Тот послушался. Но у табуретки оказались расшатанными ножки, и охранник рисковал свалиться на цементный пол. От изумления у него чуть не вылезли на лоб глаза, когда он увидел, как Тютин, опустив лебедку, смастерил из веревки петлю и забросил на крюк! Подняв его, он сделал петлю внатяг.
– Стой смирно, не шевелись, а то твоя семья вместо зарплаты получит твой труп.
Охранник осторожно кивнул головой, изо всех сил стараясь устоять на шаткой табуретке.
– Когда все закончится, я тебя отпущу, – пообещал Тютин и побежал к дверям дома.
Едва он вошел в длинный коридор первого этажа, как почувствовал смрадный запах. Казалось, он исходил откуда-то из подвала. "Наташка!" – подумал он, увидев каменные ступеньки, уходящие вниз в темноту.
Приготовив пистолет, полковник стал спускаться, и чем ниже он спускался, тем сильнее пахло. Теперь Тютин понял, чем пахло. Это был запах крови и трупа.
Когда глаза немного пообвыкли к полумраку, он увидел лежащую на ступеньках обнаженную женщину с перерезанным горлом, а в углу сжавшуюся в комок девушку. Она сидела на полу, закрыв лицо руками.
– Наташа!
Девушка подняла голову, всматриваясь в него.
– Дедушка! Ты? Дедушка! – Зарыдав, Наташа кинулась к двери.
Тютин открыл защелку.
– Сейчас. Сейчас мы уйдем отсюда, Наташа.
Вся дрожа, Наташа вцепилась в него, сжимая до боли руку, словно боялась, что он так же внезапно исчезнет отсюда, как и появился, а она останется.
– Ты не уходи без меня! Слышишь?
– Что ты, Наташа? Родная. Не уйду. Я ведь пришел за тобой.
В этот момент из темноты от стены отделилась фигура высокого человека. Наташа увидела его в последний момент, закричала, но было уже поздно. Тютин среагировать не успел. Удар пришелся ему в голову. Казалось, все раскололось и опрокинулось, и только очутившись на полу, полковник понял, что опрокинулся сам. Теперь его окружала приятная прохлада. В теле не было никакого напряжения. Он услышал, как опять закричала Наташа. Но голос внучки ему показался странно далеким…
Тютин не предполагал, что за ним наблюдают с того самого момента, когда его у забора обнаружила собака, и хотя он постарался быстро уйти, но охранникам хватило времени, чтобы его засечь.
Наизов был спокоен. Хладнокровно выслушал доклад одного из охранников с описанием человека, пытавшегося перелезть через забор со стороны леса.
– Это он. Мой старый знакомый. Он разыскал меня. Ну, что же, сейчас мы с ним поиграем. Сажай всех ребят на машины, и пускай едут вон из деревни, – сказал Наизов охраннику. – Пусть ждут за деревней. Дашь им сигнал по мобильнику, когда нужно вернуться. Мне надо, чтобы этот гад сам зашел сюда. Неохота на улице шум поднимать.
– Мы его возьмем без шума, – пообещал исполнительный охранник.
Видеокамера отсняла тот момент, как Тютин проник на территорию, как обезоружил старшего лейтенанта.
Сидя у монитора, охранник с ненавистью наблюдал за поведением милиционера.
– Эти менты ни на что не пригодны, – рассуждал он вслух.
Когда Тютин вошел в дом, охранник вышел через заднюю дверь и осторожно подошел к гаражу. Увидев старшего лейтенанта, стоящего на табуретке с петлей на шее, покачал головой.
– Да, не оправдал ты нашего доверия, – сказал он побледневшему вдруг старшему лейтенанту. – Нет от вас, ментов, проку. – С этими словами он подошел и ударил ногой по табуретке. Дернувшись, тело старшего лейтенанта закачалось в петле.
Очнулся Тютин от прикосновения к его лицу чего-то холодного. Открыл глаза и увидел Наташу. Она сидела возле него на коленях и гладила его лоб и щеки.
– Дедушка. А я уже думала, что они тебя забили до смерти, – сказала она плача.
– Нет, Наташка, я еще живой, – проговорил Тютин, морщась от боли. Все тело ломило так, словно по нему проехали катком. А правая рука будто совсем отсохла. Тютин попробовал ею пошевелить, и не получилось. Он не чувствовал ее.
– Не надо, дедушка, – попросила Наташа. – У тебя правая рука сломана.
– Сволочи, – выдохнул он, едва не потеряв сознание снова.
Наташа поддерживала его голову.
Он лежал на полу в темной комнате с зашторенными окнами. Свет с улицы не проникал через мрачные черные шторы, а все освещение исходило от единственного подсвечника, стоявшего на столе, позади которого в кресле сидел какой-то жуткий человек, совсем не похожий на живого. Как будто мумию откопали где-то, поместили сюда, и вот теперь она смотрела на Тютина своими пустыми глазницами.
– Не узнаешь? – спросила мумия, раскрыв рот, в котором поблескивали золотые зубы. – Таким уродом я стал из-за тебя!
Тютин пригляделся.
– Наизов.
– Я. Вот мы и встретились, гражданин начальник. Думаю, ты не ждал нашей встречи. А я вот напротив. Так хотелось вырвать тебе глотку. – Сухая жилистая рука вора вытянулась над столом, пальцы сжались в кулак. Наизова переполняла ненависть к менту.
– Но сначала я хочу, чтобы ты сказал ей, – кивком головы Наизов указал на Наташу, – кто ее настоящий отец. Ну, скажи. Скажи, что ты тщательно скрывал от нее все эти годы. Говори, мент!
Тютин встал с пола и стоял перед Наизовым, придерживая здоровой рукой сломанную руку, терпел боль, не показывая унижения.
– Я не думаю, что ей будет легче жить оттого, если она узнает все о тебе. А скрывал я потому, что не хотел ее травмировать.
– Травмировать? Ты – милицейский ублюдок! Ты отнял у меня все: дочь, свободу! Засадил меня, надеясь, что я сдохну. А я вот жив. Жив! Убегая из колонии, я потерял зрение. Но я выжил, чтобы посмотреть, как ты будешь подыхать. Ты! А не я. И убьет тебя, знаешь, кто? – Страшное лицо старика Наизова оскалилось в улыбке.
У полковника мелькнуло ужасное подозрение. "Неужели этот бандит решится на такое? Бедная моя Наташка! Девочка моя. Не сумел я тебя защитить. Уж лучше бы он сам прикончил меня. Зверь!"
– Убьет тебя она. – Наизов указал длинным костлявым пальцем, на котором был золотой перстень, на Наташу. – Твоя внучка!
– Я? – Наташа вскрикнула, как подстреленная. – Нет! Не надо. Я не буду убивать дедушку! Нет! – закричала она. – Не буду!
Наизов сверкнул на нее белками своих обожженных глаз.
– Он тебе не дедушка. Он – поганый мент, который пытался убить твоего отца. Меня! Из-за него я ослеп. И ты не хочешь отомстить за меня? Посмотри, кого ты жалеешь? Ты! Ты сделаешь это! Слышишь? Ты должна доказать, что ты моя дочь. И ты убьешь мента. – Наизов, встав с кресла, схватил со стола нож с длинным лезвием и протянул его Наташе. – На. Возьми.
Тютин стоял, покачиваясь от слабости. Он нисколько не сомневался, что Наизов выполнит свое обещание. Оно было страшным. Если Наташа не убьет Тютина, Наизов пообещал сгноить ее в подвале. Теперь выбор за ней. И решать только ей.
– Возьми, Наташа, нож, – тихо произнес Тютин плачущей девушке. – Сделай, как он говорит. Он все равно меня убьет.
– Нет, дедушка. Я не хочу тебя убивать. Не хочу убивать никого!
Наизов хохотал, все еще держа в руке нож.
– Тебе придется сделать это. Не бойся. Ведь ты же моя дочь!
– Наташа. – Тютин посмотрел в глаза девушке. – Так нужно. Меня он все равно живым не оставит. И этим ты только избавишь меня от мучений. Только постарайся попасть в самое сердце. Вот сюда, – показал Тютин на грудь.
– Нет, дедушка. Я не смогу… понимаешь? Я не убийца.
– Бери нож и прикончи его. Он тебе никто. Я – твой родной отец. И ты должна сделать это. Бери! – закричал Наизов так, что у Наташи зазвенело в ушах. Она отшатнулась, но цепкая, сухая рука схватила ее.
– Стой здесь! Убей мента! Слышишь? Не выводи меня из себя. Лучше послушайся!
Наташа взяла дрожащей рукой нож. Его лезвие блестело в полумраке. Минута-другая – и это лезвие войдет в тело Тютина.
Полковник развернулся, чтобы Наташе было удобнее ударить, посмотрел в заплаканные глаза девушки.
– Дедушка!
– Молчи. Ничего не говори. Я виноват перед тобой, Наташа. Ты прости меня.
– И ты прости, дедушка. – Она выставила перед собой руку с ножом.
– Хватит сантиментов. Не жалей мента! Давай же, ударь его. Ну!..
Наташа неумело замахнулась. Ее лицо изменилось так, что Тютин не узнавал ее. Взглянув в последний раз на нее, полковник закрыл глаза. Не хотелось видеть, как сейчас это остро отточенное лезвие вонзится в его грудь. Ни разу он так не боялся, как сейчас, и молил только об одном, чтобы побыстрее все кончилось. Он приготовился к смерти.
Вдруг истошный крик Наизова раздался совсем рядом. Тютин открыл глаза и увидел перекошенное лицо бандита. В его груди торчал нож. Удар оказался настолько сильным, что конец длинного лезвия виднелся из спины.
Наташа закрыла лицо руками.
– Наташка, – произнес Тютин взволнованно.
Опираясь руками о стол, Наизов еще смог отойти от Наташи.
– Ты! Ты, гадина! – задыхаясь, выговорил он и, пошатнувшись, упал на пол.
В комнату влетел верзила-охранник и в первую минуту растерялся. Чего угодно ожидал, но только не этого. Но его растерянность тут же сменилась звериной жестокостью. Он схватил Тютина за волосы и, пригнув голову, ударил по лицу коленом.
– Ты! Жалкий подонок! Я с тебя живого шкуру сдеру.
Отшвырнув полковника в угол комнаты, охранник бросился к Наизову, склонился над ним, осматривая рану.
Наизов был еще жив. С бледным, точно обескровленным лицом он казался еще ужасней.
– Вытащи нож, – проговорил он тихо, но охранник его услышал.
– Хорошо. Я все сделаю, – охранник взялся за рукоять ножа и рывком вытащил его из груди Наизова. Из раны брызнула кровь. Сложив носовой платок в виде тампона, охранник прикрыл им рану, сдерживая кровотечение. Но он уже знал, от смерти Наизова это не спасет.
– Что мне делать?
– Не оставляй им мой труп. Слышишь, не оставляй. Сожги меня!
Наташа, не обратив внимания на ответ охранника, подошла к Тютину и помогла ему встать.
– Нам надо выбираться отсюда, – произнесла она так тихо, что едва сама слышала свой голос. Тютин кивнул.
Охранник отвлекся и не смотрел в их сторону. Они тихо вышли в коридор. Наташе пришлось поддерживать Тютина под руку.
– Скорее, дед. Пока этот бугай нас не хватился, – торопила она Тютина. Сейчас все решали считаные минуты, а может, и секунды, и главное – их не упустить. Вдруг оба услышали вой сирены.
– Наташка, это же Стелбин! Он успел. Его ребята, – сказал Тютин и заплакал от радости, не смея в это поверить. Значит, смерть опять отступила от него. Здоровой рукой он обнял внучку.
– Чего же ты плачешь? – спросила Наташа, не замечая, что и у самой по щекам текут слезы.
Услышав вой сирены, охранник выглянул в окно.
– Что там? – едва шевеля губами, спросил Наизов.
Охранник достал пистолет, приготовившись к стрельбе.
– Менты понаехали, – проговорил он, разглядывая, как из микроавтобуса проворно выпрыгивали оперативники в бронежилетах и с автоматами.
– Пока они не обложили дом, уходи, – просипел Наизов.
– Может, сообщить нашим? – охранник не хотел просто так сдаваться, но Наизов остановил его.
– Не надо. Они уже не вернутся. Менты наверняка повязали их. Уходи.
– Нет, – категорично заявил охранник. – Я останусь с вами до конца. – Он склонился и поцеловал окровавленную руку Наизова, которой он прикрывал рану на груди.
Когда уже Тютин и Наташа были возле ворот, комната, где находился Наизов и его охранник, неожиданно вспыхнула, но никто из сотрудников группы захвата не стал ее тушить. В окне мелькнули страшный старик с обожженным лицом и его преданный охранник. Мелькнули и пропали, охваченные огнем.
Для порядка командир группы захвата вызвал по рации пожарную машину, но она, как это бывает часто, приехала слишком поздно. Тушить уже было нечего – огонь уничтожил все.
Оставшихся членов банды оперы взяли, как говорится, без единого выстрела. А вот главаря…
Когда пожарники вытащили из пепелища две обгорелые головешки, отдаленно напоминающие трупы, в одной из них Тютин опознал Наизова.
– Почему вы так решили? – удивился командир группы.
– Во-первых, Наизов был намного ниже охранника ростом. А во-вторых, у него полон рот золотых зубов. Загляните в рот этому трупу, – показал Тютин на головешку.
Капитан в рот заглядывать не стал, поморщился и велел завернуть их в брезент, найденный в гараже.
Странно, но никто из ближних домов не вышел на пожар. Все соседи предпочли наблюдать за пожарищем из окон своих особняков, опасаясь попасть в поле зрения московским операм.
Эпилог
Прошел год. На цветочной клумбе возле дома бывшего полковника МУРа не росли цветы, которые когда-то любила сажать Лариса Тютина.
Свою бывшую шикарную квартиру Тютин поменял на другую, равнозначную по площади, только в Выхине, и Наташа теперь жила в ней. На выходные приезжала к Тютину на дачу.
Бывший полковник совсем поседел и состарился, испытывая от жизни только одно – усталость. Он стал много пить, почти совсем не появляясь на людях, и в пьяном угаре забывал обо всем плохом, вспоминая только хорошее, что было в его длинной жизни. А если что-то плохое все же приходило в его воспаленный мозг, он тут же отгонял тяжелые воспоминания новой дозой спиртного и плакал навзрыд, как ребенок…