– Просто настроения нет. У тебя такого не бывает? – спросил Ивлев и достал из папки две фотографии: одну – Сизова и ту, которую сделали на фотороботе. – Дело в том… – начал было рассказывать капитан, но тут в кабинет без стука вошел помощник дежурного старшина Серенко, круглолицый, розовощекий хохол, такой же вечный весельчак, как лейтенант Квасов. Он безумно любил сало, ел его каждый день и, наверное, от этого был такой румяный.
– Разрешите, товарищ капитан? – спросил он, очутившись уже возле стола перед капитаном Ивлевым.
Ивлев посмотрел с недовольством. Но не выгонять же его, раз вошел.
Квасов усмехнулся такой наглости и бесцеремонности – все-таки старшина пришел к заместителю начальника отдела. Сначала следовало постучать, а уж потом спрашивать разрешения.
– Что у вас? – сухо спросил Ивлев. Однако это не испортило настроения старшины.
Улыбаясь, помощник дежурного протянул капитану книгу учета преступлений.
– Майор просил, чтобы вы взглянули и расписались.
– Хорошо. Оставьте. Я посмотрю, потом распишусь, – сказал Ивлев, намекая, что больше помощника дежурного не задерживает.
Старшина неопределенно кивнул головой, направился к двери и вдруг обернулся к столу, наклонил свою здоровенную голову, пристально вглядываясь в фотографии.
На лице капитана Ивлева появилось нескрываемое раздражение, которое вскоре сменилось удивлением.
– Что такое? – спросил Ивлев. Он даже своим офицерам не позволял проявлять интерес к бумагам, лежащим на его столе. А тут старшина, в общем-то, человек в розыскной работе посторонний.
– Да рожа, смотрю, знакомая, – ответил старшина, указав пухлым пальцем на фотографию, сделанную в управлении на компьютере.
– Что? – почти в один голос спросили Ивлев и Квасов.
– Да я вчера за куревом в магазин ходил, а он возле ворот в машине сидел.
– Постой, Серенко, – остановил старшину Ивлев. – А ну-ка присядь на стульчик.
Старшина охотно сел, снял фуражку, пригладил свой кудрявый чуб, словно напоказ.
– Ты вчера заступил на дежурство, так? – уточнил капитан.
– Так точно. Сигареты у меня кончились. А у майора моего хрен выпросишь. Вы же знаете этого жмота. У него куска сахара не выпросишь, не то чтобы покурить. Вот и пришлось идти в магазин.
– Да погоди ты с сигаретами, – сказал Ивлев и тут же спросил: – Во сколько ты ходил в магазин?
Полное лицо старшины сделалось серьезным.
– Так, – сказал он, подумав, – я ходил в половине шестого.
– И в это же самое время ты его видел?
– Да. А что-то случилось? Чего вы им так интересуетесь?
– Подожди, Серенко. Где ты видел этого человека? – показал Ивлев на фотографию.
– Да я же говорю: в машине сидел. "Вольво". Цвета мокрого асфальта. Возле въездных ворот. Он сидел за рулем. Когда я проходил мимо, он опустил стекло и выплюнул окурок. Чуть мне не под ноги, – произнес помдежурного с некоторой обидой.
– Чего ж ты на него протокол не составил? – посочувствовал ему Квасов.
Ивлев строго взглянул на него, и лейтенант в свое оправдание добавил:
– Сорит на служебной территории в присутствии должностного лица. Административное нарушение.
– И что было дальше? – спросил Ивлев, не обращая внимания на замечание Квасова.
– А ничего не было, – ответил старшина с некоторым безразличием. – Эта самая рожа сидела за рулем. Но с ним еще был и другой. Его лица я не разглядел.
– Почему вы так решили? Вы его видели?
– Видел. Не успел я к дверям подойти – навстречу мужчина. Примерно лет сорока. Я потом обернулся, гляжу, он в эту "Вольво" садится. И они сразу уехали. Я у постовых спросил, к кому он приходил. Они говорят – позвонил кому-то по телефону и ушел.
– Теперь понятно, для чего они сюда приезжали, – сказал Ивлев и многозначительно посмотрел на Квасова.
– И для чего же? – поинтересовался лейтенант.
– Вы свободны, – сказал Ивлев старшине. – Я вас попрошу все, о чем вы только что нам рассказали, оформить рапортом. Как напишете, сразу рапорт ко мне. Нам эти сведения понадобятся.
– Есть, – коротко отрапортовал старшина, хотел спросить, как ему это все получше написать. Дело оказалось для него непривычное. Он в основном писал рапорты на отпуск и материальную помощь. А тут надо, чтобы все выглядело складно.
Но у капитана Ивлева про рапорт он спросить постеснялся. "Лучше попытаю у лейтенанта Квасова, когда он освободится", – подумал он.
Из кабинета замначальника по оперативной работе старшина вышел, озадаченный собственными догадками.
– Не хотел говорить при нем, – сказал Ивлев, когда старшина ушел. – Вчера в Орехове-Зуеве меня пытались сбить машиной.
Квасов смотрел на него недоверчиво.
– В чужом городе? Где тебя никто не знает? Не вижу логики. И смысла не вижу тебя убивать.
– Смысл есть, – сказал Ивлев, вглядываясь в лицо на фотографии. – Кому-то я помешал. И этот кто-то очень не хочет, чтобы я занимался расследованием. – И Ивлев рассказал все, что произошло с ним, и про странный звонок домой.
– Представляю состояние твоей Натальи, – сказал Квасов, выражая сочувствие его жене, а не самому Ивлеву. И очень задел за самолюбие капитана.
Конечно, Наташу понять можно. Женщина натерпелась. И как человек сильно впечатлительный, запросто может оказаться в больнице с неврозом.
Но ведь не ее хотели убить, а его, капитана уголовного розыска. "Бабник несчастный. За каждой юбкой волочится. Но к моей Наташке не подберешься. Рожей не вышел", – подумал Ивлев и сказал:
– Ее состояние нормальное. А я хочу подать Махову рапорт, чтоб мой телефон поставили на прослушивание. Думаю, это не шутка, а предупреждение. Помнишь майора Синеокова?
– Я его почти не знал. Я тогда только пришел работать.
– А я с ним проработал год. Классный был опер. Он тогда вел дело по казанской группировке, – сказал Ивлев, возвращаясь в памяти на десять лет назад.
– Я слышал. Дело Ярлыева, – уточнил Квасов.
– Да. Тогда Ярлыев привез в Москву десятка полтора малолеток, и они по вечерам наводили свой порядок на улицах. Грабили, убивали. Ярлыев знал – попадись малолетки, им много не дадут. Синеоков тогда сумел зацепить Ярлыева и довел бы дело до суда. – Ивлев замолчал и задумчиво посмотрел в окно, вспоминая майора.
– Они убили его? – спросил Квасов.
– Вместе с женой. Раза два звонили, предупреждали. Он принял все это за блеф. Тогда они бросили ему в окно квартиры гранату. Все кончилось трагически. Потом заговорили, что надо было уведомить об угрозах прокурора, начальство. Но это уже задним числом. А человека нет. И какого человека! – Ивлев замолчал.
Молчал и лейтенант Квасов. Оба сидели и курили.
Потом Ивлев сказал:
– Мы тут не в игры играем. И когда угрожают твоей семье, приятного мало.
– Правильно, – поддержал его Квасов. – Поставь в известность Махова. Можно вычислить, откуда звонок, и записать голос. Пригодится как вещественное доказательство. И еще я тебе хотел сказать. Вчера, когда ты уехал, я наведался в банк. – Квасов докурил сигарету, придавил окурок в пепельнице, достал другую.
Капитан Ивлев терпеливо ждал, а старший лейтенант словно нарочно растягивал время, медленно выпуская струйку тягучего сигаретного дыма. Сделав с наслаждением несколько глубоких затяжек, Квасов продолжил:
– Так вот. В день своей смерти директор коммерческого банка Бондырь взял в закромах своего учреждения шестьсот тысяч долларов. И тут же его убили. В банке поработали и налоговики, и БХС, но никаких нарушений отчетно-финансовой документации не обнаружено. Представляешь, все тютелька в тютельку. И выходит так, что эти шестьсот тысяч вообще нигде не значились и ни по каким ведомостям не проходили.
– Да. Интересное дельце. Хотя для коммерческих банков ничего особенного, – сказал Ивлев так, словно догадывался про эти неучтенные доллары.
Квасова это даже немного обидело. Хотел удивить капитана.
"Непробиваемый человек", – решил Квасов и спросил:
– Ты так считаешь?
– Многие коммерческие банки прокручивают такие темные дела. Вернее, махинации с долларами. Скажем, одна фирма заключает с другой договор на выполнение фиктивной работы.
– Ты имеешь в виду фирмы-однодневки? – решил блеснуть своими познаниями по части махинаций лейтенант Квасов.
– Да не только однодневки. Они могут существовать неделю. Месяц. Лишь бы не попали до закрытия под налоговую проверку. Так вот, та, другая, фирма по фальшивым авизо получает из этого коммерческого банка наличку, делится с первой фирмой, и все. Потом фирма-посредник закрывается. А денежки оказываются обналиченными. Это самый простой способ. Там есть операции и другого характера, еще почище.
Банкир заляпался в дерьме, потому и убрали. Обыск у него на квартире делали?
– Делали. И очень тщательный.
– Ну и?
– Ничего компрометирующего не нашли, – развел руками Квасов.
– Никаких документов? – Ивлев не хотел верить, что человек такого уровня не оставил после себя никаких следов.
– Никаких. – Квасов ожидал нареканий в свой адрес за неудовлетворительную работу оперативной группы. Но их не последовало.
– Понятно, – в категоричной форме сказал Ивлев, подумал и спросил: – Фотографию Сизова жене банкира на опознание предъявляли?
Квасов посмотрел на капитана и улыбнулся.
– Предъявляли. Симпатичная женщина, но со своими странностями. Собственноручно написала, что предъявленное органами милиции на опознание лицо никогда не видела. И ни про какие шестьсот тысяч долларов, взятые мужем в банке, ничего не знает. Спрашивайте, мол, у мужа. Представляешь? Решила над нами поиздеваться.
– Так в чем ее странности?
Квасов ответил не сразу, помолчал, как будто мысленно оценивал качества той женщины, потом сказал:
– Да знаешь, не чувствуется по ней, чтобы она сильно переживала по погибшему супругу. Хотя бы эта фраза – спрашивайте у мужа. Прекрасно понимает, что невозможно допросить мертвого человека. Я ей сказал об этом. И ты знаешь, что она мне ответила?
Ивлев закурил, ладонью отмахнул синеватый дым от лица и кивнул головой, чтобы Квасов продолжал.
– Она сказала, чтобы мы связались с Лонго. Он, мол, устанавливает телепатический контакт с мертвыми. Ленина, мол, оживлял, пусть моего мужа оживит, и вы все у него узнаете.
Ивлев усмехнулся, представив, какой у Квасова в этот момент был вид.
– Это уж слишком. – Капитан встал, подошел к окну, открыл форточку.
Табачный дым, подгоняемый потоком ворвавшегося в кабинет воздуха, крутанулся под потолком.
– Убийцу мы найдем и без Лонго. Но поведение ее и в самом деле непонятно. Вот что, Игорь. Эту дамочку – банкиршу – надо зацепить. Под любым предлогом зацепить – и к нам. Уверен, она кое-что может нам прояснить. Просто не хочет. Или боится. Дома она с тобой разговаривала так, а здесь у нас заговорит по-другому.
– В каком смысле?
– В самом прямом. Другая обстановка. Не думаю, что тут она будет себя вести так же раскованно, как дома.
– Алексей, ты ее еще не видел. Милицией ее не напугаешь.
– Ладно, посмотрим. Пугать ее никто и не собирается. Главное – найти к ней подход. Разговорить ее.
Квасов улыбнулся, и на щеках появились ямочки.
"Как у красной девицы", – подумал про него капитан.
– Я ж тебе говорю, ты ее не видел. Ее, Алексей, не разговоришь. Капризная, избалованная мадам.
– И сколько этой мадам лет? – спросил Ивлев. Ему не давали покоя шестьсот тысяч долларов, взятые Бондырем в банке. Хотелось разгадать план преступников, но пока с этим получалось туго.
– Твоей Наталье ровесница, – сказал Квасов. Он не думал, что Ивлев так удивится.
– Двадцать три? Вот тебе и раз! А муженьку сколько было?
Квасов чувствовал моральное удовлетворение. Хоть этим удалось произвести впечатление на капитана.
– Пятьдесять восемь.
– Интересно! Ей – двадцать три. А ему – пятьдесят восемь. Даже это уже подозрительно. Скажи, ты в данном случае веришь в бескорыстную любовь между ними?
Квасов в любовь не верил вообще. Раз пять он влюблялся по-настоящему. И все пять раз его настоящая любовь оставалась недоступной.
– Я как-то не думал… – Квасов неопределенно поднял глаза к потолку. Но Ивлев не дал ему сосредоточиться.
– Правильно! Молодец! И я не верю. Нет, такая любовь может существовать, но только теоретически.
– А практически? – спросил Квасов чуть с иронией. "Невыносимый человек, – подумал он про капитана Ивлева. – Тяжело с ним Наташке. Далась ему эта любовь! Ты о своей любви подумай лучше".
– А практически собери-ка ты об этой несостоявшейся банкирше побольше информации. Ну давай, Игорь. Бери в помощь людей, кого надо, и с богом. А я пошел на доклад к шефу.
Начальник ведущего отдела уголовного розыска полковник Махов своих людей ценил, но и умел с них требовать. Его боялись и уважали за справедливость. Еще не было случая, чтобы полковник с кем-то поступил несправедливо.
В управлении его отдел был одним из лучших, и в этом, конечно же, была огромная заслуга полковника Махова, человека, обладающего огромным опытом оперативно-розыскной работы.
Полковник Махов сидел за столом, заваленным бумагами, и что-то читал. Он страшно не любил, если его подчиненные заходили в кабинет без стука. Входить без стука настрого воспрещалось всем, кроме заместителя начальника по оперативной работе капитана Ивлева.
Такое у полковника Махова было правило, одно из многих. Он любил, чтобы у него в отделе все было по порядочку. Даже в одежде Махов требовал этого самого порядочка. Обязательно галстучек, рубашечка с отглаженным воротником. Чтобы был вид.
– Оперативник должен выглядеть привлекательно и интеллигентно. Нравиться людям, – неустанно повторял он, если кто-то приходил на работу неопрятно одетым.
Сам же всегда начищенный, наглаженный, как администратор большого театра. Кстати, этим он нравился подчиненным.
За небрежность доставалось только старшему лейтенанту Квасову. Его полковник недолюбливал.
– Если человек небрежен в одежде, значит, он небрежен во всем, – выводил он такое странное заключение.
Но старший лейтенант Квасов и не старался понравиться полковнику.
– Я тут не на смотринах. По работе есть ко мне замечания? – говорилось это несколько резко, но такой уж он был человек, лейтенант Квасов.
По работе к нему замечаний не было.
Кое-кто в отделе поговаривал, что Квасов нарочно давит полковнику на больной зуб, чтобы тот посодействовал его переводу из отдела в дежурку. Махову как-то об этом доложили, и он категорично заявил:
– Ни о какой должности дежурного пусть не мечтает. Будет работать оперативником. Будет плохо работать – уволим.
И пора бы уже представление на очередную звездочку подавать на лейтенанта Квасова, но полковник не торопился.
– Рано еще, – сказал полковник, когда капитан Ивлев решил заступиться за Квасова. – Неважный из него оперативник. Пока не вижу успехов в работе.
Ивлев попытался прозрачно намекнуть, что уже по сроку старший лейтенант дозрел до капитана, но отстоять сослуживца так и не сумел.
– Если будет так работать, то и на пенсию лейтенантом уйдет, – сказал полковник, как отрезал.
Ивлев-то знал, что имел в виду Махов. До него тоже доходило, что Квасов частенько приходит на работу в похмельном состоянии.
– А что я, если оперативник, не такой человек, как все? – парировал Квасов. Но полковник Махов даже не изволил утруждать себя ответом на неуместный вопрос.
– У нас здесь розыск. Розыск! – повторял он многозначительно, растягивая последнее слово по слогам. И все оставалось как есть. Полковник не спешил с аттестацией на очередное звание Квасову, а старший лейтенант нарочно старался досадить начальнику.
Капитана Ивлева Махов уважал и всячески к нему благоволил. Старательный капитан нравился ему. Не ходит, ничего для себя не клянчит, работает на совесть. И очень ответствен. Может, себя молодого в нем видел. Когда-то тоже вот так рвался за десятерых, не чурался самой грязной работы. И трудности были, и все прочее. Вспоминать неохота. И ведь ничего себе не нажил.
Вот и Ивлев такой. И хотелось порой сказать полковнику Махову жалеючи, что не стоит так надрываться, забывать о себе, о жене, да язык не поворачивался. Нельзя. Потому что на таких фанатиках и держится розыск. Жалел Ивлева, хотелось как-то помочь. И когда в отделе встал вопрос о назначении заместителя начальника по оперативной части, полковник поставил на эту должность капитана Ивлева, чтобы дать ему возможность служебного продвижения в случае своей отставки.
– Достойная замена будет, – говорил он про капитана Ивлева.
Некоторые в отделе стали коситься на Ивлева, за глаза называя его подхалимом. Но капитан в этом грехе был не замаран. Да только не станешь каждому объяснять.
Когда Ивлев без стука вошел в кабинет полковника Махова, тот недовольно поднял седые брови. Из-под бровей сверкнул грозный взгляд, но, увидев своего зама, Махов подобрел.
– Ну, что у нас по банкиру, Алексей Иванович? Мне вчера звонили из совета директоров Центробанка, интересовались. Волнуются денежные чиновники, – сказал Махов, жестом руки предлагая Ивлеву сесть.
Махов был человеком не трусливым и не любил нажима сверху. Но и особенных возражений вышестоящим себе не позволял. Жизнь научила его многому. "Так спокойней", – считал он и всегда учил своих подчиненных золотому правилу – не связываться, не перечить начальству.
– Плетью обуха не перешибешь, – поучительно говорил он.
Ивлев прошел к столу, сел на мягкий стул, положил перед собой на полированную поверхность стола папку с рапортом.
– Кое-что есть, Константин Сергеевич. Но пока об успехах говорить рано, – сказал Ивлев. За годы работы в угро капитан Ивлев приобрел привычку не распространяться по уголовным делам до их полного завершения.
Излишние, а тем более ненужные разговоры запросто могли помешать, а еще хуже – навредить.
Махов к подобным вещам относился с пониманием, сам придерживался такой точки зрения. Потому что знал – капитан Ивлев оперативник хороший. Сразу от него многого не требуй, и все получится как надо.
Услышав такой ответ капитана, Махов понимающе кивнул.
– Правильно. И журналистам так отвечай. Целыми днями у ворот крутятся, информацию просят. Бондыря хорошо знали. У всех на виду был. Человек общительный, со связями. Многих политиков поддерживал материально. В совет директоров входил. Слышал, что он с самим премьером поддерживал приятельские отношения. Когда-то тоже, видишь ли, работал в Министерстве иностранных дел. Одно лишнее слово – и неприятностей не оберешься. Ты, Алеша, поднажми с этим делом. Все другое отложи, а этим займись. Наш генерал меня уже тоже терзать начинает. Я, конечно, знаю, что ему ответить, но сам видишь, какое нынче время. Кому-то все с рук сходит, а кому-то…
– Я все понимаю, Константин Сергеевич.
– Тогда хорошо. Давай, Алеша. А то ведь нам с тобой в первую очередь не поздоровится.
С этим вопросом было покончено, и Ивлев положил перед Маховым приготовленный рапорт.
Не задавая лишних вопросов, полковник взял исписанный лист и стал читать.