Все верну лось на круги своя – мои тридцать пять долларов остались при мне. И тогда я осмелел до того, что рискнул сыграть в рулетку. Около одной из них еще оставались свободные места. Дядя Эм давно уже обосновался у покерного стола. Кроме обычного и двойного зеро, у этой рулетки было еще и тройное зеро – настоящая ловушка для простаков. Без особого волнения я бросил несколько жетонов на черное и красное. Играющая публика интересовала меня гораздо больше.
Толстяк в смокинге, стоявший рядом со мной, играл по-крупному; он пренебрегал белым цветом. Рядом с ним лежала стопка голубых и желтых пяти- и десятидолларовых жетонов. Он не ставил на отдельные номера, а бросал целые кучи голубых на "красное-черное", "чет-нечет" и "пасманк". Его спутница придерживалась противоположной тактики. Это была ярко накрашенная девица, напоминающая танцовщицу из мюзик-холла. На ней было открытое платье с щедрым декольте, едва прикрывавшим грудь. Перед ней лежали исключительно белые жетоны, и в каждом туре она рассеивала их по полудюжине отдельных номеров.
Я проиграл игру, ставя попеременно на красное и черное. Через какое-то время я увеличил ставку до двух белых жетонов, потом до трех и, наконец, до пяти. Выигрывал я столь же часто, как и проигрывал, и вскоре мне стало скучно.
Видимо, я не родился игроком, ведь для настоящего игрока игра является излюбленным возбуждающим средством. Бросив рулетку, я пошел посмотреть на дядю Эма. Всегда интересно наблюдать за партией в покер, особенно когда – болеешь за одного из игроков. Здесь можно положиться на собственную ловкость, а не доверяться слепому случаю или обманчивой рулетке.
Уверенность в том, что рулетка – это всегда обман, навела меня на размышления о трех зеро: ни один из них не выпал в течение длительного времени. Я опять вернулся к рулетке и, вместо того чтобы поставить на черное, поставил по жетону на каждый из трех номеров банка: зеро, двойное зеро, тройное зеро. Конечно, я ничего не выиграл, но вошел в азарт. Через три тура я уже лишился значительной части жетонов. Но, продолжая упорствовать, я опять поставил по два жетона на три зеро. Они ускользнули от меня так же, как и предыдущие. Тогда я увеличил ставку до трех жетонов. В следующей игре выпало двойное зеро. Крупье выложил рядом с моими тремя белыми стопку в двадцать один голубой жетон – сто пять долларов. Это был мой выигрыш. Я сгреб деньги и начал считать свое богатство. Таким образом я пропустил следующий тур. В наличии у меня оказалось сто тринадцать долларов. Я разделил их на две стопки в сто и тринадцать долларов. Прежде всего, я решил не рисковать и оставить сто долларов при себе. У маленького столика мне обменяли двадцать голубых жетонов на наличные деньги. А вот тринадцатью долларами стоило рискнуть.
Я поставил десять долларов на черное и три на "нечет". Рулетка остановилась на четном красном номере.
Вернувшись к покерному столику, я встал за спиной дяди Эма. Он почувствовал, что я подошел, повернулся ко мне и спросил:
– Ну, что? Проигрался в пух? Дать еще денег? Но я его обрадовал:
– Наоборот, выиграл сто долларов.
– Браво! Понаблюдай-ка за покером! Здесь ставят только наличные.
И он вернулся к игре: человек, сидевший напротив него, начал сдавать карты. Это был пятикарточный студ-покер. Перед дядей Эмом лежало двести долларов, но это еще ничего не значило, потому что я не знал, какова первоначальная ставка. Думаю, она была не меньше ста долларов.
Он накрыл свою закрытую карту ладонью, сгреб ее и приподнял так, чтобы только я один мог ее увидеть. Это был червонный валет. При следующей сдаче он прикупил червонного короля. Игрок, прикупивший туза, поставил следующие пять долларов, и дядя Эм его поддержал. Второй партнер, прикупивший семерку, удвоил ставку. Видимо, у него уже была одна семерка, и он реально рассчитывал на комбинацию. Третьей картой дядя Эм получил червонную девятку – тут уж попахивало "стритом" или "флешем".
На другом конце стола игрок, имеющий на руках две десятки, увеличил ставки до двадцати долларов. Дядя Эм поддержал, партнер с тузом на руках тоже, как и тот партнер, у которого предполагалось две семерки, однако на сей раз он не стал удваивать ставку. Четвертой картой дядя Эм прикупил червонную тройку. Он немедленно поднял ставку до пятидесяти долларов. Двое игроков сразу устранились; остались дядя Эм и тот партнер, у которого была пара десяток. Затем пара десяток вытащил какую-то карту, а дядя Эм – пикового валета. Валет разрушил его "флеш", зато оказался старшим в двойке. Он бил пару десяток, но оставалась еще одна неоткрытая карта. Игрок с парой десяток заявил:
карта, называемая "дырой", и одна открытая карта. Затем поочередно делаются ставки. Банкомет раздает еще по одной карте. Операция повторяется до тех пор, пока на руках у игроков не окажется пять карт.
– Я поднимаю до ста долларов! Хотите присоединиться? И бросил пять желтых жетонов на стол.
Дядя Эм только тяжело вздохнул и сосчитал свои жетоны.
– Ставлю восемьдесят, только чтобы посмотреть. У меня два валета.
Партнер перевернул закрытую карту, оказавшуюся тройкой. Последней картой он прикупил также тройку. Дядя Эм сокрушенно покачал головой:
– Оставьте за мной место. Пойду поищу подкрепление.
Я пошел за ним к кассиру. Дядя Эм опять набрал жетонов на двести долларов, что практически опустошило его кошелек.
– Не беспокойся, Эд! На ярмарке у меня осталась заначка. Без гроша мы не останемся.
– Да я и не беспокоюсь. Но может быть, тебе не везет из-за меня? Давай-ка я лучше уйду, и не стану смотреть, как ты играешь.
– В покере никто не может помешать, Эд. Все зависит от того, как ты сам оцениваешь комбинацию… и от карт.
Я присутствовал ещё при двух партиях, в результате которых дядя Эм быстро спустил всю свою наличность. Он все-таки попытался отыграться в третьей партии: в открытую ему пришло два туза, он поставил на них и проиграл против трех шестерок. Он поднялся и сделал знак типу, который ждал, пока кто-нибудь не освободит место.
– Малыш, дальнейшая гульба – за твой счет, – и он печально улыбнулся. – Поднеси-ка мне стаканчик пива.
– Конечно, – сказал я и уже было полез в свой кошелек, чтобы отсчитать ему те сто долларов, которые я выиграл. Он понял, что я собираюсь делать, и отстранил мою руку. После долгих препирательств мне все-таки удалось всучить ему тридцать пять долларов, положивших начало моему выигрышу.
И мы пошли в бар, где заказали по стакану пива.
Я спрашивал себя, сколько он мог проиграть: во второй раз он купил жетонов на двести долларов. Если вначале он обменял сто долларов, то это уже составляло кругленькую сумму в триста долларов. Он догадался, о чем я думаю, и усмехнулся:
– Быстро выиграл, быстро спустил. Но ты не беспокойся. Ты не игрок. Ты всегда уходишь раньше, чем появляется возможность сорвать банк.
– Мне это не очень интересно.
– Может, это и хорошо. Но мне кажется, что я тоже не настоящий игрок, иначе я вернулся бы, чтобы проиграть твои тридцать пять долларов… или полностью отыграться.
– Так почему же ты не идешь?
– А что, надо пойти?
– Это твоя жизнь, – сказал я. – Я не стану давать тебе советы.
Он рассмеялся и вернулся в игорный зал. Через десять минут он оттуда вышел со смущенной улыбкой на лице.
– Бывают дни, когда в кармане невозможно удержать даже десять центов.
Я заказал ему еще порцию пива и сказал:
– А теперь выбрось все это из головы и давай вернемся к убийству. Я не понял, почему ты считаешь, что смерть Сьюзи заставит капитана опять приехать на ярмарку. Что ты имеешь в виду?
– Он все узнает от полиции Форт Вэйна. И вернется в том случае, если…
– Если что?
Дядя Эм вздохнул и поболтал пиво в стакане.
– Эд, я говорил тебе, что когда-то работал в сыскном агентстве?
– Да.
– Так вот! Там не часто расследовали убийства, и я не особенно разбираюсь в этих вопросах. Я знаю только, что существуют две категории убийств. Первая – это когда полиция хватает какого-нибудь парня с пистолетом в руке или какой-нибудь тип звонит в полицию и заявляет: "Я только что убил свою жену". Но есть и вторая категория.
– И что это за вторая категория?
– Это будет тебе стоить еще одной порции пива. Разумеется, я заказал ему пиво.
– Вторая категория встречается реже, но все же встречается. Это то убийство, которое описывается в детективных романах. Калейдоскоп фактов, которые полиция должна собрать в единую картину.
– Каким образом?
– Приходится анализировать миллион деталей, которые, казалось бы, не имеют отношения к делу. А потом сопоставить те, которые взаимосвязаны, и свести их в схему, которая разрешит загадку.
– Ты хочешь сказать – убийство.
– Вот именно. Однако, с моей точки зрения, те факты, которые они пытаются сейчас включить в общий план, очень необычны. Именно это Вейс имел в виду" когда просил тебя открыть глаза и уши и отмечать все из ряда вон выходящее. Ведь он просил тебя об этом?
Я утвердительно кивнул.
– Вейс чертовски хитрый малый, – заметил дядя Эм. – А теперь скажи: есть что-то необычное в том, что обезьяна утонула в бассейне для прыжков? Сколько ты знаешь шимпанзе, которые погибли таким образом?
– Немного, – согласился я.
– Чтобы быть точным, только одну. Следовательно, это необычно.
– Но как это можно связать с убийством карлика? Он поставил свой стакан на стойку и веско заявил:
– Кто завлек карлика на ярмарку? Почему он был убит? Кому это было выгодно и в связи с чем?
– Я не знаю, – ответил я.
– Вот видишь – ты не знаешь. Однако ты можешь себе представить, что между смертью карлика и смертью больной обезьяны существует какая-то связь. Какая именно? Имеется по крайней мере два совпадения. Прежде всего, эти события произошли на ярмарке. И затем, оба эти факта весьма необычны. Тогда напрашивается вопрос: а может быть, существуют и другие связующие звенья?
Я поразмыслил и сказал:
– Допускаю, что они существуют, но пока не вижу этих связующих звеньев.
– А их и невозможно увидеть с теми элементами, которые имеются в нашем распоряжении. Нужны другие факты. Только тогда начнет вырисовываться общая схема. Вейсу придется немало потрудиться, чтобы их откопать. И тем не менее у тебя есть что сказать Вейсу, если бы он стал тебя спрашивать.
Я зажег сигарету и несколько раз в раздумье затянулся.
– Только то, что Великан Моут почему-то был страшно напуган и заперся в фургоне.
– Молодец! А теперь скажи: почему это должно заинтересовать Вейса?
– Потому что, как и в случае с убийством, речь идет о карлике.
– Из тебя выйдет отличный детектив. Не хочешь попробовать?
– Пока не знаю.
Мой ответ прозвучал вполне серьезно.
– Давай вернемся к Моуту. Ты прекрасно понимаешь, что этому факту можно дать только одно простое объяснение – и это объяснение может оказаться совершенно неправильным.
Я подумал и сказал:
– Может, он просто боится обезьян. Ему сказали, что шимпанзе разгуливает на свободе – и он сдрейфил. Ведь шимпанзе для карлика все равно что горилла для нормального человека.
– Рассуждаешь вполне здраво. Но если ты действительно хочешь помочь Вейсу, разузнай завтра, продолжает ли Моут чего-то бояться. Ведь шимпанзе больше нет.
– Попробую, – сказал я без особого энтузиазма. – А еще кто-нибудь боится? – спросил он.
– Рита очень испугалась в ту ночь, когда произошло убийство. Но это понятно – она наткнулась на труп. Любая женщина испугалась бы на ее месте.
– И это все?
– Насколько мне известно, это все. А почему ты спрашиваешь? Кто еще боится?
– Мардж Хогланд. Разве ты не заметил, что с того момента, как было совершено убийство, она сама не своя от страха?
Я покачал головой и сказал:
– Теперь-то я вижу, что в ее поведении есть что-то странное. А Хоги?
– Хоги не боится ни бога, ни черта.
– Он-то не боится. Но, может быть, Мардж боится Хоги. В последнее время он слишком много пьет.
– Но никогда не теряет головы. Он умеет пить. Проблема Мардж заключается не в этом: он никогда не был с ней жесток ни в пьяном, ни в трезвом виде. Кроме того…
– Что?
– Мардж не стала бы его бояться: она слишком в него влюблена. Она бросилась бы за него в огонь, если бы он попросил.
– А скажи-ка, кто-нибудь ходил с Кэри посмотреть на Моута, когда мы вернулись из леса? – спросил я.
– Я сам ходил туда вместе с Кэри. Мы посадили его в такси и отправили в отель. Он уже проснулся, но не успел протрезветь.
После его слов я успокоился. Значит, с карликом ничего страшного не случилось.
– Хочешь еще пивка? – предложил я. Конечно, он хотел. Но на этот раз я составил ему компанию. На этом, однако, мы решили остановиться. Нам обоим хотелось поскорее вернуться домой.
Глава 8
Дядя Эм оказался прав в своих предсказаниях: первым человеком, которого мы встретили, вернувшись утром на ярмарку, был Армин Вейс. Мы переодевались, когда кто-то прокричал:
– Черт побери, как можно постучать в дверь палатки? Это был Вейс.
Он присел на один из складных стульев и стал подробно расспрашивать о том, что нам известно об истории с шимпанзе. Разумеется, мы ему все рассказали. Он уже успел переговорить с Хоги и с Мардж и знал факты, но ему хотелось их проверить – ведь мы могли кое-что добавить. Особенно его интересовало, как обезьяне удалось выйти из клетки. Теперь я поздравлял себя с тем, что успел осмотреть клетку, и выложил ему свои соображения.
Он сразу же заявил, что никто не видел, как он вошел в нашу палатку, поэтому он мог оставаться у нас сколько ему заблагорассудится. И действительно, он не торопился уходить. В Цинциннати дела у него зашли в тупик. Ему удалось выяснить довольно подробно, кем был убитый карлик Лон Стаффолд. Но он ничего не знал о том, кто завлек карлика в "Хобарт-шоу" – так назывался наш цирк. Он казался сбитым с толку и клял себя за бездарность. Правда, вскоре он нашел себе оправдание.
– Черт побери, ведь это переходит все границы! Если взять любое другое убийство, так там хотя он обстановка неизменна. А тут убийство совершается в Эвансвилле, а потом весь этот базар переезжает в Саут-Бенд и Форт Вэйн. Значит, и вероятный преступник, и все замешанные лица тоже снимаются с места. Попробуй тут что-нибудь выяснить! Куда вы направляетесь после Форт Вэйна?
– В Милуоки. Он выругался.
– Слава богу, мне хотя бы оплачивают расходы на бензин. Скажи, Эд, если отбросить этот случай с шимпанзе, больше не произошло ничего экстраординарного?
Тут я рассказал ему о паническом страхе Великана Моута и описал ночь, когда мы охотились за пропавшей обезьяной.
– Может быть, здесь и кроется какая-то тайна. Но вполне вероятно, что он просто испугался сбежавшей обезьяны. Однако я припоминаю, что, когда я его допрашивал после убийства, у него был подавленный вид. Это навело меня на кое-какие мысли. Так вот, да будет тебе известно, я узнал всю его подноготную вплоть до бабушек и дедушек. Я действовал методом сравнения – ведь убитый тоже был карликом. Выяснилось, что дороги Моута и Лона Стаффолда не пересекались, когда они оба работали в цирке. Но неизвестно, встречались ли они когда-нибудь раньше. Скорее всего; они даже не подозревали о существовании друг друга.
Он сдвинул шляпу на затылок и продолжил:
– Чертовски запутанное дело! Все равно что искать кошку в темной комнате.
Я предложил ему выпить стаканчик. Сначала он отказался, но потом передумал и выпил немного виски.
– Я пока побуду в городе, – сказал он. – Если понадоблюсь, ищите меня в отеле "Ардмор". Я не уеду раньше завтрашнего дня, хотя сам не знаю, что мне тут делать.
Потом выпил второй стаканчик, который дядя Эм предложил ему "на посошок", и исчез.
Была среда; после убийства прошло уже тринадцать дней. Я никогда не забуду вечера этой среды: в этот вечер произошло третье убийство, которое вызвало неистовый гнев у меня и у дяди Эма. И именно в тот вечер я впервые увидел призрак. Публика в тот день разошлась довольно рано. Особых причин для этого не было – просто так сложились обстоятельства. К одиннадцати часам центральная аллея уже почти опустела. Зазывалы еще пытались заманить последние группы зевак, а Мори дал сигнал к финальному одиннадцатичасовому представлению – смертельному прыжку.
Нам удалось подцепить напоследок нескольких клиентов, возвращавшихся с представления, но около полуночи балаган пришлось закрыть. Как обычно, дядя Эм спросил:
– Ну, что будем делать, малыш?
Думаю, ему хотелось, чтобы я опять попросил его пройтись по злачным местам, но я ему ответил, что собираюсь поиграть на тромбоне. Я действительно достал тромбон и попытался изобразить на нем несколько аранжировок мелодий Дорсея. Однако ничего путного из этого не вышло. Сыграв несколько гамм и арпеджио, я забросил инструмент. Тромбон был не в форме, или, если хотите, не в голосе. Когда дело оборачивается таким образом, продолжать не стоит.
Дядя Эм читал, лежа на кушетке. Когда я почистил тромбон и уложил его в футляр, он бросил книгу и взглянул на меня с удрученным видом. Он ничего не сказал, но я знал, что он прекрасно понимает мое состояние.
– Не могу сказать, что игра на тромбоне меня больше не интересует, но сегодня у меня все не ладится, – начал я оправдываться.
– Понятно. Все мы прошли через это, Эд. И некоторые из нас, представь себе, выжили. И даже дожили до почтенного возраста. – Он медленно покачал головой. – Я тебе когда-нибудь рассказывал о той рыженькой, с которой я познакомился в Каире?
– Ты же никогда не был в Египте, не пытайся меня провести!
Он оскорбился:
– Конечно, я никогда не был в Африке. Каир – это городок в штате Иллинойс. Но все-таки я ездил в Египет.
– Что?
– Да, черт побери, в Малый Египет. Напомни мне как-нибудь, я расскажу тебе много интересного. Итак, мы остановились на том, что я был в Каире на Миссисипи. Когда, дай бог, памяти, это было?.. Вспомнил! Это было, когда случилась снежная буря. Только она случилась зимой, а я там был летом…
Я не стал слушать его болтовню. Прервав его на полуслове, я предложил:
– Давай сходим к. Кэри.
Дядя Эм согласился и начал напяливать ботинки. Мы направились к фургону Кэри. Эстелла уже сидела там. Радио в фургоне орало во всю мощь: мы услышали его еще с центральной аллеи. Шла ночная программа популярной танцевальной музыки из Чикаго. Кэри и Эстелла танцевали.
Когда мы вошли, дядя Эм сразу приглушил радио.
– Вы что, глухие? – раздраженно спросил я.