- Насколько мы знаем, дверь на бульвар охраняется надежнейшим замком, который можно открыть лишь персональными ключами членов клуба. Его руководство желает, чтобы клуб был неприступен для чужаков. Но имеется и второй путь в переход - через заднюю дверь музея. Можно предположить, что владельцы клуба, соблюдая все возможные меры предосторожности, допустили такую оплошность? Можно ли допустить, что они не заметили двери с обычным пружинным замком, который открывается со стороны музея? Ничто не мешает случайному бродяге проникнуть в переход. Бесспорно, нет. Кроме того, я обратил внимание, что замок этот совершенно новый, тщательно смазан и находится в прекрасном рабочем состоянии. В то же время мсье Огюстен заверил меня со всей искренностью, что этой дверью никогда не пользуются, а ключ давно потерян. Однако реакция его дочери подстегнула мое любопытство. Не вызывает сомнения то, что дочь мсье Огюстена, которая ведет все дела трясущегося от старости папочки, нашла дополнительный источник дохода помимо демонстрации восковых монстров. Посещение музея создает великолепное укрытие для членов клуба, опасающихся разоблачения. Эти люди проходят через музей и попадают в клуб, не используя ключа, однако, естественно, они должны состоять в членстве.
- Один момент! - прервал его Галан, подняв голову. - Ведь эта мадемуазель Огюстен не могла отказать посетителям, не состоящим членами клуба? Так сказать, обычной публике…
Бенколен вновь рассмеялся.
- Друг мой, я не настолько наивен, чтобы решить, что два известных нам замка - единственная преграда на пути незваных гостей. Посетители должны еще миновать дверь, непосредственно ведущую в клуб. Как мне докладывали, ее следует открыть серебряным ключом, более того, ключ предъявляется охраннику, постоянно дежурящему с внутренней стороны. Таким образом, посетитель в любом случае должен иметь упомянутый ключ.
Галан согласно кивнул. Казалось, что он воспринимает обсуждаемый вопрос как далекую от него абстрактную проблему.
- У меня были кое-какие подозрения относительно музея еще до того, как я туда пришел, - сказал Бенколен. - Мы в полиции, друг мой, работаем весьма тщательно. У нас хорошие связи с министерством внутренних дел, тремя ведущими банковскими объединениями Франции. Ежемесячно мы получаем список тех парижан, чьи вклады в банк больше, чем допускает их род занятий. Таким образом, нам частенько удается получить сведения, которые позже оказываются весьма полезными. Когда днем мы обнаружили тело женщины, которую последний раз видели живой входящей в "Огюстен-музей" (Да-да! Не надо делать удивленное лицо. Было совершено два убийства), когда мы об этом узнали, я поинтересовался в обычном порядке банковским счетом мадемуазель Огюстен. Оказалось, что ее депозит - более миллиона франков. Сегодня ночью источник доходов стал очевиден…
Бенколен широко развел руками. Он не смотрел на Галана, зато я не сводил глаз с нашего хозяина. Мне показалось, что в глубине его глаз, за бесстрастной маской, полыхало пламя тайного триумфа. Как будто он, хохоча в душе, повторял без слов: "Ни черта вы не понимаете…" Галан лениво швырнул недокуренную сигарету в камин.
- Итак, вы, я вижу, убеждены, что я знаком с этой милой дамой?
- А вы это по-прежнему отрицаете?
- О да. Я же, кажется, уже говорил вам, что являюсь всего лишь заурядным членом.
- Интересно, - задумчиво протянул Бенколен, - с чего это она вдруг так взволновалась, когда было произнесено ваше имя…
Пальцы Галана нежно гладили загривок кошки.
- Есть еще кое-что, - продолжал детектив. - Мы славно побеседовали - мадемуазель и я. Нам обоим было ясно, о чем идет речь. Ее отец не знает, с какой целью используется музей, и дочка не хочет, чтобы папа когда-нибудь узнал об этом. Старик так гордится своим заведением, и если ему станет известно… но не будем вдаваться в пустые гипотезы. Да, мой друг, она и раньше встречалась с мадемуазель Мартель.
- Откуда такая уверенность? - Галан слегка повысил голос.
- Я убежден в этом. А вы едва знакомы с мадемуазель Мартель и вовсе не знаете мадемуазель Огюстен. Ведь вы, кажется, так утверждаете? Боюсь, что мы столкнулись с крайне запутанным делом, - со вздохом закончил Бенколен.
- Послушайте, - сказал довольно грубо Галан, - мне начинает надоедать наше собрание. Вы врываетесь среди ночи в мой дом, выступаете с нелепыми обвинениями. Я по горло сыт вашим обществом!
Он поднялся, отпустив кошку. Теперь на его лице была написана откровенная угроза, и от этого оно стало еще более отвратительным.
- Настало время заканчивать беседу. Вы уйдете, или я прикажу вышвырнуть вас вон. Что же касается убийства, то я даже не знаю, в какое время оно произошло.
- Зато я знаю, - безмятежно сказал Бенколен.
- И вы всеми силами стараетесь повесить преступление на меня?
- Мой друг, я не желаю тратить силы на то, чтобы повесить преступление на вас или на кого-то другого. Я лишь заметил, что знаю время убийства с точностью почти до секунд. На этот счет имеются неопровержимые доказательства.
Бенколен говорил тихим голосом и индифферентным тоном. Меж его бровей пролегла глубокая складка.
"Доказательство?" - подумал я. Насколько мне было известно, указаний на точное время убийства не существовало. Возможные временные границы составляли не менее часа. Но так или иначе, я знал, что мой друг говорит правду.
- Ну хорошо, если вам так угодно, - холодно произнес Галан, - я ужинал у "Прюнье" примерно в восемь вечера. Это на рю Рюфо! Вы можете проверить. Я ушел около четверти десятого. У выхода встретил мсье Дефаржа - его адрес я вам дам. Мы лишь немного выпили в "Кафе де ля Мадлен". Дефарж ушел около десяти, я же сел в свою машину, и меня доставили в "Мулен Руж". Там был перерыв для танцев, и в одной из лож я дождался начала одиннадцатичасового шоу. Представление кончилось в половине двенадцатого. Официант подтвердит мои слова: меня хорошо знают в "Мулен Руж". Затем я отправился, опять же в своей машине, в район Порт-Сен-Мартен с намерением - обратите внимание на мою откровенность - посетить "Клуб масок". Но, доехав до угла бульвара Сен-Дени, я изменил планы. Было уже, не помню точно, что-то около одиннадцати сорока пяти. Я отправился в ночной клуб "Серый гусь", где убил время за выпивкой в компании пары девок. Вы, мсье, заявились туда чуть позже меня, и осмелюсь предположить, что моя персона не избежала вашего внимания. В любом случае я вас видел. Кажется, это полный отчет о всех моих перемещениях. Теперь-то вы можете мне сообщить, в котором часу произошло убийство?
- В отрезке времени между одиннадцатью сорока и одиннадцатью сорока пятью.
Гнев Галана мгновенно улетучился. Напряженность исчезла, и он, глядя через плечо Бенколена в зеркало над камином, пригладил ладонями волосы на висках. Затем, пожав плечами, Галан произнес:
- Мне непонятно, как вы столь точно установили время. Но ваша уверенность мне на руку. Думаю, что швейцар в "Мулен Руж" скажет вам, что я вышел оттуда вскоре после одиннадцати тридцати. В витрине магазина на противоположной стороне улицы есть освещенные часы. Допустим, поездка заняла десять минут - расстояние небольшое; оставим время на парковку; я появился в "Сером гусе" в одиннадцать сорок пять. Согласитесь, невероятно, чтобы я успел убить мадемуазель Мартель, отнести ее тело в музей и вернуться в ночной клуб вовремя, при этом без единой капли крови на одежде. Вы можете допросить моего шофера, но, боюсь, вы не сочтете его надежным свидетелем.
- Благодарю вас за интересный рассказ, - ласково сказал Бенколен, - но в нем не было необходимости. Вы ни в чем не обвинялись и, более того, с моей стороны были вне всяких подозрений.
- Таким образом, вы отметаете мою вину?
- Ну что вы. Конечно, нет.
Галан плотно сжал губы, отчего лицо его стало и вовсе отталкивающим. Набычившись, он спросил:
- Так за каким дьяволом вы явились сюда?
- Лишь для того, чтобы сказать: вы можете не опасаться грязной газетной возни вокруг вашего клуба. Обыкновенный дружеский жест.
- Теперь, пожалуйста, выслушайте меня. Я мирный обыватель. - Легким движением руки Галан обвел мрачную комнату. - Со мной мое хобби, мои книги, моя музыка, - его взгляд обратился к гигантской арфе в углу комнаты, - и моя маленькая ласковая зверушка Мариетта… Но, мой дорогой друг, если полицейские ищейки будут обнаружены в клубе, о котором вы упоминали… - Он позволил фразе растаять в воздухе и улыбнулся. - Итак, господа, спокойной ночи. Ваш визит - большая честь для моего дома.
Мы покинули его стоящим у камина; белая кошка рядом с ним. Когда закрывалась дверь, Галан задумчиво теребил свой нос. Слуга вывел нас в пахнущий влажной землей сад. Когда за нами захлопнулась калитка в стене, Шомон схватил детектива за руку.
- Вы приказали мне молчать, - сказал он мрачно, - и я повиновался. Однако теперь я требую ответа. Одетта! Означает ли услышанное мной, что она ходила туда? Не молчите, как манекен! Отвечайте! Ведь этот клуб, по существу, не что иное, как дорогой великосветский…
- Да.
Свет уличного фонаря, с трудом пробиваясь сквозь ветви дерева, превращал лицо Шомона в бледное колеблющееся пятно. Офицер надолго потерял дар речи.
- Что ж, - выдавил он наконец, - во всяком случае, мы должны пощадить мать девушки.
Хотя бы в этом он желал найти утешение. Бенколен внимательно посмотрел на молодого человека и твердо положил ладонь на его плечо.
- Вы заслуживаете правдивого ответа. Ваша Одетта была, как и вы, бесконечно наивна. Скорее всего вашу невесту завлекли в клуб, чтобы подшутить над ней. Мсье Галан обожает шутки такого рода… Да успокойтесь же! - Он впился пальцами в плечо молодого человека и развернул его лицом к себе. - Нет, мой друг, вы не помчитесь мстить Галану. Я вам этого не позволю.
В напряженном молчании Шомон пытался освободиться от хватки детектива. Слышен был лишь шорох мертвой листвы на мостовой.
- Если бы она оказалась в клубе по собственному желанию, - по-прежнему спокойно продолжал Бенколен, - то, по всей вероятности, вышла бы оттуда невредимой. Не следует недооценивать специфическое чувство юмора нашего друга мсье Галана.
- Не хотите ли вы этим сказать, - вмешался я, - что Галан виновен в совращении и убийстве?
Медленно разжав пальцы, Бенколен отпустил плечо Шомона и повернулся ко мне. Казалось, он был совершенно сбит с толку моим вопросом.
- Чепуха, Джефф. Честно говоря, я не думаю, что он виноват в этих грехах. Не потому, конечно, что они не соответствуют сути его натуры, а в силу того, что против этого свидетельствуют некоторые обстоятельства. В осуществлении этих преступлений отсутствует элемент изящества: они совершены весьма примитивно и не отвечают почерку нашего друга. Более того, они бросают тень на нашего друга. Ну и конечно, я могу привести с десяток более существенных доказательств на основе фактов, выясненных нами этой ночью. Сейчас мы узнаем, что он делал, прежде чем вернулся домой. - С этими словами он громко стукнул наконечником трости о мостовую.
Из тени деревьев, дальше по авеню Монтень, возникла фигура человека, который неторопливо двинулся в нашем направлении. Бенколен кивком пригласил нас следовать за ним и пошел навстречу новому персонажу.
- Возможно, вы помните, - пояснял он на ходу, - что вечером, до того как мы обнаружили тело мадемуазель Мартель, я звонил по телефону. Уже тогда я был уверен, что музей, как и клуб, имеет отношение к убийству Одетты Дюшен. Присутствие мсье Галана в ночном клубе показалось мне весьма необычным. Заведения подобного рода - не его охотничьи угодья. Никто никогда не видел этого утонченного эстета, ученого пьяным или прикидывающимся таковым и при этом обнимающим панельных девок. Поэтому, позвонив из музея, я попросил агента присмотреть за Галаном. Сейчас мы узнаем результат.
Мы подошли к глубокой тени дерева, которое каким-то образом ухитрилось сохранить значительную часть листвы. В темноте пульсировал красный глазок сигареты, затем огонек, описав светящуюся дугу, упал на мостовую. Из тени на свет шагнул человек.
- Короче говоря, все указывало на то, что мсье Галан тщательно готовил себе алиби. Но тогда я не знал, с какой целью, - сказал Бенколен. - Слушаю вас, Пергель.
- По прибытии я обнаружил объект в ночном клубе, - произнес незнакомый голос. В слабом свете уличных фонарей поблескивала туго накрахмаленная белоснежная манишка. Человек говорил уверенно, как будто привык распоряжаться. Сюрте не допускает никакого риска и делает все возможное, чтобы ее агенты не походили на таковых. - Было двенадцать двадцать. Он покинул заведение через пятнадцать минут. Поначалу я предположил, что объект пьян, но потом понял, что это притворство. Выйдя из "Серого гуся", объект свернул за угол. В двух кварталах находился его автомобиль "испана-сюиза", лимузин, номерной знак "2Х-1470". В машине ожидал шофер. Мне показалось, что на заднем сиденье находилась женщина. Но в тот момент я не был в этом уверен. Объект сел в машину, а я взял такси и направился следом.
- Дальше.
- Они доехали до номера двадцать восемь, рю Пигаль, Монмартр. Номер двадцать восемь - это небольшой жилой дом. Было много пешеходов, поэтому я сумел рассмотреть всех пассажиров машины в тот момент, когда они выходили из нее. Там все-таки была женщина. Очень красивая блондинка. Я обратил внимание на меховой воротник и коричневую шляпку.
- Вновь наш призрак, - вздохнул Бенколен. - Что потом?
- Я был почти уверен, что узнал женщину, а когда пара поднялась наверх, я предъявил удостоверение консьержке и спросил, кто эта дама. Оказалось, что это новая звезда "Мулен Руж" - певица, предположительно американка. Сценическое имя Эстелла.
- Так вот почему мсье Галан так известен в "Мулен Руж"… Впрочем, продолжайте.
- Он пробыл наверху около часа. Затем спустился вниз, сел в машину, которая доставила его в гараж, находящийся дальше по этой улице. Оттуда объект проследовал пешком и скрылся в доме. - Вдруг голос утратил монотонность доклада и зазвучал несколько неуверенно. Агент смущенно сказал: - Я… получилось так… одним словом, я большой почитатель таланта этой дамы. Я… у меня с собой номер "Пари суар" с ее фотографией. И если вы желаете взглянуть…
- Отлично! - сказал одобрительно Бенколен. - Классно сработано, Пергель! Мне, увы, не приходилось видеть и слышать этой дивы. Так давайте же посмотрим на нее. - Голос его утратил шутливый тон. - Вы, конечно, понимаете, господа, что, по всей вероятности, это та женщина, которую полицейский видел у дверей закрытого музея - мистическая блондинка в коричневой шляпке. Посветите, пожалуйста.
Вспыхнула спичка. Пергель прикрыл пламя ладонью от ветра и осторожно поднес дрожащий огонек к большому портрету, под которым стояла подпись: "Эстелла: великая американская певица в "Мулен Руж"". Голубые, широко расставленные глаза смотрели на нас чуть искоса, призывно и оценивающе одновременно. Полные розовые губы полуоткрыты с намеком на улыбку. У певицы были прямой нос и твердо очерченная линия подбородка. Чуть рыжеватые волосы имели оттенок золота, на который бросили луч света. Волосам не давала рассыпаться сетка из ниток жемчуга.
Мы молча изучали портрет в свете спички, которую Пергель прикрывал от ветра.
- Минуточку! - вдруг воскликнул Шомон. - Еще одну спичку, пожалуйста. Я хочу рассмотреть ее как следует. - В его голосе слышалось крайнее недоумение. Он прошептал себе под нос: - Нет, это немыслимо… - и уставился на портрет, когда Пергель чиркнул еще одной спичкой.
Оторвавшись от картинки, Шомон глубоко вздохнул и произнес с кривой усмешкой:
- Мсье, я сегодня обречен проводить для вас опознания. Помните, я упоминал, что у Одетты были две подруги и что троицу прозвали Неразлучные? Клодин Мартель и Джина Прево - та, которая мечтала о сцене, но семья встала на ее пути. Так вот, я не верю своим глазам, и если здесь не исключительное сходство, то я готов поклясться, что Эстелла - не кто иная, как Джина Прево! Боже мой! В "Мулен Руж"… Если они узнают…
Мы стояли в темноте. После короткой паузы Пергель негромко произнес:
- Мсье абсолютно прав. Я угрозами вырвал у консьержки истину. Мисс Эстелла - не американка, она француженка, и ее фамилия Прево. Так рухнула еще одна иллюзия, - с глубоким вздохом закончил Пергель. Обратившись к Бенколену, агент спросил: - Потребуются ли еще мои услуги этой ночью?
- Нет, - ответил Бенколен. - Полагаю, господа, мы можем на этом закончить. Вы отправляйтесь по домам, а мне необходимо еще поразмышлять.
Он повернулся, держа руки глубоко в карманах пальто, и медленно побрел в сторону Елисейских полей. Высокая фигура то исчезала в полосах тени, то опять возникала в свете фонарей. Вот так, опустив голову, с тростью под мышкой и руками, упрятанными в карманы, он станет бродить до рассвета.
Где-то далеко-далеко, у Инвалидов, колокол пробил три раза.
Глава 7
ВТОРАЯ МАСКА
Утром над Парижем нависли серые облака. Наступил один из тех ужасных осенних дней, когда ветер пронизывает до костей, а солнце, скрывшись за унылыми облаками, придает им холодный, стальной цвет. В такие дни все здания выглядят старыми и зловещими. Продрогший скелет Эйфелевой башни тянется всеми своими этажами к свету и тонет головой в клочьях облаков.
Когда я завтракал, было уже десять, однако моя столовая казалась мрачной и унылой, несмотря на яркое пламя в камине. Его отблески плясали по стенам, напоминая мне Этьена Галана с его кошкой. Бенколен уже звонил и назначил мне встречу у Инвалидов. Он не указал точного места, но я знал, где смогу его найти. Детектив любил навещать часовню боевой славы за гробницей Бонапарта. Мне неизвестно, чем очаровало моего друга это место - его никогда не интересовали церкви и храмы, - но я знал, что сейчас он сидит в сумеречной часовне, с каменных стен которой свешиваются старинные боевые знамена. Он сидит, погруженный в свои мысли, упершись подбородком в набалдашник трости, устремив невидящий взор на тусклые трубы органа.
Я уже подъезжал к месту встречи, но Галан не выходил из моей головы. Этот человек завладел моим воображением. Хотя у меня не было возможности подробнее расспросить Бенколена, я вспомнил, откуда мне знакомо это имя. Во-первых, кафедра английской литературы в Оксфорде. Во-вторых, его исследование о романистах викторианской эпохи удостоилось Гонкуровской премии. Ни одному французу, пожалуй, за исключением мсье Моруа, не удалось в такой степени вжиться в англосаксонское мироощущение. Насколько я помню, стиль его книги был начисто лишен той дешевой издевки, которой так часто грешат галльские писатели. Мир охотничьих угодий, чаш для пунша, цилиндров, переполненных мебелью и всякой мишурой гостиных, мир солнечных зонтиков и банков был описан с заметным сочувствием и любовью - что, по моим представлениям, казалось удивительным для такого человека, как Галан. В главах, посвященных Диккенсу, он сумел показать трудноуловимую и не всеми понятую черту в творчестве великого романиста. Галан раскрыл болезненность разума и ужас, который испытывал Диккенс всю жизнь, - состояние, которое породило самые яркие страницы его книг и являлось их сутью. Фигура Галана начала менять свои формы, словно отражение в кривом зеркале. Я представил, как он, улыбаясь, сидит перед своей арфой, один, с белой кошкой на коленях, а его нос, как живое существо, шевелится по своей собственной воле.