- Да, мсье. Я был удивлен, так как обычно он открыт до полуночи. Первый раз я проходил без двадцати… Женщина, кажется, тоже была изумлена.
- Как долго она оставалась у музея?
- Не знаю, мсье. В следующий раз я оказался на этом месте после двенадцати. Она уже ушла.
- Вы смогли бы узнать эту женщину, если бы снова увидели ее?
Полицейский с сомнением покачал головой:
- Трудно сказать, мсье. Было довольно темно. Но все же полагаю, что узнаю. Я почти уверен в этом.
- Отлично, - похвалил его Бенколен. - Присоединитесь к своим коллегам внизу и приглядитесь к мертвой женщине. Действуйте! Впрочем, постойте. Вы говорите, она нервничала?
- Да, и весьма заметно.
Бенколен отпустил его взмахом руки и, переведя взгляд на Мари Огюстен, быстро спросил:
- Вы видели или слышали кого-нибудь, мадемуазель?
- Абсолютно никого.
- Не слышали звонка?
- Я уже сказала, что нет.
- Прекрасно, прекрасно. Итак, инспектор, - Бенколен поднял со стола черную маску, - это мы нашли рядом с пятнами крови. Насколько я могу представить, жертва стояла спиной к стене соседнего дома, примерно в футе, может быть, полутора от нее. Убийца находился прямо перед ней. Судя потому, как брызнула кровь, он нанес удар через ее левое плечо сверху вниз под лопатку. Осмотр раны, я уверен, подтвердит это. Теперь маска… Она может многое сказать. Резинка порвана с одной стороны, как будто маску сорвали…
- Убийца?
Бенколен протянул маску инспектору:
- Попробуйте теперь вы осмотреть ее хорошенько. Обратив маску белой подкладкой к свету, Дюрран приступил к анализу.
- Ее носила женщина. Нижний край соприкасался с верхней губой, что говорит о миниатюрном лице. Здесь есть красный мазок. - Он ковырнул маску ногтем. - Да, это помада. След слабый, но заметный.
Бенколен, соглашаясь, кивнул:
- Бесспорно, маску носила женщина. Что еще?
- По всей вероятности, она принадлежала убитой.
- Я внимательно осмотрел труп - на губах покойной помады не было. Но давайте порассуждаем вместе. Как можно видеть, помада весьма темного цвета, следовательно, мы имеем дело с дамой, очевидно, смуглой, возможно брюнеткой. Осмотрим резинку. Она довольно длинная. Мы знаем, что если обычная маска "домино" касается верхней губы, она скрывает маленькое лицо. Итак, женщина небольшого роста, носит маску с длинной резинкой…
- Это означает, - сказал Дюрран, - длинные густые волосы, уложенные пучком на затылке.
Бенколен улыбнулся и выдохнул облако сигарного дыма.
- Таким образом, перед нами, инспектор, брюнетка, миниатюрная брюнетка с пышной прической и весьма приверженная к употреблению косметики. Думаю, маска ничего больше нам не скажет, особенно если учесть, что мы имеем дело с самой заурядной, продающейся на каждом углу моделью.
- Что-нибудь еще?
- Только это. - Вынув из кармана конверт, Бенколен вытряхнул на стол мелкие осколки стекла. - На полу в проходе, - объяснил он, - самые крохотные прилипли к стене. Оставляю все вещи, инспектор, на предмет размышлений. Мне пока больше нечего сказать. Не думаю, что вам посчастливится найти следы ног или отпечатков пальцев. Теперь я забираю Джеффа и капитана Шомона, и мы отправляемся интервьюировать мсье Галана. Если я вам позже понадоблюсь, вы найдете меня дома. Можете звонить в любое время.
- Мне нужен адрес убитой. Необходимо известить родственников о том, что тело взято на вскрытие.
- Дюрран, - сказал, ухмыльнувшись, Бенколен и хлопнул инспектора по плечу, - ваши прямота и здравый смысл неподражаемы. Отец мадемуазель Мартель, я убежден, высоко оценит ваш стиль подачи новостей. Но все-таки не беспокойтесь: я или капитан Шомон позаботимся об этой стороне дела. Не забудьте только сообщить мне, к какому заключению пришел хирург по поводу раны. Не думаю, что вам удастся обнаружить оружие. А вот и мы… Итак?
Появился полицейский с каскеткой в руках.
- Я осмотрел тело, мсье, и уверен, что мертвая женщина - не та, которую я видел у музея сегодня вечером.
Дюрран и Бенколен обменялись взглядами. Бенколен спросил:
- Не могли бы вы описать внешность той, которую видели?
- Это сложно. - Полицейский развел руками. - Ничего примечательного. Прекрасно одета. Кажется, блондинка. Среднего роста.
Дюрран потянул за поля шляпы, надвинул ее на брови и сказал:
- Великий Боже! Так сколько же у нас женщин? Едва мы описали наружность одной по ее маске, как возникает какая-то блондинка. Что еще?
- Еще мне кажется, - ответил полицейский не очень уверенно, - что она носила меховой воротник и маленькую коричневую шляпку.
Последовала длинная пауза. Шомон поднес ладони ко лбу. Бенколен изысканно вежливо поклонился в сторону мадемуазель Огюстен.
- Миф, - произнес он, - материализовался. Желаю вам спокойной ночи, мадемуазель.
Бенколен, Шомон и я вышли в холодную темноту ночи.
Глава 5
КЛУБ СЕРЕБРЯНЫХ КЛЮЧЕЙ
Зная Бенколена, я не сомневался, что поздний час - было половина второго - не остановит его и он вытащит из постели каждого, с кем решил поговорить. В основе этого лежали не злая воля или нетерпение, а лишь простой факт: он не видел разницы между днем и ночью. Бенколен мог заснуть в любой момент в любом месте, если ему представлялась такая возможность. Правда, бывало и так, что он вообще забывал о сне. Если расследование захватывало детектива, он вовсе не знал счета времени и не позволял другим поглядывать на часы. Поэтому, когда мы вышли из музея, он заявил в присущей ему отрывистой манере:
- Мы с Джеффом отправляемся на интереснейшую экскурсию, капитан. Если желаете, можете составить нам компанию. Но прежде я предлагаю проглотить по чашечке кофе. Кроме того, мне нужна кое-какая информация. Вы, капитан, единственный, кто может мне сказать…
- Я иду с вами, - мрачно сказал Шомон. - Все, что угодно, но только не дом и не постель. Я предпочитаю оставаться на ногах до утра. Ведите!
Машина Бенколена была запаркована на углу бульвара Монмартр. Рядом призывно сияла витрина ночного кафе. Столики с тротуара еще не были убраны, хотя тускло освещенная улица уже опустела. Все затихло, лишь слегка похлопывал под порывами ветра матерчатый навес над столиками. Запахнув поплотнее пальто, мы уселись за один из них. Где-то над дальним концом бульвара слабо светилось небо. Это мерцал вечный нимб ночного Парижа. Откуда-то издалека доносились шум уличного движения и кваканье клаксонов. По тротуару с таинственным шуршанием скользили опавшие листья. Неизвестно почему, мы все ощущали некоторую нервозность, и, когда официант принес горячий кофе, сдобренный коньяком, я с жадностью приник к чашке.
Шомон поднял воротник пальто. Капитана била дрожь.
- Я, кажется, устал, - неожиданно произнес он. Очевидно, настроение его изменилось. - Куда это мы направляемся? В такую погоду…
- Человека, которого мы собираемся повидать, зовут Этьен Галан, - ответил Бенколен. - По крайней мере таково одно из его имен. Кстати, Джефф, вы видели этого типа - я указал вам на него в ночном клубе. Какое впечатление он на вас произвел?
Я припомнил вечернюю сцену. Однако впечатление было стерто нагромождением ужасов, которые мне пришлось пережить позже. Память сохранила лишь зеленое освещение (такое же мрачное, как и в музее), выхватившее из тьмы насмешливый взгляд и кривую улыбку. "Этьен Галан. Авеню Монтень". Итак, он живет на моей улице. А на ней не обитают люди с низким доходом. Имя этого человека было известно инспектору Дюррану. Получалось, что он, словно призрак, преследовал нас весь вечер.
- Что он собой представляет?
Бенколен нахмурился.
- Этьен Галан, Джефф, очень, очень опасная личность. Кроме этого я пока ничего не скажу. Я предполагаю, что он каким-то образом связан с событиями этой ночи. - Бенколен машинально двигал по столу чашку, взгляд его был обращен куда-то вовнутрь. - Я понимаю, вы сердитесь, что вам приходится действовать впотьмах. Но заверяю вас: если мы застанем его дома, вы многое узнаете и многое поймете…
Бенколен замолчал. Желтый лист залетел под навес и, покачиваясь в ярком свете, опустился на наш столик. Холодный ветер начал прохватывать мои ноги.
- Необходимо сообщить о несчастье родителям мадемуазель Мартель, - медленно протянул детектив.
- Да-да, конечно. Дьявольски неприятная задача. Может быть, лучше, - неуверенно сказал Шомон, - сделать это по телефону?
- Нет. Будем ждать утра. Убийство произошло слишком поздно, чтобы сообщение о нем появилось в утренних газетах, - они ничего из них не узнают. Я знаком с отцом и, если вы желаете, готов избавить вас от этой неприятной обязанности. Невероятно! - вдруг заговорил он с большой энергией. - Обе девушки из высшего общества. Впрочем, как и большинство. Но остальные…
- О чем это вы? - поинтересовался Шомон.
- Ловушка, - произнес Бенколен. - Не знаю, мой разум помутился. Держу пари на мою репутацию: заявляю, что правильно расшифровал все знаки… мне необходима дополнительная информация. Говорите, капитан. Расскажите мне все, что знаете об этих девушках - вашей невесте и Клодин Мартель.
- Что вам хотелось бы узнать?
- Все. Говорите все, что придет на ум. То, что важно, я отберу самостоятельно.
Шомон вперил взгляд в пространство и начал.
- Одетта, - сказал он тихим, дрожащим от напряжения голосом, - была милейшим…
- К дьяволу! Это меня не интересует! - Бенколен Я очень редко терял свои обходительные манеры, но за эту ночь он уже дважды ухитрился выйти из себя. Я смотрел на него с удивлением. Казалось, еще минута - и он начнет кусать ногти. - Пожалуйста, избавьте меня от части рассказа, касающейся любовных переживаний. Рассказывайте о ней: что ее интересовало, с кем дружила.
Необходимость дать конкретный ответ заставила Шомона задуматься. Капитан подыскивал нужные слова. Он посмотрел вверх на навес, потом на свою чашку, затем перевел взгляд на бегущие по тротуару листья. Казалось, что он старался вызвать к жизни нужные образы.
- Ну… она была просто замечательной… - начал было Шомон, но, видимо, решив, что это недостаточная характеристика, смешался и покраснел. - Она живет с матерью. Мать - вдова. Она любила дом, сад, обожала петь - да-да, очень любила петь. И боялась пауков. Чуть ли не падала в обморок при виде их. И она много читает…
Шомон продолжал рассказ, путая настоящее и прошедшее время, торопливо и охотно вспоминая мелкие и крупные, а порой трогательные события. Одетта собирает цветы в залитом солнцем саду; Одетта, хохоча, скатывается с копны сена… Перед нами постепенно возникал образ простой, доброй и счастливой девочки. Слушая полное любви повествование, я припоминал фотографию Одетты: милое личико, пышные темные волосы, маленький подбородок, глаза, обожающие рассматривать цветные картинки в книжках. И конечно, серьезность, чудовищная серьезность влюбленных: их планы на будущее, письма, нечастые встречи под наблюдением матери - весьма светской дамы, как я понял из слов Шомона.
- Ей нравилось то, что я солдат, - охотно продолжил капитан, - хотя считать меня солдатом можно с большой натяжкой. По окончании Сен-Сир меня направили в действующую армию, и я немного повоевал с риффами. Но родня забеспокоилась и организовала перевод в Марокко. Стыд! Белые мундиры, лайковые перчатки - мне совсем не по душе этот маскарад. Но Одетта была ужасно рада…
- Понятно, - мягко прервал его Бенколен. - Как насчет друзей и подруг?
- Она редко выходила из дома. Ей не нравилась светская жизнь, - сообщил Шомон с оттенком гордости. - Было три девочки, три хорошие подруги, у них было общее прозвище - Неразлучные: Одетта, Клодин Мартель…
- Продолжайте.
- …и Джина Прево. Троица в то время еще воспитывалась в монастырской школе. Теперь они не столь близки, как раньше. Впрочем, не знаю, я крайне редко попадаю в Париж, а Одетта никогда подробно не пишет о том, куда ходила и кого видела. Она просто… просто беседовала со мной в своих письмах. Вы понимаете?
- Следовательно, вам не очень много известно о мадемуазель Мартель?
- Нет. Откровенно говоря, я ее недолюбливал. - Шомон пожал плечами. - Она очень язвительна и обожает потешаться над людьми. Но Клодин мертва, а Одетта ее любила… Я так редко здесь бываю.
- Понятно. А мадемуазель Прево? Как она?
Шомон поднял чашку, но, услышав вопрос, вернул ее на место.
- Джина? Да так, всего лишь подруга. Насколько я знаю, она хотела пойти на сцену, но семейство воспротивилось. Она очень красива, очень, если вам по вкусу такой тип. Рослая блондинка…
Воцарилось молчание. Бенколен, полузакрыв глаза, задумчиво барабанил пальцами по столу. Потом он кивнул, как бы отвечая самому себе.
- Нет, - сказал наконец сыщик, - вы не тот человек, который способен толково рассказать об обеих подругах. Что ж, если вы готовы, - он постучал монетой по блюдечку, подзывая официанта, - мы можем отправляться дальше.
На Париж возводят напраслину. Париж рано отходит ко сну. Пустынные бульвары освещены редкими фонарями, окна унылых домов надежно спрятались за ставнями.
Большой "вуазен" Бенколена промчался в центр, к площади Согласия, фонари которой поблекли на фоне сияющей электрической рекламы. Стены домов казались голубоватыми на фоне звездного неба. Сигналы редких машин звучали приглушенно. Одетые в лохмотья деревья на бульваре Капуцинов выглядели зловеще-угрожающе. Мы все втиснулись на переднее сиденье. Бенколен вел машину в своей обычной небрежно-рассеянной манере, на обычной для него скорости пятьдесят миль в час. Казалось, что он вообще не управляет своим автомобилем. Вопль нашего сигнала разорвал тишину и пронесся многоголосым эхом по рю Руаяль. Через приоткрытое стекло наши лица хлестал холодный ветер, наполненный запахом влажной листвы, каштанов и осенней земли. Проскочив лес фонарей, именуемый площадью Согласия, мы свернули на Елисейские поля и через несколько минут отчаянной гонки оказались в чинной атмосфере авеню Монтень с ее зарешеченными окнами, ухоженными деревьями, спокойным ритмом жизни. Замызганный кусок Парижа у Порт-Сен-Мартен остался где-то в ином мире.
Наверное, каждый день мой путь пролегал мимо дома 645, потому что я обитал совсем рядом. Это было большое старинное здание, отгороженное от улицы серой стеной; широкие коричневые, украшенные бронзой ворота вечно стояли закрытыми. Бенколен обменялся с кем-то невидимым несколькими словами, после чего мы проследовали в пахнущий влагой двор. Послышался голос, протестующий против нашего вторжения. В темноте невозможно было рассмотреть говорящего. Мы не замедлили движения и вынудили владельца голоса отступить в освещенный вестибюль.
- …Я же говорю, что мсье нет дома!
- Но видимо, он придет, - обходительно сказал Бенколен. - Приблизьтесь, мой друг. Я хочу взглянуть на вас: по всей вероятности, вы мне знакомы.
В свете свисавшей с потолка хрустальной люстры мы увидели коротко постриженные волосы над чрезвычайно бледным лицом с напряженным взглядом.
- Ну конечно, я знаком с вами по моим досье. Итак, мы подождем мсье Галана.
Глаза на бледном лице смотрели куда-то в сторону.
- Хорошо, мсье.
Нас провели в обширное помещение в передней части здания. Высочайший потолок, украшенный лепным старинным орнаментом, позолоченные, почти черные от древности карнизы. Свет затененной абажуром лампы не мог разогнать темноту у стен, но я все же сумел разглядеть, что высокие окна плотно закрыты стальными ставнями. Комната казалась мрачной, несмотря на то что в камине ярко пылали поленья. Изобилие вычурной серой с золотом резьбы, столики с золоченым рисунком на мраморной столешнице, веретенообразные готические спинки стульев наводили на мысль, что вы находитесь в музее. Жизнь в музее вряд ли можно назвать комфортабельной. Огромная арфа в углу еще больше подчеркивала гротескность обстановки. Несомненно, каждый предмет обладал огромной ценностью, но столь же несомненно, что ни один из них не годился для обыденной жизни. Интересно, что за человек обитает в этой музейной обстановке?
- Присаживайтесь к камину, господа, - пригласил Бенколен, - думаю, наше ожидание не затянется.
Слуга, а может быть дворецкий, куда-то исчез, оставив открытой дверь в вестибюль. Я опустился осторожно на обитое парчой кресло, поставив его так, чтобы можно было видеть часть вестибюля и того, кто может там появиться. Бенколен же, напротив, устроившись лицом к огню, сгорбился, уткнувшись подбородком в ладони, и впал в задумчивость.
Танцующее под аккомпанемент потрескивания и шуршания пламя бросало красноватые блики на его лицо. Иногда оно ярко освещалось, когда вспыхивал кусок смолы. Я слышал звук шагов по паркету - это Шомон безостановочно мерил комнату из угла в угол. С улицы доносились шорохи, шуршание, постукивание и свист ветра; где-то далеко-далеко раздались два приглушенных удара - пробили часы у Инвалидов.
Все случилось без предупреждения. Я смотрел на чуть светлый прямоугольник двери; едва слышно щелкнул язычок замка, и в нашу комнату стрелой, с шипением и визгом влетела огромная белая кошка. Вскочив в освещенное камином пространство, животное замерло, продолжая, однако, шипеть.
На стене, в прямоугольнике дверного проема, возникла человеческая тень; огромная тень сняла цилиндр и движением плеч сбросила на пол накидку. Уверенные, неторопливые шаги застучали по паркету.
- Добрый вечер, мсье Галан, - произнес Бенколен, не меняя позы и не отрывая глаз от пляшущих языков пламени. - Мы вас ждем.
Человек подошел. Я поднялся с кресла, а Бенколен повернулся к нему лицом. Пришелец был высок - почти одного роста с сыщиком. Под великолепно сшитым фраком чувствовалось налитое силой тело. Человек держался с непринужденным изяществом. Изяществом, похожим на грациозность белой кошки, не сводящей с меня желтых глаз. По-своему он был очень красив или, скорее, мог быть красивым, если бы не одна черта. Нос его был не просто горбат, он был чудовищно искривлен и вдобавок багрового цвета. На фоне тонкого лица, волевого подбородка, высокого чистого лба, густых черных волос, миндалевидных серо-зеленых глаз - на фоне всего этого носище казался хоботом неведомого животного. Человек улыбнулся. Улыбка придала лицу дружелюбие, но нос сделал саму улыбку несколько зловещей.
Прежде чем заговорить с нами, пришелец наклонился и обратился к кошке.
- Ко мне, Мариетта, - сказал он ласково. - Не надо шипеть на моих гостей. Иди ко мне.
У Галана был глубокий, хорошо поставленный интеллигентный голос. Он владел им, как опытный органист своим инструментом. Взяв кошку на руки, Галан уселся неподалеку от камина. В нем чувствовалась не только физическая сила, но и огромная интеллектуальная мощь.
- Прошу извинить, - произнес он приятным, располагающим тоном, - за то, что заставил себя ждать. Много воды утекло, мсье Бенколен, со времени нашей последней встречи. А это, - кивок в мою сторону, - несомненно, ваши коллеги?