Хозяйка квартиры смутилась, хотя всячески постаралась скрыть это от Ивлева. Но капитан заметил, как забегали ее глаза.
– Да-а, – протянула она. Отвечать не хотелось, но вопрос был задан милиционером. – Зато он похож на Василия Витальевича. – Она едва заметно улыбнулась бледными губами, посмотрела на мужа. – Я поначалу даже ревновала. Сын – и нисколько не похож на мать! Но потом смирилась. Ведь Василий Витальевич в молодости был очень хорош собой. Вы знаете, он работал директором ткацкой фабрики. А там коллектив сами понимаете какой – одни женщины. Конечно, всего довелось испытать. И скандалы были у нас из-за этих женщин. – Она опять посмотрела на мужа. Тот попытался ее остановить:
– Анна!
Но она, не обращая уже на него внимания, продолжала:
– А что вы думаете? Жизнь – она такая. Все было – и плохое, и хорошее. Вот сына вырастили. И жизнь прошла быстро, как один долгий день.
При этих ее словах Ивлеву сделалось грустно. Он и сам не раз задумывался о скоротечности жизни. Все пролетало, как на экране.
Стало по-человечески жалко этих людей, одиноких и никому не нужных, сознающих свою беспомощность. Никто не придет им на помощь, не утешит добрым словом в тягостный момент расставания с жизнью. Сына у них, единственной надежды, больше нет.
А в квартире, где только можно, висели его портреты. На одних он еще маленький, потом школьник, потом юноша. И вот уже взрослый самостоятельный человек. Его нет, а мать с отцом все еще никак не могут пережить его смерть, смириться. И забыть не могут. В его комнате все так же лежат вещи, когда-то положенные им и теперь бережно хранимые. Дожидаются, будто он уехал куда-то далеко, но непременно должен вернуться.
Ивлев посмотрел в окно. На улице уже заметно стемнело.
Вид из окна был не слишком приятным. Окна квартиры бывшего директора выходили прямо на казармы, в которых жили его работницы. И если тут, возле дома, взор еще мог отметить для себя что-то интересное, хотя бы детскую площадку с детишками и выгуливающих их молодых мам, то возле казарм все было скрыто вечерним мраком.
Густые тени от могучих тополей легли на старые здания, но ни в одном из окон не горел свет. И это еще больше подчеркивало их монументальность.
– Почему там темно? – поинтересовался капитан у бывшего директора.
Тот подошел к окну, посмотрел, но ответил не сразу. Постоял, предаваясь каким-то своим воспоминаниям. Потом сказал:
– Там остались одни одинокие, никому не нужные старухи, которым некуда деться. Они привыкли всю жизнь экономить на всем. Спать ложатся засветло, – проговорил он задумчиво, все еще находясь под впечатлением своих воспоминаний. – Встают чуть свет. И так всю жизнь.
Надо было уходить и возвращаться назад, в Москву. Поездка не дала почти ничего существенного. Наоборот, все оказалось еще более запутанным, чем ожидал капитан.
"Сизов мертв и похоронен. И вдруг появляется человек с точно таким же лицом и внешними данными", – рассуждал капитан, не приходя к окончательному ответу, мысленно сопоставляя все, что удалось выяснить у Сизовых.
Проходя мимо казармы, Ивлев машинально глянул на окно первого этажа и опять увидел ту самую старуху.
Она все так же глядела в окно, подперев щеку рукой, и наблюдала за ним.
"Странная бабулька", – подумал капитан и свернул на темную тропинку к сараям, по которой они шли с Коломейцевым.
Он торопился, поэтому не обратил внимания на машину, стоявшую возле тополей. Та была почти не видна. Капитан не заметил ни ее цвета, ни марки. Так, чуть блеснули стекла фар.
Но как только Ивлев прошел вперед метров на пятьдесят, фары вдруг впыхнули, ослепив его. Мотор завелся, и машина резко рванулась с места. Прямо на него.
Ивлев не мог точно определить расстояние до нее – мешал яркий свет. Инстинктивно почувствовал, что она уже рядом. Надо быстро увернуться!
Капитан отскочил в сторону, к темным сараям. Даже подумать не мог, что кто-то умышленно пытается его сбить в незнакомом городе, в котором Ивлев впервые.
Машина пролетела метров сто вперед, развернулась и опять выхватила светом фар Ивлева из темноты, словно нацеливаясь на него.
Капитан поднялся с земли и, прикрывая папкой, как козырьком, глаза от яркого света, пытался разглядеть сидящего за рулем. "Кто он такой? Пьяный шутник? Или человек, намеренно идущий на убийство?"
Но ни то, ни другое не меняло дела. Вот-вот машина тронется. И когда она опять понеслась на него, стремительно приближаясь, сомнения отпали. Кто-то пытается его убить.
Ивлев по привычке потянулся правой рукой к подмышке, где обычно носил в оперативной кобуре пистолет, и вспомнил, что перед отъездом положил пистолет в сейф. "Как некстати", – успел подумать, особенно не отвлекаясь.
Он пятился задом вдоль стены сарая, щупая рукой шершавые доски.
Когда днем они проходили здесь с Коломейцевым, Ивлев заметил кое-где выломанные двери. Но сейчас, как назло, не мог их найти.
Ему даже не хотелось думать, что вот так легко и просто он может умереть здесь, в этом захолустье. А потом его раздавленный труп обнаружат в местной реке. И никто не будет знать истинную причину смерти, и вряд ли найдут убийц, как это часто бывает. "Но за что?" – эта мысль не покидала его. И ни одного свидетеля.
Ивлев почему-то вспомнил, как Коломейцев старался его убедить, что в вечернее время здесь регулярно делают обход милиционеры патрульно-постовой службы. "Брехун!" – обозвал капитан Коломейцева.
А машина уже совсем рядом. Еще несколько секунд судьба отвела ему для спасения. Всего несколько, и если он не воспользуется…
Капитану Ивлеву вдруг показалось, будто все это происходит вовсе не с ним, а с кем-то другим. А он всего лишь наблюдает за разворачивающимся действием сверху.
Было до противного странно. Но Ивлев видел и себя, задом отступающего вдоль этих дурацких сараев, и несущуюся на него машину, и даже вроде двоих людей, сидящих в ней.
И вдруг оттуда же, сверху, он увидел метрах в пяти от себя пролом в дощатой стене. Это было то, что могло спасти его.
"Скорее, скорее туда", – услышал он свою мысль, будто кто-то посторонний кричал, подсказывая ему единственно верный выход.
Он упал спиной в темноту, на кучу какого-то вонючего хлама, и в этот самый момент машина ударила левым передним крылом в то место, где еще только что он стоял. Послышался удар, звон разбитого стекла, и левая фара потухла.
Машина остановилась.
Грубый, нетрезвый голос принялся изрыгать проклятия.
– Где этот мент поганый? Куда делся? – спросил другой голос, простуженный, чуть с хрипотцой.
"Откуда они знают, что я мент?" – Ивлев уже успел встать и на всякий случай прижался к стене, чтобы в темноте его сразу не заметили.
Выпрямиться в полный рост он не мог. Сарай оказался низким, и поэтому пришлось стоять наклонившись.
– Надо сходить глянуть, где он, – предложил обладатель простуженного голоса.
Ивлеву показалось, что за рулем сидел не этот: его голос доносился с другой стороны и слышался несколько приглушенно.
Ближе к капитану раздавался голос нетрезвого человека, наглый, безжалостный, без капли раскаяния за содеянное:
– Я его, кажись, все-таки саданул. Будь уверен. Точно саданул. Наповал.
– Уверен, уверен! – заругался простуженный. – Проверить надо! Где же он?
– Да в сарай завалился. Чего проверять-то? Линяем по-быстрому отсюда. Пока никто нас не засек.
– Проверить, говорю, надо, – не унимался простуженный. – У тебя фонарик есть? Слышишь?
– Откуда? На зажигалку.
– Оставь себе. У меня своя есть. Только с ней хрена с два чего разглядишь. Надо пойти проверить, живой он или нет, – сказал простуженный голос. И тут же хлопнула дверца машины.
Вспыхнул огонек зажигалки, тускло высветив полукруг на куче мусора.
Рука с зажигалкой просунулась внутрь сарая, и тут же показался силуэт рослого парня.
– Где же он? Где мент? – от удивления он взвизгнул, водя огоньком то в одну, то в другую сторону. – Ты же говорил, что задел его. Тогда где он?
Ивлев не стал дожидаться, пока его обнаружат, сделал резкий выпад вперед, сжался еще больше, точно пружина, и сразу же распрямился.
Удар оказался настолько сильным, что торчащий конец доски, не замеченной капитаном в темноте, с хрустом раскололся.
Кулак достал до лица человека, вошедшего в сарай, но основную силу удара приняла на себя доска.
Парень отшатнулся назад в дверной проем. Не дожидаясь второго удара, бросился к машине.
– Мент жив! – закричал он своему напарнику, запрыгнул в машину, и они уехали, точно растворившись в темноте. Только красные огоньки подфарников, как два глаза, некоторое время еще мелькали вдали, пока не потухли совсем.
– Ублюдки! Негодяи! – Ивлев разозлился. Он не мог отыскать в темноте среди разного хлама свою папку с бумагами. Свою зажигалку он обронил при падении и теперь мог искать только на ощупь. Наконец, после того как перебрал добрую половину кучи, он нащупал свою папку. Она валялась на проходе, возле самой стены. Ивлев поднял ее, отряхнул.
Было обидно. "Что они, в самом деле? Может, ошиблись? Приняли меня за кого-то другого?" – думал он, очищая брюки от грязи.
Сперва Ивлев хотел пойти в местное отделение милиции и сделать заявление. "Только бы найти мерзавцев!" Но из своего опыта сыщика понял, что отыскать их как раз вряд ли удастся. Ведь он даже не разглядел ни марку машины, ни номер. Понимал, что оплошал. Ведь при желании мог постараться. А искать неизвестно кого… "Пожалуй, местные блюстители порядка только посмеются надо мной. Но откуда те узнали, что я милиционер? Коломейцев? Неужели он? Мог кому-то обмолвиться словом. Но ведь это явное покушение на убийство! А для чего надо убивать чужого милиционера? Ведь за мной нет хвостов в этом городе. Сизов… Я приехал собрать информацию на Сизова. А кто-то решил помешать этому. Но кто? Кто этот старательный человек? Ведь не два барана, таранившие меня машиной. Кто-то другой. Другой". – Ивлев окончательно успокоился и старался рассуждать логически.
Он шел в ту сторону, откуда доносился натуженный рокот маневрового тепловоза, время от времени перебиваемый гудками электричек.
Хотелось поскорее отсюда уехать и никогда не возвращаться сюда. Здесь он один. Один против всех. И все против него.
Глухие дворики двухэтажных домов погружались в сон, и вечерний город выглядел совсем безлюдным.
Из окон маленького ресторанчика возле вокзала слышалась музыка и ругань подвыпивших парней.
Под фонарем стояли два молоденьких милиционера и разговаривали о чем-то своем. На ругань в ресторане они не обращали внимания.
На проходившего мимо Ивлева они посмотрели подозрительно, но ничего не сказали. Только проводили взглядами до самых дверей электрички. Всех своих привокзальных обитателей они знали. Посторонний человек не внушал особого доверия, но и связываться с ним не хотелось.
Когда капитан Ивлев вернулся в Москву, метро уже не работало. Но возле Курского вокзала стояло десятка полтора частников, только выбирай.
Ивлев постоял минуту, осматриваясь, и направился к белому "жигуленку", стоявшему с краю.
– Свободен? – спросил Ивлев.
Сидящий за рулем мужчина лет сорока сонно зевнул.
– Залезай, – сказал он, даже не спросив, куда ехать.
Ивлев сел и в первый раз за весь вечер по-настоящему расслабился, почувствовал в ногах приятную тяжесть. Целых пять-десять минут трясся на жестком сиденье старого "жигуля". Десять раз уже пожалел, что не взял другую машину. Уже когда расплачивался с водителем, не вытерпел, сказал:
– Чего же у тебя такая машина дрянная? Едешь, как на телеге!
Водитель нисколько не обиделся.
– У меня была "девятка" новая. Угнали. А эта машина шурина. Специально для разъездов. Он днем на ней крутится, я вечером. – Получив деньги, водитель поехал по ночной улице, желая поскорее найти следующего клиента.
Ивлев посмотрел на окна своей квартиры.
Было два часа ночи, но в кухонном окне горел свет. "Наташка не спит", – устало подумал Ивлев, заходя в подъезд.
Сейчас ему хотелось побыстрее раздеться, упасть на кровать и хорошенько выспаться. "Наташка, наверное, приготовила ужин, но я есть не буду".
Но едва он вошел, едва увидел жену, сердце точно пронзило иглой. "Что-то случилось", – возникла тревожная мысль, и он опять, будто пружина, внутренне весь сжался, приготовился, словно ожидая нападения. Привычка эта осталась за ним с юности, с тех самых пор, когда занимался боксом.
Наташа стояла с зареванным лицом. Губы дрожали. Она кинулась к нему, сцепила руки на шее и не отпускала.
– Что случилось, Наташа? Милая моя, что?
Она опять заплакала и прижалась к нему еще сильнее.
Ивлев попытался разжать ее руки и не смог, даже удивился, откуда у нее взялась такая сила.
– Наташенька, ты можешь мне объяснить, в чем дело? Ну, я прошу тебя, успокойся и объясни мне.
Она замотала головой, посмотрела на него совершенно дикими глазами, так, если бы он вернулся к ней с того света.
– Прекрати! Слышишь? Успокойся! Иначе я ничего не узнаю. Скажи, что произошло?
– Леша! – Она хотела опять заплакать, но он потряс ее за плечи, жестко и немного больно. Это подействовало. Взгляд ее прояснился, принял осмысленное выражение. – Я не знала, вернешься ли ты…
– Что значит – "вернешься"? Наташка, прошу тебя, прекрати истерику и постарайся объяснить все спокойно. Ты плачешь, а я ничего не могу понять. Успокойся.
– Я думала, тебя уже нет. – Она говорила, заикаясь от волнения, и слезы все еще туманили ей глаза.
– Как это нет? Что ты говоришь, милая?
– Да так нет! – Она почти выкрикнула, трогая его за лицо, словно старалась убедить себя, что это он.
– Ну успокойся. Успокойся. Расскажи мне все. – Он налил ей целый стакан воды. Она выпила и как будто немного успокоилась.
– Леша, часа два назад к нам позвонил какой-то мужчина и спросил тебя. Я и не поняла, не то он пьяный… – Она замолчала, а Ивлев не вытерпел, спросил:
– Ну и что было дальше? – Ивлев чувствовал, как лихорадочно колотится сердце. И опять эта непонятная тревога!
– Я сказала, что тебя нет.
Она опять замолчала, словно нарочно испытывая его терпение.
– Ну и?..
– Не перебивай меня.
– Извини, пожалуйста, Наташа. Просто я сейчас волнуюсь. И что было дальше?
– Он засмеялся, – сказала она, и ее заплаканное лицо скривилось от пренебрежительной гримасы. – Так противно, нагло, и сказал, что вполне может быть, я тебя вообще больше не увижу. А найду тебя… – Она замолчала, не зная, как сказать лучше, чтобы прозвучало не совсем трагично.
– Прошу тебя, Наташа, продолжай. Не молчи.
– А найду тебя в морге. Понимаешь? Какая жестокость, бесчеловечность! – Она заплакала опять, и Ивлеву стоило большого труда успокоить ее. Он долго убеждал ее в том, что это была всего лишь жестокая шутка. И что вообще этот человек случайный.
– Он спросил нашу фамилию?
– Нет, – ответила она, обдумывая слова мужа.
– Вот видишь! Он назвал меня по имени?
– Нет. Не назвал.
– Правильно. Потому что ошибся номером. Какой-то пьяный идиот!
– Леша, а вдруг он не пьяный? И не ошибся номером? – Она еще не могла окончательно поверить. В глубину души закрадывалось сомнение.
– Пьяный! Понимаешь, пьяный. И номером он ошибся. Уж ты мне поверь. Те, кто думает совершить преступление, никогда никого не предупреждают об этом.
Она призадумалась, кажется, так и не поверила окончательно, но присутствие живого и здорового мужа успокоило ее.
– Пусть будет по-твоему. Мне хорошо, когда ты рядом, спокойно. Вообще не хочется ни о чем плохом думать.
Он обнял ее, нежно поцеловал. Губы ее были соленые от слез.
– Я всегда буду рядом с тобой, беречь тебя. И никто, никто не причинит тебе зла. А об этом ты не думай. Ладно?
– Ладно, – тихо ответила она и пошла в ванную.
Уже когда легли спать и Наташа, убаюканная его ласками, уснула как доверчивый котенок, положив голову ему на плечо, Ивлев стал мысленно прокручивать все случившееся путем простого сопоставления фактов. "Кто они? И как могли узнать номер моего телефона?" – думал он.
На первый вопрос ответ не нашелся. Со вторым оказалось куда проще: "Скорей всего телефон они узнали из справочника. Ну, ребята! Ну, молодцы! Вы меня знаете, а я вас – нет. Так кто же вы? Кому я прищемил хвостик? Одного не пойму. Эти двое пытались меня сбить в Орехове. Звонок был московским. Так какая же между всем этим связь? Орехово-Зуево и Москва".
С этими неспокойными мыслями капитан Ивлев заснул уже под утро.
На работу Ивлев пришел намного позже лейтенанта Квасова.
Не заходя в дежурную часть, сразу прошел в свой кабинет.
Квасов, как всегда по утрам, сидел рядом с дежурным около пульта и помогал отвечать на звонки. Ему нравилось принимать телефонные сообщения, и он давно мечтал перебраться сюда, но это вакантное место не пустовало. И Квасову оставалось только завидовать.
Когда мимо прошел капитан Ивлев, они с дежурным переглянулись. Ведь в обязанности капитана входило получать ежедневно всю оперативную информацию. Но сегодня капитан нарушил распорядок. Обоим это показалось странным. Ведь все знали, что Ивлев очень исполнительный человек.
– Чего это с ним? – спросил дежурный майор.
Ничего не ответив, Квасов встал со стула, задвинув его под стол, и пошел за Ивлевым.
Капитана он догнал возле двери его кабинета. Ивлев отпирал ключом дверь. По выражению его лица Квасов сразу догадался: настроение у капитана неважное. "С Наташкой поцапался", – беззлобно подумал Квасов. Лично у него настроение было сегодня на высоте, и он, как всегда, улыбался.
– Алексей, ну как ты вчера съездил? – спросил и, не дожидаясь, что ответит Ивлев, добавил: – Начальник уже с утра интересовался, где его зам. – Слова Квасова прозвучали шутливо, но лейтенант тут же увидел, что Ивлев шутку не воспринял.
– Нормально съездил, – угрюмо ответил Ивлев, отпер дверь и вошел, не пригласив лейтенанта. Но Квасов зашел и без приглашения.
– А чего такой мрачный? – спросил лейтенант уже без улыбки. В нужные моменты он умел стать серьезным. Сейчас, на его взгляд, был тот самый момент.
– Ничего я не мрачный. – Ивлев отвечал без охоты, надеясь, что лейтенант поймет и выйдет.
Но Квасов был не из тех людей, от которых можно легко отделаться. Он сел на стул и закурил.
"Вот черт! – подумал про него Ивлев. – Как будто у него нет своего кабинета. Сидел бы там с напарником. Нет, приперся ко мне".