На первой полосе "Смена" выстрелила заголовком "СЕЗОН ОТСТРЕЛА АРМАВИРСКИХ". "Вчерашний день стал черным днем для одного из самых крупных преступных сообществ Петербурга - армавирского. В восемь утра на Васильевском острове были расстреляны из ТТ два члена этого сообщества. В тот же день в одиннадцать утра из автомобиля была расстреляна автомашина, в которой находился Николай Ларин. Его вряд ли нужно представлять читателям. Эксперты считают его лидером номер один "армавирского сообщества" и, возможно, самым сильным лидером сегодняшнего Петербурга. Ларин в 1990 году был привлечен к уголовной ответственности, но уже в 1993 году вернулся в Петербург и активно включился в его теневую жизнь… По последней информации, поступившей в редакцию "Смены", вчера Николаю Ларину была сделана операция и сейчас он находится в реанимации в одной из петербургских больниц…" Все ежедневные газеты опубликовали сообщения о покушениях и новых убийствах в преступном мире. В солидном "Деловом Петербурге" появилась колонка "ГРУППИРОВКИ ДЕЛЯТ ГОРОД ЗАНОВО". "Вчера в 19.00 вспыхнул пожар в помещении Фонда инвалидов войны, вооруженных сил МВД и труда "Мужество" (Гороховая, 32). Пожару была присвоена высшая категория, тушить его прибыли шесть машин. Огонь разрушил перекрытия между вторым и третьим этажами. На несколько часов движение по Гороховой было закрыто… По свидетельству очевидцев, пожару предшествовал взрыв. Дежурный ГУВД сообщил корреспонденту "ДП": Официально взрыва не было. По непроверенным данным, на Гороховой, 32, находится офис фирмы, контролирующей торговлю в Апраксином дворе и на Сенной площади…" В итоге газета пришла к интересному выводу: "…Не исключено, что попытка разгрома группировки и пожар в Фонде "Мужество" имеют отношение к последним кадровым переменам в управлении внутренних дел. На прошлой неделе четверо высших чинов ГУВД подали рапорты об отставке". "Санкт-Петербургские ведомости" сообщили о планах Комиссии по борьбе с преступностью и коррупцией открыть в городе представительство "Интерпола". Много рассуждало о бандитизме "Невское время", а в конце я все-таки вычитал кое-что примечательное: "…По имеющейся у криминального отдела газеты информации, на следующий день после расстрела Ларина произошло покушение на Владимира Толмачева, обвиняемого в бандитизме и проходящего по известному "делу Ашкенази", но выпущенного судом под подписку о невыезде. Некоторые источники полагают, что на Толмача было совершено два покушения - оба неудачных. Примерно в то же время стреляли в Батона - видного представителя сообщества "черных". Официальной информации об этих покушениях нет. Были ли они следствием покушения на Ларина, или с питерскими бандитами ведет борьбу какой-то сильный и пока невидимый противник - покажет время".
Голова моя гудела, но было чем ее полечить. В телевизионном "Часе мэра" вовремя вошедший во власть и не вовремя в ней задержавшийся (впрочем, может, и не прав я, убийца, ведь нравится он женщинам за круглость фразы, а женщин в городе больше половины) мэр обнародовал уверенность в том, что последние события, всколыхнувшие сограждан, есть агония преступных сообществ, теснимых правоохранительными органами, территория действия преступности медленно, но сужается. В тесноте они и стали уничтожать друг друга!
Следующий день стал праздником на улице нищающей петербургской прессы. БОЙ В ЛЕСУ ПОД МУРИНО! ГРАНАТОМЕТАНИЕ В ЧЕРТЕ ГОРОДА! ОТКРЫТ ЛИ ВТОРОЙ ФРОНТ? ПОДГОТОВКА К ПУТЧУ: УЧЕНИЯ "ПЯТОЙ КОЛОННЫ" ПРОДОЛЖАЮТСЯ! Заголовки, конечно, хорошо. Газеты врут как могут, а журналисты тупые, естественно, - это тоже хорошо. Телевидение куплено и продано - замечательно. В общих чертах картину боя я себе представил. В Мурине состоялась большая "стрелка", или "разборка", или даже внеочередной бандитский съезд, я терминологией не владею, куда прикатило несколько сотен мордоворотов с гранатами, автоматами и водородными бомбами. Мирно разобраться не получилось, и началось сражение. Кто кого победил - я не понял, мне и неинтересно… Они начали первые. Они уже и так убили часть моей жизни. Ту, отвечающую за жалость. Пускай убивают друг друга, если любят убивать. У меня нет больше совести, угрызений. Теперь я опасен. Рефлексирующего меня всегда доставали - когда государство, когда жена, когда продавщицы в мясной лавке. Пусть они выделяют адреналин - я выделю яд. А когда придет время - удар кобры всегда со мной…
Я касаюсь указательным пальцем лба. Голова еще гудит, в желудке что-то вращается, похожее на тошноту. Отчего-то слезинки выкатились из глаз, две или четыре.
- Вот он где, вот, - прошептал я.
За последнюю неделю никто не трогал меня, только Рекшан позвонил и пробубнил, будто собирается детектив написать, поскольку хотя и низкий жанр, но самый актуальный. Говорить с ним по телефону почти невозможно - у него низкий, гулкий даже голос и плохая дикция. Как он поет-то с таким голосом! Побитый Рекшан какой-то последние месяцы. Не пьет по Программе Анонимных Алкоголиков и меня зовет, но я и так теперь не пью - по индивидуальной программе. Если рассуждать справедливо, то не он побитый, а я - небольшое сотрясение мозга эпилептику никогда не помешает. Звонил следователь, приглашал. С радостью узнал про мои синяки и отстал пока. У них там, похоже, переполох. Мне обидно отчасти, что совсем прошел мимо их сознания факт моего документального снайперства. Мастер спорта по пулевой стрельбе! Пистолет, мать вашу! Но я не стрелял, пистолета у меня нет. У всех есть, а у меня - мастера! - нет ничего.
Желание проваляться еще день-другой оказалось несбыточным. Вечером позвонила Ирина, и я не сразу понял - кто это. С женой Никиты - вдовой Никиты - я встречался много раз, но мы не сблизились, поскольку встречи все-таки случались не столь часто, да и интересы наши не пересекались. Да и моя прошлая подруга жизни, любившая пускать пыль в глаза и рвущаяся в центр внимания, не могла понравиться, а значит, и сблизиться с Ириной - тихой, даже бесцветной в некоторой степени. Везет мужчинам, когда они женятся на таких. Без дураков! Может, секс не тот, но секса в мире навалом, так и прет. Один секс вокруг выше ватерлинии.
Она представилась:
- Это Ирина Шелест тебя беспокоит. - Голос в трубке тихий и далекий.
- Да, Ира, я тебя слушаю.
- Ты не мог бы приехать к нам?
- Когда? Конечно могу.
- Завтра утром. Хорошо?
- Буду завтра утром. Обязательно. Напомни свой адрес, чтобы я не заблудился.
Она назвала адрес, я запомнил, а на следующий день встал пораньше, выпил две чашки кофе, два сырых яйца, отказавшись от ленивой мысли сварить их, оглядел лицо - синяки сошли не совсем, но походили уже на свежий июньский загар, - вышел на Кирочную улицу с ощущением человека, перенесшего ангину и стремящегося в жизнь. Через десять минут я выехал из гаража, а еще минут через сорок притормозил перед Сестрорецком на Приморском шоссе. Приблизительно представляя место расположения дома, я остановился загодя и пошел пешком. Нет у меня "Москвича"! Версия - продал. Буду держаться ее сколько получится.
Вот и нужная калитка. За густо разросшимся деревом я увидел номер дома, убедился, что не ошибся, и потянул ручку на себя. Сразу же на веранде открылась дверь и бледная женщина в темном глухом платье вышла на крыльцо. Она впустила меня в дом - одноэтажный с высокой шиферной крышей, - а дверь закрыла на щеколду. Она предложила мне сесть, сказав, что вернется через минуту. Я сел и огляделся. За этим хромым столом мы пили с Никитой однажды коньяк, когда он вернулся из Америки. А цветов в керамических кадушках, названия которых мне неизвестны, стало значительно больше. Точно знаю - среди них есть кактусы. На выкрашенной светло-коричневой стене висят две квадратные картины в аккуратных рамках: реалистический пейзаж и этюд не помню кого из "митьков" - мужчина в шляпе и женщина в треугольном платье, стоящая на толстых и кривых, как помятые булки, ногах.
Ирина вернулась с подносом.
- Сейчас выпьем чаю, - сказала она и стала сервировать стол.
Она казалась совершенно спокойной. Лишь лицо, совсем без косметики, несколько опухло. Неожиданно я заметил, как у нее подрагивают пальцы. Она заметила, что я заметил, быстро налила чай и села напротив. Лицо у нее привлекательное и было бы красивым, если бы не несколько мелковатые черты лица, бледность, делавшая его неброским, даже незаметным.
- Мне можно курить? - спросил я, доставая сигареты.
- Пожалуйста. - Она протянула руку к подоконнику и поставила пепельницу на стол. - Девочки сейчас у своего деда в Петрозаводске. Моего отца. Курите… Мы всегда говорили друг другу "ты". Кури, Саша.
Никиту мы женили всей честной компанией буквально перед Московской Олимпиадой. Собрались почти все, с кем он коротал юность, - Володя Сапрыкин в цилиндре, Савинов-Сава с авоськой каберне, Шура на таксомоторе, Андрей Кодомский с улыбкой под рыжими усами, Наталья с воплями, Таисия с негром, Гриша Ангаженян с миллионом алых роз, Никита Лызлов с русской женой из Таллина…
- Извини, Саша, но я не пригласила на поминки. - Ирина держала чашку, и пальцы у нее вздрагивали. - Не хотела всего этого… - Она не договорила, поставила чашку на стол и прямо посмотрела мне в глаза.
- Я понимаю тебя. Все в порядке.
- Да, - задумчиво повторила она. - Все в порядке.
Мы замолчали, и мне осталось лишь ждать, когда она скажет, зачем я ей понадобился. После свадьбы и рождения дочерей Никита стал отдаляться от нас, прежних друзей. Это нам не нравилось. Мы были не правы. Нельзя всю жизнь проходить в таборе жеребцов.
- Вчера здесь кто-то побывал, - сказала она неожиданно резко, оборвав мои необязательные воспоминания.
- Что ты сказала? - Я не сразу понял, о чем речь.
- Вчера здесь кто-то побывал.
- Что-то украли?
- Нет, - она говорила опять спокойно, почти тихо, - ничего не взяли, что обычно берут. Просто что-то искали в комнате у Никиты. И вообще. В доме.
- У тебя есть какие-нибудь соображения, что они хотели найти?
- Не знаю… Позавчера утром звонил Михаил Малинин. - Ирина встала и сделала шаг к окну, а я закурил уже третью сигарету. - Они собираются снять телефильм или еще что-то. Им нужны архивы, фотографии, наброски. Все что есть.
- Ты отдала?
- Позавчера вечером приехал их администратор. Ты должен знать его. Карпович. - Я согласно кивнул. - У меня были фотографии… Много старых. Даже с тобой сохранились… Но Никита… понимаешь… Он не работал здесь, он не держал здесь ничего, что имело отношение к его музыке.
- Что ты имеешь в виду?
- У него была в городе квартира. Он снял ее год назад. Я согласилась, поскольку Никита всегда хотел иметь место для уединенного творчества… Он так говорил.
- Я не знал о квартире.
- Он просил никому не говорить. И Малинин не знал… Я хочу тебя попросить. - В руке она держала ключ. Обычный, от французского замка. Ирина положила его на стол и медленно пододвинула ко мне. - Я хочу тебя попросить заняться этим, - сказала она, и в голосе ее я уловил оттенок сожаления и вины. - Может, это и нечестно, но я хочу уехать на время. Мне отчего-то страшно.
- Ты боишься чего-то конкретно?
- Нет. Страшно - и все… Ты знал эту женщину?
- Какую? - Этот вопрос не входил в мои планы.
- С которой он встречался последнее время.
Выдержав паузу приличия, я ответил правду:
- Видел один раз перед концертом в СКК и после - в "Сатурне". А где ее можно найти?
- Это все из-за нее.
Она закрыла лицо руками, и мне стало не по себе. Я стал плохим утешителем после предательства жены и участия в афганском побоище.
Ирина не заплакала. Меня провожала до калитки прежняя, бесцветная женщина, по лицу которой было невозможно представить ее способность ревновать. Казалось, она не создана для страстей.
Вожжи чуть-чуть натянуты. Бил наугад, но задел за живое. Пускай распутывают узлы те, кто завязал, или те, кому платят. Они первые начали, а я отдумал свое: Убей духа, пусть они сами убивают друг друга… Мысли без моего участия складывались в предложения. Я посматривал на спидометр, на облака, собирающиеся над головой, прикидывал, где лучше заправиться - в Ольгине или позже, в городе. Машин на шоссе немного. Чуть в отдалении за мной катила бежевая "девятка", и, въезжая в город, я уже догадывался - это не просто так. Она должна была давно обогнать "Москвич". Новая "девятка" могла это сделать легко - я двигался на своей увечной тачке небыстро, - но не делала, хотя другие машины обгоняли… С Приморского шоссе, свернув направо, я покатил по Кировскому. "Девятка" не отставала. У меня хватит ума не притащить их к Никитиной квартире. Оставалось только решить - как? Хорошо б еще раз убедиться. Мании преследования для эпилептика после мордобоя только не хватало. Я решил свернуть на Большой проспект и прокатиться до Пионерской улицы. На углу Пионерской и Чкаловского проспекта, надеюсь, стоит еще дом, где снял квартиру Шелест. Если "жигуль" не отстанет, то зайду на студию к Торопиле. Повод всегда есть. А там посмотрим. А Пионерской улица названа в честь моего детства с красным галстуком или в честь первооткрывателей, интересно? Если не переименовали в бойскаутскую, то, выходит, в честь первооткрывателей. Там еще уцелела улица Красного Курсанта. Красно-коричневый заповедник с Чкаловым на белом коне. Или руки-авторучки не дошли-не дописали? Убей духа, но не дури. Где же сраная "девятка"? Вот она! Даже не маскируется. Хозяевам мира скрываться не от кого - пусть подневольные очи долу опускают… Убей духа, твою мать! Убей спокойно. В нужное время. Нужном месте. Нужного духа.
Остановившись за перекрестком, я вылез из машины. Тачка причалила чуть сзади на противоположной стороне. Часы с меня сняли литовские уркаганы. Было где-то около четырех. Праздная толпа вовсю струилась по Большому проспекту. Возле винно-водочных разливов стояли, иногда лежали, алкоголики в грязной одежде. Из тех, что давно распорядились своими приватизационными чеками. Торговали бананами. Люди с весами старались что-нибудь втюхать людям без весов. Слепых развелось, нищих женщин с детьми. Колумбия продолжалась.
За магазином "Рыба" я сделал шаг в открытую дверь. В парадной оказалось сыро, пахло краской и мочой. Россияне, добившиеся суверенитета, ссали теперь по парадным с непредсказуемостью холопов, обретших вдруг свободу. Я стал медленно подниматься. За мной в парадную ввалились двое мужчин с досками на плечах. В итальянских фильмах такие достают автоматы и начинают поливать во все стороны. Хорошо, наши ходят не скрываясь.
Торопила недавно объявил себя богом, а чердак у техникума прихватил еще в своем человеческом качестве. Техникум потрошили все, у кого ума хватало, - какие-то магазины, акционерные общества и товарищества. На третьем этаже еще держалась библиотека. Торопила - человек выдающийся, но не бог, а профессиональный еретик. Директор техникума со всех небось денег содрал за скрытую аренду. В носке, поди, хранит мзду, а носок в МММ. Торопила въехал на чердак, переоборудовал в студию. Директор от него фиг что получит. Торопила не только еретик. Он и партизан еще. Вылетает из чащи на тачанке и громит всех. На Папу Римского ополчился. На немецких лютеран. Год назад митинг-протест организовал под лозунгом "ЛЮТЕРАНЕ ГОВОРЯТ "НЕТ" НЕМЕЦКОЙ ОККУПАЦИИ!"
На лестничной клетке четвертого этажа я чуть не столкнулся с Николаем Ивановичем Корзининым и Васей Соколовым. Корзинин давно ходит в рок-н-ролльных классиках, но путь его пролегает теперь на окраинах музыкального мира. Иногда он появляется на сцене вместе с Рекшаном, очень редко. Когда-то с Шелестом мы по-юношески балдели от того, как он работал на барабанах. Сидит в нем злая машина и отщелкивает ритмические доли. Несколько лет назад Николай Иванович попробовал играть в дуэте с Никитой Зайцевым, но тот уже прочно осел в "ДДТ", и из затеи ничего не вышло. Но профиль его все еще выглядел по-ястребиному угрожающе. Васю я знал хуже, но и с ним мы встречались как-то, пока Рекшан не отказался от благородного застолья. Среднего роста, худощавый, с черными усами на смугловатом лице, он, бывший инженер, как ребенка, держал чехол с бас-гитарой.
- О-о! - сказал Николай Иванович.
- Привет! - сказал Вася и протянул руку.
Встретил я их кстати. Мы выйдем вместе, и я поболтаю с ними или поболтаюсь. Пусть те, кто в "девятке", подумают, что я просто мудак.
- Торопилы нет? - спросил, очень надеясь на его отсутствие.
- Торопилы нет и не бывает, - сказал Вася. - Электричества тоже нет.
- Мы хотим пивка по бутылочке, а ты? - спросил Николай Иванович.
- Прогуляюсь за компанию, - ответил я, и мы стали спускаться. - Опять война с директором? - спросил я для поддержания беседы.
- Не знаю, война это или не война. Мне надоело сюда ездить. - Корзинин был злой, как обычно. Вообще-то у него настроение менялось часто и стремительно. Так оно меняется у всякого неврастеника или музыканта.
- Пришел мужик с топором и кабель перерубил, - пояснил Вася.
- Ничего себе! - ответил я.
Мы вышли из парадной и перешли проспект. Когда солнце выглядывало из-за облаков, становилось жарко. Люди вокруг двигались, курили, плевались, сморкались, целовались. "Жигуль" стоял на прежнем месте, а возле него курили двое человек с толстыми шеями и темными очками поперек лиц. "Везет вам, парни, - подумалось мне с усмешкой. - Поживете еще".
В переулке двумя рядами стояли киоски и торговали всяким говном. Вася и Николай Иванович долго выбирали пиво, шуршали бумажными деньгами.
Один из засранцев, следовавший за мной, делал вид, будто выбирает сигареты в киоске наискосок.
- А ты? - спросил Николай Иванович и сделал серьезное лицо. - Будешь пиво - давай деньги.
- Я за рулем. Поболтаю и пойду. Могу подбросить.
- Какая марка? - спросил Вася и поставил наконец чехол на асфальт.
- "Москвич", - ответил я. - Сгнил почти. Я его фактически уже продал.
- А я на права зимой сдал. - Вася ловко отковырнул пробку и сделал глоток. - На "каблуке" бренди развожу.
- Куда? - спросил я.
- Куда попало, - ответил Вася, вторым глотком добил бутылку и поставил ее на асфальт рядом с гитарой.
Тут же из-за киоска, переваливаясь, появилась бабуся и бутылку уволокла. Засранец купил сигареты и, остановившись шагах в пяти от нас, стал смотреть в небо.
- А вы у Торопилы что-то записываете? - спросил я.
- "Пасху" пишем, - ответил Николай Иванович. Лицо его после пары-тройки глотков зарумянилось и подобрело.
- Я запись слышал. С Зайцевым еще. Другая версия?
- Записываем песню на английском языке, - сказал Вася. - Рекшан теперь друг Ринго Старра.
- Понимаю! - засмеялся я. - Все мы в некоторой степени его друзья.
- Нет, - сказал Вася. - Тут дело другое. Рекшан лечился в Америке от алкоголизма то ли с Ринго Старром, то ли в той же больнице.
- Да, - кивнул Николай Иванович. - Он сделал заявление для прессы, будто работает над проектом по созданию группы "НЬЮ-БИТЛЗ". Ринго на барабанах, он вместо Джона Леннона, Эрик Клаптон на гитаре и еще какого-нибудь завязавшего алкоголика на бас.
- Я хочу на бас, но я не алкоголик. Хотя можно постараться.
- Может, я и алкоголик, но пью пока. Да и Ринго уже место забил. Согласен и на маракасах в "БИТЛЗ" поиграть.
Засранец продолжал курить, а парни открыли по второй бутылке.
- Теперь записываем алкогольные мотивы на английском языке и "Пасху" тоже на английском.