятельствах.
Последовала пауза, долгая томительная пауза. В службе коронера округа Колумбия на углу 19-й и Е-стрит думали или совещались.
- Извините, но в подобных случаях для получения информации необходимо разрешение ближайших родственников.
Я поблагодарил то ли коронера, то ли его сотрудника и положил трубку, а потом начал перебирать в памяти знакомых мне влиятельных персон Вашингтона, которые могли заглянуть в картотеку коронера без разрешения ближайших родственников усопших. Почему-то у меня сложилось впечатление, что Фрэнсис Уинго не поймет моего интереса к гибели ее мужа. Таких влиятельных персон я нашел, но решил, что едва ли они ответят мне прямо сегодня, скорее всего, попросят перезвонить завтра, а я, снедаемый нетерпением, не мог ждать и набрал номер Майрона Грина, адвоката.
- Окажи мне услугу, - попросил я его после того, как мы поздоровались и он сообщил мне, что чек, полученный мною от музея Култера, уже в банке.
- Какую услугу? - в голосе Майрона Грина послышалась подозрительность.
- Мне нужно заключение вашингтонского коронера, чтобы узнать, как и от чего умер один человек.
- На это требуется разрешение ближайшего родственника, - ответствовал Грин.
- Это мне известно. Я уже говорил с коронером. Поэтому и звоню тебе. Информация нужна мне сегодня.
- Это невозможно.
- Для кого-то - да, но не для тебя. У тебя там есть знакомые, а у меня - нет. Иначе я бы тебе не позвонил.
- Извини, но сейчас я очень занят. Завтра, пожалуй, я смогу что-нибудь предпринять.
- Если я не получу требуемую мне информацию сегодня днем, в крайнем случае вечером, я выхожу из этой игры.
- Что? Что?
- Выхожу. Умываю руки. Пусть кто-то еще вызволяет щит.
- Что-то случилось? - встревожился Грин. - Что именно? Я должен знать. Я имею на это право.
- Убили человека.
- Кого?
- Фамилия тебе ничего не скажет.
- Он связан… с ворами?
- Трудно сказать. Но, возможно, он их знал.
- Черт побери, Сент-Ив, ну почему ты все ходишь вокруг да около!
- Добудь то, что мне нужно, и я введу тебя в курс дела. Может, ты еще станешь криминальным адвокатом. Если я не получу требуемого, я - пас. Можешь сразу же звонить в музей, пусть подбирают замену.
Майрон Грин тяжело вздохнул.
- Ладно, попробую. Один мой добрый друг стал помощником генерального прокурора США. Он сможет все выяснить.
- Сегодня?
- Если я попрошу его. Он учился в моей школе на класс младше.
- Попроси его.
- Скажи точно, что ты хочешь знать?
- Меня интересует причина смерти мужчины по фамилии Уинго. Вроде бы он погиб в автокатастрофе четыре недели назад.
- Уинго? Разве это не фамилия женщины…
- Ты абсолютно прав.
- Ее муж?
- Да.
- Ты думаешь, что она…
- Я ничего не думаю, Майрон, - прервал я его. - Я лишь стараюсь понять, что мне думать.
- Хорошо, хорошо. Как его звали?
- Не знаю.
- О Боже.
- Не так уж много Уинго погибло четыре недели назад в автокатастрофе. Пусть твой приятель выяснит, что показало вскрытие.
- Тебя осенило или твоя просьба на чем-то основана?
- Осенило, - заверил я его. - Ничего более.
- Я тебе перезвоню, - и в трубке раздались гудки отбоя.
Майрон Грин позвонил в тридцать пять минут седьмого.
- Я пропустил мой поезд. Маргарет будет в ярости, - сетовал он. Речь шла о его жене.
- Хочешь, чтобы я позвонил ей?
- Нет, не надо тебе ей звонить. Она считает, что ты плохо влияешь на меня.
- Скорее всего она права.
- Твоя догадка подтвердилась.
- Неужели?
По учащенному дыханию Майрона Грина чувствовалось, что он взволнован.
- Успокойся, Майрон, - посоветовал я. - Попробуй глубоко вздохнуть.
Он помолчал, видимо, успокаивая дыхание.
- Я переговорил с моим другом. Он позвонил в службу коронера. Там не обрадовались его просьбе, но он проявил должную настойчивость.
- И что он узнал?
- 26 июля Джорджа Комптона Уинго, сорока четырех лет, нашли в разбитой машине на Кольцевой автостраде 495 близ развилки 13. Машину, новенькую шевроле-импалу, смяло в лепешку, - Майрон Грин читал по бумажке. - Вскрытие, проведенное 27 июля, показало, что Уинго был уже мертв, когда его машина летела с откоса, при этом трижды перевернувшись. Умер он на несколько часов раньше от избыточной дозы героина.
- Он сидел на игле?
- Не понял.
- Он был наркоманом?
- О да. Многочисленные следы от уколов на правой и левой руках свидетельствовали о том, что он регулярно принимал наркотики, вероятнее всего, героин.
- Это все?
- Разве тебе этого недостаточно?
- Да как сказать… Майрон, я попрошу тебя еще об одной услуге.
- Что теперь?
- Поезжай в Дариэн на такси, а расходы занеси на мой счет.
ГЛАВА 11
Во вторник Фрэнсис Уинго постучала в мою дверь без двадцати три. То ли она прилетела на частном самолете, то ли часовым рейсом из Вашингтона, причем лайнер вылетел и приземлился точно по расписанию.
- Входите, - крикнул я.
- Благодарю, - она вошла с недорогим чемоданом в одной руке и полосатым сине-белым плащом, перекинутым через другую.
- Тяжелый? - я потянулся к чемодану.
Она отдала его, как мне показалось, с некоторой неохотой.
- Тяжелый.
Я оглядел комнату, гадая, куда бы поставить чемодан весом 55 или 60 фунтов. Наконец я решил, что лучшего места, чем ванная, не найти, но перед этим опустил его на весы. Чемодан потянул на пятьдесят восемь фунтов.
- Почему вы отнесли его в ванную? - спросила Фрэнсис, когда я вернулся.
- Не знаю. Должно быть, потому, что я никогда бы не стал искать его там.
- Вы не собираетесь пересчитать деньги?
- А вы пересчитывали?
- Нет.
- Но хоть взглянули на них?
- Да.
- Впечатляет?
- Не слишком.
- Раз вы безразличны к деньгам, может, не откажетесь выпить?
- Пожалуй, что не откажусь.
- Бербон или шотландское?
- Бербон.
- Присаживайтесь в кресло. Или вы предпочтете диван? Удобно и там, и там.
- Благодарю, - она положила плащ на спинку стула и села в кресло, в синем платье, неброском, но хорошо сшитом, в туфельках под цвет платья, с сумочкой из той же кожи, что и туфли. Когда я повернулся к ней с полными бокалами, она оглядывала комнату и сумела не скривиться, когда ее взгляд упал на репродукции, которыми украсило стены страдающее дальтонизмом руководство Аделфи.
- Ужасные, не правда ли? - я подал ей бокал.
- Есть немного.
- Их выбирал лично управляющий отеля.
- Не вы?
- Нет. Мне больше нравится Максфилд Пэрриш.
- Он умер в возрасте девяноста шести лет. В 1966-м.
- Вы его поклонница?
- Нет. А вы?
- Скорее да, чем нет, - я опустился на диван напротив нее. - Жаль, что вы не успели к ленчу.
Фрэнсис Уинго не стала развивать эту тему.
- Щит вы получите сегодня?
- Не знаю.
- Они больше с вами не связывались?
- Нет.
- Свяжутся?
- Понятия не имею.
- И что вы намерены предпринять?
Я отпил из бокала.
- Первым делом возьму напрокат машину. Своей у меня нет, знаете ли. А потом на этой машине поеду в мотель Говард Джонсон на Джерси Тернпайк. Зарегистрируюсь ровно в шесть вечера в компании пятидесяти восьми фунтов купюр по десять и двадцать долларов и буду сидеть у телефона, пока они не позвонят и не скажут, что делать дальше. После чего в точности выполню все их указания, ибо в противном случае я могу кончить, как ваш муж, то есть отправиться на тот свет.
То ли она была хорошей актрисой, то ли не знала, о чем я толкую.
- Боюсь, я потеряла нить ваших рассуждений, мистер Сент-Ив. При чем здесь мой муж? Какая связь между его смертью и щитом?
Я не стал играть в кошки-мышки.
- Ваш муж был наркоманом. И умер не в автокатастрофе, а от избыточной дозы героина.
На ее губах заиграла легкая улыбка.
- Вы проявили такой интерес к моему мужу? Почему?
- К примеру, меня интересует, что за человек мог жениться на такой женщине, как вы. Или, скорее, за какого человека вы соблаговолили выйти замуж. И наркоман никак не тянет на вашего мужа.
- А какое вам до всего этого дело?
Я поставил бокал на стеклянный столик.
- Есть дело. Из-за щита уже погиб один человек, а если считать его жену, то двое. С вашим мужем число покойников увеличивается до трех, а я не хочу стать четвертым.
Я умышленно не упомянул Спиллейси, хотя четыре трупа произвели бы большее впечатление, чем три.
- Вы становитесь агрессивным, не так ли?
- Это один из моих недостатков.
- Вам нужно с ним бороться.
- Ближайшей осенью я этим и займусь. Как вы думаете, мне поможет групповая психотерапия?
- Я в этом не сомневаюсь.
- Вы знали, что он был наркоманом?
- Да. Знала. Да и как я могла не знать.
- Где он добывал героин?
- Я не спрашивала.
- Чем расплачивался?
- Вас не затруднит дать мне сигарету. Я бросила курить три года назад, но… - голос ее дрогнул. Я вскочил, предложил ей сигарету, поднес к кончику огонек зажигалки. Она глубоко затянулась и выпустила тонкую струю дыма.
- Я расскажу вам о своем муже, мистер Сент-Ив. Расскажу, потому что не хочу, чтобы вы рылись в коей личной жизни. Желающих и без вас предостаточно. Скажу честно, мне это не нравится. И я искренне надеюсь, что потом вы оставите меня в покое.
Она помолчала, надеясь услышать от меня подтверждение моих надежд, но я ограничился лишь кивком.
- Мой муж до того, как пристрастился к героину, был не только превосходным художником, но и одним их лучших директоров художественных музеев. Он учился в Гарварде, в сорок третьем ушел во флот, стал военным художником, репродукции его боевых зарисовок публиковались в Лайфе и привлекли к нему внимание специалистов. По окончании войны ему предложили пост директора небольшого, но хорошего музея на Среднем Западе. Оттуда он перешел в Чикаго и далее в Нью-Йорк, где возглавил один частный музей. Какой - не важно, не так ли?
- Не важно, - кивнул я.
- Мы встретились в Нью-Йорке на какой-то вечеринке. Я с детства мечтала рисовать, но вовремя поняла, что таланта у меня нет. И приняла правильное решение - заняться музейным делом. Джордж всемерно помогал мне. Он-то рисовал каждую свободную минуту, и рисовал с блеском. Друзья Джорджа, знакомые с его работами, требовали, чтобы он организовал свою выставку, но он постоянно отказывался, говоря, что еще не время. Мы поженились, когда я закончила учебу, и по рекомендации Джорджа меня назначили директором маленького музея в Нью-Йорке. А несколько лет спустя пришло приглашение из музея Култера. Он его отверг.
- Он?
- Да. Они хотели Джорджа. Он рекомендовал меня. Мистер Спенсер поначалу возражал, но в итоге меня взяли на работу.
- Почему он отказался возглавить музей Култера?
Фрэнсис пожала плечами.
- Он решил, что музейная работа больше не интересует его. Хотел только рисовать. Я, разумеется, согласилась, и мы переехали в Вашингтон. Моего жалования вполне хватало на двоих, и поначалу все шло очень хорошо.
- А потом?
- Джордж впал в глубокую депрессию. Перестал рисовать, слишком много пил, исчезал на несколько дней. Полтора года назад он признался мне, что пристрастился к героину. Я не знаю, когда это началось. Он мне не говорил.
- Какую дозу он принимал ежедневно?
- Не знаю.
- Ладно. Сколько он каждый день тратил на героин?
- Перед смертью порядка двухсот долларов.
- Где он брал деньги?
- Продавал свои картины. Одну за другой. За них давали хорошую цену. Он был блестящим художником.
- Но в конце концов все картины уплыли?
- Да.
- И что за этим последовало?
- Я снабжала его деньгами.
- Как долго?
- Несколько месяцев.