Когда дверь мягко захлопнулась, Бенколен отдал распоряжение:
- Возьмите свой носовой платок и заверните в него все содержимое сумочки. Не забудьте прихватить и ее. Я же пока произведу быстрый осмотр.
С того момента как мы вошли в коридор, Бенколен передвигался на цыпочках. Отходя, я последовал его примеру, а он тем временем присел у стены там, где пол был залит кровью. Что-то бормоча себе под нос, детектив начал скрести известняк пола и собирать в конверт поблескивающие крупинки. Я поднял сумочку и положил в платок то, что в ней ранее находилось, стараясь ничего не пропустить. Маленькая золотая пудреница, губная помада, письмо, ключи от машины, записная книжка, несколько банкнот и металлическая мелочь. Бенколен поманил меня рукой, и я прошел вслед за ним в музей, а затем через потайную дверь назад, к фигуре Сатира.
Детектив задержался у фальшивой стены, разглядывая источник зеленого освещения в углу. Он нахмурился, в раздумье переводя взгляд с одной двери на другую. Казалось, он оценивал расстояние.
- Да, - сказал он, скорее всего самому себе. - Да! - Он постучал по деревянной двери. - Если эта закрыта, а вторая открыта, то из перехода можно заметить зеленое свечение в щели под дверью. - Повернувшись к Огюстену, Бенколен напористо сказал: - А теперь, мой друг, подумайте хорошенько. Ведь вы сказали, что, прежде чем уйти из музея в одиннадцать тридцать или около того, вы полностью выключили свет, не так ли?
- Никаких сомнений, мсье.
- Абсолютно все лампы? Вы в этом уверены?
- Готов поклясться!
Бенколен постучал себя кулаком по лбу.
- Нет, здесь что-то не так. Совсем не так. Свет, по крайней мере здесь, в этом месте, должен был гореть. Капитан Шомон, сколько сейчас времени?
Переход был настолько неожиданным, что Шомон, сидевший на ступенях, подперев ладонями голову, вздрогнул и переспросил:
- Простите, вы что-то сказали?
- Я спросил, который час, - повторил детектив.
Удивленный Шомон извлек большие золотые часы.
- Почти час, - последовал ответ угрюмым голосом. - Какого черта вам необходимо знать время?
- Не знаю, - ответил Бенколен. Со стороны казалось, что он слегка тронулся разумом. Но на основе собственного опыта я знал, что это означает одно - сыщик взял след.
- Ну а теперь оставим мадемуазель Мартель на некоторое время в одиночестве. Еще один взгляд…
Мой друг опустился на колени рядом с телом. Оно уже не вселяло ужас. Застывшая поза, мертвый взгляд, сбитая набок шляпка придавали ему вид менее реалистичный, чем у восковых фигур. Бенколен снял с шеи девушки тонкую золотую цепочку и еще раз внимательно ее изучил.
- Рывок был очень резкий. - Он сильно растянул цепочку, чтобы продемонстрировать ее прочность. - Звенья хотя и маленькие, но очень крепкие. Несмотря на это, они разорваны.
Когда Бенколен поднялся с колен и направился к лестнице, Шомон спросил:
- Неужели вы хотите оставить ее здесь одну?
- Почему бы и нет?
Молодой человек в растерянности провел ладонью по лбу и сказал неуверенно:
- Не знаю. Наверное, ей уже ничто не сможет повредить. Однако вокруг нее при жизни всегда было так много людей. А это место выглядит таким зловещим. Вы разрешите мне побыть с ней?
Шомон чувствовал себя крайне нервозно под полным любопытства взглядом Бенколена.
- Понимаете, - попытался объяснить капитан; лицо его окаменело, - глядя на нее, я все время вспоминаю Одетту. Господи, - добавил он безжизненным голосом, - я ничего не могу с собой поделать.
- Успокойтесь! - жестко сказал Бенколен. - Вы пойдете с нами. Сейчас вам просто необходимо выпить.
Мы миновали главный грот и прошли через вестибюль в жилую часть здания. Энергичный скрип кресла-качалки чуть затих, и мадемуазель Огюстен, откусывая нитку, подняла на нас глаза. Очевидно, по выражению наших лиц она догадалась, что мы нашли гораздо больше того, на что рассчитывали. Ну и дамская сумочка в моих руках, конечно, просто бросалась в глаза. Не проронив ни слова, Бенколен прошел к телефону, а старик Огюстен, покопавшись в одном из стоящих в комнате шкафов, извлек на свет пузатую бутылку коньяку.
Мадемуазель Огюстен открыла от изумления рот, увидев, сколько спиртного налил ее отец в стакан Шомона. Однако кресло продолжало равномерно покачиваться. Тикали часы, кресло-качалка скрипела. Наверное, теперь навек эта комната будет у меня ассоциироваться с запахом отварного картофеля. Мадемуазель Огюстен ничего не спросила, но было заметно, как она напряглась, и ее пальцы лишь механически продолжали работать. Полосатая блузка, которую она чинила, казалось, была центром сосредоточения готовой к взрыву энергии.
Потягивая свой коньяк, я обратил внимание на то, что Шомон не сводит с девицы взгляда. Несколько раз ее отец принимался говорить, но никто не поддерживал беседы, и старик умолкал.
Наконец в комнату вернулся Бенколен.
- Мадемуазель, - начал он, - я хотел бы вас спросить…
- Мари, - вмешался отец; в его визге слышалось отчаяние, - я не мог тебе сказать! Это убийство. Это…
- Пожалуйста, помолчите, - остановил его Бенколен. - Я хотел спросить мадемуазель, когда она сегодня поздним вечером включала свет в музее.
Она не стала валять дурака и переспрашивать. Спокойно, недрогнувшей рукой мадемуазель Огюстен отложила рукоделие и ответила:
- Вскоре после того как папа ушел на встречу с вами.
- Какие именно лампы вы включали?
- Я осветила главный грот и лестницу в подвал.
- Зачем вы это сделали?
Она без всякого интереса, безмятежно подняла глаза на сыщика.
- Мне показалось, что по музею кто-то расхаживает, так что с моей стороны это был естественный шаг.
- Похоже, вы не принадлежите к числу нервных особ?
- Нет. - Ни улыбки, ни даже намека на нее. Из короткого ответа было ясно, что всякого рода нервозность заслуживает лишь презрения.
- Вы входили в музей, чтобы проверить свои подозрения?
- Да, входила. - Но поскольку сыщик продолжал смотреть на нее, вопросительно подняв брови, мадемуазель была вынуждена сообщить некоторые подробности. - Я осмотрела главный грот - шум, как мне казалось, доносился оттуда. Видимо, я ошибалась - там было пусто.
- Вы спускались вниз?
- Нет.
- Сколько времени горели лампы?
- Точно не скажу. Наверное, минут пять. Может, чуть дольше. А теперь объясните мне, - резко сказала она, приподнявшись в кресле, - что это за болтовня об убийстве?
Бенколен ответил, медленно цедя слова:
- Убита девушка, некая мадемуазель Мартель. Ее тело было положено в руки Сатира у поворота лестницы…
Старик Огюстен потянул Бенколена за рукав. Плешивый череп с двумя нелепыми пучками седых волос был нацелен на сыщика. Казалось, старец готовился его забодать. Покрасневшие глаза то расширялись, то сужались.
- Пожалуйста, мсье, умоляю вас! Она ничего об этом не знает…
- Старый дурень! - выпалила девица. - Не встревай не в свое дело. Я сама как-нибудь разберусь.
Он беспрекословно повиновался, замычал и принялся разглаживать белые усы и бакенбарды с выражением гордости за свою дочь и взглядом умоляя ее о прощении.
- Итак, мадемуазель, имя Клодин Мартель вам что-нибудь говорит?
- Мсье, по-моему, у вас сложилось ложное представление, будто я знаю и запоминаю не только внешность, но и имена всех случайных посетителей.
Бенколен наклонился к ней:
- Почему вы полагаете, что мадемуазель Мартель была посетительницей музея?
- Вы же сами сказали, - мрачно ответила девица Огюстен, - что она здесь.
- Она была убита между домами, в проходе, ведущем на улицу, - сказал Бенколен, - и вполне вероятно, ни разу в жизни не посещала ваш музей.
- О! В таком случае, - девушка пожала плечами и потянулась за шитьем, - нас можно оставить в покое.
Бенколен задумчиво достал сигару, нахмурил брови. Казалось, он размышляет над последним замечанием мадемуазель. Мари же принялась за работу. Она улыбалась так, будто выиграла трудную схватку.
- Мадемуазель, я попрошу, чтобы вы немного погодя взяли на себя труд взглянуть на тело. Мои мысли все время непроизвольно возвращаются к нашей беседе здесь чуть раньше.
- Да?
- Беседе об Одетте, юной даме, тело которой мы нашли в Сене.
Отбросив рукоделие, она стукнула ладонью по столу и воскликнула:
- Что за свинство! Почему нас не оставляют в покое? Я уже сказала все, что знаю.
- Насколько мне помнится, капитан Шомон и я попросили вас описать внешность мадемуазель Дюшен. По причине слабой памяти или чего-то еще ваше описание оказалось неточным.
- Я уже сказала! Возможно, была ошибка. Вероятно, я думала о ком-то другом. Да, о другом…
Бенколен закончил разжигать сигару и помахал в воздухе спичкой, гася пламя.
- Верно, совершенно верно, мадемуазель. Выдумали о другой персоне. Мне кажется, вы вообще никогда не видели мадемуазель Дюшен. Вас совершенно неожиданно попросили дать описание. Вы рискнули: отвечали быстро, создавая портрет человека, который все время был у вас на уме. Именно это и вынуждает меня полюбопытствовать…
- Я слушаю.
- …полюбопытствовать, - задумчиво протянул Бенколен, - почему этот образ поселился в глубине вашего сознания. Короче говоря, каким образом вам удалось дать нам столь точное описание внешности мадемуазель Клодин Мартель?
Глава 4
КАК МАТЕРИАЛИЗОВАЛСЯ НЕКИЙ МИФ
Бенколен точно рассчитал удар. Это было заметно по едва дрогнувшим губам, прервавшемуся дыханию и остановившемуся взгляду - мадемуазель Огюстен мысленно пыталась найти выход из создавшегося положения.
- Простите, мсье, - сказала она, искусственно рассмеявшись, - но я не уловила всей глубины вашей мысли. Описание, которое я дала, подходит множеству людей.
- Означают ли ваши слова признание того факта, что вы никогда не видели мадемуазель Дюшен?
- Я ничего не признаю и хочу лишь сказать, что описание соответствует внешности многих тысяч женщин…
- Но одна из них мертва и находится в этом доме.
- …и то, что мадемуазель Мартель по чистой случайности оказалась похожа на нарисованный мною портрет, не что иное как совпадение.
- Поосторожнее! - бросил Бенколен, предостерегающе помахивая сигарой. - Откуда вы знаете, как выглядела мадемуазель Мартель? Вы же пока ее не видели.
Лицо девушки залила краска гнева, и вовсе не потому, что ее в чем-то обвиняли, а потому, что Бенколен сумел запутать ее и сбить с толку. Ее вывело из себя то, что кто-то мог манипулировать словами быстрее, чем она. Мари Огюстен отбросила ладонью волосы назад и сказала ледяным тоном:
- Не кажется ли вам, что вы излишне долго отрабатываете на мне свои полицейские трюки? Я сыта ими по горло!
Бенколен с отеческим видом покачал головой. Это лишь усилило ее раздражение. Сыщик излучал ласку и доброжелательность.
- Я сочувствую вам, мадемуазель. Но увы, есть еще ряд моментов, которые мне хотелось бы обсудить вместе с вами. Мы не можем вот так просто расстаться.
- Ну что же, вы - полицейский, и все права за вами.
- Именно, мадемуазель, именно. Итак, к делу. Полагаю, мы с полным основанием можем допустить, что между гибелью Одетты Дюшен и смертью Клодин Мартель имеется связь, и притом весьма тесная. Но здесь на сцену вступает третья дама - фигура гораздо более загадочная, нежели первые две. Она своего рода призрак в этом музее. Я имею в виду женщину, лица которой никто не видел, которая носит мех вокруг шеи и коричневую шляпку. Обсуждая с нами этот вопрос, ваш батюшка выдвинул интереснейшую гипотезу.
- Матерь Божья! - сердито воскликнула девушка. - Неужели вы слушаете чепуху, которую несет этот выживший из ума старый олух? Ну-ка выкладывай, папа! Ты делился с ними всеми своими бреднями?
Старик вдруг напыжился и попытался заговорить с комичным достоинством:
- Мари, не забывай - перед тобой отец! Я лишь сказал им то, что считаю истиной.
Впервые на ледяном лице дочери промелькнуло нечто похожее на нежность. Тихонько подойдя к отцу, она обняла его за плечи и, заглянув в глаза, промурлыкала:
- Послушай меня, папочка. Ты очень устал. Иди к себе и приляг. Отдохни. Эти господа больше не собираются с тобой беседовать. Я сама расскажу им все.
Она бросила вопросительный взгляд на Бенколена. Тот утвердительно кивнул.
- Ну, коли так, - нерешительно произнес старик, - если господа не возражают. Для меня это удар. Страшный удар. Не помню, когда еще я был так огорчен. - Он вяло махнул рукой. - Сорок два года… - Голос его окреп. - Сорок два года мы имели высокую репутацию и незапятнанное имя. Репутация так много значит для меня. Да…
Послав нам извиняющуюся улыбку, мсье Огюстен повернулся и неуверенно, как бы ощупью, направился к затененной части комнаты. Спина его сгорбилась, плечи поникли, голова склонилась на грудь. Запыленная лысина чуть покачивалась в свете лампы. Через несколько секунд он растаял в темноте среди белоснежных кружевных салфеточек, наброшенных на пухлые, набитые конским волосом спинки кресел.
Мари Огюстен глубоко вздохнула.
- Я готова, мсье.
- Итак, вы утверждаете, что женщина в коричневой шляпке является мифом?
- Естественно. У моего отца случаются… фантазии.
- У вашего отца, согласен, бывают. Еще один маленький вопрос, который мне хотелось бы задать вам. Ваш батюшка говорил о репутации. Он гордый человек. Ваш музей является доходным предприятием?
Мари Огюстен, ожидая очередного подвоха, была настороже. Подумав немного, она сказала:
- Не вижу в вашем вопросе связи с делом.
- Связь имеется, и притом непосредственная. Отец ваш упоминал о бедности. Я осмелюсь высказать предположение, что финансовая сторона дела - в вашем ведении?
- Да.
Бенколен вынул сигару изо рта.
- Вашему отцу известно, что в разных банках Парижа вы имеете вклады на общую сумму около миллиона франков?
Она не отвечала, однако лицо ее побледнело и глаза округлились.
- Ну как, - продолжал Бенколен в тоне самой задушевной беседы, - что вы на это можете мне сказать?
- Ничего, - заговорила она хрипло, с трудом подыскивая нужные слова, - ничего, кроме того, что вы, бесспорно, способная ищейка, ловкий тип. Боже мой! Теперь, я полагаю, вы все выложите отцу?
Бенколен небрежно пожал плечами:
- Вовсе не обязательно. О! Я слышу, пришли мои люди.
С улицы донесся звук сирены полицейской машины. С визгом затормозив, она остановилась у входа в музей, и мы услышали неразборчивый шум голосов. Бенколен заторопился к дверям. Подкатила еще одна машина и встала рядом с первой. Я увидел растерянное лицо Шомона.
- Какого черта?! - неожиданно взревел он. - Что здесь происходит?! Я ничего не понимаю! Зачем мы здесь и что делаем? Что… - Но видимо, поняв, что утратил над собой контроль в присутствии женщины, замолчал и конфузливо заулыбался.
Я обратился к Мари Огюстен:
- Мадемуазель, боюсь, что полиция перевернет здесь все вверх дном. Если вы желаете уйти, уверен, Бенколен не станет возражать.
Она подвергла меня внимательному изучению весьма суровым взглядом. Я же с удивлением обнаружил, что в соответствующем антураже она была бы почти красива. Если она избавится от напряжения и слегка расслабится, ее сильная, пластичная фигура станет более женственной. Нормальное платье и умеренный макияж высветят привлекательные черты лица и усилят блеск живых глаз. И вот в темноте, за спиной неряшливо одетой девицы, передо мной возник образ совсем иного существа. Она, видимо, заметила его отражение в моих глазах, и между нами протянулась невидимая нить, возник незримый союз. Тогда я не мог знать, что этот союз вскоре, в момент смертельной опасности, сослужит мне огромную службу. Девушка кивнула как бы на мой неслышный вопрос.
И вот призрак заговорил вслух:
- Вы весьма забавный юноша. - Легкая улыбка подняла уголки ее губ. Мое сердце учащенно забилось, необъяснимое волнение сдавило грудь - призрак, казалось, материализовался и отвечал на мои непроизнесенные слова. - Кажется, вы мне сможете понравиться. Однако я не намерена уходить. Любопытно, что станет делать полиция.
В комнату ввалились сержант в форме, два быстроглазых человека в фетровых шляпах, эксперты с какими-то ящиками и фотоштативом на плече. Бенколен появился в комнате с одной из шляп и сразу же начал раздавать указания:
- Инспектор Дюрран - он будет вести дело. Вы все поняли, инспектор, что я вам сказал о проходе?
- Мы проявим предельную осторожность, - коротко ответил инспектор.
- И никакого фотографирования.
- Понял - никакого фотографирования.
- Теперь об этих предметах. - Бенколен подошел к столу, на котором были разложены сумочка, ее содержимое и черная полумаска - все, что мы подняли с каменных плит пола. - Вы, наверное, захотите ознакомиться с ними.
Инспектор склонился над столом: его пальцы быстро перебрали все предметы.
- Насколько я понимаю, сумочка принадлежала убитой?
- Да. Во всяком случае, на застежке ее инициалы. Я не нашел там ничего существенного, кроме этого. - Бенколен взял со стола маленький листок бумаги, очевидно, торопливо вырванный из записной книжки. На листке были записаны имя и адрес. Бросив взгляд на запись, инспектор присвистнул.
- Вот это да! - пробормотал он. - Неужто здесь замешан этот тип? А… понятно - соседний дом… Можно ли его потрясти?
- Ни в коем случае! Я сам намерен побеседовать с ним.
Позади меня послышался какой-то резкий звук. Мари Огюстен схватилась за спинку качалки, которая отчаянно заскрипела.
- Могу ли я поинтересоваться, - спросила девушка твердым голосом, - чье имя обозначено на листке?
- Конечно, можете, мадемуазель. - Инспектор внимательно посмотрел на нее из-под полей шляпы. - Здесь сказано: "Этьен Галан, 645, авеню Монтень. Телефон: Элизе 11–73". Вы знакомы с этим человеком?
- Нет.
Дюрран, кажется, был намерен продолжать задавать вопросы. Но Бенколен опустил ладонь на его руку, и инспектор замолк.
- В записной книжке ничего существенного… - сказал Бенколен. - Вот ключ от машины, водительское удостоверение, регистрационная карточка автомашины. Попросите патрульного осмотреть округу - может быть, машина окажется где-то поблизости.
Дюрран громко выкрикнул имя. В комнате возник ажан и браво отсалютовал присутствующим. Выслушав приказ, он не сразу бросился его выполнять. Немного поколебавшись, полицейский произнес:
- Я должен кое-что сообщить, мсье. Возможно, это имеет значение. - Бенколен и инспектор медленно повернулись к ажану. Тот смутился и покраснел. - Может, это вовсе не так важно, но сегодня вечером я заметил женщину неподалеку от входа в музей. Она привлекла мое внимание, потому что я проходил мимо дверей музея дважды в течение пятнадцати минут и оба раза видел эту даму. Заметив меня, она отвернулась, притворившись, что кого-то ждет.
- Музей был закрыт? - спросил Бенколен.