3
Жека, Евгений Потапович Коломеец, был человек мистический, с уклоном в потусторонние видения. В отличие от своих друзей-сироток, с родителями у него все было в порядке: отец - профессор, мать - врач-педиатр, но он их рано и неожиданно покинул. Думал, на несколько месяцев, оказалось - на долгие годы. Что-то на него накатило чумовое - и после десятого класса он взял и уехал в Красноярск, где поступил в танковое училище. Но это не было признаком шизофрении, все было сложнее. Жека рос хлипким мальчонкой, был тонкокостный, вечно простуженный, а книги читал исключительно про суперменов - воинов, первопроходцев, героев. Красноярск он выбрал потому, что опять же из книг почерпнул: большинство настоящих мужчин обитает в Сибири. В училище ему пришлось несладко, очень несладко, но там он обрел вкус к преодолению любых препятствий. Упрямство в преодолении, которое он развил в себе до такой степени, когда его можно спутать с тупостью, стало на ту пору главной чертой его характера. Потом - Чечня, где он утратил ощущение полноты и объемности жизни. Наивная мечта о суперменстве, которую пытался осуществить много лет подряд, обернулась хрустом ломающихся костей, ядовитой гарью паленого человеческого мяса и вываленными на траву синюшными кишками. Через полгода войны он уже вряд ли сумел бы четко ответить на вопрос, кто он такой, и грезил лишь о том, чтобы вернуться в Москву, обнять своих бедных родителей и успеть покаяться перед ними.
Дальше все как у Никиты с Валенком: скитание по госпиталям - Моздок, Ростов, долгие дни беспамятства и, наконец, обретение новой реальности, в которой призраки порхали среди живых людей, словно стрекозы на лугу. Списали его подчистую, но в Москву он не вернулся, уехал с Галей в Феодосию к ее родителям долечиваться и строить семью. Перемещение из сумрачной полосы невзгод и страданий в царство любви оказалось столь сокрушительным, что он едва не угодил в психушку, а еще говорят, что счастье не убивает. Еще как убивает, вернее, чем пуля. Веселая хохлушка Галя Коловоротная работала медсестрой в хирургическом отделении и как раз дежурила, когда привезли обожженного, израненного старлея. Они потом не раз обсуждали свою первую встречу, и было что вспомнить. Он мог с точностью до секунды определить, когда началось его выздоровление и сквозь мешанину боли, которую привез с собой, пробился яростный пульс жизни. В процедурном кабинете, на перевязочном столе, покрытом синей клеенкой, Галя рывком отодрала с его раны слипшийся, пропитанный черной кровью марлевый ком, и он жалобно вскрикнул, чем вызвал ее неудовольствие: "Ну, ну, миленький, потерпишь, не мимоза". Он сказал с обидой: "Можно ведь поаккуратней". А она спокойно объяснила, что нельзя, потому что ей надоели симулянты, которые изображают из себя умирающих. "Это я симулянт?" - удивился Жека. "Ну а кто же, - ответила Галя Коловоротная. - Подумаешь, царапнуло в трех местах…"
Шесть лет с той поры промелькнули как одна минутка, но Жека мало изменился, хотя заматерел, приобрел солидные манеры успешного предпринимателя; его по-прежнему сжигали изнутри злая настороженность и страх - не за себя, а за близких ему людей: за Галю, за пацанят Иванку и Володю, за милых побратимов, которых преследовал рок, за стареющих родителей, которых надеялся все же переманить в благословенный Крым. Все они казались ему уязвимыми и незащищенными, как мишени на учебном полигоне.
В это утро, несмотря на то что накануне в баньке приняли с избытком, он проснулся рано - еще солнце не дотянулось до поперечной рамы в окне. Полежал немного, прислушиваясь, нет ли подозрительных звуков, потом осторожно, стараясь не разбудить жену, спустил ноги с кровати. Как всегда, Галя мгновенно проснулась:
- Куда, Жекушка? Ты же ходил недавно.
- Спи, - хмуро отозвался Жека. - Мне надо позвонить.
- Ладно, иди, я сейчас встану.
Жека спустился в гостиную, где на диване безмятежно, скинув на пол простыню, раскинулся Валенок. Поднял простыню и накинул ее на спящего. Мика во сне пригрозил:
- Отзынь! Нос откушу!
На кухне поставил чайник на плиту, отпил рассола из банки с огурцами, прикурил сигарету и начал звонить по сотовому. Через двадцать минут он владел полной информацией по интересующему его вопросу. Сокрушенно покачивая головой, вернулся в гостиную, сел на диван к Валенку, потряс друга за плечо:
- Просыпайся, солдатик. Петушок пропел давно. Утренняя поверка.
Просыпался Мика чудно: один глаз открывался, цепко, словно на заметку, схватывал все вокруг, а второй продолжал дремать.
- Чего, командир? Сколько времени?
- Утро, Мика. Прекрасное майское утро.
- Ну и что за спешка? - закапризничал Валенок. - Давай еще покемарим часок-другой.
- Обсудить надо кое-что. С Никитой беда. У Мики открылся второй глаз.
- Чего такое?
- Опять вляпался Никитушка, и думаю, крепко. Помнишь его вчерашние сказки? Тачка, принцесса?
- Ну? - Мика нашарил на стуле сигареты, выудил одну, сунул в рот.
- Все это правда, но есть детали. Желудев этот, чья тачка, на самом деле крупный авторитет. В правительство вхож, олигарх. Большими делами ворочает - от Сахалина до Чечни, но это полбеды. Главная беда в том, что скрипачка, принцесса - его невеста.
- Иди ты! - Мика окончательно проснулся, сел и выпустил дым из ушей.
- Вот тебе и иди ты… Зла на вас не хватает. Чего Никите не живется по-мирному, чего его вечно в переделки тянет? Фирму отладили, денежки капают, не сегодня-завтра в Европу выйдем, и что? Из-за чужой девки все псу под хвост?
- Не горячись, командир. Может, все не так серьезно.
- Ага, не так… Вспомни его рожу вчерашнюю. Он же влюбился по уши. Это страшнее холеры. Тем более для него. Он же непредсказуемый. Когда он последний раз за свои поступки отвечал?
- Зачем ты так, - осудил Мика. - Он брат наш.
- Потому и зло берет. Попробуй с ним поговорить.
- Почему я? Давай вместе.
- Тебя скорее послушает.
- С чего ты взял? - удивился Валенок.
- Виноватым себя считает перед тобой.
- Брось. Нет за ним никакой вины.
- Не важно. Он так чувствует. Сам мне говорил.
Мика курил, задумался. Коломеец тоже закурил - уже третью за утро. И каждый день обещал Гале завязать с куревом.
- Бесполезно, - сказал наконец Мика. - Ты его знаешь. Ему чего в башку втемяшилось, никто не остановит. Ни ты, ни я.
Коломеец чертыхнулся:
- Оба вы хороши. Живете, как песню поете, а я вроде няньки. Должен приглядывать, чтобы вас из кустов не подстрелили.
- Это верно, - согласился Мика. - На то ты и старшой.
В гостиную, розовая со сна, в цветастом ярком халате, заглянула Галина. Зашумела с деланной строгостью:
- Ишь, надымили, пьянчужки! А ну брысь на кухню, завтракать пора.
- О, болван. - Жека хлопнул себя кулаком по лбу. - У меня же чайник на плите.
…Никита подрулил к "Кукушке" около семи, как договаривались. На белом пикапе. Припарковался на стоянке отеля. Не прождал и пяти минут, как появилась Анита. Окликнул, помахал рукой - и девушка подбежала к нему, на ходу выкрикивая:
- Скорее, скорее, поехали!
Ни о чем не спросил, распахнул дверцу, быстро вернулся за баранку. Через минуту выскочили на бульвар. Ему одного взгляда хватило, чтобы убедиться: вчерашняя греза не сон. Когда бежала, длинные русые волосы развевались шатром, из-под полосатой юбки озорно выскакивали круглые коленки, светились, пылали лимонные глаза. Прежде чем заговорить, облизал вмиг пересохший рот:
- Мадам за тобой гонится или кто?
- Мадам спит. Гоша с Лешей из бара засекли… Куда едем?
Никита обстоятельно ответил:
- Программа такая. Сперва поужинаем у Максимыча. Погребок так называется - "У Максимыча". С намеком на Париж. Там тебе понравится. Потом купаться. Есть укромный пляжик - чудо! Купаться можно голяком. Дальше - как прикажешь.
Пикап по людной улице, запруженной роскошными иномарками, двигался со скоростью черепахи.
- Никак не соображу, - пожаловалась Анита, - правильно ли я поступила? Вот скажи, зачем я с тобой поехала? Чтобы выслушивать пошлости?
- Нет, не за этим, - важно возразил Никита. - Если ты принцесса, то должна время от времени знакомиться со своими подданными. Узнавать их нужды и чаяния из первых рук. Как же иначе?..
Анита целый день была не в своей тарелке, хандрила, утром надерзила Софье Борисовне, да так, что наставница чуть не подавилась сырной палочкой. После обеда легла на постель с книжкой - и вдруг провалилась в черный, вязкий сон, как в бочку со смолой. Когда проснулась, голова раскалывалась, пришлось выпить две таблетки аспирина. После извинялась перед Софи, но та, не поверив в ее раскаяние, начала опять зудеть о том, что прилично молодой девушке из старинного рода, а что неприлично. Анита выскочила из комнаты, хлопнув дверью так, что сама вздрогнула. И всему причиной этот светловолосый парень за баранкой, невесть откуда свалившийся на ее голову. Она вовсе не собиралась на свидание, хотя накануне он все же сумел вытянуть из нее обещание. Но это ничего не значило. Она просто была не в себе после ужасного происшествия с машиной. Так Анита пыталась себя обмануть, но знала, что обманывает. Его поцелуй всю ночь горел у нее на губах. В половине седьмого, будто очнувшись, быстро переоделась, заглянула в комнату Софи и убедилась, что та спит непробудным сном праведницы, как обычно в это время. Оставила ей записку: "Вернусь поздно. Не волнуйтесь, милая Софи. У меня любовное свидание". Из отеля выскользнула, как воровка, и вот…
Вечерняя Ялта завораживала, вызывала легкое головокружение. Ее нарядные улочки с разноцветными огнями свивались змеиными кольцами у каменных ступней таинственного великана, чье массивное туловище и голова терялись в серых небесных хлопьях; с моря тянуло горьковатым, винным сквознячком; у фланирующих по набережной гуляк были у всех одинаково просветленные, опустошенные лица, какие бывают, наверное, у охотников в джунглях. Аните казалось, они передвигаются по сказочному царству, где с минуты на минуту обязательно произойдет какое-то волшебство. Ничего подобного она не испытывала даже в итальянских городах, изысканных и устрашающе величавых. Ялта была родной. Тень любимого писателя бродила неподалеку. Из-под золоченого пенсне он дружески ей подмигнул: держись, красотка, то ли еще будет.
- Эй, - окликнул Никита. - Не спишь, девушка? Почти приехали.
Повернулась к нему:
- Никита, не обидишься, если спрошу?
- Никогда.
- Ты ведь бандит, да?
- Почему так решила?
- Просто так спросила, на всякий случай.
- Понятно… Нет, я не бандит, у нас легальный бизнес. На Западе думают, бандит и бизнесмен у нас одно и то же, но это не так. В России есть честные предприниматели. Если поискать, человек десять точно наберется.
- И чем ты занимаешься?
- В основном камушками. Наша фирма называется "Лунная радуга"… Тебе это зачем?
- А так. Тетушка Софи сказала: ты ничего о нем не знаешь, вдруг он наемный убийца.
- Она чересчур впечатлительная.
- А чем занимался раньше, у тебя была какая-то профессия?
Никита смутился, врать не хотел, да и чего стыдиться. Стыдиться ему нечего:
- По правде говоря, воевал. Но это все в прошлом. Теперь я давно успокоился. Больше не воюю.
- Ага, - сказала Анита. - Так я и думала.
- Что ты думала?
- Ничего.
Никита понял, что должен сказать что-то важное, исчерпывающее.
- Анита.
- Да?
- Для нас с тобой не важно, кто кем был в прошлом. Важно, что будет завтра.
- Для нас?
- Конечно. Ты же не маленькая, сама все понимаешь.
- Хочешь, открою секрет?
- Открывай, не проболтаюсь.
- Я маленькая. Я очень маленькая, и мне страшно. Неужели все так серьезно?
- Серьезнее не бывает, - самодовольно заверил Никита.
В баре отеля Гоша и Леша обсудили создавшееся положение. Когда они выскочили на крыльцо, белый пикап, увозивший Аниту, уже вильнул в переулок, они едва успели засечь номер.
- Не думаю, что это похищение, - сказал Гоша. - Но хозяину придется доложить.
- Какое там похищение. - Леша высосал из трубочки половину коктейля "Ночи Кабирии", который ему очень нравился: джин, коньяк, сок грейпфрута, яичный желток - чудесная смесь. - Красавица просто намылилась блядануть. А башку нам с тобой оторвут.
- В смысле уволят? - уточнил Гоша.
- По-всякому бывает. Желудь в гневе опасен. Срывается с тормозов. Могут и зарыть.
Леха с расстройства пил обыкновенный "Кристалл", но тоже через трубочку.
- И что скажем?
- Как есть, там и скажем. Звиняйте, дядьку, недоглядели. В таких случаях правда лучше всего.
- А кто будет звонить?
- Конечно, ты. У тебя шарики крутятся быстрее. Я больше по бабам.
- Ладно, уговорил. Но по твоему мобильнику. У моего батарейки сели.
- Зачем по мобильнику. Пойдем к Софке, у нее из номера позвоним.
После некоторого раздумья Леха важно кивнул. Они допили спиртное и вышли из бара гуськом.
4
Ресторан "У Максимыча" - одноэтажное строение с плоской черепичной крышей, прилепившееся к отвесной скале - издали напоминал сползающую на берег большую черепаху. К нему примыкал дворик с невысокой оградкой из красного кирпича, где под абрикосовыми деревьями были расставлены полтора десятка акриловых столов. Над каждым столом свой отдельный фонарик в виде шара - синий, зеленый, красный, желтый. Общее впечатление - мир, покой, благодать, городские звуки доносились сюда в сопровождении музыки морского прибоя.
Заведение принадлежало Равилю Хабибулину, тучному краснощекому татарину с пудовыми кулаками. С его просмоленного солнцем широкоскулого лица редко сходила благожелательная улыбка, но горе тому, кто, введенный в заблуждение его мягкими манерами, попытался бы его надуть. Некоторые по первости пробовали, но от них в Ялте остались одни воспоминания. Те, кто знал его достаточно близко, дорожили его дружбой, и это были люди войны, у которых в прошлом осталось что-то такое, что хотелось бы, да невозможно забыть. Когда в Крыму началось брожение, Хабибулин, как его ни зазывали, не прилепился ни к какому клану или партии, и даже его соплеменники натолкнулись на деликатный, но решительный отпор. Со своей застенчивой желтозубой улыбкой он всем отвечал одинаково: что вы, братцы, я же контуженный, куда мне в политику. Про контузию - правда. Двадцать лет назад в Афганистане его однажды так шибануло раскаленной железякой по башке, что он целый год не мог вспомнить, как его зовут, и от пышной черной шевелюры осталось лишь два белесых пучка по бокам внушительного черепа. Недолго думая Хабибулин их сбрил.
В Крыму, куда приехал к родным на поправку, он обосновался навсегда. Удачно женился на казачке Клавке Догуновой, которая нарожала ему, как на конвейере, кучу детей, а когда они открыли сначала небольшую пельменную, оказалась превосходной поварихой, а позже, с превращением пельменной в элитный ресторан "У Максимыча", вдобавок и бухгалтером. За все годы ни одна инспекция ни разу не поймала ее за руку. Теперь ресторан "У Максимыча" славился рыбной кухней, а также нежнейшими бараньими котлетками на косточке, которые здесь подавали с десятью разнообразными соусами - от кизилового до чесночного. Рецепты девяти из них принадлежали Клаве. На кухне и по хозяйству ей помогали подросшие дети (пятеро или семеро, их трудно было подсчитать, так они мелькали), и две новые жены Равиля, которыми он обзавелся не по необходимости, а скорее из престижных соображений. Джамилю, хорошенькую юную татарочку с черными косичками, привез из Казани, куда ездил на родительское поминовение, а страшненькую, чуток горбатенькую, но чрезвычайно трудолюбивую Милену подобрал в Керчи, она была из бродячих дамочек, зарабатывающих на пропитание нелегкой древней профессией. Равиль ожидал, что Клава воспротивится, не одобрит его затею, может быть, взбунтуется, все же казачья кровь, но умная женщина отнеслась к мужниному почину на удивление спокойно. Бизнес разрастался. Равиль еще прикупил рыбную лавку на побережье, и у нее рук не хватало, чтобы со всем управиться. По строгому наказу Равиля новые жены подчинялись Клаве беспрекословно. С послушной и нервной Миленой у нее вообще не было хлопот, а красавице Джамиле, выросшей в богатой семье и не ведавшей, почем фунт лиха, она при любом удобном случае с огромным удовольствием отпускала одну-две увесистые затрещины. Девчушка бежала жаловаться мужу, Равиль хмурил брови, обещал заступиться, но Клаву просил об одном: не перегибай палку. Сломаешь малютку, сама пожалеешь. Для ее же пользы стараюсь, хладнокровно отвечала Клава-казачка, чтобы жизнь ей медом не казалась.
…Никита с принцессой прибыли на ресторанный дворик около восьми, когда все столы были уже заняты, и Никита похвалил себя за то, что догадался днем позвонить Равилю и зарезервировать место. Наверное, во внутреннем помещении ресторана было посвободнее, но в теплый майский вечер никому не хотелось ужинать в духоте. Над столами были натянуты полотняные навесы на случай неожиданного дождя. Внутри, правда, имелись свои преимущества, там стоял музыкальный ящик и располагался бар, где с недавнего времени хозяйничала Джамиля, а к ней многие тянулись, как коты к печенке, но мало кто осмеливался завести откровенные шуры-муры, зная непримиримый в этом отношении нрав Равиля. Некоторые смельчаки все же перекидывались с ней острыми шуточками, на которые девушка отзывалась ослепительной белозубой улыбкой и радостным смехом, и испытывали при этом такое же ощущение, как если бы дергали тигра за усы.
Никита обвел взглядом двор с потешными фонариками, выискивая знакомые лица, из-за нескольких столов его приветствовали поднятыми вверх кулаками; Никита раскланивался, улыбаясь, но на душе у него было тревожно.
К ним приблизилась горбатенькая Милена и, вежливо поздоровавшись, проводила за столик у ограды, недалеко от кухни. На чистом голубовато-зеленом пластике стояла хрустальная пепельница и фаянсовая ваза с тремя пунцовыми розами - привет от Равиля.
Милена, одетая в форменную темную юбку, туго схватывающую бедра, и в белоснежную блузку, с большим розовым бантом на кудрявых волосах, открыла блокнот, приготовившись записывать.
- Есть свежие лобстеры, норвежская икра, - посоветовала с выражением первой ученицы в классе. - Остальное как обычно, господин Соловей, - и метнула быстрый, оценивающий взгляд на Аниту.
- Чего так официально, Миленушка? - удивился Никита. - Или мы не родные? Ладно, давай лобстера, семгу, ну и еще чего-нибудь вкусного… Попозже - по котлетке… - Обернулся к Аните: - Что будем пить?
- Мне все равно.
- Тогда водки графинчик, бутылку красного и сок.
Милена удалилась, сделав на прощанье забавный книксен.
- Какая приятная женщина, - восхитилась Анита.
- Еще бы. Супруга Равиля. Стыдится своего прошлого. Он взял ее прямо с панели. Вообще образованная дама, училась на филфаке в Ростове. Тебе нравится здесь?
- Нравится. Напоминает Флоренцию.
- Здесь лучше. Я не бывал во Флоренции, но здесь лучше.
- Чем лучше?
- Здесь мы первый раз ужинаем вместе.
- Тонкая мысль. Боюсь, и последний.
- Почему?
- Осталось три дня.
- А потом что?