- Даже если я рискую тем, что меня станут преследовать по суду?
- Это будет, наверное, не так серьезно, как обвинение в убийстве.
- Ну хорошо. В одном из чемоданов моей жены было двойное дно.
- Специально для этого путешествия?
- Нет.
- Она уже раньше пользовалась этим чемоданом?
- Несколько раз.
- Чтобы проезжать через границу?
- Да, через бельгийскую границу и один раз через швейцарскую. Вы, конечно, знаете, что до последнего времени было легче и выгоднее покупать золото в Бельгии и особенно в Швейцарии.
- Вы признаете, что участвовали в этой перевозке капиталов?
- Признаю.
Мегрэ встал и снова пошел в комнату инспекторов.
- Можешь зайти ко мне на минутку, Жанвье?
Потом, вернувшись к себе, обратился к Серру:
- Мой инспектор зарегистрирует эту часть нашей беседы. Повторите ему, пожалуйста, в точности все, что вы мне только что сказали. Пусть он подпишет свои показания, Жанвье.
Мегрэ вышел, спросил у Ваше, в какой комнате сидит переводчик. Это был маленький человечек в очках, он отстукивал перевод прямо на машинке и иногда останавливался, чтобы заглянуть в словарь. Писем было не меньше сорока, большинство состояло из нескольких листков.
- С чего вы начали?
- С начала. Дошел до третьего письма. Все три написаны больше двух с половиной лет тому назад. В первом эта дама рассказывает своей приятельнице, что она выходит замуж, что ее будущий муж очень утонченный, представительный, принадлежит к крупной французской буржуазии и что мать его похожа на какую-то картину из Лувра, уж не помню какую. Могу сказать вам, какого художника.
Он перелистал страницы.
- На картину Клуэ. В ее письмах речь все время идет о живописи. Когда она говорит о погоде, то вспоминает Моне или Ренуара.
- Я хотел бы, чтобы вы теперь начали с конца.
- Пожалуйста. Вы знаете, если я даже буду работать всю ночь, мне не кончить до утра.
- Потому я и прошу вас начать с конца. Последнее письмо написано когда?
- В прошлое воскресенье.
- Можете мне его быстро прочесть?
- В общих чертах могу. Подождите.
"Дорогая Гертруда, Париж никогда не был так великолепен, как сегодня утром, и я чуть не поехала с Г. и его матерью в лес Фонтенбло, который, должно быть, расцвечен всеми чудесными красками Коро и Курбе…"
- Много еще про это великолепие?
- Пропустить?
- Пропустите.
Переводчик пробегал глазами письмо и шевелил губами, как во время церковной службы.
- Вот:
"Я думаю о том, какое впечатление произведет на меня наша Голландия с ее пастельными тонами. Теперь, когда приближается решительный момент, я чувствую, что начинаю трусить.
…После всего, что я написала тебе о своей жизни здесь, о Г. и о моей свекрови, ты, наверное, недоумеваешь, что со мной происходит и почему я потеряла свою жизнерадостность.
…Может быть, причиной тому сон, который я видела этой ночью и который испортил мне весь день.
Ты помнишь маленькую картину, которая находится в музее в Гааге, - она еще заставила нас покраснеть?
Подписи на ней нет. Приписывается одному художнику флорентийской школы, имя его я забыла, и изображает фавна, уносящего на плече совершенно обнаженную женщину, которая вырывается из его рук.
Помнишь?
У приснившегося мне фавна было лицо Г., и вид у него был такой свирепый, что я проснулась дрожа и вся в поту.
Самое странное, это что я не ощущала страха. Я помню все только смутно. Конечно, тут был и страх, но к нему примешивалось другое чувство. Я попытаюсь рассказать тебе об этом в среду, тут мы сможем наконец поболтать вволю, как мы болтали, когда ты приезжала в последний раз.
Решено, я выезжаю во вторник вечером. В этом нет никакого сомнения. Ждать осталось только два дня. За это время мне надо сделать кучу вещей. Время, значит, пройдет быстро. И все-таки мне кажется, что это будет еще не скоро, что это почти нереально.
Иногда, в особенности после этого сна, мне кажется, что произойдет какое-то событие, которое помешает мне уехать.
Не бойся. Я решила окончательно. Я последую твоему совету. Я не могу дольше выносить эту жизнь. Но…"
- Вы здесь, начальник?
Это был Жанвье с листками в руках.
- Готово. Он вас ждет.
Мегрэ взял бумаги, оставил переводчика за его работой, с озабоченным видом прошел через комнату инспекторов.
В тот момент еще никто не предвидел, сколько времени продлится допрос. Гийом Серр поднял на комиссара глаза, сам взял со стола перо.
- Я, наверно, должен подписать?
- Да, вот здесь. Вы прочли?
- Прочел. Могу я попросить у вас стакан воды?
- А может быть, лучше красного вина?
Зубной врач взглянул на него, и на губах его мелькнула неясная улыбка, полная иронии и горечи.
- И это тоже? - проговорил он сквозь зубы.
- И это тоже, месье Серр. Вы так боитесь своей матери, что вам приходится пить тайком.
- Это вопрос? Я должен отвечать?
- Если считаете нужным.
- Знайте же: отец моей матери был алкоголик, два его брата, теперь уже покойники, тоже пили, а его сестра кончила свои дни в сумасшедшем доме. Мать все время жила в страхе, что я тоже начну пить: она отказывается верить, что эта склонность не врожденная. Когда я был студентом, она всегда с тоской ждала меня и, случалось, бродила вокруг кафе на бульваре Сен-Мишель, где я сидел со своими товарищами. У нас в доме никогда не было спиртного…
- Она вам позволяет выпить стакан вина, разбавленный водой, только за завтраком и обедом, не так ли?
- Я знаю, что она приходила к вам и говорила с вами.
- Вы очень любите свою мать, месье Серр?
- Мы почти всегда жили неразлучно, она и я.
- Вроде супружеской пары?
Он слегка покраснел.
- Не знаю, что вы хотите этим сказать.
- Ваша мать вас ревнует?
- Простите?
- Я спрашиваю, ревнует ли вас мать к вашим знакомым, как это иногда бывает, когда у вдовы остается единственный сын. У вас много друзей?
- А это тоже имеет отношение к так называемому исчезновению моей жены?
- Я не нашел у вас в доме ни одного письма от приятеля, ни одной групповой фотографии, такой, какую можно найти почти у всех людей.
Он ничего не сказал.
- Нет также и фотографии вашей первой жены.
Снова молчание.
- Меня поразила еще одна мелочь, месье Серр. Портрет, который висит над камином, это ведь портрет вашего деда по материнской линии?
- Да.
- Того, который пил?
Серр кивнул.
- В одном ящике я нашел несколько ваших портретов, когда вы были ребенком и молодым человеком, портреты женщин и мужчин, должно быть вашей бабушки, тетки и дядей. Все с материнской стороны. Не кажется ли вам странным, что у вас в доме нет ни одного портрета вашего отца и его родных?
- Это меня не поражало.
- Что, их уничтожили после смерти вашего отца?
- На этот вопрос вам скорее могла бы ответить мать.
- А вы не помните, чтобы их уничтожили?
- Я тогда был мальчиком.
- Вам было семнадцать лет. Каким образом вы представляете себе вашего отца, месье Серр?
- Это входит в допрос?
- Ни мои вопросы, ни ваши ответы, как видите, не регистрируются. Ваш отец был адвокатом?
- Да.
- Он сам занимался своей конторой?
- Довольно мало. Большую часть работы делал его старший письмоводитель.
- Что, ваш отец вел светскую жизнь? Или целиком посвящал себя семье?
- Он часто уходил из дома.
- У него были любовницы?
- Я ничего об этом не знаю.
- Он умер в своей постели?
- На лестнице, возвращаясь к себе в спальню.
- Вы были дома?
- Нет, я уходил. Когда я вернулся, он умер уже больше часа тому назад.
- Кто его лечил?
- Доктор Дютийё.
- Он еще жив?
- Умер лет десять тому назад.
- Вы присутствовали при смерти вашей первой жены?
Он нахмурил свои густые брови, в упор глядя на Мегрэ, и с каким-то отвращением выпятил нижнюю губу.
- Отвечайте, пожалуйста.
- Я был в доме.
- В какой части дома?
- В своем кабинете.
- В котором часу это случилось?
- Около девяти часов вечера.
- Ваша жена была у себя в спальне?
- Она рано поднялась туда. Она себя плохо чувствовала.
- Она себя плохо чувствовала уже несколько дней?
- Не помню.
- Ваша мать была с ней?
- Да, она тоже была наверху.
- С ней?
- Не знаю.
- Мать вас позвала?
- Кажется, да.
- Когда вы вошли в спальню, ваша жена была уже мертва?
- Нет.
- Она умерла еще не скоро?
- Через пятнадцать или двадцать минут. Доктор как раз позвонил у дверей.
- Какой доктор?
- Дютийё.
- Он был вашим домашним врачом?
- Он лечил меня, когда я был еще ребенком.
- Знакомый вашего отца?
- Матери.
- У него есть дети?
- Двое или трое.
- Вы потеряли их из виду?
- Я с ними не был знаком.
- Почему вы не сообщили в полицию, что ваш сейф пытались взломать?
- Мне нечего было сообщать в полицию.
- Куда вы дели инструменты?
- Какие инструменты?
- Те, которые вор, убегая, оставил на месте.
- Я не видел ни инструментов, ни вора.
- Вы не пользовались своей машиной в ночь со вторника на среду?
- Не пользовался.
- А вы не знаете, кто-нибудь ею пользовался?
- С того времени мне не приходилось заходить в гараж.
- Когда вы поставили туда машину в прошлое воскресенье, там были царапины в заднем багажнике и на правом крыле?
- Я ничего там не заметил.
- Вы выходили из машины, когда катались с матерью?
Он ответил не сразу.
- Я задал вам вопрос.
- А я пытаюсь вспомнить.
- Кажется, это не трудно. Вы катались по дороге в Фонтенбло. Вы там выходили из машины?
- Да. Мы прошлись пешком по полям.
- Вы хотите сказать, по дороге, пролегающей среди полей?
- По дорожке среди лугов, справа от большой дороги.
- Вы могли бы отыскать эту дорожку?
- Думаю, что да.
- Она асфальтирована?
- Пожалуй, нет. Нет. Вряд ли.
- Где ваша жена, месье Серр? - И комиссар поднялся, не ожидая ответа. - Нам все же надо отыскать ее, не правда ли?
Глава 7,
в которой мы видим одну, потом двух женщин в зале ожидания и в которой одна из них делает знак Мегрэ не показывать вида, что они знакомы
Уже около пяти часов Мегрэ открыл дверь, ведущую из его кабинета в комнату инспекторов, и мигнул Жанвье. Немного погодя он снова поднялся, чтобы, несмотря на жару, закрыть окно - ему мешал шум, доносившийся с улицы.
Без десяти шесть он прошел в соседнюю комнату, держа в руках свой пиджак.
- Теперь твоя очередь, - сказал он, обращаясь к Жанвье.
Жанвье и его товарищи уже давно все поняли. Еще на улице Ла-Ферм, когда комиссар приказал Серру следовать за ним, Жанвье был почти уверен, что ему не скоро удастся уйти с набережной Орфевр. Его удивляло только то, что начальник так быстро принял решение, не ожидая, пока соберет все улики.
- Она в приемной, - проговорил он вполголоса. - Мать.
Мегрэ позвал инспектора Марльё, знающего стенографию.
- Задавать те же вопросы? - спросил Жанвье.
- Те же. И любые. Какие придут тебе в голову.
Мегрэ, видимо, решил взять зубного врача измором.
Они будут сменять друг друга, будут выходить, чтобы выпить чашку кофе или пива, немного размяться, Серру же передышки не будет.
Прежде всего Мегрэ пошел к переводчику, который наконец решился снять пиджак и галстук.
- Что она теперь пишет?
- Я перевел четыре последних письма. Вот, в предпоследнем, одно место вас, может быть, заинтересует.
"Решено, милая Гертруда. Я до сих пор сама не понимаю, как это могло произойти. Однако же прошлой ночью я не видела снов, а если и видела, то не помню какие".
- Она много пишет о своих снах!
- Да. О них много говорится в письмах. И она их разъясняет.
- Продолжайте.
"Ты часто задавала мне вопрос, чего мне не хватает в жизни, и я отвечала, что ты можешь быть спокойна: я счастлива. А на самом деле я пыталась сама себя в этом убедить.
Я честно делала все возможное в течение двух с половиной лет, чтобы поверить, что я здесь у себя дома и что Г. мой муж.
Видишь ли, в действительности я знала, что это неправда, что я всегда была здесь чужой, гораздо более чужой, чем в семейном пансионе, который ты знаешь и в котором мы провели столько славных часов.
Почему я вдруг решилась открыто признаться себе в этом? Помнишь, когда мы были маленькими, нам тогда нравилось сравнивать все, что мы видели - людей, улицы, животных, - с картинками в наших альбомах. Мы хотели бы, чтобы жизнь была похожа на то, что мы видим. Потом, позднее, когда мы стали посещать музеи, мы судили о жизни по тому, что видели на картинах.
Так было и здесь, хотя я уже догадывалась, что вижу не то, что есть, а то, что хочу увидеть. Но сегодня утром я вдруг поняла, каков этот дом в действительности, я стала смотреть на свою свекровь, я стала смотреть на Г. другими глазами, не строя иллюзий.
У меня их не было уже давно - я говорю об иллюзиях. Ты, конечно, меня понимаешь. У меня их уже не было, но я упрямо старалась сохранить их.
Теперь кончено. Я сразу решила уехать. Я еще не говорила никому. Старая дама об этом и не подозревает. Со мной она по-прежнему ласкова, улыбается мне, при условии, чтобы я делала все, что она захочет.
Это самая большая эгоистка из всех, кого я знаю".
- Эти слова подчеркнуты, - заметил переводчик. - Продолжать?
"Что до Г., то я думаю, не будет ли мой отъезд для него облегчением. Он с самого начала знает, что между нами нет ничего общего. Я никогда не могла привыкнуть к его коже, к его запаху. Ты теперь понимаешь, почему у нас нет общей спальни, а ведь это так удивляло тебя вначале?
Прошло два с половиной года, а у меня такое чувство, как будто я только вчера впервые встретила его на улице или в метро, и я вздрагиваю каждый раз, когда ему случается войти ко мне в спальню. К счастью, это бывает редко.
Между нами говоря, я думаю, что он приходит только потому, что хочет доставить мне удовольствие или считает это своим долгом.
Быть может, его мать велит ему это делать? Возможно. Я не знаю, как в таких случаях ведет себя твой муж, но что касается Г., то у него вид провинившегося ученика, которого в наказание за лень заставили переписать пять страниц. Ты меня понимаешь?
Я часто думала, таким ли он был и со своей первой женой? Очень возможно. Он, конечно, будет таким же с кем угодно. Видишь ли, для этих людей - я говорю о матери и сыне - весь мир заключается в них двоих, им больше никто не нужен.
Странно думать, что у этой старой дамы когда-то был муж. В доме о нем никогда не говорят. Кроме их самих, на свете для них существуют только те люди, чьи портреты висят на стенах, люди, которые умерли, но о которых говорят так, словно они в большей степени живые, чем все живые на земле.
Я не могу больше, Гертруда. Сейчас я поговорю с Г. Скажу ему, что мне необходимо подышать воздухом своей родины, и он поймет. Только вот не знаю, как он посмеет заговорить об этом со своею матерью…"
- Там еще много? - спросил Мегрэ.
- Семь страниц.
- Продолжайте переводить. Я к вам еще приду. Когда захотите есть или пить, позвоните в пивную "У дофины". Они вам принесут все, что вы закажете.
Из коридора он увидел, что в приемной с застекленной стенкой на одном из стульев, обитых зеленым бархатом, сидела мадам Серр. Она держалась прямо, сложив руки на коленях. Когда старуха заметила Мегрэ, она привстала, но Мегрэ прошел не задерживаясь.
- Улица Гей-Люссако, - сказал он шоферу. - Я покажу, где остановиться.
Большие деревья Люксембургского сада шумели под легким ветром, все стулья были заняты, мелькали светлые платья, в аллеях еще играли дети.
- Мэтр Орэн у себя? - спросил он консьержку.
- Вот уже больше месяца, как он, бедняжка, не выходит.
Как это Мегрэ вдруг вспомнил о нем? Вероятно, это был самый старый адвокат во всем Париже. Комиссар не знал, сколько ему лет, но на его памяти мэтр Орэн всегда был старым, почти немощным, что не мешало ему постоянно улыбаться и особенно весело, когда речь заходила о женщинах.
Он жил вместе со служанкой, почти такой же старой, как и он сам, в холостяцкой квартире, заваленной книгами и гравюрами, которые он коллекционировал: сюжеты большинства из этих гравюр были весьма игривыми.
Орэн сидел в кресле перед открытым окном; колени его, несмотря на жару, были укрыты одеялом.
- Ну, как дела, сынок? Каким ветром тебя сюда занесло? Я уже думал, что никто меня не помнит и все считают, что я давно уже на кладбище Пер-Лашез. Ну, так о чем же пойдет речь на этот раз?
Мегрэ немного покраснел, потому что и в самом деле редко бывал у адвоката бескорыстно.
- Я тут подумал, не знаете ли вы, случайно, некоего Серра, который, если не ошибаюсь, умер тридцать два или тридцать три года назад.
- Алэна Серра?
- Он был адвокатом.
- Значит, он самый.
- Что это был за человек?
- Я, вероятно, не имею права знать, почему ты о нем спрашиваешь?
- Из-за его сына.
- Никогда не видел этого мальчишку. Я знал, что он существует, но никогда его не встречал. Видите ли, Мегрэ, Алэн и я, мы принадлежали к веселой компании, для которой семья была отнюдь не главным в жизни. Нас всегда можно было встретить в клубе и за кулисами бульварных театров, и мы знали, как зовут по имени каждую танцовщицу. - Он добавил с игривой улыбкой: - Да и не только по имени!
- Вы не были знакомы с его женой?
- Должно быть, меня с ней знакомили. Она, кажется, жила где-то в Нейи? В течение нескольких лет мы совсем потеряли Алэна из виду. Он был не первым, с кем это случалось. Иные не успеют жениться, как уже сразу начинают смотреть на нас свысока. Я уж и не рассчитывал, что увижусь с ним. Потом, много времени спустя…
- Приблизительно через сколько времени?