В концертной программе, кроме Аниты, участвовал фокусник из Одессы, Георгий Михальчук, сумрачный господин в черном фраке и с мраморно-бледным лицом, при взгляде на него в голову невольно приходила мысль, что этот печальный человек вышел на сцену по недоразумению или в силу лютой необходимости, и, как только покажет свои фокусы, сразу ляжет обратно в гроб; еще была никому не известная певица, значившаяся в афише под именем Земфира-2, исполнительница модных шлягеров; а также пародист из Киева Семен Филин. Весь концерт был непродуманной сборной солянкой. Что тоже нервировало Аниту. Ей отвели двадцать минут следом за пародистом, потом шел заупокойный фокусник, а замыкала программу Земфира-2, пользующаяся, по ее признанию, бешеным успехом среди курортной публики. Анита в этом не сомневалась.
На сцене в первые минуты, как всегда бывало, она почувствовала себя безмерно одинокой и несчастной, словно подступила к краю земли, откуда начиналась бездна. Из бездны раздавался приглушенный гул, покашливания, хлопки, но при первых звуках скрипки все стихло. Анита не заблуждалась на сей счет: не музыка тому причиной. Публика отреагировала легким обмороком на ее стройную, затянутую в сверкающее длинное платье фигурку, на худенькое испуганное личико, на пляску смычка в тонких пальцах, тем самым давая единственный шанс завладеть ее вниманием; и если у нее не получится, то через короткое время зал опять загомонит, зашевелится, уйдет в себя, как будто ее и нет на сцене. Но удача зависела не от нее, а от того, сойдет ли на ее скрипку благодать. Изредка это случалось, чаще - нет. Сегодня она ни на что не надеялась, тем более что аккомпанировал пузатый дядька с красным похмельным лицом, и это не было обманом зрения. Пианист Александр Михайлович час назад сам признался, что у него все трубы горят. До выступления он, похоже, успел немного притушить пожар, раскачивался на стуле, как на качелях, и еще до начала композиции два раза сбился с ритма.
Анита умоляла Софью Борисовну сесть за пианино. Но та высокомерно отказалась, сославшись на мигрень.
Анита исполняла фантазии на тему Мендельсона, технически не сложные, но глубокие и страстные, как река подо льдом. Главное - пробить лунку, погрузить в музыку хотя бы пальцы, но это никак не удавалось. Что-то мешало оттуда, снизу, из бездны. Не выдержала, скосила глаза - и увидела кромешную тьму, из которой пучилось, всплывало, пялилось на нее чье-то недреманное око. Сердце перехлестнуло жутью, и она чуть не выронила скрипку. Тут же и пианист, фигурально говоря, ткнулся носом в клавиши. Однако зал словно не заметил сбоя, публика по-прежнему безмолвствовала. Пересилив себя, Анита еще раз, уже смелее, поглядела вниз: страшное око потухло, но кто-то все же следил за ней, посылал жаркий, магический импульс.
Пронзительные, печально-сладострастные звуки завладели ее душой, отторгли от замкнутого пространства и унесли в свободный полет. Анита прикрыла глаза, но не удержала крохотной алмазной слезинки, скатившейся на щеку. Теперь она была в небесах, и ангел улыбался ей. Но это не могло длиться вечно, даже не могло длиться долго.
Так и случилось, да иначе и не бывает. Зал взорвался аплодисментами, и Анита, низко поклонившись, побрела по сцене, как больная, поддерживаемая за талию подскочившим аккомпаниатором.
- Чаровница! - бормотал он в ухо, слишком горячо прижимая к себе. - Вы чаровница, моя дорогая! Простите меня, старого дурака.
За кулисами ее встретила Софья Борисовна, отвела в гримерную, усадила на стул, налила рюмку коньяка. Трещала без умолку, но Анита не улавливала, о чем она говорит, еще полная пережитым страданием. Каждой жилкой ощущала, что сегодняшний вечер не окончится так просто, должно произойти еще что-то небывалое. И предчувствие не обмануло. Когда вышли на крылечко музыкального центра, открылось диковинное зрелище. Неподалеку от входа ярко пылал на асфальте черный "ситроен", который выделил им Станислав Ильич для поездок по Крыму. Переулок безлюдный, лишь Гоша и Леша суетились возле горящей машины, приплясывали, делали вид, что спасают хозяйскую собственность. Анита застыла, открыв рот, а Софья Борисовна с визгом сбежала по ступенькам, размахивая руками, вздувая длиннополый белый плащ.
- Красиво горит, - произнес кто-то сзади, и Анита невольно оглянулась. Высокий белокурый парень приветливо ей улыбнулся. Странно: когда пересекали холл, вроде никто за ними не шел.
- Вас это забавляет?
- Это ваша?
Анита не ответила, хотела сойти с крыльца, но парень удержал ее за локоть.
- Не надо, опасно.
Анита отняла руку:
- Так помогите, чем хихикать. Видите, вон женщина не в себе.
Парень в два прыжка одолел расстояние до машины, что-то сказал Гоше и Леше, втроем они подхватили упирающуюся, выкрикивающую проклятия Софью Борисовну и поволокли через улицу. Тут как раз и рвануло. Сперва в машине что-то заурчало, будто в ней завелся пчелиный рой, потом, преодолевая закон гравитации, она приподнялась и зависла над асфальтом и наконец, рассыпая вокруг дым и желтые снопы огня, развалилась на куски. Гошу, Лешу и Софью Борисовну взрывной волной повалило на землю, лишь незнакомый парень каким-то чудом устоял. Кусок бампера со свистом пролетел у него над головой и шлепнулся под ноги Аниты. На том все и кончилось. Откуда ни возьмись наскочила пожарная машина, бравые пожарники в сверкающих касках приладили шланги и в считанные минуты превратили догорающий железный остов в белый пенистый сугроб. На улице уже скопилась небольшая толпа зевак. Софья Борисовна с пристрастием допытывалась у Гоши с Лешей, что произошло, но они ничего не могли толком объяснить. За них это попытался сделать белокурый незнакомец.
- Зависит, чья тачка, - заметил глубокомысленно. - Может быть, бандитская разборка. Может, антиглобалисты балуются. А возможно, самовозгорание. Такие случаи тоже известны… Но если вы, господа, не хотите иметь дело с милицией, то надо уносить ноги.
Совет был вполне разумный, Софья Борисовна первая ему вняла и за руку потянула Аниту вверх по улице в направлении центрального парка. Гоша и Леша, как положено, отстали на несколько шагов, а парень поплелся с женской компанией. Не прошли и десяти метров, как Софья Борисовна развернулась, упершись в приставучего блондина пронзительным взглядом:
- Вы, собственно, кто такой, молодой человек?
- Никита Соловей, - представился тот. - Здешний предприниматель. На месте происшествия оказался случайно.
- За нами тоже идете случайно?
- Нет. Хочу познакомиться.
- С какой стати нам с вами знакомиться? - фыркнула наставница.
- Софи, - вмешалась Анита. - Зачем вы так? Мы должны поблагодарить молодого человека за помощь.
- Неужели? Может, еще скажешь, за какую?
Анита не нашлась сразу с ответом, выручил Никита.
- За моральную, - сказал он. - В роковые минуты жизни, когда, допустим, тачку взрывают, очень важна моральная поддержка.
- Напрасно вы пытаетесь острить, господин Соловей, - сухо обронила Софья Борисовна. - Хорошо. Спасибо вам за все. Но теперь, надеюсь, вы оставите нас в покое?
- Конечно. Можно считать, уже отстал. Просто иду в одном направлении. Вы где, кстати, остановились?
- В "Кукушке", - ответила Анита. - В десятом номере.
- О-о… В люксе. Уважаю.
Пошли дальше и вскоре оказались на ярко освещенной центральной улице, где курортная публика совершала вечерний променад. Никита деликатно держался чуть сзади. Софья Борисовна громко разглагольствовала, уцепив Аниту под руку.
- Бывают такие назойливые молодые люди, которые не понимают приличий. Единственный способ от них избавиться - это не замечать. Правда, это не всегда помогает. Помню, за мной ухаживал один богатый грек на Кипре. Он мне был совершенно неинтересен, но я никак не могла его отшить. Чего только ни придумывала, как только ни гнала, а он только глазищами хлопал и жалобно улыбался.
- Наверное, влюбился? - предположила Анита.
- В любви клялся через каждые пять минут, чем особенно меня донимал. Заметь, принцесса, влюбчивые молодые люди самые противные и лживые.
- И чем у вас кончилось, милая Софи?
- Натурально пришлось сбежать. Утречком села в автобус - и тю-тю. Так представь себе, несчастный глазастик выскочил откуда-то из кустов и с воплями помчался за автобусом. Бежал целых пять километров, пока не споткнулся и не расшиб себе лоб.
- Вам его нисколечко не жалко?
- Всех не пережалеешь, дорогая. Чем раньше это поймешь, тем меньше будет хлопот с мужчинами.
Никита, ковыляющий сзади, оценил историю с греком одобрительным смешком, а Анита с грустью подумала, что, вероятно, за ней по пятам плетется ее судьба. Этот ужасный блондин не спрячется в кустах, не побежит за автобусом, но он не исчезнет, как грек. Он пришел по ее душу. Она поняла это сразу, еще там, на крыльце музыкального центра, когда услышала: "Красиво горит" - и, оглянувшись, увидела спокойные веселые глаза с оранжевым отблеском в зрачках.
Гоша и Леша, осуществлявшие прикрытие, тоже обменялись репликами.
- Как думаешь, Леха, не пора ли парнишку спровадить?
- Не так это просто, разве не видишь?
Гоша почесал за ухом:
- Вижу… Ну и что делать?
- Не суетиться. Он же не лезет внаглую.
- Чего тогда тетка сигналит?
- Она всегда сигналит. Характер вредный. Нам она не указ.
- Ага. Не указ. Хозяину капнет, и мы без работы.
- Не капнет, - неуверенно возразил Леха. - Она хоть и стерва, но не без ума.
На том и успокоились. До "Кукушки", недавно построенного трехэтажного здания в новорусском стиле, добрались уже в первом часу. У дверей Никита смиренно обратился к Софье Борисовне:
- Мадам, прошу вас, оставьте нас одних на минуту.
- Еще чего придумаешь, хлопчик? - Наставница завелась с пол-оборота. - Хочешь добрый совет? Исчезни - и больше не возникай. Так будет лучше для всех. Поверь на слово.
- Такая интеллигентная женщина, - укорил Никита. - Не идет вам уличный жаргон.
- Да ты хоть понимаешь?..
Анита обняла ее за плечи, прощебетала:
- Милая Софи, пожалуйста… Подождите меня в холле.
В ее голосе зазвучали упрямые нотки, а Софья Борисовна лучше других знала: когда принцесса упрется, любые разумные речи бесполезны. Недовольно проворчала:
- Зачем тебе это, девочка? Не дай бог Станислав Ильич пронюхает.
- Ну пожалуйста, - повторила Анита.
Софья Борисовна развернулась, швейцар в золотых галунах придержал двери, и она, высоко держа голову, с достоинством удалилась.
Никита взял девушку за руку.
- Предложение такое, - сказал он. - Давай завтра вместе поужинаем.
Анита зябко повела плечами:
- Вот беда. Откуда ты только взялся?
- Да я в Крыму четвертый год кантуюсь. Может, тебя дожидался, откуда мне знать… Ну что, заметано?
- Не так все легко, Никита-джан. У меня жених есть. Видишь, как пасут.
- Пустяки. Ты вольная птица. А жених - это все в прошлом.
- Как в прошлом? - Анита отняла руку, слишком сильные токи через нее перехлестывали. - О чем ты?
- Не надо, Анита. Сама все понимаешь.
- Что я должна понимать?
- "Скрипка - и немного грустно". Есть такое стихотворение у кого-то. У меня это случилось сегодня. Впервые в жизни. А я не так уж молод. Четвертый десяток на днях распечатал.
- Любишь стихи?
- Любил когда-то… Откуда у тебя такой акцент, будто ты не русская?
- Я русская, только выросла в Польше.
- Почему тебя называют принцессой?
- Потому что я и есть принцесса. Вернее, графиня.
- Так я и думал, - насупился Никита. - И все же повторяю приглашение.
- Не отстанешь, да?
- Конечно. Это рок. - Он осторожно обнял девушку за плечи и поцеловал в губы. У Аниты подогнулись колени, но она вежливо ответила на поцелуй. Софья Борисовна наблюдала за ними через стеклянную дверь. В отдалении Гоша и Леха смущенно потупились…
Из "Кукушки", хотя была уже ночь, Никита отправился к Жеке Коломейцу: километра два вдоль побережья, потом крутой подъем в гору. Как он и предполагал, Жека еще не спал, они с Валенком пили водку в баньке. Сидели, как патриции, в белых простынях. На узком дощатом столике нехитрая закуска: груда ранней черешни, буханка черняги и полукружье сыра. Зато бутылка водки большая, литровая - и наполовину пустая. Друзья пожурили его за поздний приход, и Жека налил штрафную чашку.
- Где шатался-то? Небось по девкам бегал? - Жека женился пять лет назад, у него по дому уже шустрили два карапуза-погодка, и он искренне осуждал своих друзей за склонность к случайным связям. Цитируя самые разные источники, он убедительно доказывал, что только семейный мужчина, народивший детей и построивший дом, имеет право на звание человека. Дом, приземистый кирпичный особнячок в глубине абрикосовой рощицы, он, правда, купил готовый, но баньку действительно соорудил сам, оттого она, видно, и кренилась на левый бок, как Пизанская башня. В ней, в этой просторной баньке они все трое провели много счастливых часов.
Никита выпил штрафную до дна, и Валенок пододвинул ему сыр и хлеб.
- У девок не был, - ответил он Жеке, передохнув. - На концерте был в "Музыкальной шкатулке".
- Ого! - удивился Жека. - И чего там увидел?
- Познакомился кое с кем… Мика, у тебя что, брюхо болит?
- Его кинули кусков на десять, - объяснил за друга Жека. - Представляешь, явился мужичонка, приволок целый мешок. Сверху все нормально, бирюза, хризолит, нефрит, яшма. Сказал, у него на Карадаге канал. Ну, Мика, святая душа, копаться не стал, сразу расплатился наличкой. Потом прочухался, в мешке один булыжник. Переживает.
Валенок нервно потянулся за бутылкой.
- Я не переживаю, но обидно. В Москве дерьмо жрали с лопаты, и здесь то же самое. На Север надо подаваться, на Север. На хорошем морозце человека гниль не берет.
Микины слова ничего не значили, подаваться они никуда пока не собирались. Возможно, ближе к Ледовитому океану народ действительно меньше скурвился, но от добра добра не ищут. Фирма "Лунная радуга", затеянная Жекой в одиночку, - уж потом в нее влились московские беглецы, - можно сказать, процветала. Граверная мастерская, два магазина плюс филиалы в Симферополе и Киеве. Их продукция, в основном забавные поделки из полудрагоценных камней, пользовалась спросом и на круг давала прибыль в двести - триста процентов на рубль - чудовищные цифры. Мыслили в скором времени развернуться еще круче, с прицелом выхода на Запад. Старый мастер Савел Валерьянович, который приохотил их к этому делу (дальний родич Жеки), уверял, что они все талантливые ребята, но особенно, конечно, выделял Мику. Валенок еще в армии баловался живописью, малевал все, что на глаза попадало. Товарищам делал портреты, от которых те балдели. Но раскрылась его натура именно в камне. Любо-дорого было смотреть, когда он работал. Под его резцом мертвый камень оживал, на нем проступали причудливые узоры, из потаенной глубины возникали фантастические существа, не птицы, не люди, не звери, но все с печальными мордочками и с пронзительными глазками. Существа плакали, царапались ноготками, пытаясь вырваться на волю из многовекового каменного плена. Валенок не мог объяснить, как он это делает, иногда сам в испуге отдергивал руку, словно боялся укуса чересчур суетливой зверушки. Некоторые из его изделий, которые он пренебрежительно называл "чушками", уходили по пятьсот и по тысяче долларов за штуку, но лишь в том случае, если на них набредал истинный ценитель иноземного происхождения. Какой уж тут Ледовитый океан.
Когда приняли еще по маленькой, Никита сказал:
- Я ее завтра приведу в погребок к Максимычу.
- Кого - ее? - не понял Жека.
- Ну, с кем познакомился. Принцессу Аниту.
Жека переглянулся с Валенком, и тот сразу повеселел, забыл про кидок.
- Небось пил на голодный желудок - определил с уверенностью. - Поберегся бы, Никитушка.
Никита спросил:
- Мужики, вы ничего не слышали про Станислава Желудева?
- Мы не слышали, - ответил Жека. - Зачем он тебе? Кто такой?
- Наверное, тоже принц, - предположил Валенок. - Наверное, папаня принцессы.
- Тогда уж король, а не принц, - поправил Жека.
Никита на дружеские подначки никак не отреагировал.
- У него тачку подпалили возле театра. Хотелось бы узнать, чья работа.
- Это можно, - кивнул Жека, разливая остатки из бутылки. - Ганя Желток из Симферополя не его брательник?
- Одичал ты немного, старлей. Газетки бы, что ли, почитывал. Желудь - из самых крупных наших кровососов кремлевского масштаба.
- Тебя каким боком касается?
- Никаким. Он принцессу опекает. Тачку дал напрокат. Да я еще толком не разобрался, кто он ей. Но разбираться придется.
- Почему?
- Она на скрипке играла, а я ревмя ревел. Вы когда-нибудь видели, чтобы я плакал?
- Кто играл? Принцесса?
- Да.
- Она, выходит, скрипачка?
- Получается так.
- Красивая?
У Никиты глаза блеснули фарфоровым светом.
- Не то слово. Завтра увидите.
Мика Валенок опасливо чокнулся с ним:
- Тебе поспать надо, Никитушка. Утро вечера мудренее. Во сне все болезни излечиваются. И разум возвращается на свое место. Вон ложись на лавку, простынкой накроешься. Жека, есть сухая простынка?
- А я тебя понимаю, Никита, - сказал Жека. - Вы мою Галку знаете, она не принцесса, обыкновенная крестьянка. Но когда я ее первый раз увидел, тоже очумел. Года на два. Потом прошло. Увы, все проходит, как сказал Соломон.
- У меня не пройдет, - возразил Никита. - Я по горло увяз.