- Практически он ни с кем не общается. В отличие от сестры, которой только восемнадцать: вот она легко завязывает знакомства. У него нет ни друзей, ни приятелей. С ним что-то стряслось?
- Да.
- Несчастный случай?
- Если это можно так назвать. Сегодня вечером на темной улице Попенкур на него напали.
- Он ранен?
- Да.
- Тяжело?
- Он мертв.
Мегрэ предпочел бы их не видеть, не присутствовать при этом жестоком ударе. Светская пара, полная уверенности и непринужденности, исчезла. Их одежда вдруг перестала быть творением знаменитых модельеров. Даже квартира потеряла свою элегантность и обаяние. Перед комиссаром сидели мужчина и женщина, раздавленные и все еще отказывающиеся поверить в подлинность того, что им сообщили.
- Вы уверены, что это мой…
- Антуан Батийль, не так ли? - спросил Мегрэ и протянул еще влажный бумажник.
- Да, бумажник его. - Мужчина машинально закурил. Руки у него дрожали. Губы тоже. - Как это произошло?
- Он вышел из маленького бара для завсегдатаев. Прошел под ливнем метров пятьдесят, и тут кто-то сзади нанес ему несколько ударов ножом.
Лицо женщины исказилось, словно ее ударили. Муж обнял ее за плечи, хотел что-то сказать, но не смог. Да и что говорить?
- Задержать удалось?.. - спросил он, лишь бы не молчать.
- Нет.
- Умер сразу?
- Как только привезли в больницу Сент-Антуан.
- Мы можем его увидеть?
- Советую ехать туда не сейчас, а дождаться завтрашнего утра.
- Мучился?
- Врач говорит, нет.
- Пойди ляг, Мартина. Или хотя бы подожди в спальне, - осторожно, но решительно он вывел ее из комнаты. - Я сейчас вернусь, комиссар.
Батийль отсутствовал с четверть часа; когда он вернулся, лицо его было бледное, изможденное, взгляд - отсутствующий.
- Садитесь, прошу вас.
Он выглядел маленьким, худощавым, нервным. Казалось, Мегрэ угнетает его своим ростом и плотностью.
- Так и не хотите выпить? - открыв небольшой бар, Батийль достал бутылку и два стакана. - Не стану скрывать: мне это сейчас необходимо. - Он приготовил себе виски и, наливая во второй стакан, спросил:
- Вам содовой побольше? - после чего сразу продолжил:
- Не понимаю. Не могу понять. Антуан ничего от меня не скрывал, да ему и нечего было скрывать. Он был… Больно говорить о нем в прошедшем времени, но придется привыкать. Он был студентом, изучал в Сорбонне литературу. Не входил ни в какие группировки, совершенно не интересовался политикой.
Опустив руки, он уставился на светло-коричневый ковер и проговорил, словно рассуждая вслух:
- Убили… Но за что? За что?
- Чтобы попробовать выяснить это, я и пришел.
Батийль посмотрел на Мегрэ так, словно впервые его заметил.
- А почему вы лично занимаетесь этим? Ведь для полиции это рядовое происшествие, верно?
- По воле случая я оказался почти рядом.
- Вы ничего не видели?
- Нет.
- И никто ничего не видел?
- Никто, кроме итальянца-бакалейщика, который возвращался с женою домой. Я принес вам вещи, обнаруженные в карманах вашего сына, но забыл магнитофон.
Отец, казалось, сначала не понял, потом выдавил:
- А… Ладно. - И чуть не улыбнулся:
- Это была его страсть. Вам, конечно, будет смешно… Мы с его сестрой тоже над ним подшучивали. Некоторые бредят фотографией и охотятся за интересными лицами даже под мостами. А Антуан собирал голоса людей. Частенько убивал на это целые вечера. Заходил в кафе, на вокзалы - в любые места, где много людей, и включал магнитофон. Он носил его на животе, и многие принимали его за фотоаппарат. А в руке прятал миниатюрный микрофон.
Наконец-то у Мегрэ появилась хоть какая-то зацепка.
- У него никогда не было неприятностей из-за этого?
- Только однажды. Это случилось в баре неподалеку от площади Терн. Двое мужчин стояли у стойки, а Антуан, облокотившись рядом, незаметно записывал. "Ну-ка, мальчик, - сказал вдруг один из мужчин, отобрал магнитофон, вынул кассету и пригрозил:
- Не знаю, что это за игра, но если мы еще как-нибудь встретимся в темном уголке, постарайся быть без этой машинки".
- Думаете, что… - отпив глоток, спросил Жерар Батийль.
- Все может быть. Нельзя пренебрегать никакой версией. Он часто ходил на охоту за голосами?
- Два-три раза в неделю, всегда вечером.
- Один?
- Я же говорил, друзей у него не было. Он называл эти записи человеческими документами.
- И много их у него?
- Может сотня, может больше. Время от времени он их прослушивал, менее интересные стирал. Как вы считаете, в котором часу завтра…
- Я предупрежу в больнице. Во всяком случае, не раньше восьми утра.
- Мне можно будет привезти тело сюда?
- Не сразу.
Отец понял, и лицо его посерело еще больше: он подумал о вскрытии.
- Извините, господин комиссар, но я…
Он едва держался. Ему нужно было остаться одному, может быть, пойти к жене, может быть, поплакать или посидеть в тишине, выкрикивая бессвязные слова.
- Не знаю, в котором часу вернется Мину, - произнес он, словно обращаясь к самому себе.
- Кто это?
- Его сестра. Ей всего восемнадцать, но живет она на свой лад. Вы, наверное, пришли в пальто?
Когда Мегрэ зашел в гардероб, появилась горничная, помогла ему натянуть промокшее пальто и подала шляпу. Он спустился по лестнице, прошел через маленькую дверь, очутился на улице и немного постоял, глядя на дождь. Ветер ослабел, шквалы дождя были уже не так свирепы. Попросить разрешения вызвать такси по телефону Батийлей комиссар не осмелился. Втянув голову в плечи, он перешел через мост Мари, свернул в узкую улочку Сен-Поль и у метро увидал, наконец, стоянку такси.
- Бульвар Ришар-Ленуар.
- Понятно, шеф.
Водитель был из тех, кто его знал, почему и не стал возражать против короткого рейса. Выходя из машины, Мегрэ поднял голову и увидел свет в окнах своей квартиры. Когда он одолел последний лестничный пролет, дверь открылась.
- Не простудился?
- Кажется, нет.
- Я вскипятила воду для грога. Садись. Я помогу тебе разуться.
Носки промокли насквозь. Жена пошла за его домашними туфлями.
- Пардон рассказал нам, в чем дело. Интересно, как отреагировали родители? Почему поехал к ним ты?
- Не знаю.
Он занялся этим делом непроизвольно - потому что оказался в гуще событий, потому что оно напомнило ему годы, проведенные на улицах ночного Парижа.
- Сперва они даже не поняли. А вот сейчас наверняка сломались.
- Они молоды?
- Ему за сорок пять, но, по-моему, меньше пятидесяти. Жене нет и сорока, очень хорошенькая. Ты знаешь духи "Милена"?
- Конечно. Их все знают.
- Так вот, это их фирма.
- Они очень богаты. У них замок в Солони, яхта в Канне, они дают роскошные приемы.
- Откуда тебе-то известно?
- Не забывай: мне приходится часами дожидаться тебя, и я читаю иногда газетные сплетни.
Она плеснула в стакан рома, добавила сахарной пудры, положила ложечку, чтобы стакан не треснул, и налила кипятку.
- Ломтик лимона?
- Не надо.
Вокруг было тесно, но уютно. Мегрэ огляделся, словно возвратился из долгого путешествия.
- О чем ты думаешь?
- Как ты сказала, они очень богаты. Квартира роскошная - я таких и не видел. Они вернулись из театра, были оживлены. Увидели, что я сижу в холле. Горничная тихонько сказала им, кто я.
- Раздевайся.
Все же дома лучше всего. Мегрэ надел пижаму, почистил зубы и четверть часа спустя, немного возбужденный грогом, лежал рядом с г-жой Мегрэ.
- Спокойной ночи, - сказала она, приблизив к нему лицо.
Он поцеловал ее, как делал это вот уже столько лет, и прошептал:
- Спокойной ночи.
- Как обычно?
Это означало: "Я разбужу тебя как обычно в половине восьмого и принесу кофе".
Он неразборчиво пробормотал "да", уже проваливаясь в сон. Ему ничего не снилось. А если и снилось, то сны не запоминались. И сразу же наступило утро. Пока он сидел в постели с чашкой кофе, жена отдернула шторы, и Мегрэ попытался проникнуть взглядом сквозь тюлевую занавеску.
- Дождь все еще льет?
- Нет, но судя по тому, что люди идут, засунув руки в карманы, весна еще не наступила - что бы там ни говорил календарь.
Было 19 марта. Среда. Еле успев влезть в халат, Мегрэ принялся звонить в больницу Сент-Антуан; ему пришлось приложить нечеловеческие усилия, чтобы связаться с больничным начальством.
- Да… Мне хотелось бы, чтобы его поместили в отдельную палату… Прекрасно знаю, что он умер. Но это не основание заставлять родителей ходить по подвалам. Через час-другой они приедут. После их посещения тело увезут в Институт судебно-медицинской экспертизы… Да. Можете не бояться: родители заплатят… Ну, конечно… Они заполнят все, что вам нужно.
Он уселся напротив жены, съел два рогалика и выпил еще чашку кофе, рассеянно глядя на улицу. Низкие тучи по-прежнему бежали по небу, но у них уже не было того противоестественного оттенка, что накануне. Все еще сильный ветер раскачивал ветви деревьев.
- У тебя уже есть какие-нибудь соображения насчет…
- Ты же знаешь, у меня никогда не бывает соображений.
- Я знаю также, что если они и бывают, ты все равно о них не рассказываешь. Ты не находишь, что Пардон плохо выглядит?
- Тебя это тоже удивило? Он не только устал, но и пал духом. Вчера наговорил о своей профессии такого, чего раньше я от него никогда не слышал.
В девять Мегрэ из своего кабинета соединился с комиссариатом XI округа.
- Говорит Мегрэ. Это вы, Лувель? - узнал он по голосу.
- Вы, видимо, насчет магнитофона?
- Да. Он у вас?
- Демари подобрал его и принес сюда. Я боялся, что дождь повредил аппарат, но он работает. Непонятно, зачем мальчишка записывал все эти разговоры.
- Можете прислать его мне сегодня утром?
- Вместе с донесением, которое допечатают через несколько минут.
Почта. Циркуляры. Вчера вечером он не сказал Пардону, что тоже подавлен лавиной административных бумаг.
Потом он отправился в кабинет начальника на доклад. В нескольких словах рассказал о том, что произошло накануне, поскольку Жерар Батийль был человек известный, и дело могло вызвать много шума. Действительно, возвращаясь к себе в кабинет, комиссар наткнулся на группу журналистов и фотографов.
- Вы в самом деле почти присутствовали при убийстве?
- Просто я достаточно быстро прибыл на место преступления, потому что находился неподалеку.
- Этот парень, Антуан Батийль, в самом деле сын фабриканта косметики?
Откуда прессе все известно? Неужели слухи просочились из комиссариата?
- Привратница утверждает…
- Какая привратница?
- С набережной Анжу.
Мегрэ ее даже не видел. Не назвал ей ни своего имени, ни должности. Проболталась, разумеется, горничная.
- Родителям сообщили вы?
- Да.
- Как они реагировали?
- Как люди, узнавшие, что их сына только что убили.
- Они кого-нибудь подозревают?
- Нет - Не думаете ли вы, что это дело может оказаться политическим?
- Наверняка нет - Тогда любовная история?
- Не думаю.
- У него ведь ничего не взяли, правда?
- Нет.
- Ну так что же?
- Ничего, господа. Расследование только началось; когда будут результаты, я вам сообщу.
- Вы видели дочку?
- Какую дочку?
- Мину, дочку Батийля. Ее, кажется, хорошо знают в определенных кругах…
- Нет, я ее не видел.
- Она водится со всякими шалопаями…
- Спасибо, что сказали, но речь идет не о ней.
- Как знать, не правда ли?
Раздвинув журналистов, комиссар толкнул дверь в кабинет и закрыл ее за собой. Постоял у окна, набил трубку и открыл дверь в инспекторскую. Собрались еще не все. Одни звонили по телефону, другие печатали донесения.
- Занят, Жанвье?
- Допечатаю еще две строчки и все, шеф.
- Потом зайди ко мне.
В ожидании Жанвье Мегрэ позвонил судебно-медицинскому эксперту, сменившему его старого друга доктора Поля.
- Вам привезут его днем. Это срочно, да, и не столько потому, что я жду результатов вскрытия, сколько из-за нетерпения его родителей. По возможности, не очень его уродуйте. Да… Вот именно… Вы все правильно понимаете. Перед гробом пройдет почти целый справочник "Весь Париж". У меня в коридоре уже толкутся журналисты.
Прежде всего нужно съездить на улицу Попенкур. Накануне Джино Пальятти успел рассказать немного, а его жене и рта не удалось раскрыть. Потом есть некий Жюль и трое других картежников. Кроме того, Мегрэ вспомнил старушку, силуэт которой заметил в окне.
- В чем дело, шеф? - спросил Жанвье, входя в кабинет.
- Есть во дворе свободная машина?
- Надеюсь.
- Отвезешь меня на улицу Попенкур. Это недалеко от улицы Шмен-Вер. Я покажу.
Жена была права - Мегрэ заметил это, ожидая во дворе машину: холодно, как в декабре.
Глава 2
Мегрэ понимал: Жанвье несколько удивлен, что комиссар придает этому делу такое значение. Каждую ночь в Париже регистрировались случаи поножовщины, в основном в густонаселенных кварталах, и при обычных обстоятельствах газеты посвятили бы трагедии на улице Попенкур лишь несколько строк в рубрике "Происшествия".
"Вооруженное нападение. Вчера около половины одиннадцатого вечера, на улице Попенкур, Антуан Б., студент, 21 года, получил несколько ножевых ранений. Вероятно, попытка ограбления; чета торговцев из этого квартала своим появлением помешала грабителю. Антуан Б, скончался вскоре после того, как его привезли в больницу Сент-Антуан".
Только вот фамилия Антуана Б. - Батийль, и жил он на набережной Анжу. Отец его был известной личностью, упоминался во "Всем Париже", а духи "Милена" знали практически все.
Маленькая черная машина уголовной полиции пересекла площадь Республики, и Мегрэ очутился у себя в квартале - лабиринте узких, густонаселенных улочек между бульварами Вольтер с одной стороны и Ришар-Ленуар - с другой. Они с г-жой Мегрэ шагали по этим улочкам всякий раз, когда отправлялись обедать к Пардонам, а на улицу Шмен-Вер г-жа Мегрэ часто ходила за покупками. Именно у Джино, как они запросто его называли, она покупала не только пироги, но и болонскую колбасу, миланский окорок и оливковое масло в больших золотистых жестяных банках. Лавки в квартале были тесные, узкие, полутемные. В этот день над городом низко нависли тучи, и почти везде горело электричество; в его свете лица казались восковыми.
Множество старух. Множество немолодых одиноких мужчин с корзинами для провизии в руках. В выражении лиц - покорность судьбе. Кое-кто иногда останавливается и подносит руку к сердцу, ожидая, когда пройдет спазм. Женщины всех национальностей: на руках младенец, за платье держится мальчик или девочка.
- Останови здесь и пойдем.
Они начали с Пальятти. Лючия обслуживала троих покупателей.
- Муж в задней комнате. Вон в ту дверь. Джино готовил равиоли на длинной мраморной доске, посыпанной мукой.
- А, комиссар! Я так и думал, что вы зайдете. - Голос у него звонкий, на лице - непринужденная улыбка. - Это правда, что бедняга умер?
В газетах об этом еще ничего не было.
- Кто вам сказал?
- Один журналист, что был здесь минут десять назад. Он меня сфотографировал; в газете поместят мой портрет.
- Повторите, пожалуйста, все, что говорили вчера вечером, только более подробно. Вы возвращались от шурина…
- Да, они ждут ребенка. Это на улице Шарон. У нас на двоих был один зонтик - все равно, когда мы идем по улице, Лючия всегда берет меня под руку. Вы помните, какой был дождь? Прямо буря. Несколько раз мне казалось, что зонтик вот-вот вырвется из рук, и я держал его перед собой, как щит. Потому я и не заметил его раньше.
- Кого?
- Убийцу. Он, видимо, шел несколько впереди нас, но у меня была одна забота - дождь и лужи… А может, он прятался в каком-нибудь подъезде…
- И вы его заметили…
- Уже дальше, за кафе; там еще горел свет.
- Разглядели, как он был одет?
- Вчера вечером мы говорили об этом с женой. Нам обоим показалось, что на нем был светлый непромокаемый плащ с поясом. Он шел легкой походкой, очень быстро.
- Преследовал молодого человека в куртке?
- Нет, шел быстрее, словно хотел нагнать или обогнать его.
- На каком расстоянии от них вы находились?
- Может, метрах в ста… Я могу показать.
- Тот, кто шел первым, не оборачивался?
- Нет. Другой его догнал. Я видел, как он поднял руку и опустил… Ножа я не заметил… Он ударил несколько раз, и парень в куртке упал ничком на тротуар. Убийца зашагал по направлению к улице Шмен-Вер, но потом вернулся. Он, наверное, нас видел - мы были уже метрах в шестидесяти. Но все же наклонился и нанес еще несколько ударов.
- Вы не погнались за ним?
- Знаете, я довольно полный, к тому же у меня эмфизема. Мне трудно бегать, - смутился и покраснел Джино. - Мы пошли быстрее, а он тем временем завернул за угол.
- Шума отъезжающей машины не слышали?
- Пожалуй, нет… Не обратил внимания.
Жанвье машинально, без всяких указаний Мегрэ, стенографировал.
- Вы подошли к раненому и…
- Вы видели то же, что и я. Куртка в нескольких местах была разорвана, на ней выступила кровь. Я тут же вспомнил о докторе и бросился к господину Пардону, а Лючии велел оставаться на месте.
- Почему?
- Не знаю. Мне показалось, что оставлять его одного нельзя.
- Жена рассказала что-нибудь, когда вы вернулись?
- Пока я бегал, мимо никто как нарочно не проходил.
- Раненый что-нибудь говорил?
- Нет. Дышал с трудом, в груди что-то булькало. Лючия может подтвердить, но сейчас она очень занята.
- Больше ничего не припомните?
- Ничего. Я рассказал все, что знаю.
- Благодарю вас, Джино.
- Как поживает госпожа Мегрэ?
- Спасибо, хорошо.
Сбоку от лавки узкий проход вел во двор; там в застекленной мастерской работал паяльщик. В квартале было много таких дворов и тупиков, где трудились мелкие ремесленники.
Они пересекли улицу, прошли немного, и Мегрэ открыл дверь кафе "У Жюля". Днем там было почти так же темно, как вечером, и горел молочный плафон. У стойки, облокотившись, стоял неуклюжий мужчина, между брюками и жилетом виднелась выбившаяся рубашка. У него был яркий цвет лица, жирный загривок и двойной подбородок, похожий на зоб.
- Что прикажете, господин Мегрэ? Стаканчик сансерского? Его прислал мне двоюродный брат, который…
- Два, - ответил Мегрэ, в свой черед облокачиваясь о стойку.
- Сегодня вы уже не первый.
- Был газетчик, знаю.
- Он снял меня, как сейчас, с бутылкой в руке… Познакомьтесь, это Лебон. Тридцать лет проработал в дорожной службе. Потом попал в аварию и сейчас получает пенсию да еще немного за поврежденный глаз. Вчера вечером он был здесь.
- Вы вчетвером играли в карты, верно?
- Да, в манилью. Как каждый вечер, кроме воскресений. В воскресенье кафе закрыто.
- Вы женаты?
- Хозяйка наверху, больна.
- В котором часу пришел молодой человек?