Новый клиент Холмса - образованный, воспитанный, богатый молодой американец. Что же в нем такого , что опекуны приличной английской девушки наотрез отвергают его сватовство и запрещают обменяться с ней хотя бы словом?
Барбара Хэмбли
Племянница антиквара
Барбара Хэмбли - автор многих бестселлеров, в том числе вампирской серии о Джеймсе Эшере: "Те, кто охотится в ночи" ("Those Who Hunt in the Night") и "Путешествие в страну смерти" ("Travelling with the Dead"). Ее перу принадлежат и другие романы, включая популярную "Драконью погибель" ("Dragonsbane") и ее продолжения, а также смежные медийные проекты для "Звездного пути" и "Звездных войн". Поклонников Холмса может заинтересовать ее серия о Бенджамине Януарии, где есть и детективные загадки, и ретро (действие происходит в тридцатые годы XIX века). Хэмбли создала и другие историко-художественные произведения - например, "Patriot Hearts". Она имеет степень магистра по истории Средних веков.
Г. Ф. Лавкрафт всячески старался придать достоверность своим фантастическим потусторонним созданиям. Для этого он, помимо прочего, использовал стиль предельно детализированного псевдодокументального повествования - например, составлял реалистичные газетные выдержки со встроенными элементами авторского вымысла. Другой прием заключался в повторном использовании одних и тех же имен в различных произведениях и побуждении к тому же других писателей. Лавкрафт считал, что вымышленные имена будут звучать весомее, если окажется, что читатель уже встречал их прежде. Среди его творений наибольшей известностью пользуются злобное божество Ктулху с головой осьминога и книга черной магии "Некрономикон". Того же рода про́клятым фолиантом является "Книга Эйбона", измышленная другом Лавкрафта Эштоном Смитом и названная Лавкрафтом в ряде его собственных сочинений. Кроме того, Лавкрафт часто упоминал Йог-Сотота и Шуб-Ниггурата - злонамеренные божества, а также шогготов - внушительного размера протоплазменных прислужников. Эти создания укоренились в массовой культуре и стали известны даже тем, кто никогда не читал Лавкрафта. Наш следующий рассказ продолжает эту традицию использования знакомых элементов для сопряжения повествования с массивом фантастической литературы.
В качестве летописца расследований Шерлока Холмса я постарался описывать не только его победы, но и поражения. В большинстве случаев острый ум и дедуктивный метод помогали ему справляться с загадками, на первый взгляд неразрешимыми. Случалось, что его выводы оказывались ошибочными в силу неизвестных или непредвиденных обстоятельств - например, в деле о странном поведении миссис Эффи Манро; в других случаях - например, деле о пляшущих человечках или зловещем содержимом письма, полученного Джоном Опеншо, - он слишком поздно оценивал ситуацию правильно, и клиенты погибали.
В небольшом числе расследований о правильности или неправильности его рассуждений просто нет смысла судить, так как выводов вообще не удавалось сделать. Таким было дело мистера Бернуэлла Колби, его невесты и гнусных обитателей приорства Дипуотч. Единственное напоминание об этом расследовании Холмс долго хранил у себя в красной картонной коробке, и если я не описывал те события прежде, то лишь в силу страха, который они поселили в моем сердце. Я пишу о них только теперь, в свете открытий мистера Фрейда, касающихся причудливой деятельности человеческого сознания.
Бернуэлл Колби объявился в нашей квартире на Бейкер-стрит летом 1894 года. Стоял душный лондонский день из тех, что заставляют мечтать о морском побережье или вересковых пустошах Шотландии. Но мне сдается, что закоренелый лондонец Холмс замечал зной не больше, чем рыба - воду; какая бы погода ни царила в городе, свежему воздуху он предпочитал суету и спешку, занятные уличные сцены и диковинные хлопоты, чинимые тесной близостью миллионов двуногих. Что до меня, то смертельный недуг моей несчастной жены не позволял и мечтать о том, чтобы покинуть столицу, а угнетенность духа, вызванная тем же обстоятельством, порой не позволяла мне и думать вообще. Хотя Холмс ни словом, ни взглядом так и не намекнул на мое горе, в те дни он вселял в меня поистине удивительное спокойствие и вел себя как обычно, не предлагая утешений, которые я счел бы невыносимыми.
Насколько я помню, он занимался приготовлением какой-то ужасной химической гадости, когда к нам постучалась миссис Хадсон.
- К вам мистер Бернуэлл Колби, сэр.
- По такой-то жаре? - Холмс взял у нее визитку и повернул, чтобы падал свет. - Бумага плотная, доллар шестьдесят за сотню, отпечатано в Америке с напыщенной сдержанностью, принятой лишь в самых солидных дипломатических кругах, но пахнет… - Он смолк и удостоил миссис Хадсон взора, в котором вдруг обозначился настороженный интерес. - Да, - изрек он. - Я приму этого джентльмена. Ватсон, если вы останетесь, я буду чрезвычайно признателен за непредвзятый взгляд со стороны.
В ответ я сложил газету, в которую пялился уже битый час, не видя ни строчки и собираясь уединиться в спальне. Меня, говоря откровенно, порадовало предложение остаться, и я помог Холмсу быстренько перенести в его комнату перегонный куб и колбы. Когда я взял карточку с обшарпанного палисандрового стола, Холмс выхватил ее из моих пальцев и положил в конверт, который засунул в темный угол книжного шкафа.
- Не будем замутнять дистиллят ваших наблюдений скоропалительными догадками, - сказал он с улыбкой. - Мне будет любопытно прочесть написанное на tabula rasa.
- Считайте меня девственно чистым! - Я уселся на банкетку, а дверь отворилась, и к нам вошел один из ярчайших представителей мужского населения Америки, какого мне когда-либо выпадала честь видеть.
Шести футов ростом, широкие плечи и грудь, длинное лицо; темные глаза под благородными бровями светились умом, а коричневый костюм - сугубо американский, хотя и хорошего покроя - и перчатки из оленьей кожи давали понять, что к дарам благосклонной природы этот человек добавил материальное благополучие. Гость протянул Холмсу руку и представился; тот учтиво поклонился.
- А это мой партнер и секретарь доктор Ватсон, - произнес Холмс, и мистер Колби незамедлительно повернулся для нового рукопожатия. - Все, что вы намереваетесь мне сообщить, можно сказать и в его присутствии.
- Разумеется, - ответил мистер Колби глубоким, приятным голосом, - разумеется. У меня нет секретов - в том-то и беда. - Он покачал головой и издал нечто вроде смешка. - Колби - одно из богатейших семейств Новой Англии; мы торговали с Китаем пятьдесят лет, а с Индией - вдвое дольше, и наши вложения в железные дороги умножат эти доходы на тысячу процентов. Я учился в Гарварде и Оксфорде, и если позволите сказать не хвалясь, достойно выгляжу, не ем с ножа и не сплю в ботинках. А потому - что же во мне такого, мистер Холмс, что опекуны приличной девушки наотрез отвергают мое сватовство и запрещают мне обменяться с ней хотя бы словом?
- Поверьте, я могу назвать десяток причин. - Холмс жестом пригласил его сесть. - И еще столько же, если мы обратимся к списку outré. Не могли бы вы, мистер Колби, назвать мне имя этой несчастной юной леди и обстоятельства, столь оскорбительно лишившие вас благосклонности ее родителей?
- Опекунов, - поправил посетитель. - Ее дядя - достопочтенный Карстерс Делапор, а дед - виконт Гай Делапор из приорства Дипуотч в Шропшире. Этот монастырь - совершенно запущенное, на глазах рассыпающееся готическое строение. Деньги моего семейства спасли бы его - я тысячу раз говорил это мистеру Делапору, и он согласен со мной.
- Странно для человека, отвергающего ваше сватовство.
Колби снова взорвался раздраженным смешком.
- Вы так считаете? Я не с улицы явился, мистер Холмс. Я год проучился у мистера Делапора, жил в его доме на уик-эндах, ел за его столом. Когда я только начинал учебу, готов поклясться: он одобрял мою любовь к Джудит.
- А в чем заключается обучение у мистера Делапора? - Холмс откинулся в своем плетеном кресле, чуть сведя кончики пальцев и пристально наблюдая за лицом молодого американца.
- Полагаю, его можно назвать… антикваром. - Колби заговорил неуверенно, как будто подбирая слова. - Из числа известнейших мировых знатоков древнего фольклора и легенд. На самом деле я и в Оксфорд отправился в надежде учиться у него… Думаю, что по части интеллекта меня можно считать паршивой овцой в семействе Колби. - Он усмехнулся вновь. - Отец завещал фирму мне и моим братьям, но я предоставил им вести дела на их усмотрение. Доля железнодорожных перевозок, выбор путей следования, закупка и погрузка товаров - скучные материи… Я с детства чувствовал, что в мире есть вещи более глубокие - забытые тени, хоронящиеся за искусственным светом газовых фонарей.
Холмс промолчал, но смежил веки, как будто прислушивался к чему-то, скрывавшемуся за словами посетителя. Колби между тем продолжал:
- Я написал Карстерсу Делапору о… некоторых малоизвестных обычаях празднования Ламмаса на окраинах Уэльса. Как я и рассчитывал, он согласился руководить моими исследованиями и в Оксфорде, и затем в окружении книг из его частного собрания - изумительных фолиантов, проливающих свет на древние народные обряды и помещающих ритуалы в исторический и философский контекст, в саму ткань времени! Приорство Дипуотч…
Он очнулся: вздрогнул, взглянул на Холмса, на меня и продолжил рассказ уже более сдержанным тоном:
- Именно в приорстве Дипуотч я впервые встретил Джудит, племянницу мистера Делапора. Ей восемнадцать, она дочь его брата Финча, луч света и средоточие юной чистоты среди этих старых унылых развалин. Джудит только что вернулась из швейцарского пансиона благородных девиц, хотя планы насчет ее вхождения в лондонское общество натолкнулись на семейную нищету. Любая другая девушка из мне известных погрузилась бы в бездну отчаяния, будучи лишена светского сезона. Но только не она! Моя возлюбленная перенесла это с невозмутимой стойкостью, хотя было ясно, что ей грозит похоронить себя в крошечном горном городке, присматривая за ветхим домом и… несносным стариком.
Колби извлек из кармана пиджака тисненый фотоальбом, раскрыл его и показал нам фотографию юной леди. Она была изящна и довольно хрупка, мягкие кудри собраны в шиньон. Глаза лучились светом - голубые или карие, насколько я мог судить по снимку; волосы были неопределенного оттенка: возможно, рыжие, но скорее светло-каштановые, а кожа - бледная, почти прозрачная. Лицо хранило выражение вдумчивой невинности, доверчивое и непринужденное.
- Виконт Делапор - угрюмый деспот, правящий сыном, племянницей и вообще всякой живой душой в Уотчгейте, как будто на дворе не тысяча восемьсот девяносто четвертый год, а тысяча триста девяносто четвертый. Он - вернее, семья, и с незапамятных времен, полагаю, - владеет всеми окрестными землями, и нрав старика столь буен, что селяне предпочитают не попадаться ему на глаза. Как только Джудит заявила о своей любви ко мне, я предложил увезти ее прочь - и даже из страны, если понадобится, хотя я, вопреки ее опасениям, сомневался, что он возьмется преследовать.
- Она боится деда? - Холмс задумчиво вертел фотографию, весьма внимательно изучая не только лицевую сторону, но и тыльную.
Колби кивнул, на его лице проявился гнев.
- Она утверждает, что может свободно приезжать и уезжать и не подвластна ничьему влиянию. Но это не так, мистер Холмс, это не так! Говоря о виконте Гае, она озирается, как будто он может услышать, где бы она ни находилась. А ее взгляд! Джудит боится, мистер Холмс. Он имеет над девушкой какую-то злую и нездоровую власть. Он не является ее законным опекуном - это обязанность мистера Карстерса Делапора. Но влияние старика распространяется и на сына. Получив это, - из того же кармана, что и альбом, он вынул сложенный листок бумаги и вручил Холмсу, - я умолял его отменить отцовский приказ, чтобы я хотя бы мог изложить свое дело. Но эта карточка… - он добавил записку, начертанную на большой плотной картонке, - все, что я получил в ответ.
Письмо было датировано шестнадцатым августа - четыре дня назад.
Любимый,
мое сердце вырвано из груди ужасными новостями. Дед запретил видеться с тобой и даже упоминать в этих стенах твое имя. Он не дал никаких объяснений, лишь заявил, что такова его воля и я останусь жить с ним, как служанка - боюсь, как рабыня! Я написала отцу, но он вряд ли что-либо сделает. Я в отчаянии! Не предпринимай ничего - жди и будь готов.
Твоя единственная
Джудит.
Тонкая розовая бумага, хранившая внятный запах пачулей и чуть уловимый - дыма от масляной лампы, при свете которой, должно быть, писали письмо, была в разводах от слез.
Записка от ее отца была лаконична:
Выбросьте ее из головы. Ничего нельзя сделать.
Бернуэлл Колби ударил кулаком в ладонь и выдвинул мощную челюсть.
- Мой дед не отступил перед мандаринами из Гонконга, а отца не остановили ни индейцы сиу, ни зима в Скалистых горах, - заявил он. - А это нелепое сумасбродство не остановит меня. Мистер Холмс, в силах ли вы узнать, что за гнусную власть имеет лорд Гай над внучкой и сыном, чтобы я освободил лучшую девушку на свете из лап злонравного старика, который намерен всю жизнь держать ее в черном теле?
- И это все, что вы можете сообщить мне о Карстерсе Делапоре и его отце? - Холмс поднял веки, чтобы встретиться с серьезным взглядом американца. - Или о тех "забытых тенях", которые изучает Делапор?
Молодой человек нахмурился, как будто вопрос на миг застал его врасплох.
- Какой-нибудь чересчур тонкой натуре это может показаться упадочничеством и декадансом, - ответил он не сразу, но будто тщательно подбирая слова. - И некоторые обычаи, открытые Делапором, не больно-то лицеприятны по современным меркам. Они, пожалуй, не пришлись по вкусу моему престарелому родителю и братьям-обывателям. - Он прыснул, словно вспомнил проказы школьной поры. - Но в их основе, как вы понимаете, лежат лишь легенды и детские страхи.
- Именно так. - Холмс встал и протянул руку молодому гостю. - Я разберусь в этом, насколько смогу, мистер Колби. Где вас найти?
- Гостиница "Эксельсиор" в Брайтоне. - Юноша выудил из жилетного кармана визитку, чтобы написать адрес, - похоже, в его карманах все перемешалось. - Я всегда там останавливаюсь, - пояснил он. - Поэтому мисс Делапор и знала, куда посылать письмо. Как вы только можете сидеть в городе в такую погоду? Меня она просто убивает.
И он ушел, едва ли догадываясь, что не у каждого найдется дед, который навязывает опиум китайцам, чтобы оплатить внуку летний отдых в "Эксельсиоре".
- Что вы думаете о нашем американском Ромео? - осведомился Холмс, когда нанятый Колби кеб загрохотал по Бейкер-стрит. - Каким он вам показался?
- Состоятельным, - произнес я, уязвленный беспечным замечанием о людях, сидящих в городе. - Из тех, что не терпят слова "нет". Но, по-моему, он серьезный и добросердечный. Конечно, парень здраво относится к этим декадентским штудиям - и если они с Делапором единомышленники, странно, что тот возражает против сватовства.
- Вполне разумно. - Холмс разложил письмо и записку на столе, после чего направился к книжному шкафу за экземпляром "Корт газет", до того набитому вырезками из светских хроник, а также собственными записями Холмса, выполненными его четким, твердым почерком, что разбух едва ли не вдвое против первоначального объема. - Но что это за "некоторые обычаи", которые "не больно-то лицеприятны по современным меркам"? Нелицеприятное в мире, где создали пулемет "максим", едва ли может сводиться к детским страхам.
Карстерс Делапор, - прочел он, открыв таблоид длинной рукой. - Допрошен относительно его местопребывания ночью двадцать седьмого августа тысяча восемьсот девяностого, когда владелец паба в Уайтчепеле сообщил об исчезновении своего сына Томаса, десяти лет от роду. Человека, под описание которого подпадает наружность Делапора - она такова, что забыть ее никак не возможно, - видели разговаривающим с мальчиком тем вечером. Томас так и не был найден. Думаю, это имя мне знакомо. Делапора также допросили в семьдесят третьем манчестерские полицейские - он находился в городе, не имея на то никаких вразумительных причин, когда пропали две девочки с фабрики… Признаться, я удивлен, что кто-то их хватился. С лондонских улиц каждый день исчезают беспризорники, ими интересуются не более чем бабочками, улетевшими за садовую ограду. Не требуется большого ума, чтобы похищать детей в Лондоне. - Он захлопнул книгу, и его глаза сузились, когда он обратил взор к бескрайним кирпичным джунглям, раскинувшимся за окном. - Всего-то и нужно брать самых голодных и грязных, не имеющих ни дома, ни родителей.
- Это слишком серьезный вывод, чтобы спешить с ним, - возразил я.
- Верно, - молвил Холмс. - Поэтому я никуда не спешу. Но Гай, виконт Делапор, упомянут в более ранних отчетах столичной полиции трижды - между тридцать третьим и пятидесятым годом - в связи с точно такими же расследованиями; одновременно он опубликовал для печально известного общества "Глаза утренней зари" серию работ, посвященных сохранившимся демоническим ритуалам в окрестностях Уэльса. А в шестьдесят третьем пропал американский репортер, который интересовался слухами о языческих культах в западном Шропшире - менее чем в пяти милях от селения Уотчгейт, которое находится у подножия холма, где стоит приорство Дипуотч.
- Но даже если так, - возразил я, - даже если Делапоры занимаются какими-то теософскими изысканиями - и держат для этого белых рабов, - то почему им не удалить из дома непосвященного человека, ту же племянницу Делапора, вместо того чтобы превращать ее в источник неприятностей? И чем поможет старику ворох оккультного хлама в навязывании своей воли сыну и внучке?
- Действительно - чем? - Холмс вернулся к шкафу и вынул конверт, куда положил карточку Бернуэлла Колби. - Я тоже счел нашего американского гостя человеком искренним и безвредным - несмотря на его очевидное желание отмежеваться от своей скучной и ограниченной семьи. И в свете этого все становится еще любопытнее.